Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 91 страниц)
– Прошу заметить, не я затеяла ссору, а ваша валиде, султанша, – снисходительно усмехнулась Эмине Султан, не впечатлённая порывом девушки. – Впрочем, я и не намеревалась задерживаться здесь.
Шелестя подолом яркого пурпурного платья, она покинула покои под провожающими её напряжёнными взглядами. Когда двери за ней закрылись, Эсма Султан облегчённо выдохнула и, повернувшись к матери, осознала, что она смотрит на неё с изумлением и благодарностью.
Топкапы. Дворцовый сад.
Азартно ухмыляясь, Нилюфер Султан словно в танце отражала удары шехзаде Мурада, проводящего с ней тренировочный бой. В отличие от неё, с такой лёгкостью овладевающей воинским искусством, шехзаде Мурад был куда менее ловок, спотыкался и прилагал заметные усилия, чтобы быть с ней на одном уровне.
Серхат Бей, сложив руки на груди, внимательно наблюдал за ходом боя, чуть хмуря брови. Его карие глаза вспыхивали одобрением и толикой изумления, касаясь Нилюфер Султан, и потухали от недовольства, касаясь шехзаде Мурада.
– Да! – победно вскинула меч султанша, довольно рассмеявшись. Мурад не успел отразить её удар и упал на землю, оскорблённо вспыхнув и нахмурившись. – Брось, Мурад. Что ты дуешься как девчонка? – усмехнулась она, коснувшись его плеча и тем самым незаметно пытаясь его подбодрить. – В следующий раз ты победишь.
– Откуда тебе знать? – буркнул он, отряхиваясь и украдкой поглядывая на служанок Нилюфер Султан, стоящих в стороне. Точнее, на одну из них.
– Я тебе поддамся, – пожала плечами Нилюфер Султан и, поймав на себе тяжёлый недовольный взгляд юноши, снова рассмеялась.
Несмотря на колкости, которые его задели, шехзаде Мурад не смог не улыбнуться, наблюдая за ней. Её смех был приятным, немного хриплым и заразительным, и его звук, который в последние дни он слышал довольно часто, всегда вызывал у него улыбку.
Прежде он не встречал человека столь свободного в выражении своих чувств, в своих словах и мыслях. Нилюфер принимала себя такой, какой была, потому не пыталась под кого-то подстраиваться, не подбирала слова в страхе кого-то обидеть, а говорила то, что думала. Это казалось окружающим грубостью, невоспитанностью и проявлением дурного характера, но шехзаде Мурад, в отличие от остальных, смог разглядеть в ней нечто совершенно иное, что пряталось за этой внешней грубостью и резкостью.
Нилюфер открыта, и в общении с ней можно быть уверенным, что услышишь только правду и никогда не будешь обманут. Она весёлая и живая в том смысле, что не скована стереотипами и условностями. Живёт так, как ей нравится, невозмутимо переступая через чужое осуждение, а шехзаде Мурад по себе знал, как трудно его вынести и не потерять себя в попытках его избежать.
И она, как бы не пыталась это скрыть, добра. Сколько раз, проигрывая ей в очередном тренировочном бою, он получал от неё то ободряющую улыбку, то тёплое прикосновение к плечу, без слов выражающее: «не переживай» или «у тебя получится»? Она осыпала его колкостями, а сама незаметно поддерживала, помогала не терять веру в себя и пыталась развеселить, когда он начинал унывать из-за своих неудач.
За несколько дней они стали неразлучными друзьями, и шехзаде Мурад чувствовал в ней родственную душу. Днём они часами тренировались во дворцовом саду, а вечером допоздна засиживались за разговорами обо всём на свете. Нилюфер объясняла ему тонкости воинского искусства, которое столь легко познавала, а он взялся научить её итальянскому языку и поэзии, за что Нилюфер взялась с присущим ей упорством и рвением, не давая ему покоя и требуя всё новых и новых занятий.
Остальные поглядывали на них то ли с неодобрением, то ли с настороженностью. Шехзаде Мурад понимал, что окружающие беспокоились из-за того, что юные султанша и шехзаде проводят слишком много времени вместе и большую его часть наедине в покоях, и это его злило.
