Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 91 страниц)
– Валиде, – глубоким и низким голосом произнёс султан Баязид, подойдя к сидевшей на тахте матери и почтенно поцеловав её протянутую руку. – Как же я рад вас видеть.
Дэфне Султан не отпустила его сильной ладони и порывалась подняться на ноги, что сделала с некоторым усилием и не без помощи сына, тут же разгадавшего её намерение.
Едва поднявшись, султанша со слезами на глазах обхватила руками шею султана Баязида, не веря тому, что, наконец, спустя годы ожидания и мучительных ночей видит его перед собой.
– Ну всё, всё, – успокаивающе произнёс он, услышав приглушённые рыдания матери, всё ещё не отпускавшей его. – Валиде, вы мне сердце разрываете.
Присутствующие в покоях с улыбками наблюдали за ними, растроганные встречей матери и сына.
Мягко отстранившись, повелитель ободряюще улыбнулся плачущей матери, помог ей снова опуститься на тахту, и, наконец, обратил своё внимание на остальных.
– Сестра, – приветственно кивнул он, пока Фатьма Султан целовала его руку. – Валиде писала мне, что ты овдовела год назад. Прими мои запоздалые соболезнования. Я рад, что ты решила перебраться в Топкапы. Оставайся столько, сколько пожелаешь.
– Благодарю, повелитель, – тепло улыбнулась Фатьма Султан.
Когда тёмно-карие глаза, наконец, коснулись её, Филиз Султан ощутила, как сердце в груди затрепетало, а щёки окрасил румянец.
– Филиз.
Трясущимися от волнения руками взяв протянутую смуглую ладонь, Филиз Султан оставила на ней нежный поцелуй, а после подняла свои серые глаза к улыбающемуся лицу султана Баязида, ища в нём признаки любви, тоски или радости, и, к своему облегчению, обнаружила их все.
– Наконец, вы вернулись. Мы так долго ждали вашего возвращения…
Кивнув ей, повелитель перевёл взгляд к стоявшей следующей в ряду Эсме Султан и ошеломлённо замер.
Уезжая, он оставлял свою дочь девятилетним ребёнком, робким и тихим. Вернувшись, он увидел перед собой юную девушку, невысокую и стройную, с открытым и даже слегка лукавым взглядом и весёлой улыбкой уверенной в своей очаровательности женщины.
– Эсма?
– Да, повелитель, – тихо рассмеялась Эсма Султан, первой взяв отцовскую руку, пока тот всё ещё ошеломлённо рассматривал её, и поцеловав её. – Я очень рада вас видеть.
– Дай-ка посмотреть на тебя, – положив ладони на хрупкие плечи дочери, султан Баязид с изумлённой улыбкой вгляделся в её лицо. – Красавица… Да убережёт тебя Аллах.
Порозовев от смущения, Эсма Султан посмотрела на мать. Филиз Султан, поймав её взгляд, нежно улыбнулась.
Эмине Султан, в томительном нетерпении ожидавшая, когда черёд приветствовать повелителя дойдёт до неё, озарилась широкой сияющей улыбкой, когда это, наконец, произошло.
В султанских покоях мгновенно изменилась атмосфера. Только что всё улыбались, счастливые и взволнованные, но, стоило взгляду султана Баязида коснуться Эмине Султан, улыбки тотчас же погасли.
Валиде Султан напряглась, покосившись на Филиз Султан, которая помрачнела, нахмурилась и натужно сглотнула. Эсма Султан, почувствовав изменившееся настроение матери, сочувственно ей улыбнулась одними уголками губ.
– Повелитель, – произнесла Эмине Султан, пронзительно смотря прямо в глаза повелителя и в просящем жесте сложив ладони.
Тот, приблизившись к ней, к неудовольствию остальных членов династии, сам будто бы взволновался.
Его тёмно-карие глаза жадно впились в приторно-красивое лицо Эмине Султан, возрождая в памяти его позабытые очертания.
Широкая улыбка и неподдельно-радостное сияние ярко-зелёных глаз не могли оставить его равнодушным, и его губы непроизвольно изогнулись в ответной улыбке.
– Эмине, – отозвался султан Баязид, наблюдая за тем, как та сжимает его ладонь прохладными пальцами и целует. – Как ты?
