Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 82 (всего у книги 91 страниц)
Тем временем озадаченный шехзаде Махмуд вошел в покои матери, где она привычно восседала на тахте, облаченная… в траурные одежды? Подле нее на подушке разместилась опечаленная, что ей было несвойственно, Элиф Султан также в черном строгом платье, подобных которому она отродясь не носила. Очевидно, его семья несла по кому-то траур, и осознание этого факта зародило в душе юноши огромную тревогу.
– Валиде, что произошло? – на ходу спросил он, впившись взглядом в ее мрачное красивое лицо.
– Лев мой, наконец, ты вернулся, – облегченно откликнулась Карахан Султан, встала (Элиф Султан тут же поднялась ей вслед), подошла к сыну и с печалью коснулась его плеча, словно бы готовясь сообщить о чем-то серьезном и удручающем. – Мы пытались связаться с тобой, но гонец не смог вас отыскать. Клянусь Аллахом, я пыталась сообщить о случившемся.
– Да что случилось?! – вознегодовал шехзаде, нервы которого были уже на пределе.
Карахан Султан помедлила, смотря на него в смятении – шехзаде впервые видел, что его матери трудно подобрать слова – и выдавила:
– В твое отсутствие наш Мехмет… Он теперь в ином мире, сынок. Похороны уже состоялись, мы не могли ждать твоего возвращения, не зная наверняка, когда оно случится. Эта болезнь все-таки забрала его, а теперь снедает и Гюльнур. Ужасно то, что она, как оказалось, беременна, но лекари сетуют, что ее им тоже не спасти. Она очень плоха. Смерть сына подкосила ее не хуже болезни. Мы ждем худшего…
Она настороженно умолкла, видя, что сын смотрит на нее так, словно не понял ни одного слова из сказанных ею. Шехзаде Махмуд некоторое время глядел на нее в недоумении и недоверии, но медленно, очень медленно взгляд его чернел, словно внутри него вскипало что-то темное и пугающее. Элиф Султан знала, что это значит приближение бури, и напряглась, неосознанно сделав шаг назад.
– Что вы сказали? – убийственно медленно переспросил шехзаде.
– Сказала, что твой сын предстал перед Аллахом, – с огромным сожалением в голосе произнесла Карахан Султан, мужественно смотря в пылающие от необъятного гнева глаза сына. Она не должна была его бояться, ведь он – ее ребенок.
Шехзаде Махмуд стал дышать чаще и громче. Медленно он обвел покои обезумевшим взглядом, словно искал то, на что мог излить охватившие его потрясение и нездоровый гнев. Напугав вскрикнувших от неожиданности мать и фаворитку, он с силой опрокинул столик, как и в прошлый раз. Тот рухнул на бок, надломившись, а тарелки с кувшином и кубками на миг взлетели в воздух, а после градом посыпались на пол.
Султанши инстинктивно прикрыли головы руками, после чего до ужаса испуганная Элиф Султан отскочила в сторону, а Карахан Султан бесстрашно рванулась к сыну, который начал крушить ее покои в приступе безумной ярости.
– Махмуд!
Он резко повернулся на ее голос с видом разъяренного раненого зверя и случайно задел бросившуюся к нему мать плечом, отчего султанша не устояла на ногах и рухнула на пол, больно ударившись. Элиф Султан ахнула и в ужасе зажала рот руками, но броситься ей на помощь побоялась. Случившееся словно отрезвило шехзаде и он, замерев, потрясенно и напуганно уставился на затравленно смотрящую на него с пола мать, которую он толкнул.
– Валиде…
Он шагнул было к ней, чтобы помочь подняться, но мать дернулась в сторону от его протянутой руки и в мертвой тишине оскорбленно поднялась с пола, сжав пальцами запястье руки, которую ушибла при падении. В изумрудных глазах ее, с упреком смотрящих на сына, блестели слезы, от созерцания которых шехзаде Махмуду стало до ужаса стыдно.
Он стоял в развороченных покоях, где повсюду валялись рваные подушки, пух, покореженный столик, тарелки, кубки, ошметки еды – посреди устроенного им же хаоса. И, оглядевшись, юноша с ужасом осознал, что не помнит, как сотворил все это. Ярость ослепила его настолько, что он превратился в необузданного зверя, который причинил вред даже собственной матери.