Им было невдомёк, что между мужчиной и женщиной может существовать дружба, лишённая каких-либо романтических намёков. Они были как брат и сестра, нашедшие друг в друге то, что не мог им дать кто-либо другой. Какие тут могут быть подозрения?
– Что скажете, Серхат Бей? – лукаво улыбнулась Нилюфер Султан, повернувшись к нему. – Есть замечания?
Все ещё стоя со сложенными на груди руками, Серхат Бей повернул к ней черноволосую голову и, оставаясь серьёзным и стоически не поддаваясь влиянию её заразительной улыбки и лукавого блеска тёмно-карих глаз, принялся перечислять собственные замечания.
Шехзаде Мурад, наблюдающий за ними, подавил улыбку. Он был далеко не глуп и успел хорошо узнать Нилюфер, поэтому замечал, что она заигрывала с Серхатом Беем, делая это неосознанно под влиянием кого-то странного притяжения между ними, которое было буквально осязаемым.
И сколько бы Серхат Бей не старался подавить улыбку, появляющуюся на его лице, когда Нилюфер смеялась, сколько бы он не держался серьёзно, невозмутимо и подчёркнуто вежливо, его выдавали взгляд и тело.
Карие глаза горели заинтересованностью, тщательно подавляемой, приятным изумлением, которое вспыхивало в них, когда Нилюфер с лёгкостью постигала воинское искусство, и теплом, появляющимся в моменты, когда она, пытаясь сделать это незаметно, подбадривала его, шехзаде Мурада, подшучивала над ним и заразительно смеялась.
Однажды, в первые дни тренировок, Нилюфер споткнулась во время боя и, не удержав равновесия, рухнула на землю. Серхат Бей дёрнулся, подорвался с места и склонился над ней, а после поспешно распрямился и только подал ей руку, чтобы помочь подняться.
Иногда он, показывая какое-либо движение, мимолётно касался то её локтя, то плеча и тут же отдёргивал руку, словно обжёгшись.
На конных прогулках Серхат Бей всегда подсаживал Нилюфер в седло, не слушая её заверения в том, что она может и сама забраться, и объясняя это тем, что он в ответе за её безопасность и не желает быть казнённым за то, что недоглядел за ней и допустил невнимательность.
Поэтому, видя всё это в течение нескольких дней, шехзаде Мурад, сказав, что ушиб руку и сегодня больше не сможет тренироваться, оставил их наедине. Проходя мимо служанок Нилюфер, он уже привычно посмотрел на Дафну, отчего в его груди тут же появилось томление – тяжёлое, полное тоски и даже отчаяния.
Невысокая стройная девушка с чёрными волосами, заплетёнными в косу, с лицом, имеющим неправильные, но притягательные черты, не покидала его мысли ни днём, ни ночью.
Шехзаде Мурад томился от своих неожиданно вспыхнувших чувств и впервые в жизни ощущал душевные муки, дающие его сердцу власть над его разумом.
Он всегда считал себя, в отличие от сестры Эсмы, человеком рассудительным и обязательным, в котором разум властвовал над сердцем. Случайный взгляд, брошенный на Дафну, всё изменил, но шехзаде Мурад не желал этого принимать.
Поэтому он боролся с самим собой. Пытался выбросить из головы навязчивые мысли о Дафне, жаждал забыть её, вернуться к прежней жизни и снова ощутить спокойствие. Но чем больше усилий он прилагал, тем сильнее мучился.
Ему было так трудно бороться с желанием прикоснуться к ней или хотя бы просто поговорить, чтобы услышать её приятный голос и поймать на себе взгляд её карих глаз. Но ещё труднее было осознавать, что его чувства не находят отклика.
Дафна была убийственно равнодушна и невозмутима. Казалось, она попросту не замечала его взглядов, полных томления и муки. Присутствуя на тренировках своей госпожи, она смотрела сквозь него, а когда шехзаде Мурад проходил мимо, то, как полагается, опускала черноволосую голову и ничем не выдавала хотя бы малейшего признака заинтересованности.