– Теперь, когда вы здесь, во всём мире нет человека, счастливей меня.
Филиз Султан горько усмехнулась, а после, злопыхая негодованием, опустила серые глаза в пол, дабы не видеть того, как улыбка на лице её мужа, предназначенная не ей, окрасилась в оттенок нежности.
После, наклонившись, повелитель поочерёдно поцеловал в лоб младших сыновей – шехзаде Османа и шехзаде Сулеймана.
– Ты, верно, устал после долгого пути, – обеспокоенно произнесла Валиде Султан. – Хамам готов. Отдохни. А мы вернёмся в гарем, где в честь твоего возвращения устроено празднество.
Султан Баязид благодарно кивнул, и, заложив руки за спину, проводил взглядом поклонившихся и ушедших женщин, а также своих трёх шехзаде, которым улыбнулся.
Адриатическое море.
Бескрайнее море было необычайно тихим и спокойным в это утро, отчего казалось зеркалом, которое отражало лазурное небо и солнечные лучи, рождающие на его поверхности ослепительные блики и переливы.
Ветра практически не было, и корабль медленно плыл по зеркальной глади, слегка покачиваясь.
На палубе, перегнувшись через борт и любопытно вглядываясь в морские глубины, находилась юная девушка.
Она обладала весьма высоким ростом, фигурой стройной и даже изящно-хрупкой и бледной кожей, будто подсвеченной голубым сиянием изнутри, уже местами покрасневшей из-за непривычно большого количества солнечных лучей.
Длинные каштановые волосы свободно струились по плечам, а голубые глаза с искренним интересом пытались разглядеть хоть что-то сквозь толщу воды.
– Фелисия! – неожиданно раздался за её спиной возмущённо-обеспокоенный женский голос, и вздрогнув от него, девушка тут же распрямилась и отошла от борта. – Не смей так делать. У меня чуть сердце не разорвалось, когда я увидела тебя.
– Простите, матушка, – виновато пролепетала Фелисия, опустив голубые глаза в пол.
Высокая и статная женщина с гордой осанкой в роскошном платье европейского кроя из тёмно-красной ткани, до этого неодобрительно хмурившаяся, смягчилась.
Её лицо, столь сильно схожее с лицом дочери, расслабилось. Те же ясные голубые глаза посмотрели куда-то поверх головы Фелисии и в миг наполнились беспокойством и… страхом?
– Адриан! – подхватив пышный и длинный подол платья в руки, женщина спешно подошла к каюте капитана корабля и судорожно постучала в деревянную дверь. – Адриан!
Непонимающе нахмурившись, Фелисия обернулась лицом к борту корабля, от которого недавно отскочила, и, вглядевшись вдаль в попытке понять, что же так испугало матушку, вздрогнула.
От страха сердце затрепетало, а горло сжалось, затрудняя дыхание.
Несколько кораблей приближалось к их кораблю, с каждой секундой увеличиваясь в размерах и приобретая очертания.
Когда сеньор Адриан Силвеони – один из самых верных венецианскому дожу людей, отправленный сопровождать его семью – супругу сеньору Морозину и дочь сеньориту Фелисию – в Европу ради их безопасности, так как пламя войны сжигало Венецию – вышел из каюты и, последовав просьбе сеньоры Морозины, посмотрел на приближающиеся корабли, его чёрные глаза наполнились беспокойством и в то же время решительностью.
По его приказу сеньора Морозина и сеньорита Фелисия спрятались в каюте, сев в самый угол на какой-то большой деревянный ящик, видимо, с провизией.
Бледные руки матери с силой сжимали её плечи, и Фелисия, дрожа от страха и волнения, всё не могла забыть слова, брошенные Адрианом кому-то из своих людей, которые она случайно услышала.
“Это османы, и, если они узнают, кто находится на этом корабле, никому из нас не спастись”, – сказал он.
Двенадцать лет длилась война Венеции с Генуей, а десять лет назад в войну вступила Османская империя, решив воспользоваться невыгодным положением Венеции.
Фелисия выросла в этой войне, но толком она её не касалась. Конечно, роскошную и беззаботную жизнь дочери венецианского дожа нисколько не затронула война, ведущаяся далеко от Дворца дожей, в котором она жила с родителями. Но она о ней знала.