– Простите… – выдавил он и, не в силах больше находиться здесь, развернулся и спешно вышел, хлопнув дверьми.
– Султанша… – осторожно проговорила Элиф Султан, подойдя к той и оглядев ее, потрясенную и мрачную. – Вы… вы в порядке? Мне послать за лекаршей? Вы ушиблись?
– Уйди! – процедила Карахан Султан в ответ, раздраженно сбросив со своего плеча ее ладонь. – И пусть сюда никто не входит.
Не двигаясь, она потерянно смотрела перед собой, пока фаворитка покорно уходила, а после, не глядя пройдя через разгромленные покои к тахте, вяло на нее опустилась. До чего же она дожила, раз боится родного сына? По мере взросления ее Махмуд становился все необузданнее и тем опаснее. Безумный его взгляд до сих пор стоял перед ее внутренним взором, ужасая и не на шутку беспокоя. Это были глаза не человека, а зверя, который не ведает, что творит в порыве слепой ярости. Даже она не смогла его усмирить, как это было раньше. И теперь прежде свято уверенная в возможности и даже праве ее сына властвовать на троне османов Карахан Султан со страхом думала о том, чем это правление может обернуться.
Покои Гюльнур Султан.
Он медленно, словно боясь того, что увидит, вошел в затемненные покои, окна которых были занавешены черной тканью, чтобы укрыть от солнечных лучей умирающую. Ужасно исхудавшая Гюльнур Султан покоилась на ложе с синевато-бледным лицом, покрытым испариной, и очень тяжело дышала – со всей очевидностью, ее мучила та же лихорадка, которая уже погубила их сына. Шехзаде Махмуд, так и замерев у порога, смотрел на свою фаворитку опустошенным взглядом и не мог поверить, что покой его семьи нарушила смерть и теперь безжалостно забирала у него тех, кого он любил.
– Махмуд…
Очень слабый голос Гюльнур Султан, заметившей его и, несмотря на свое состояние, улыбнувшейся ему, заставил шехзаде, наконец, сдвинуться с места и подойти к ложу. Лекарша, которая прежде стояла в стороне, сделала шаг вперед и встревоженно на него посмотрела.
– Шехзаде, прошу вас, будьте осторожны! Упаси Аллах, и вас сразит этот недуг.
Не обратив на нее никакого внимания, шехзаде Махмуд сел на кровать и, протянув смуглую руку, нежно сжал холодную, как лед, ладонь своей султанши. Гюльнур Султан упоенно разглядывала его из-под полуопущенных из-за слабости век, и грудь ее часто и тяжело вздымалась и тут же опускалась, будто она задыхалась.
– Господин мой… – прошелестела фаворитка, с трудом удерживая взгляд на его красивом лице, сейчас искаженном в горе. – Простите свою рабыню. Я не смогла… не смогла уберечь сына, а теперь… и второго нашего ребенка уношу с собой в могилу.
Эти слова больно ранили его сердце, и шехзаде поднес ее пальцы к губам и поцеловал их.
– Я не должен был уезжать, не должен был оставлять вас с сыном! – с досадой и гневом процедил он, смотря, как его крепкие смуглые пальцы переплетаются с ее – бледными и ужасно тоненькими. – Это моя вина, что Мехмет покинул нас, а теперь и ты… Аллах мне свидетель, я никогда себе этого не прощу!
– Не надо так, шехзаде, – с печальной нежностью смотря на него, сквозь слезы воскликнула Гюльнур Султан. – Вашей вины нет в том, что мы пали жертвами этой лихорадки… Никто… никто не в силах был помочь нам. Я лишь сожалею, что вы не смогли… увидеть в последний раз нашего сына, когда… его хоронили. Но вы можете заглянуть к нему на могилу в саду. Вскоре и я там окажусь. Рядом с моим сыночком…
Будучи больше не в силах претерпевать терзающие его боль, ужас и скорбь, шехзаде Махмуд почувствовал, как вопреки его желанию глаза наполнили слезы, и одна скупая слеза все же скользнула по его щеке. Мягко высвободив ладонь из его пальцев, Гюльнур Султан медленно – с видимым огромным усилием – подняла руку и невесомо коснулась ледяными пальчиками его щеки, стирая слезу.