И сейчас, проходя мимо неё, стоящей, как всегда, рядом с другой служанкой Нилюфер, имени которой он не знал, шехзаде Мурад с болью в тёмно-карих глазах проследил за тем, как Дафна поклонилась, опустила голову и отвела взгляд.
Ему отчаянно хотелось схватить её за плечи, встряхнуть и закричать: «Посмотри на меня!». Это желание было столь сильным, что он даже на мгновение остановился возле девушки, но, крепко зажмурившись, совладал с собой и решительно зашагал прочь, чувствуя, как в груди расползается ставшая ему ненавистной тоска, от которой хотелось взвыть.
Топкапы. Совет Дивана.
Со спокойной уверенностью восседая на просторном троне, султан Баязид внимательно слушал великого визиря Искандера-пашу, вещавшего с не меньшей уверенностью и умело сплетающего слова в грамотную, внятную и приятную речь.
Второй визирь Али-паша то и дело покашливал, утирал платком пот со лба и шеи и устало переступал с ноги на ногу, что выдавало скорбное состояние его здоровья.
Третий визирь Альказ-паша, преданный великому визирю и целиком его поддерживающий, также внимательно слушал его и иногда согласно кивал черноволосой головой.
Стоящий четвёртым в ряду государственных деятелей Мехмет-паша выглядел предельно собранным и напряжённым. Его цепкий взгляд подмечал каждую деталь, читал малейшие изменения в мимике и настроении повелителя, а также мужчина успевал вместе со всем этим внимательно слушать речь великого визиря, пытаясь найти в ней хотя бы какую-то ошибку. Но её не было.
– Поступай так, как считаешь нужным, Искандер, – выслушав его, благосклонно кивнул темноволосой головой султан Баязид. – Я полностью доверяю тебе в данном вопросе. Есть что-нибудь ещё, что необходимо обсудить?
– Прибыл посол из Генуи, – доложил Искандер-паша, мрачно переглянувшись с напрягшимся повелителем. – От королевы Эдже Дориа.
– Приведите. Посмотрим, чего она хочет.
Спустя некоторое время в зал переговоров охранники привели генуэзского посла, крепко держа его под руки и заставив его упасть на колени перед повелителем.
Это был высокий и худощавый мужчина в дорогом дорожном облачении европейского кроя, но лишённого излишней роскоши, ему свойственной.
– Говори, – произнёс султан Баязид, повелительно взмахнув смуглой рукой, отчего несколько массивных драгоценных колец сверкнули на ней.
– Султан Баязид Хан Хазретлери, – на внятном турецком языке заговорил генуэзский посол. Его взгляд был твёрдым и уверенным, поэтому даже стоя на коленях он не казался уязвлённым. – Моё имя – Фабиан Витторе, и я являюсь одним из посланников воли королевы Эдже Дориа.
Напряжённо слушая его, султан Баязид снова ощутил предчувствие чего-то тёмного. Во взгляде Фабиана Витторе была горячая, но сдерживаемая ненависть и презрение, которые и вызывали это странное чувство.
– Я здесь, в сердце Османской империи и склонённый перед вами, для того, чтобы донести до османов и до вас, их повелителя, послание моей королевы. Венецианский дож Марино Гримани, не пожелавший признавать власть в то время ещё только воцарившейся в Генуе Эдже Дориа, объявил от имени Венеции войну Генуе. Наше государство приняло вызов, и так началась война, длившаяся два года, которая близилась к своему завершению и окончилась бы победой Генуи. Но неожиданно Османская империя вмешалась в чужую войну, решив воспользоваться ослабленностью двух воюющих государств. Грязная победа досталась вам, как и крепости Венеции, что вы забрали у нашего государства, завоеванные кровью и жертвами. Подобного оскорбления мы не забыли. И если вы надеетесь на прощение, то забудьте об этой надежде.
– Что за дерзость?! – возмущённо перебил его Искандер-паша, но умолк, так как повелитель жестом велел ему не вмешиваться.
– Мне расценивать это, как объявление войны? – мрачно спросил султан Баязид, и в зале переговоров воцарилось напряжение.
Фабиан Витторе зловеще усмехнулся, исподлобья смотря на него.