В этом году война закончилась, и Венеция, ослабленная противостоянием с двумя сильными державами, борющимися между собой за влияние над ней, проиграла.
Османская империя и Генуя захватывали военные крепости, после делили их между собой, “перезахватывая” заново друг у друга. В конце концов, Османская империя одержала верх над Генуей, оттеснив её и отобрав большую часть её завоеваний в Венеции, тем самым став победителем в этой войне.
Генуэзцы давно вернулись на свою территорию, зализывая раны, а вот османы, чувствуя себя хозяевами, не оставляли Адриатического моря, грабили и захватывали людей в плен, не давая Венеции возможности восстановиться.
В этих условиях венецианский дож, уже не уверенный в своей силе, решил отправить свою семью в безопасное место. Где-то в Европе у него были владения, и в условиях секретности Адриан Силвеони, его фаворит и слуга, с его женой и дочерью на своём корабле отплыл из Венеции.
Но сейчас, дрожа от страха в материнских объятиях, Фелисия не была уверена в правильности этого решения. Во Дворце Дожей и в бесчисленном окружении рыцарей, по её мнению, было куда безопаснее, чем на одиноком корабле с двумя десятками рыцарей в водах, в которых бесчинствовали османы.
Наверху, на палубе, слышались множественные шаги, какая-то суматоха, лязг оружия, крики и возгласы.
– Не бойся, – дрожащим голосом произнесла сеньора Морозина, взглянув на свою дочь. – Адриан разберётся.
– А если они убьют его и всех его людей, а после ворвутся сюда? – чувствуя, как слёзы заструились по её лицу, едва слышно прошептала Фелисия. – Нас возьмут в плен и будут торговаться с отцом за нашу жизнь? Или тоже убьют?
Вздрогнув от её слов словно от удара, сеньора Морозина ненадолго задумалась о чём-то, после лихорадочно оглядела каюту и, выпустив дочь из своих объятий, поднялась с деревянного ящика и подошла к какому-то сундуку.
Плача, Фелисия наблюдала за действиями матери, пытаясь понять, что же она задумала.
– Переодевайся, – вскоре велела она, вытащив из сундука простые мужские одежды, которые, поняла Фелисия, принадлежали Адриану. – Если случится то, о чём ты сказала, османы не должны узнать, кто ты. Притворишься моей служанкой.
– Нет! – ужаснулась девушка, не взяв протянутые одежды. – Тогда они возьмут меня в рабство и продадут кому-нибудь, как какой-то скот. По мне уж лучше попасть в плен или же сразу умереть!
Сеньора Морозина, осознав, что дочь права, бросила одежды обратно в сундук и горько усмехнулась. Она пыталась придумать хоть что-то, что спасёт если не их двоих, то хотя бы её дочь, но не могла.
Эта женщина не привыкла решать проблемы или беспокоиться о чём-то. Всю жизнь за неё это делали слуги, отец, после муж.
От осознания своей беспомощности сеньора Морозина готова была сдаться, но, посмотрев на дочь, дрожащую от страха и плачущую, заставила себя держаться.
– Всевышний убережёт нас, – выдохнула она, достав из-за ворота платья золотой крестик и поцеловав его. – Нам остаётся только молиться, Фелисия. И надеяться, что наши молитвы будут услышаны.
Сколько бы они не молились, прислушиваясь к тому, что происходит наверху, их молитвы не были услышаны.
Суматоха, крики, лязг скрещивающихся мечей означали, что наверху идёт бой, и, забившись в угол каюты, женщины дрожали от страха.
Внезапно всё стихло. Слышались только шаги и едва различимые обрывки разговора, к ужасу сеньоры Морозины, на непонятном ей языке. Она понимала, что это значит.
Адриан мёртв, как и его люди. И это османы расхаживают по палубе корабля, который захватили, не подозревая, кто в нём плывёт. Вероятно, они думали, будто захватили корабль какого-нибудь богатого венецианца, сбегающего со всем своим добром из полуразрушенной Венеции.
И, понятное дело, они рано или поздно заглянут в каюту, дабы забрать то, ради чего захватили корабль.