Но на большее ее сил не хватило, и рука ее соскользнула обратно на одеяло, а султанша тут же разразилась глухим кашлем, сотрясаясь всем телом. Морщинистая ладонь лекарши настойчиво легла на плечо шехзаде, отталкивая его от больной, и он неохотно поддался ей. Поднявшись, он в смятении отвернулся от сраженной лихорадкой девушки, которая все заходилась в сильнейшем кашле, и отвел лекаршу в сторону, собрав все свое мужество в кулак.
– Сколько ей осталось? – приглушенно спросил он, хотя уже и сам догадывался, каким будет ответ.
– Считанные дни, шехзаде, если даже не часы, – с сожалением объявила лекарша. – Увы, и султаншу, и ребенка, которого она носит, нам не спасти…
Шехзаде Махмуд, у которого внутри все похолодело от подобного вердикта, хмуро обернулся на свою затихшую фаворитку, которая после мучительного приступа кашля в изнеможении откинулась на подушки и с трудом пыталась восстановить неровное дыхание, хрипло вырывающееся из ее груди.
И сердце его воспылало пламенем гнева в отношении такой чудовищной несправедливости, при которой Всевышний забирал у него невинного сына, самого любимого из всех детей, и столь же невинную возлюбленную, которая была для него лучиком света, его нежным другом и могла бы подарить ему еще одного ребенка, которого теперь была вынуждена забрать с собой в могилу. Злоба налилась в нем и подобно яду стала течь по его жилам и отравлять его изнутри, медленно умерщвляя все то светлое, что жило в его душе. Шехзаде не знал, как ему пережить эти неожиданные потери, ставшие первым жестоким ударом в его жизни среди всех тех ударов, которые ему еще только предстояло пережить.
Покои Элиф Султан.
После случившегося в покоях Карахан Султан она все еще не вернула себе самообладания – ее так и трясло при воспоминании о том, как шехзаде громил покои матери в слепой ярости, узнав о смерти сына, и как оттолкнул ту от себя, да так, что султанша упала на пол и сильно ушиблась. Элиф Султан никогда не забудет тот взгляд Карахан Султан, в котором потрясение соседствовало с болью и разочарованием. Ей становилось дурно при мысли о том, что ее собственный сын, ее шехзаде Мустафа, мог бы когда-нибудь точно также оттолкнуть ее, пусть и в приступе гнева.
Но сейчас ее сын сладко спал в своей деревянной колыбели и, по возвращении в покои склонившись над ним, Элиф Султан с нежностью коснулась его крохотной ручки, которую он во сне сжал в еще более крохотный кулачок.
Впервые в ее разуме промелькнула мысль, что лучше бы ее сын вырос больше похожим на нее, чем на своего необузданного отца, которого часто ослеплял гнев и который был опасен в моменты, когда разум оставлял его под натиском необъятной ярости и жестокости.
– Мама?
Из детской вышла Мелек Султан и окликнула мать, которая, распрямившись, с улыбкой шагнула к ней и приняла ее в свои объятия.
– Что такое, милая?
– Мы пойдем к валиде? – так султанша называла свою бабушку, которая сама велела внукам так ее величать, недолюбливая слово «бабушка» в силу своей относительной молодости для такого титула.
– В другой раз, – уклончиво ответила Элиф Султан и, выпустив дочь из объятий, подтолкнула ее к служанке. – Иди, Элизар почитает тебе что-нибудь на террасе.
Элизар-хатун покорно увела маленькую султаншу за руку на террасу, а Элиф Султан, проводив их взглядом до дверей, в задумчивости накрыла ладонью свой живот. Вот уже который день ей нездоровилось – тошнота и слабость давали о себе знать каждое утро – но Элиф Султан не слишком полагалась на беременность, хотя и надеялась на нее всем сердцем. Ведь когда она носила Мелек и Мустафу, ее не тревожили подобные симптомы – она лишь налегала на сладкое и полнела.
Султаншу страшило, что и она могла заразиться этой лихорадкой, блуждающей по дворцу и уже унесшей несколько жизней. Шехзаде Мехмет стал ее первой жертвой. И в гареме рабыня умерла, служанка Нуране-хатун. Теперь умирала Гюльнур в утробе с ребенком. А ведь она, Элиф, заглядывала к ней, когда болел Мехмет, да еще с Мелек! Упаси Аллах, болезнь и их сразит… Испуганная Элиф Султан быстро подошла к дверям и, распахнув их, велела служанкам в коридоре поскорее послать за лекаршей, чтобы та развеяла ее опасения.