– Вы думаете, что поставили нас на колени и сломили. Вы унизили нас, забрали то, что принадлежало нам, а значит, выбрали нас своим врагом. Королева Эдже Дориа не ведает жалости к врагам, не знает пощады и жаждет возмездия. Под её властью Генуя поднялась с колен, несломленная и ещё более сильная, чем когда-либо прежде. Вы, сами того не ведая, разожгли пожар, который испепелит всех вас. И он не угаснет до тех пор, пока Генуя не возьмёт то, что принадлежит ей, и не воздаст своим врагам по заслугам.
– Вы сами и сгорите в пожаре, что разжигаете, – процедил повелитель и, презрительно смотря на генуэзского посла, слегка наклонился вперёд. – Передай своей королеве, что её жажда возмездия будет утолена кровью её же собственных людей. Желаете войны? Что же, Османская империя готова к ней. Увести!
Когда Фабиана Витторе выволокли из зала переговоров, все государственные деятели, как один, напряжённо посмотрели на султана Баязида, пышущего гневом.
– Немедленно начать подготовку, – твёрдо произнёс он, посмотрев на Искандера-пашу. – Объявить о начале нового военного похода.
– Как прикажете, – поклонился великий визирь, а вслед за ним и все остальные.
Генуя.
Морской бриз легко и нежно овевал её лицо, которое с трудом можно было назвать красивым. Его черты были тяжёлыми и резкими словно грубо вырезанными из камня. Изумрудно-зелёные глаза были привычно густо подведены чёрной краской, что ожесточало и без того резкий пронзительный взгляд.
Длинные тёмные волосы были распущены и густой копной спускались по плечам и спине, также слегка трепеща от лёгких порывов ветра, несущих в себе солоноватый морской аромат. Их венчала высокая тяжёлая корона, отлитая из золота и богато украшенная чёрными опалами, красными рубинами и жёлтыми цитринами.
Корона сверкала в красно-оранжевых закатных лучах солнца, медленно исчезающего за линией горизонта и будто утопающего в бескрайнем синем море.
Женщина была облачена в длинное узкое чёрное платье, имеющее разрезы от самой талии, которую обвивал пояс из чёрной кожи. В разрезах были видны её стройные, но крепкие ноги, обтянутые узкими чёрными брюками, заправленными в высокие кожаные сапоги. На узких плечах и груди блестели лёгкие металлические доспехи, придающие ей устрашающий вид.
Вокруг женщины было пятеро мужчин, один из которых стоял намного ближе остальных – практически за её спиной. Высокий, широкоплечий и мускулистый. Его чёрные волосы были зачёсаны на затылок, открывая высокий лоб. Чёрные глаза, столь же жёсткие, как у женщины, смотрели туда же, куда смотрели её изумрудно-зелёные глаза. Его доспехи были в разы тяжелее, массивнее и покрывали практически всё его тело.
– Ваше Величество, – произнёс он, желая привлечь к себе внимание женщины, но та не обратила на него никакого внимания. – Эдже, – намного тише, буквально прошептал он, слегка коснувшись её плеча.
– Ты только взгляни, Артаферн, – задумчиво протянула она, вытянув перед собой руку и медленно проведя ею по воздуху, охватывая развернувшуюся перед ними панораму. Побережье Генуэзского залива было испещрено сотнями военных кораблей, уже полностью готовых или только достраиваемых. На них сновали люди, отсюда, с высокого холма кажущиеся крошечными. – Ещё месяц назад всё было разрушено. Генуэзский флот был наполовину уничтожен. Вот она – сила гнева. Сила унижения. Боль. Жажда возмездия.
Адмирал Артаферн довольно ухмыльнулся и кивнул черноволосой головой.
Поразительная скорость восстановления генуэзского флота, которым он командовал, в большинстве своём была его заслугой, так как именно он принял ряд соответствующих мер. Но он не мог не признать, как и все, что вселить в огромное десятитысячное войско веру в себя, потерянную из-за поражения в минувшей войне, поднять их дух и разжечь в их сердцах пламя гнева, толкающего их к желанию отомстить, смогла только королева.