Подтверждая её опасения, запертая на замок дверь в каюту после трёх сильных ударов с грохотом открылась и ударилась о деревянную стену.
Сеньора Морозина, побелев от ужаса, решительно задвинула дочь себе за спину и дрожащей рукой выставила перед собой найденный в сундуке Адриана маленький острый кинжал в бессмысленной попытке защититься.
Первым в каюту вошёл высокий смуглый мужчина лет сорока с чёрными волосами и бородой, на истинно восточном лице которого неистово горели карие глаза, тут же впившиеся в двух женщин, дрожащих в углу каюты.
Следом за ним вошло ещё четверо османов, хищно озирающихся. Они также заметили женщин, и, насторожившись, как один покосились на того, кто вошёл первым. Видимо, главный.
Поняв это, сеньора Морозина, натужно сглотнув, повернулась к нему.
– Пощадите нас, – дрожащим голосом взмолилась она. – Забирайте всё. А нас отпустите. Пожалуйста.
Его карие глаза ненадолго задержались на женщине, и он снисходительно усмехнулся. Возможно, он не понял слов, но интонация была ясна. Она умоляла о пощаде.
Фелисия, прятавшаяся за спиной матери, сотрясалась в тихих рыданиях, и, когда его карие глаза переместились на неё, замерла на мгновение, а после испуганно опустила голубые глаза и сжалась.
Мужчина что-то сказал своим людям, и те принялись расхаживать по каюте и забирать всё, что им приглянулось, больше не обращая внимания на женщин.
После равнодушно и даже с тенью насмешки посмотрев на кинжал, который сеньора Морозина дрожащей рукой всё ещё держала перед собой, он деловито подошёл к ней и одним резким движением вырвал его из её пальцев.
Обернувшись, лениво бросил его одному из своих людей, и тот, легко поймав и осмотрев кинжал, украшенный россыпью драгоценных камней, удовлетворённо хмыкнул.
Сеньора Морозина, лишившаяся мнимой защиты, отступила на шаг назад, отчего Фелисия оказалась зажатой между ней и деревянной стеной каюты.
Мужчина, некоторое время задумчиво посмотрев на них, снова что-то велел своим людям, и двое из них быстро подошли к женщинам, и, несмотря на их крики и попытки зацепиться друг за друга, растащили их в разные стороны, силой удерживая.
Откуда-то сверху послышался мужской голос, и среди неизвестных ей слов сеньора Морозина разобрала что-то, напоминающее имя, так как услышав это, мужчина с чёрными волосами и карими глазами, раздающий здесь приказы, неосознанно на него откликнулся, слегка повернув голову в ту сторону, откуда раздавался голос.
Махмуд Реис?
– Не трогайте её! – теперь уже, подобно дочери, рыдая, закричала сеньора Морозина, извиваясь и беспомощно наблюдая за тем, как Махмуд Реис медленно подошёл к её дочери, рассматривая её как какой-то диковинный предмет. – Фелисия!
Но девушка не слышала криков матери. В отличие от неё, она не извивалась, не пыталась вырваться, перестала рыдать. Замерла. Не зная, чего ожидать.
Её грудь часто-часто вздымалась от учащённого дыхания.
Длинные каштановые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а ободок, украшенный розовыми драгоценными камнями, слегка съехал в бок.
Голубые глаза, влажные от недавно пролитых слёз, были широко, по-детски, распахнуты и испуганно-затравленно смотрели на подошедшего к ней мужчину.
Придирчиво оглядев её с головы до ног, отчего Фелисия напряглась, карие глаза впились в её лицо, и Махмуд Реис отчего-то нахмурился.
Его крепкая смуглая рука взметнулась к её волосам и довольно резко одним движением откинула их ей на спину, тем самым открыв лицо и шею. После жёсткие пальцы, к ужасу девушки, сжали её подбородок и потянули его вверх, высоко подняв её лицо.
Повертев его из стороны в сторону будто в поисках чего-то, Махмуд Реис удовлетворённо хмыкнул, и, отойдя в сторону, он, даже не посмотрев на мужчину, удерживающего Фелисию, что-то ему приказал.