Комната Нуране-хатун.
Радмир-ага, решив навестить Нуране по ее возвращении во дворец, застал ее сжавшейся на кровати и горько рыдающей в подушку по своей умершей служанке и верной подруге. Он не пытался ее утешить, а просто с сочувствием посмотрел на фаворитку и велел рабыне принести ей успокаивающий ромашковый отвар.
– Будет тебе так убиваться, – строго воскликнул Радмир-ага, когда служанка принесла кубок с отваром и вышла из комнаты. – Так ты весь дворец затопишь своими слезами. Ну-ка выпей отвар. Тебе полегчает.
– Не полегчает! – вскинув голову с подушки, Нуране яростно сбросила кубок на пол, и ромашковый отвар разлился по ковру небольшой ароматной лужицей. – Не полегчает! – в рыданиях восклицала раздавленная горем Нуране. – Как я теперь без нее?! Анна была со мной с самого начала, как меня в рабство взяли в море! Всегда была рядом, поддерживала, столько пережила вместе со мной. Анна была единственным человеком, которому я могла верить в этом месте, а что теперь?! Я одна! Теперь мне и доброго слова никто не скажет! Не на кого положиться, довериться…
– Хатун, я понимаю горечь твоей утраты, – выдохнул Радмир-ага, спокойно выслушав ее. – Но то всего лишь служанка, а этот дворец видел потери и похуже. Шехзаде наш сына похоронил, теперь Гюльнур Султан при смерти, а она ведь ребенка ждет. В такое время ты должна быть особенно осторожна и бдительна. В гареме слухи ходят, будто это вовсе и не лихорадка, а яд, и стал он орудием в руках Бахарназ Султан, которая после того, как потеряла ребенка и возможность родить, решилась отомстить и забрать у соперницы и ребенка, и ее жизнь.
Нуране насторожилась, прекратив рыдания, села на кровати и испуганно на него уставилась.
– Ты думаешь, слухи не лгут? Что, если это и вправду Бахарназ отравила их?
– Кто же знает? Бахарназ Султан на всякое способна…
– Тогда, выходит, и моя Анна умерла не от лихорадки… – ошеломленно выдохнула девушка. – Если и ее отравили?
– Исключено, – евнух решительно покачал головой. – Когда Анну поместили в лазарет, я спросил у лекарши, могло ли это быть отравление, а она заверила меня, что вряд ли это так, поскольку яд сразу бы дал о себе знать, а Анна несколько дней медленно слабела от овладевшего ею недуга.
Нахмурившись, Нуране вздохнула – ее рыдания, наконец, прекратились, и она вновь обрела способность мыслить и рассуждать.
– Отпусти Анну – ее больше нет, а тебе нужно как-то выживать в этом месте, – посоветовал Радмир-ага, увидев, что она пришла в себя. – Обуздай свои чувства, ведь, как говорится, жизнь – трагедия для тех, кто живет чувствами, и комедия для тех, кто живет умом. Помнится, ты хотела стать первой женой в гареме, всех потеснить, обрести власть и почет – глупо надеяться, что однажды все это само упадет с небес прямо тебе в руки. У нас есть одна пословица… Лишь глупцы ждут, что однажды настанут хорошие дни, а мудрые эти дни создают сами.
– И откуда ты знаешь столько поговорок? – чуть усмехнулась Нуране, лицо которой все еще было покрасневшим и опухшим от недавних слез. – Да ты просто кладезь народной мудрости, ага. Хорошо, что эта мудрость служит мне.
– Я служу Карахан Султан, а тебе лишь согласился помогать советом время от времени, – поправил ее евнух, но с тенью насмешки. – Однако мои советы ничем тебе не помогут, если ты не возьмешь собственную судьбу в свои руки.
– И что ты посоветуешь? Что мне делать сейчас?
– Не высовывайся лишний раз из комнаты, язык держи за зубами и ни с кем старайся не конфликтовать. За тобой сейчас наблюдает множество глаз, и все ждут, когда ты споткнешься. Даже Карахан Султан обеспокоена тобой и велела мне за тобой наблюдать. Смотри, будь осторожна, а с нею всегда будь мила и приветлива, что бы султанша не говорила и не делала. Не давай ей повода избавиться от тебя, что для нее не составит труда.