И сейчас она наслаждалась плодами их совместных усилий, коварно ухмыляясь в предвкушении начала войны, призванной восстановить потерянное влияние Генуи, её честь и достоинство, а также утолить жажду возмездия за поражение.
– Через неделю подготовка будет завершена, – не без гордости сообщил адмирал Артаферн. – Мы готовы.
Повернувшись к нему, королева Эдже улыбнулась, и эта улыбка была полна ответной гордости за него и нежности, смягчившей черты её лица.
– Пятно унижения можно смыть только ответным унижением, – произнесла она, двинувшись вместе с последовавшим за ней адмиралом прочь с холма. Четверо королевских гвардейцев тенью двинулись за ними, всё же соблюдая небольшую дистанцию, дабы не мешать. – Мой милый племянник возомнил себя великим полководцем? Трус! Напал со спины, вонзил кинжал в неё, воспользовался нашей ослабленностью из-за войны с Венецией, ложью и коварством отобрал всё то, что мы, генуэзцы, ценой пролитой крови и потерянных жизней завоевали. И если он думает, что я забуду это, то ошибается.
– Я понимаю твой гнев, – вздохнул адмирал Артаферн. Он был спокоен и сдержан в отличие от темпераментной и эмоциональной королевы, что уравновешивало их союз. – Но, как бы то ни было, Османская империя – твоя родина, а османская династия – твоя семья. В султане Баязиде течёт твоя кровь. Это не пугает тебя? Ты сможешь отбросить в сторону своё прошлое и бороться с ним в полную силу?
Королева Эдже не торопилась с ответом и погрузилась в мрачные раздумья. Разумеется, шли годы, и она многое позабыла о своей прошлой жизни, но она не могла вырвать его из своего сердца.
Оно полнилось тоской, когда она вспоминала своего отца, султана Мехмета, который был для неё всем, горячо любил её и растил её. Ей было больно вспоминать те покои во дворце Топкапы, в которых жила её мать, Сейхан Султан, а после и она по собственной просьбе, обращённой к отцу. В них всё, как ей тогда казалось, было пропитано её духом. Ею. Мамой, которую она не знала и не помнила, но образ которой так горячо и самозабвенно любила до сих пор.
Ей было горько от воспоминаний о её братьях. Близнецы Мурад и Махмуд – такие поразительно похожие внешне и столь разительно отличающиеся внутренне. Добрый, рассудительный и обожающий книги и искусство Мурад. Воинственный, вспыльчивый и самоуверенный Махмуд. Она тосковала и по ним.
Всех их она потеряла. Отдала земле, а сама осталась в одиночестве и горечи утрат. Теперь в Османской империи для неё нет семьи. Её семьёй была Рейна, но злой рок разлучил их, породив между ними непонимание, боль и страх.
Теперь её семьёй стал Артаферн, который единственный никогда её не предавал и все эти годы был её надёжной опорой. Королева Эдже страстно мечтала, чтобы в их маленькой семье, состоящей из двух человек, появилось прибавление. Но шли годы, а этого не происходило, и она уже утратила надежду.
Раньше она каждую ночь, засыпая, молилась Господу и умоляла подарить ей ребёнка. Не только для того, чтобы дать роду Дориа долгожданного и необходимого наследника, но и для того, чтобы, наконец, обрести счастье материнства, которого ей так хотелось.
Невозможность иметь детей угнетала Эдже, но Артаферн не позволял этому властвовать над ней. Он был рядом и, обнимая, говорил, что главным является то, что они живы и вместе, а остальное – неважно.
И она верила. Рядом с ним верила в себя и ощущала собственную силу, с помощью которой правила государством долгие годы с грандиозным успехом. Как же не поверить, когда его чёрные глаза, обращаясь к ней, вспыхивали безграничной преданностью, восхищением, не угасшим с течением лет, и любовью?
Очнувшись от раздумий, королева Эдже повернулась к идущему подле неё мужчине, с которым разделила свою жизнь, и снова нежно улыбнулась. Словно почувствовав на себе её взгляд, адмирал Артаферн тоже повернулся к ней.