– Нет! – с ещё большей силой став извиваться, закричала сеньора Морозина, когда её дочь, почему-то не оказывающую сопротивления – наверное, от шока или ужаса, – потащили наверх, на палубу. – Куда вы её ведёте?! Фелисия! Да отпусти ты меня, грязный пёс!
– Ты – уходить, – на ломанном итальянском языке произнёс Махмуд Реис, равнодушно наблюдавший за бьющейся в истерике женщиной. – Она, – видимо, имея в виду Фелисию, продолжил он. – Идти с нами.
– Отпустите мою дочь! Без неё я никуда не уйду.
– Тогда умереть, – пожал плечами Махмуд Реис, и когда на него посыпались новые угрозы и требования, кивнул, что-то решив для себя. – Оставаться здесь. Тебя найти. Если нет – ты умереть. Еда и вода мы оставить.
Сказав это с явным трудом, мужчина развернулся и покинул каюту, следом за ним его люди, и, когда сеньора Морозина бросилась им вслед, дверь закрылась прямо перед ней, заперев её в опустошённой каюте.
Женщина принялась колотить кулаками в запертую дверь и кричать, но спустя некоторое время звуки шагов и разговоры стихли, и корабль погрузился в пугающую звенящую тишину.
Она осталась одна. Посреди моря. Запертая в каюте наедине с призрачной надеждой на то, что её найдут, и страхом, вызывающим множество вопросов.
Что будет с ней? Вероятно, она умрёт.
Что будет с её дочерью? Рабство.
Осознавая это, сеньора Морозина в рыданиях осела на деревянной пол каюты, ставшей для неё западней.
Стамбул. Дворец Хафсы Султан.
Холодная, сдержанная и рациональная Хафса Султан никогда, что называется, не теряла головы и в любых ситуациях сохраняла самообладание.
Она оставалась недоступной чувствам, не поддаваясь голосу сердца и подчиняя его голосу разума.
Но не сегодня. Этим утром, получив весть о том, что повелитель, а, значит, и государственные деятели, сопровождавшие его в военном походе, возвращаются, она позволила сердцу одержать победу в его битве с разумом за власть над ней.
Голос сердца нашёптывал ей одеть самое красивое из своих платьев и драгоценности с чёрными агатами, хотя сама она предпочитала гранаты. Он же рождал в её груди какое-то томление, непривычное для неё.
Послушавшись его, Хафса Султан в роскошном платье из серебристо-серого шёлка, подчёркивающего её ясные серые глаза, а также в тяжёлых драгоценностях и диадеме с чёрными агатами волнительно расхаживала из стороны в сторону в главном холле, то и дело справляясь у слуг, не приближается ли ко дворцу экипаж.
– Кто-то приближается ко дворцу, – наконец, сообщила Хадижа-калфа – престарелая женщина, служившая ещё у её матери Хюмашах Султан. Она была довольно крепка для своего возраста и прекрасно справлялась со своими обязанностями.
Подойдя к окну, Хафса Султан улыбнулась, а после, подхватив в руки подол платья, спешно вышла на крыльцо.
– Султанша, вы забыли, – выйдя следом за ней на крыльцо с меховой накидкой в руках, проворчала Хадижа-калфа и набросила её на плечи даже не заметившей этого Хафсы Султан.
С вороного коня спешился высокий мужчина, худощавый и жилистый, с чёрными волосами и пронзительными карими глазами. На вид ему было около сорока, и он производил впечатление человека сурового, жёсткого и расчётливого.
Поправив меховой воротник своего кафтана, он, наконец, уверенной походкой направился к крыльцу, и его карие глаза потеплели, коснувшись улыбающейся Хафсы Султан.
Она нисколько не изменилась за те десять лет, что они не виделись. Та же стройная девочка-женщина с утончённой красотой. Её густые русые волосы сильно отросли и теперь достигали поясницы. Большие серые глаза, обычно холодные, горели радостью и теплом.
Внешне она казалась хрупкой и беззащитной, но это было обманчивое впечатление. Кому, как не Мехмету-паше, её мужу, это знать.
Для того, чтобы узнать друг друга, у них было мало времени. После их свадьбы прошло около месяца, когда Мехмет-паша отправился в военный поход. Но за этот месяц они успели сильно сблизиться, потому как выяснилось, что они очень похожи, несмотря на большую разницу в возрасте и происхождении.