Нуране серьезно кивала, слушая его, и полнилась нешуточной тревогой. Гарем становился для нее все опаснее с каждым шагом, который она делала на пути к желанному возвышению. Теперь, после смерти Анны, она осталась одна, без поддержки. И каждый жаждал ее падения – одни из зависти, другие из страха за свое положение, а третьи в силу того, что она может представлять угрозу, если вдруг обретет власть.
– Неплохо было бы, окажись ты беременна, – заметил Радмир-ага. – Ты уже давно являешься фавориткой, а на этой охоте многие ночи была с шехзаде. Как думаешь, ждать ли тебе хорошей новости?
– А давай проверим? – вскинула брови Нуране и ухмыльнулась. – Пусть лекарь осмотрит меня, там и узнаем. Но ты прав, мне давно пора принести хорошую весть шехзаде… Дай Аллах, так и будет. Вот гарем-то обрадуется, а уж как будет рада Карахан Султан и представить трудно, не так ли?
Радмир-ага лишь хмыкнул и головой покачал на ее ехидство, после чего отправился за лекарем.
Покои Бахарназ Султан.
– Есть новости? – Бахарназ Султан пребывала на террасе и, услышав приближающиеся шаги, задала этот вопрос даже не повернув черноволосой головы и продолжая лицезреть бесконечное море палаток военного лагеря, лежащее под холмом.
– Состояние Гюльнур Султан плачевное, – откликнулась Альмира-хатун, подойдя к своей госпоже и поклонившись. – В гареме судачат, что она при смерти.
– Да сократит Аллах ее муки, – без капли сожаления произнесла Бахарназ Султан, и в ее золотых глазах полыхнуло злорадство. – Пусть же он позволит ей поскорее испустить дух и заберет ее к себе вместе с тем ребенком, которого ей не довелось родить, – ее сладкий голос сочился ядом.
– Султанша… – осторожно заговорила служанка, заставив ту обернуться на нее с толикой настороженности. – В гареме ходят слухи… будто это вовсе и не лихорадка, а отравление, вами и устроенное. Будто бы вы пожелали так отомстить беременной Гюльнур Султан за то, что больше не можете иметь детей, а от ее сына избавились, дабы расчистить путь к трону своему шехзаде.
– Что еще за вздор? – холодно возмутилась Бахарназ Султан, повернувшись к ней всем телом. – Кто распускает эти грязные лживые сплетни?
– Не знаю, но гарем упорно им верит…
– Пусть себе судачат, – раздраженно бросила султанша и снова повернулась к перилам, положив на них ладони. – В подобном никто не сможет меня уличить хотя бы потому, что ни в каком отравлении я не замешана. Аллах милостиво позволил мне наблюдать за смертью той, от которой я намеревалась избавиться. Что же, Гюльнур ушла с моей дороги вместе со своим сыном без каких-либо усилий с моей стороны. И кто же остался? Наша драгоценная «валиде» и ее верная рабыня Элиф, да еще эта Нуране, вдруг поднявшая свою не слишком-то красивую головку.
– Султанша, теперь, когда Элиф Султан вынуждена выполнять ваши приказы… Что вы намерены делать? Как мы с помощью нее избавимся от власти Карахан Султан? Мы об этом толком и не подумали.
Ухмыльнувшись, Бахарназ Султан обернулась на нее и с надменным самодовольством ответила:
– Начинать нужно, держа в голове конечный результат. У меня давно уже готов план, Альмира. И мы больше не станем выжидать подходящего момента, так как он настал. Шехзаде убит горем и, по слухам, пребывает в ярости. А эта его ссора с матерью, когда он разгромил ее покои и даже ударил ее? Да он в таком состоянии уничтожит ее собственными руками! Так что лучшего момента не найти. Передай Элиф, что этой ночью я жду от нее выполнения ее обязательств, иначе ее матери не жить. Пусть найдет рабыню и щедро заплатит ей за то, чтобы этой ночью та прокралась в мои покои и покусилась на мою жизнь вот с тем кинжалом. Посоветуй ей Ализе-хатун – я с ней уже обо всем условилась. Она во всем «сознается», когда начнется расследование, и обвинит в организации покушения Элиф, а мне не причинит никакого вреда.