На его смуглом красивом лице тут же появилась ответная улыбка, но всё же более сдержанная. Он не любил проявлять свои чувства при посторонних, а за ними следовали четверо гвардейцев, да и впереди уже виднелся экипаж, ожидающий их, возле которого толпились остальные гвардейцы.
Прекрасно зная об этом, но будучи не в силах сопротивляться нахлынувшим на неё чувствам, Эдже остановилась и, схватив его за руку, заставила остановиться. Непонимающе нахмурившись, Артаферн едва устоял на ногах и слегка покачнулся, когда она резко приникла к нему и крепко обхватила руками за шею. Их металлические доспехи, столкнувшись, звякнули.
Гвардейцы, следовавшие за ними, тоже остановились и приняли невозмутимый отсутствующий вид. Покосившись на них, адмирал несколько напрягся, но когда его шеи коснулись мягкие губы, сдался и, вздохнув, крепко обхватил её руками в ответ.
– Что такое? – тихо и с заботливым беспокойством спросил он, осознав, что их объятие неприлично затянулось. – Эдже. Не пристало королеве обнимать и целовать одного из своих адмиралов на глазах у всех. Это подрывает мой авторитет среди воинов и твою репутацию благородной и воспитанной сеньоры.
– Разве у меня есть подобная репутация? – с неохотой отстранившись, усмехнулась королева. Её высокая тяжёлая корона слегка съехала в бок, и она её поправила. – А среди воинов твой авторитет ничто подорвать не может. Они тебя боготворят. К тому же, кто из них не хочет оказаться на твоём месте? Тебя обнимает и целует сама королева.
– Прозвучало несколько высокомерно, – усмехнулся в ответ адмирал Артаферн. – Но мне не привыкать. Моей королеве свойственна некоторая переоценка собственной значимости.
– Она свойственна всем королевам.
Соприкасаясь плечами, они направились к ожидающему их экипажу, озарённые последними красно-оранжевыми лучами солнца, к этому времени практически полностью скрывшегося за линией горизонта.
Топкапы. Покои шехзаде Мурада.
Омрачённый мыслями о Дафне и утопающий в тоске, шехзаде Мурад вошёл в свои покои, остановился посередине и шумно выдохнул, исступлённо прикрыв веки.
– Утомился? – раздался женский голос, полный заботы.
Вздрогнув от неожиданности, шехзаде Мурад обернулся и увидел сидящую на тахте мать. На ней было привычно сдержанное платье из голубой парчи, на бледном лице под глазами пролегли тени, а сам взгляд был полон усталости. Она переживала из-за Валиде Султан и, похоже, из-за чего ещё, но юноша не догадывался, из-за чего именно.
– Знаете о тренировках с Серхатом Беем? – устало проведя смуглой рукой по тёмным волосам, спросил шехзаде Мурад. Он опустился на тахту рядом с матерью, чувствуя себя скованно. Они не были близки и редко встречались наедине. – Да, я несколько утомлён. Он очень требовательный.
– Отдохни, – неожиданно положив бледную ладонь поверх его плеча, нежно улыбнулась Филиз Султан. – Не переутомляйся. Я не хочу, чтобы ты заболел.
– Такая неожиданная забота с вашей стороны, – озадаченно воскликнул шехзаде, но тут же осёкся, увидев, как помрачнела мать. – Я имел в виду, что в последнее время вы очень редко уделяли мне своё внимание, и я сбит с толку вашим неожиданным визитом. Что-то случилось?
Тёмно-серые глаза женщины наполнились печалью и… чувством вины? Горько вздохнув, она покачала темноволосой головой, будто сетуя на что-то.
– Ты прости меня, сынок, – тихо заговорила она, отчего в груди у шехзаде Мурада ещё сильнее разлилась тоска. Он никогда не видел свою мать такой. С ним она всегда была сдержанной и вежливой. – В последние дни у меня было много времени, проведённого наедине с самой собой. Я думала. Обо всём, что происходит. И пришла к неутешительному выводу о том, что я не знаю собственных детей.
Нахмурившись, юноша взял её бледную ладонь со своего плеча и сжал её.