– Султанша, – подойдя, он взял её маленькую руку и поцеловал её.
– Паша, – отозвалась Хафса Султан. – Добро пожаловать.
Они с одинаковыми сдержанными улыбками одно мгновение вглядывались в лица друг друга, а после по молчаливому согласию направились во дворец.
Позже, когда они вдвоём разместились в своих покоях после того, как разделили трапезу в главном холле, Хафса Султан, припав к широкой груди мужа и чувствуя приятную тяжесть его руки на своих плечах, с искренним интересом принялась расспрашивать его о военном походе.
Атмосфера власти и мужских дел была ей близка. Хафса Султан обладала логическим складом ума, волей и рациональностью от рождения, а также получила прекрасное образование, благодаря чему была компетентной в вопросах, касающихся политики и государства в целом.
Мехмет-паша об этом знал и, более того, видел в ней не только жену, но человека, способного дать ему дельный совет и обсудить государственные дела.
– Как быстро взлетел Искандер-паша, – выслушав мужа, произнесла Хафса Султан и почувствовала, как тот напрягся. – Он даже не был визирем до начала похода. Помнится, это ты помог ему оказаться в Совете Дивана.
– Я знаю, к чему ты клонишь, – хмуро ответил Мехмет-паша. – Будучи третьим визирем, я имел больше шансов стать великим визирем после смерти Мустафы-паши, чем Искандер-паша, но он сумел меня обойти. И не только меня, но и огромное количество государственный деятелей, более опытных, чем он.
– Именно. Как ему это удалось?
– Полагаю, дружба с повелителем этому поспособствовала. Они с ним примерно одного возраста, похожи по складу характера и, что немаловажно, Искандер-паша обаятелен и уверен в себе. Такие люди легко добиваются желаемого. В нужное время и в нужном месте он попался на глаза повелителю и уж своего шанса не упустил.
– Мы тоже не упустим, – мягко отстранившись, произнесла Хафса Султан. – Мои дед и отец занимали должность великого визиря вплоть до своей смерти. И ты займёшь.
– Это будет трудно, Хафса. Искандер-паша – сильный противник, и, заметь, далеко не единственный. Каждый, кто вхож в Совет Дивана, грезит о должности великого визиря.
– Подниматься вверх трудно, но это того стоит.
Топкапы. Султанские покои.
После хамама, свежий и отдохнувший, в чистом кафтане из чёрно-золотой ткани султан Баязид вместе с матерью, пожелавшей поговорить с ним, пока остальные веселились на празднестве в гареме, разместились на тахте.
Валиде Султан интересовалась его здоровьем и делами в целом, затем поведала о том, что происходило в его отсутствие в гареме, а после осторожно заговорила о своих намерениях относительно свадьбы Искандера-паши и Михримах Султан.
– Решение неплохое, – поразмыслив, ответил повелитель, и Дэфне Султан облегчённо улыбнулась, жадно наблюдая за сыном, которого не видела долгие годы. – Искандер потерял жену ещё до похода. Она была из хорошей семьи. Кажется, умерла от оспы.
– Да покоится она с миром, – понимающе кивнула Валиде Султан.
– Аминь. Я думаю, он не будет против. А с Михримах или хотя бы с Эсен Султан вы это обсуждали?
– Я пригласила их в Топкапы, дабы это сделать. Но ты же понимаешь, что окончательное решение за тобой? Я бы не хотела, чтобы девочки, не желая покидать свою мать, которая так и не смогла оправиться после всего, что с ней произошло, отказались от свадеб и зачахли в Старом дворце.
– Имеете в виду, что, если Эсен Султан или Михримах выскажутся против этой свадьбы, я должен буду настоять ради их же блага? – усмехнулся султан Баязид.
– Полагаю, что так, – слегка неловко заключила султанша. – Когда они приедут, мы вернёмся к этому вопросу. А я пока отправлюсь в гарем. Без меня Филиз и Эмине не могут обойтись без ссор. Не хотелось бы омрачать этот день подобным.
Султан Баязид кивнул и встал, подав поднимающейся на ноги матери руку, которую та с благодарностью приняла.
– И ещё… – нежно посмотрев на сына, добавила Валиде Султан, прежде чем уйти. – По традиции первой ты должен принять у себя Хасеки Султан.
