Текст книги "Возмездие (СИ)"
Автор книги: Lana Fabler
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 91 страниц)
– Султанша, – приветственно кивнул он и растерялся, когда Михримах Султан обхватила его руками за плечи в попытке обнять, но ей помешала большая разница в росте.
– Паша, наконец-то! – счастливо воскликнула султанша, отстранившись и со слезами на глазах вглядевшись в напряжённое лицо мужа. В своей радости она этого не замечала. – Я ждала вас к ужину. Не думала, что у вас, наверное, много дел во дворце. Вы же из-за этого задержались?
– Да, госпожа, – соврал Искандер-паша, выдавив улыбку. На деле он сидел в своём кабинете, не желая ехать домой, чтобы не видеть любовь жены, на которую он не может ответить взаимностью, из-за чего вынужден ломать себя, не желая причинять ей боль. – Простите, что задержался. Как вы?
– Я… хорошо, – отозвалась Михримах Султан, поникнув. Она должна была рассказать ему о ребёнке, но даже вспоминать об этом было больно. – Теперь вы здесь…
Она протянула руку и неуверенно положила её на широкое плечо мужа. Скованно Искандер-паша перехватил её руку, на мгновение сжал и отпустил.
– Вы, наверное, устали? Идёмте в покои.
Поджав губы, паша молча последовал за женой по лестнице на второй этаж, а после в покои, которые всегда казались ему тесными и душными. Скорее всего, из-за того, что делил он их не с той женщиной, что была у него в сердце.
Смутившись, Михримах Султан не знала, как дальше вести себя, и опустилась на ложе, комкая подол платья в руках. Вздохнув, Искандер-паша сел рядом с ней и оперся локтями о колени.
– Здесь всё по-прежнему… – произнёс он только для того, чтобы нарушить затянувшееся молчание.
– Да, – улыбнулась султанша, покосившись на него и, волнуясь, заговорила: – Я… должна вам кое о чём рассказать.
– Слушаю, – сухо отозвался паша. Взглянув на жену, он заметил, что она вдруг стала печальной, и это насторожило его. – Что-то случилось?
– Случилось, – с горечью ответила Михримах Султан, и в её глазах заблестели слёзы. Не выдержав, она резко разрыдалась, выплёскивая свою боль. Из-за рыданий она была не в силах говорить и в беспомощности как ребёнок потянула руки к мужу в поисках утешения. Ничего не понимая, настороженный и изумлённый Искандер-паша обнял её.
– Не пугайте меня. В чём дело?
Отстранившись, султанша с болью во взгляде посмотрела на него и, судорожно всхлипнув, опустила светловолосую голову и положила ладонь поверх своего живота.
– Спустя немного времени с тех пор, как вы отправились в военный поход, я узнала… о том, что жду ребёнка, – с трудом проговорила она, и каждое слово причиняло ей боль.
Искандер-паша облегчённо улыбнулся, хотя был обескуражен новостью о том, что его жена беременна. Он не был к этому готов. Да, он думал о семье, мечтал о детях, но всё это было как-то абстрактно. А сейчас… Он не знал, радоваться ему или огорчаться. Впрочем, причин для огорчения не было. Это ведь его ребёнок, и он будет рад ему в любом случае.
– Тогда почему же вы плачете, султанша? – на удивление мягко улыбнулся он, приобняв плачущую жену за плечи. Она была не то, что расстроена, а словно сломлена. Боль и мука властвовали в её серых глазах, и это пугало. – Я очень рад этому.
– Я его потеряла.
Эти слова были произнесены тихо, едва слышно, но Искандер-паша услышал их и, напрягшись, на мгновение прикрыл веки, справляясь с разочарованием и ошеломлением, а после сочувственно посмотрел на жену. Она всё ещё плакала, прижимаясь к нему, такая маленькая, хрупкая и беззащитная, и, неожиданно для самого себя наполнившись какой-то странной болезненной привязанностью к ней, Искандер-паша молча обнимал её и ждал, когда она успокоится.
Теперь она была под его опекой, разделила свою жизнь с ним и так доверчиво прижималась к нему, что мужчина почувствовал себя жутко виноватым за то, что не может, к собственной бессильной злости, выбросить из сердца мучившую его любовь к Эмине Султан, чтобы освободить сердце для любви к собственной жене, которая, к слову, её несомненно заслуживала. Но чем сильнее он сопротивлялся своей запретной страсти, тем сильнее она опаляла его, лишая возможности думать о ком-то другом, кроме Эмине Султан.
– Лекари сказали, что у нас ещё будут дети, – спустя время, наконец, успокоившись, тихо проговорила Михримах Султан, уже полулёжа на муже, который по-прежнему обнимал её за плечи. Ей было так хорошо, что становилось страшно. Она боялась силы собственных чувств и того, к чему они могут её привести. Султанша больше не ощущала власти над собой. Она стала бессильной перед собственными чувствами, которые, она знала, были безответными и оттого мучительными. – Я обязательно рожу вам детей. Вы, наверно, хотите сына?
Искандер-паша усмехнулся, погладив её по плечу.
– Это неважно. Главное, чтобы дети были здоровыми.
– Да, – с робкой улыбкой отозвалась Михримах Султан. Вздохнув, она села прямо и повернулась к мужу лицом – заплаканным и из-за этого очаровательно-беззащитным. – Вы… останетесь на ночь здесь?