– Не нужно говорить так, валиде…
– Нет, позволь мне всё же сказать, – упрямо отозвалась она и, сжав в ответ его смуглую ладонь, продолжила: – Я была так увлечена собственными переживаниями. Вы выросли без меня, пока я плакала за закрытыми дверьми своих покоев по вашему отцу и сгорала от ревности. Ты уже взрослый, и я могу говорить с тобой об этом. Я так хотела подарить твоему отцу ещё детей, так увлеклась этим желанием, что забыла о том, что у меня уже есть дети. Я так виновата перед вами…
Сочувственно улыбнувшись, шехзаде Мурад не смог выдержать взгляд матери, полный слёз и чувства вины, перемешанной с болью, отчего притянул её к себе. Филиз Султан, позволив слезам излиться по щекам, положила голову на его широкое плечо и отчаянно сжала пальцами ткань его роскошного кафтана на груди.
– Ну что вы, валиде? – не зная, как себя вести и чувствуя себя неловко, но растроганно, юноша одной рукой обнимал плачущую мать за плечи, а второй поглаживал её по тёмным волосам, собранным в простую причёску. – Вас что-то расстроило, раз вы в таком настроении? Или кто-то? Снова Эмине Султан?
Филиз Султан не ответила, но только пуще заплакала, и шехзаде Мурад расценил это, как утвердительный ответ. Его смуглое лицо приобрело угрюмое и напряжённое выражение.
Теперь он уже не чувствовал неловкости, а крепко обнимал мать, понимая, что она здесь потому, что ей необходимы чья-то поддержка и забота. Так было всегда, когда её что-то или кто-то расстраивал. Она находила утешение у Валиде Султан, но сейчас та не могла ей помочь, потому Филиз Султан неосознанно обратилась за утешением к сыну.
Но её слова о том, что она раскаивается из-за того, как далека была от них все эти годы из-за увлечённости собственными переживаниями, он воспринимал всерьёз, а не как повод выпросить утешение. И стена, стоявшая между ними долгие годы, с грохотом треснула. Она его мать, а в каждом человеке заложена естественная любовь к матери, потому он тут же простил её.
– Прости, – спустя некоторое время произнесла Филиз Султан, отстранившись и утерев с заплаканного лица блестящие дорожки слёз. – Я не должна была позволять себе подобное поведение.
– Довольно извинений, – неожиданно нежно улыбнулся шехзаде Мурад. – Это ни к чему. Вам легче? Если хотите, я провожу вас до ваших покоев.
– Нет-нет, не нужно, – отрицательно покачала темноволосой головой женщина. – Спасибо, сынок. За понимание и за… утешение. Можно я зайду к тебе позже?
– Когда пожелаете. Я всегда вам рад. И спрашивать не нужно было.
Вдвоём они поднялись с тахты и, переглянувшись с тёплыми, но несколько неловкими улыбками, коротко обнялись.
– До военного похода я бы хотел провести с вами побольше времени, – отстранившись, воскликнул юноша. – Полагаю, он снова затянется на несколько лет…
Филиз Султан нахмурилась в непонимании, а её плечи сникли.
– О чём ты говоришь, сынок? Военный поход?
– Вы не знаете? – изумился шехзаде Мурад. – Повелитель этим утром получил с генуэзским послом объявление войны от Генуи. Объявлен новый военный поход. Как и обещал, отец берёт меня с собой. Потому я и тренируюсь с Серхатом Беем. Я должен быть готов к участию в военных действиях.
Поражённо выдохнув, Филиз Султан широко распахнула тёмно-серые глаза, а после неожиданно рванулась к нему и отчаянно обхватила растерявшегося сына руками за шею. Снова послышались приглушённые всхлипы.
– Нет. Нет… – испуганно шептала она ему в шею. – Какое участие?.. Вы все, верно, с ума сошли! Там же опасно… Тебя могут ранить и, что ещё хуже, убить!
Вздохнув со снисходительной нежностью, шехзаде Мурад успокаивающе похлопал её ладонями по вздрагивающей от рыданий спине.
– Рано или поздно это должно было случиться. Я уже не ребёнок. Ну что вы, валиде? Успокойтесь. Ничего со мной не случится.