Бахарназ Султан кивнула на шкатулку, которая покоилась на столике возле дивана. Альмира-хатун взяла эту шкатулку в руки и достала из нее маленький серебряный кинжал, рукоять которого была богато украшена рубинами.
– Это же… – изумилась служанка, пораженно посмотрев на довольную госпожу. – Тот кинжал, которым хвалилась Элиф Султан после рождения дочери. Его ей подарил шехзаде в благодарность за ребенка. Как он оказался у вас?
– Ее служанка Элизар-хатун помогла мне в этом. Она оказалась весьма сговорчивой, получив мешок золота, и согласилась выполнить мое поручение, а именно выкрасть этот кинжал из вещей своей госпожи. Он избавит шехзаде от сомнений, что именно Элиф организовала покушение на меня, а ведь известно, что она и шагу ступить не может без Карахан Султан. И кто же, выходит, покусился на мою жизнь чужими руками?
Альмира-хатун понимающе ухмыльнулась и, спрятав кинжал в рукаве, поклонилась.
Покои Карахан Султан.
Элиф Султан вошла в покои и увидела снующих по ним слуг, которые приводили разгромленные покои в порядок под чутким руководством Фатьмы-хатун. К ней султанша и обратилась, не обнаружив хозяйки покоев.
– Султанша на террасе, – сообщила Фатьма-хатун и добавила: – Она не в лучшем настроении.
– К счастью, я пришла с хорошей новостью, – сверкнув радостной улыбкой, отозвалась Элиф Султан и, обойдя недоуменно посмотревшую на нее хазнедар, направилась на террасу.
В действительности Карахан Султан, которую она там нашла, была мрачнее тучи. Она восседала на диване, откинув одну руку на его спинку, и с задумчивостью смотрела на простирающийся с балкона вид. Осторожно поглядев на нее, Элиф Султан подошла и поклонилась.
– Простите, если потревожила вас, султанша. Я зайду позже, если вам угодно.
– Проходи, садись, – оторвавшись от своих раздумий, Карахан Султан посмотрела на нее с теплом и кивнула на подушку у своих ног. – Что такое, Элиф? Ты вся светишься. Неужели у нас в столь темное время есть повод для радости?
– Знаю, радость моя неуместна в том положении, в котором мы все оказались, но… – виновато заговорила фаворитка, и, помедлив, не сдержала своей лучезарной улыбки. – Я жду ребенка, и это осветило мой день, как теплые лучи освещают землю с восходом солнца после темной холодной ночи.
– Вот как? – приятно удивилась Карахан Султан и, протянув руку, коснулась ею щеки улыбающейся девушки, которая и сама была для нее подобно лучику света. – Я очень рада за тебя, милая, и, надеюсь, ты подаришь моему льву еще одного славного наследника. Видит Аллах, ему сейчас необходимы добрые вести…
От этих слов Элиф Султан омрачилась и, забыв обо всех обидах и ревности, которая и разрушила их с Гюльнур Султан дружбу, тихо спросила:
– Как Гюльнур? Я все надеюсь, что она начнет поправляться, сможет побороть это недуг и… клянусь, я буду рада, если она выживет и сможет снова стать матерью. Никому не пожелаю того горя, какое она пережила, потеряв Мехмета.
Карахан Султан отвернулась и вздохнула.
– Обрадовать мне тебя нечем… Лекари уповают лишь на то, что она не будет долго мучиться и покинет нас поскорее.
Понурив светловолосую голову, Элиф Султан ощутила обжигающее чувство вины. В такое время она должна была быть рядом с подругой, но страх, что и она станет жертвой этой лихорадки, был сильнее любых других чувств. Да, это было эгоистично, но султанша не хотела покинуть этот мир как ее подруга, когда под сердцем у нее был ребенок. Да и Гюльнур было уже нечего терять – она похоронила все свои надежды вместе с сыном, а у нее, Элиф, было двое маленьких детей, которые в таком месте, как гарем, не выживут без материнской любви и защиты.
Прервав их единение, на террасу вошел Радмир-ага и поклонился.
– Султанши. Я с новостями.
Обе женщины тут же напряглись и, переглянувшись, обратили к евнуху испуганные взгляды.