Не ответив, повелитель сдержался от того, чтобы закатить глаза, и проводил ушедшую мать раздосадованным взглядом.
Сев за письменный стол, он приступил к работе с документами, и, когда ближе к вечеру явился Идрис-ага, посланный Валиде Султан с вопросом о том, кому готовиться к ночи, султан Баязид задумчиво помолчал и только потом огласил своё решение, не уверенный, поступил ли верно.
Вечер.
Старый дворец.
Пока Бирсен-хатун, расхаживая по покоям, зажигала свечи с приходом вечерней темноты, Эсен Султан, нервно и беспокойно теребя своё единственное кольцо с большим синим сапфиром, которое султан Орхан подарил ей в день заключения между ними никяха, сидела на тахте.
Михримах Султан по обыкновению находилась подле матери, сидя рядом на тахте возле зажжённой свечи с книгой в руках. Эсен Султан ругала её за чтение по вечерам, боясь, что у неё испортится зрение, но девушка не слушалась.
– Бирсен, – неожиданно воскликнула Эсен Султан, всё ещё теребя своё кольцо.
– Да, султанша? – отозвалась служанка, подойдя к своей госпоже и участливо посмотрев на неё. —Желаете поесть? За ужином вы практически ничего не съели.
– Нет, – раздражённо отмахнулась та. – Где Нилюфер?
– Нилюфер Султан в своих покоях.
– Пусть придёт.
Михримах Султан, услышав последние слова, напряглась и помрачнела.
Находиться в одних покоях с сестрой для неё было тяжёлым испытанием. Та постоянно насмехалась над ней, как-либо задевала, а Михримах Султан не могла ей ответить тем же, будучи мягче и слабее.
Захлопнув книгу, она подсела ближе к матери в поисках защиты.
Когда Нилюфер Султан, уже облачённая не в мужские одежды, а в простое платье из жёлтой парчи, вошла в покои, в них воцарилась напряжённая атмосфера.
– Валиде, – поклонилась она, слегка наклонив темноволосую голову. – Вы меня звали?
– Звала, – подтвердила Эсен Султан, твёрдо смотря на дочь. – Присядь.
Всем своим видом выражая недовольство, Нилюфер Султан села на большую подушку, лежавшую возле столика, который, в свою очередь, стоял возле тахты.
– Валиде Султан приглашает нас в Топкапы, – проговорила Эсен Султан, протянув дочери письмо, полученное утром. – Михримах хочет поехать. Что думаешь ты?
Снисходительно-насмешливо покосившись на сестру, выражая тем самым своё отношение к тому, что она хочет, Нилюфер Султан молча приняла письмо и прочитала его.
Несмотря на трудности в отношениях с матерью, Нилюфер Султан имела влияние на неё, и многие решения Эсен Султан считала нужным согласовывать с нею, не отдавая себе отчёта в этом.
– Я не против, – наконец, ответила Нилюфер Султан. – Не думаю, что за этим стоит что-то плохое.
Эсен Султан, тяжело вздохнув, поджала губы.
– Что вас тревожит, валиде? – мягко и осторожно спросила Михримах Султан, положив руку на материнское плечо. – Если вы не хотите ехать, мы останемся здесь.
– Ну уж нет, – фыркнула Нилюфер Султан. – Вы можете остаться здесь, а я поеду в Топкапы. С меня довольно убожества Старого дворца.
– Ты не можешь не понимать, что стоит за этим приглашением, – возразила Эсен Султан.
– Вероятно, её хотят отдать какому-нибудь старому и дряхлому паше, вернувшемуся из похода вместе с повелителем, – усмехнулась султанша, посмотрев на сестру, отчего та, до этого смотревшая на неё, поспешно опустила серые глаза в пол, не в силах выдержать её взгляд. – Вы об этом?
Михримах Султан вспыхнула румянцем от смущения и возмущения и испуганно посмотрела на мать, пытаясь понять, действительно ли она имела в виду это.
– Как и тебя, Нилюфер, – мрачно добавила Эсен Султан.
– Пусть только попробуют, – процедила в ответ та, сверкнув тёмно-карими глазами. – Я не выйду замуж до тех пор, пока сама этого не захочу. И никто, даже повелитель, не заставит меня.