Также неожиданно отстранившись, Филиз Султан теперь уже выглядела не потрясённой, а решительной. Ничего не сказав, она спешно покинула покои, оставив шехзаде Мурада недоумевающе смотреть на закрывшиеся за ней двери.
Топкапы. Дворцовый сад.
Красно-жёлтая листва, опавшая с деревьев, шелестела под их ногами, а прохладный осенний ветер овевал их, заставляя трепетать длинные юбки их платьев, платки, покрывающие их головы, и распущенные волосы.
Девушки, неспешно прогуливающиеся по увядающему дворцовому саду, были одинаково невысокими и являлись обладательницами хрупкого телосложения и бледной кожи, на чём их сходство и заканчивалось.
Одна из них – темноволосая и кареглазая ─ производила впечатление невинной кокетки из-за искры очарования во взгляде и весёлой заразительной улыбки, которая так часто владела её губами. Солнечные лучи освещали её золотистым светом, но казалось, будто она сама излучает это сияние.
Вторая же ─ светловолосая и сероглазая ─ наоборот, выглядела несколько неуверенной в себе и будто о чём-то задумавшейся, что казалось из-за мягкости и рассеянности её взгляда. И если первую девушку можно было сравнить с солнцем ─ блистательным, тёплым, источающим жизнерадостность и веселье, то её с луной. Вокруг неё витала какая-то неясная, но явственно ощутимая романтически-печальная аура, а в её нежной полуулыбке, похожей на полумесяц, чувствовались доброта и толика таинственности.
– Я не знаю человека мудрее моей бабушки, – произнесла Эсма Султан, продолжая их разговор. – Когда бы и с чем бы я к ней не обратилась, она всегда знает, какой дать совет или же просто обнимает, когда мне этого хочется.
– Да, – кивнув светловолосой головой, согласилась Михримах Султан. Повернувшись к идущей рядом подруге, она вздохнула. – Скажи, Эсма, что мне делать?
– Бабушка никогда и никому не желала зла, – остановившись, с мягкой улыбкой отозвалась та. – И, как я уже сказала, нет человека мудрее. Я думаю, тебе стоит к ней прислушаться. В конце концов, и тебе, и мне придётся выйти замуж. Искандер-паша – прекрасная партия. Вряд ли у тебя будет ещё возможность выйти замуж за молодого здорового мужчину, причём, занимающего должность самого великого визиря, – сказав это, Эсма Султан вдруг лукаво улыбнулась и мечтательным шёпотом добавила: – А ещё он красив…
Михримах Султан смущённо покраснела и отвела серые глаза в сторону, а после тут же вернула их к весело улыбающемуся лицу подруги.
– Но Нилюфер сказала, что он старый, больной и некрасивый.
– Искандер-паша?! – ошеломлённо переспросила Эсма Султан и, подхватив её под локоть, потянула в сторону одной из тропинок дворцового сада, которая вела к беседке. – Нашла, кого слушать. Эта Нилюфер только и знает, что издеваться над тобой, а ты ей веришь. Я видела Искандера-пашу уже несколько раз. Отец проводит с ним много времени.
– И какой он? – с волнительным интересом спросила Михримах Султан, всё ещё смущённая.
– Высокий и широкоплечий как отец, – задумчиво подняв карие глаза к лазурному небу, стала описывать Эсма Султан. – У него чёрные волосы и, кажется, голубые глаза. Не знаю, откуда он родом, но точно не из наших краёв. Статный и красивый. И, не забывай, вдобавок ко всему этому он занимает наивысшую должность в государстве, разделяя власть с самим султаном. Следовательно, он очень умён. Пару раз я замечала, как они с отцом смеются. Так что и с чувством юмора у него всё в порядке. Будь я на твоём месте, Михримах, я бы не раздумывая вышла за него замуж.
Вздохнув уже не печально, как было прежде при мыслях о свадьбе, а мечтательно и взволнованно, Михримах Султан попыталась представить Искандера-пашу по полученному описанию. Этот неясный мужской образ, рождённый её воображением, манил её. Она испытывала страх и почему-то смущение, но всё же эти чувства не влияли на её неожиданно возникшее желание выйти замуж.