– Умерла?.. – дрожащим голосом пролепетала Элиф Султан.
– Нет, новости куда более приятные. Нуране-хатун, фаворитка нашего шехзаде, беременна.
Элиф Султан вздрогнула от неожиданности и потупила взор, чувствуя, как ее целиком наполнили жалящая ревность и негодование. Эта щуплая венецианка, не отличающаяся ни красотой, ни умом, тоже беременна? Да уж, приятнее новости не найти. В отличие от нее Карахан Султан надменно хмыкнула, всем своим видом выражая «радость» относительно этой новости.
– Еще один ребенок? Скоро я не смогу сосчитать всех своих внуков, если и дальше дело так пойдет… Ну что же, видно, Аллаху так угодно. Ты проследи, чтобы за ней был должный уход, Радмир. Одно меня радует в этой новости – Нуране-хатун отныне закрыт путь в покои моего льва, а, значит, он открылся для другой. Элиф Султан тоже ждет ребенка, и ее я отправить не могу, – та поглядела на султаншу уязвлено, но тут же опустила глаза, не смея противиться воле своей госпожи. – Вот и черед Дилафруз-хатун снова настал. Как только шехзаде оправится от потерь, отправим ее. А пока следите за порядком в гареме. Я не хочу паники в связи с этой лихорадкой, что бродит по дворцу. Пусть лекари осмотрят гарем. Не хватало нам еще эпидемии…
– Я понял, – покорно склонил голову Радмир-ага. – С вашего позволения.
Новость о плачевном состоянии бывшей подруги расстроила ее, и Элиф Султан отпросилась у султанши к себе. Та одобрила ее решение и посоветовала пореже выходить из покоев ради их с детьми безопасности. Ступая по коридору в сопровождении служанок, Элиф Султан хмурилась в тревоге за Гюльнур Султан и за себя с детьми, когда ей навстречу вышла Альмира-хатун, которая служила этой змее Бахарназ Султан. Увидев ее, Элиф Султан вмиг насторожилась, так как помнила, что служанка должна была ей сообщить, когда Бахарназ Султан велит ей выполнить ее поручение.
– Султанша, мне было велено передать вам кое-что, – приглушенно заговорила Альмира-хатун и покосилась на служанок у той за плечами.
Мрачно поглядев на нее, Элиф Султан жестом велела своим служанкам отойти, и те послушно удалились на несколько шагов.
– Я слушаю.
– Этой ночью пусть одна рабыня по имени Ализе-хатун окажется в покоях моей госпожи и покусится на ее жизнь с помощью этого, – служанка ловко вытащила из рукава кинжал, который Элиф Султан сразу же узнала и напряглась. – Надеюсь, вы понимаете, что кинжал не должен причинить вреда госпоже. И еще… госпожа велела мне напомнить, что ваша матушка все еще спрятана в том месте, которое известно лишь ей, и она останется в живых до тех пор, пока вы будете покорнейше исполнять все то, что моей госпоже угодно.
– Передай своей госпоже, что я сделаю все так, как она велела, – с едва уловимой иронией в голосе процедила Элиф Султан и, забрав собственный кинжал, странным образом оказавшийся в руках ее врага, передала его служанке.
Альмира-хатун тем временем поклонилась и, обойдя султаншу, пошла своей дорогой. Дождавшись, когда она скроется из виду, Элиф Султан обернулась на вторую свою служанку и тихо ей велела:
– Ступай к Карахан Султан и передай ей, что все случится этой ночью.
Вечер.
Покои шехзаде Махмуда.
Было непросто переступить через гордость, но на то она и была матерью, чтобы ставить любовь к ребенку выше собственной гордости, если это было по-настоящему необходимо. Карахан Султан не без опаски вошла в покои сына и обнаружила его на тахте пьющим вино из кубка, который явно был не первым. Ее шехзаде был изрядно пьян и с трудом сфокусировал свой взгляд на ней, подошедшей к нему, а после ухмыльнулся и потянулся к кувшину с вином на столике.
– Что, пришли пожалеть меня? – невнятно проговорил он, наполнив кубок до краев темно-красным ароматным вином. – Или тоже хотите выпить? Это – мальвазия, прекрасное греческое вино, – издевательски добавил юноша, в несколько глотков осушив кубок наполовину. Он протянул его матери, с вызовом смотря на нее рассеянным взглядом. Та молча глядела на него в ответ с тенью неприязни и с затаенной жалостью. – Ну как хотите, – шехзаде сам осушил кубок и со звоном поставил его на столик, а после откинулся на спинку тахты и хотел был положить на нее руку, но промахнулся, и сделал это только со второй попытки.