– Сомневаюсь, – не обратив внимания на тон дочери, спокойно возразила её мать. – Что же ты сделаешь, когда повелитель отдаст приказ? Что бы ты не говорила, ему всё равно. Там, в Топкапы, они тебя даже не знают. Им не важны твои чувства. Твоя жизнь.
– Я – не вы, – жёстко усмехнулась Нилюфер Султан. – И уж тем более не Михримах. Если я чего-то хочу или, в данном случае, не хочу, моё мнение услышат. Уж поверьте. А если вы, как говорите, сомневаетесь, давайте примем приглашение, отправимся в Топкапы и проверим, так ли это. Я не боюсь. А вот вы боитесь, валиде. И, знаете, чего? Воспоминаний. Они – истинная причина вашего нежелания возвращаться.
– Замолчи! – вскрикнула Эсен Султан, отчего Михримах Султан испуганно вздрогнула, а Нилюфер Султан шире усмехнулась, осознав свою правоту. – Как ты смеешь так со мной разговаривать?
– Только не начинайте, – раздражённо отмахнулась Нилюфер Султан, поднявшись с подушки. – Я вернусь в свои покои, а Михримах, как всегда, выслушает ваши сетования на то, какая же я плохая дочь.
– Прежде, чем уйти, ответь на один вопрос, – со слезами на глазах смотря на дочь, дрожащим голосом произнесла Эсен Султан. – Неужели в тебе нет сострадания? Неужели ты совсем не любишь меня, свою мать, или сестру?
– Я презираю слабость, а сострадание – это и есть слабость. Я ценю вас, как свою мать, и всё что я делаю или говорю, не имеет цели задеть вас или причинить вам боль. Я просто знаю, чего хочу, и не думаю о том, нравится это кому-то или нет, потому что мне не нужно чужое одобрение, в отличие от кое-кого. А насчёт сестры… Я и её ценю. Жаль только, что она вот уже шестнадцать лет как покоится в земле. Иных сестёр у меня нет. А если вы о Михримах… Кто она мне? Никто. Хотите знать, кто она для вас? Замена моей сестры, которую вы потеряли.
Поклонившись, Нилюфер Султан покинула покои под возмущённо-усталым взглядом матери.
Михримах Султан, опустив светловолосую голову, тихо плакала, не выдержавшая слов сестры.
Топкапы. Гарем.
В этот вечер султанский гарем был оживлён как никогда.
Раздавались переливы весёлой музыки, наложницы в ярких платьях танцевали и смеялись, поедая сладкий лукум, а султанши, обособленно сидевшие на больших подушках за столом, накрытым множеством яств, с улыбками наблюдали за происходящим, наслаждаясь празднеством.
Валиде Султан, сидя во главе стола, мягко улыбалась, тихо разговаривая о чём-то с Фатьмой Султан, которая после смерти Селин Султан стала для неё дочерью.
Филиз Султан с дочерью Эсмой Султан сидели противоположно Эмине Султан, и женщины то и дело неприязненно переглядывались.
Эмине Султан любила быть в центре внимания. Этим вечером так и было. Яркая, открытая, с широкой белозубой улыбкой и сияющими радостью от возвращения повелителя ярко-зелёными глазами она, сидя за столом, слегка пританцовывала под музыку, то и дело смеясь над тем, что говорила ей на ухо её служанка и младшая сестра Элмаз-хатун.
Филиз Султан отчего-то это уязвляло, и она, видимо, неосознанно чувствуя себя ущемлённой во внимании, хмурилась и почти не улыбалась.
Эсма Султан, любившая празднества, в отличие от матери, весело улыбалась и едва сдерживалась, чтобы не присоединиться к танцующим наложницам. Она любила танцевать, но мать не одобряла это, считая, что это занятия для наложниц, а не для дочери повелителя.
Валиде Султан, заметив вернувшегося в гарем Идриса-агу, которого куда-то посылала, оторвалась от разговора с Фатьмой Султан, будто ожидая чего-то.
– Валиде Султан, – подойдя, поклонился Идрис-ага. – Султанши.
– Говори, – позволительно кивнула Дэфне Султан.