– Вино не принесет тебе облегчения, – спокойно произнесла Карахан Султан и, присев рядом с сыном, вздохнула, подбирая слова: – Мне не понять твою боль целиком – я детей не хоронила. Но ты был единственным моим сыном, и я всю свою жизнь посвятила тебе, Махмуд. Верно, нет в мире матери, которая бы настолько сильно любила своего ребенка, как я люблю тебя. И ты должен знать, что в такое трудное время я всегда рядом и, несмотря ни на что, готова быть твоей опорой, как прежде ты был ею для меня во времена моей жизни в столице. Траур… он не продлится вечно, и нашего милого мальчика, нашего Мехмета, мы никогда не забудем. Он будет жить в наших сердцах вечно, но ведь у тебя еще столько детей, сын, и каждый из них нуждается в твоей любви. К тому же, мне стало известно, что вскоре у тебя появятся еще дети. Твои наложницы Элиф Султан и Нуране-хатун ждут детей и вскоре родят тебе новых наследников, которые, возможно, заполнят пустоту в твоей душе, образовавшуюся со смертью Мехмета и Гюльнур.
Шехзаде Махмуд пьяным взглядом смотрел перед собой, не перебивая мать, но и не прислушиваясь к ней особо.
– Если это все, вы можете идти.
В непонимании повернувшись к нему, Карахан Султан с горечью усмехнулась, увидев враждебное выражение лица сына.
– Моя любовь к тебе не означает, что я буду сносить от тебя любые оскорбления! – уже весьма холодно сказала она. – Порою меня пугает твое поведение, Махмуд. Возможно ли…
– Возвращайтесь к себе! – гаркнул тот, бесцеремонно перебив ее и даже не посмотрев в сторону матери, которая задохнулась от возмущения. – Я не нуждаюсь ни в вашей жалости, ни в ваших нравоучениях.
Карахан Султан оскорбленно вспыхнула и, горделиво поднявшись на ноги, наградила сына чуть презрительным взором из-под полуопущенных век.
– Раз так, я уйду. Можешь и дальше топить себя в вине и, если пожелаешь, разгромить и свои собственные покои.
Яростно шурша подолом платья, султанша направилась к дверям и покинула покои с сердцем, полным глубокой обиды и разочарования. Прежде сын никогда с ней так не обращался, но она вынуждена была признать, что он убит горем, потому и позволяет себе подобную грубость в отношении нее. Карахан Султан направилась к себе в извечном сопровождении служанок, как ей навстречу из-за поворота вышла бледная и явно встревоженная Фатьма-хатун. Она поспешила к своей госпоже и, поравнявшись с ней, поклонилась.
– Что такое, Фатьма? – настороженно оглядела ее Карахан Султан.
– Гюльнур Султан, – мрачно откликнулась та.
Она и Элиф Султан с печальными лицами стояли возле ложа, на котором покоилась отмучившаяся Гюльнур Султан с посиневшей кожей, теперь ставшей ледяной, и остекленевшими синими глазами на осунувшемся лице, которые смотрели в потолок. Элиф Султан давилась слезами и приглушенно всхлипывала в прижатую ко рту ладонь, не в силах лицезреть остывшее тело умершей подруги. Сердце ее разрывалось от жалости.
Карахан Султан была как всегда холодна и сдержанна и, лишь с сожалением поджав губы, хотела было велеть Радмиру-аге, стоявшему у нее за спиной, отнести тело в лазарет, где его подготовят к похоронам. Но, не дав ей раскрыть рта, в покои, покачиваясь, вошел шехзаде Махмуд, вызвав всеобщее удивление. Лекари и слуги, расступившись перед ним, склонились в поклонах, Элиф Султан, не переставая всхлипывать, также отошла, а Карахан Султан с тревогой вгляделась в мрачное лицо сына. Она обернулась на Радмира-агу с вопрошающим взглядом, а тот в ответ пожал плечами, показывая, что не знает, кто сообщил шехзаде о смерти его фаворитки.