Её вопрос прозвучал неуверенно, но в то же время с робкой надеждой, и это окончательно сразило Искандера-пашу, сердце которого защемило то ли от жалости, то ли от… Он не знал определения этому чувству. Мягкость и беззащитность жены вызывали в нём естественное мужское желание защищать её и заботиться о ней на уровне инстинктов.
– Куда же я денусь, султанша? Это и мои покои тоже. За время военного похода вы, наверно, привыкли безраздельно властвовать ими, но придётся отвыкать.
Мягко рассмеявшись, Михримах Султан взглянула на непривычно добродушное лицо Искандера-паши и, поколебавшись, положила маленькую ладошку на его поросшую бородой щёку. Поняв её, он перехватил её руку, поцеловал тыльную сторону ладони и, отпустив её, мягко подтолкнул жену на подушки.
Топкапы.
Сон не шёл, и раздражённая Нилюфер Султан резким движением откинула одеяло, спустила босые ступни на холодный пол, отчего поёжилась, и, набросив поверх ночной сорочки халат, оставленный Дафной на изножье кровати, вышла на террасу. Была глубокая летняя ночь, полная прохлады и стрекота насекомых в саду. Небо было ясным, чернильно-чёрным, и рассыпавшиеся по нему звёзды сверкали, окружив тонкий серп полумесяца.
Медленно подойдя к мраморным перилам, султанша оперлась о них руками и глубоко вздохнула, закрыв глаза. Запах ночи был приятным, немного пряным и умиротворяющим. Но и ему было не под силу избавить её от пустоты в груди и боли в сердце. Остро чувствуя своё одиночество, Нилюфер Султан вскинула голову, отчего её густые тёмные волосы рассыпались по плечам, и печально вгляделась в ночное небо.
Ей так не хватало матери. Когда та была жива, Нилюфер Султан не ценила время, что они проводили рядом, отвергала её, предпочитая обществу матери лес и охоту, постоянно перечила и задевала её своей чёрствостью и грубостью. Было уже поздно, но султанша жалела, что поступала так с человеком, который на деле был самым близким и дорогим. Так часто бывает. Дети не ценят родителей, пока они живы, а когда те навсегда покидают их, осознают потерю и, наконец, запоздало понимают, что были неправы и что по глупости не ценили того, что имели – семью, поддержку, опору, любовь.
Дафна говорила, что у неё есть сестра, и она не одинока, у неё всё ещё есть семья, но султанша упрямо это отрицала, твердя, как и всю жизнь, что её сестра покоится в могиле рядом с её братом, матерью и отцом и иной семьи у неё нет. Признаться, Нилюфер Султан даже не скучала по Михримах Султан, с которой выросла. Мысли о ней вызывали скорее раздражение и… зависть. И это ещё больше злило Нилюфер Султан.
Она, такая сильная, самодостаточная и уверенная в себе была несчастна и одинока в своей гордости, а её названная сестра, всю жизнь ею презираемая за слабость, нерешительность и раздражающую романтичность, жила в роскоши на правах хозяйки в огромном дворце вместе с мужем, имея уже собственную семью, которая, вполне возможно, вскоре пополнится детьми. И Нилюфер Султан казалось, что та счастлива. А она? Нужна ли и ей подобная жизнь для счастья? Наверно, она не сделает её такой же счастливой, ведь она – не Михримах. Её счастье в другом. Но в чём именно, Нилюфер Султан еще не поняла.
Прежде она полагала, что это – одиночество, которое раньше было для неё комфортным, охота, постоянная работа над собой в воинском искусстве. Но теперь всё это не приносило ей былого удовольствия. Она изменилась. Серхат Бей и чувства, вспыхнувшие в ней к нему, изменили её. Теперь ей казалась не такой уж плохой участь выйти замуж и создать семью, если бы её мужем стал Серхат Бей. Она была бы счастлива, как никогда, если бы это было возможным. Но это невозможно. И если не он, то тогда она никогда не выйдет замуж и не создаст семью. Нилюфер Султан дала себе это обещание, так как догадывалась, что вскоре придёт и её черед выходить замуж. И она понимала, что его будет трудно сдержать.
Впрочем, редко кто сдерживает подобные обещания. Влюблённые, не имея возможности быть с объектом любви, зарекаются, что всю жизнь проведут в одиночестве, не желая быть с кем-то другим, но время идёт, и многое меняется. Бывает, любовь угасает, и сердце открывается другому, а иногда приходит осознание, что жизнь одна, и потратить её в одиночестве глупо, тогда и происходят попытки создать семью с кем-то ещё, кто любит, но, увы, не любим в ответ. Нилюфер Султан не хотела себе такой судьбы. Мысль о том, что она влюблена вообще претила ей. Она казалась себе слабой из-за этого. Она и была слабой сейчас. Что это, если не слабость, когда она утратила вкус к жизни, по ночам льёт слёзы и тоскует из-за мужчины, который исчез из её жизни навсегда?
Всё было так просто и понятно, когда её сердце ещё принадлежало ей. А теперь она не знала, что делать со своей жизнью. Ценности, прежде имевшие для неё вес, обесценились. Охота и воинское искусство – всё, что у неё осталось, но теперь оказалось не нужным. Нилюфер Султан вдруг отчётливо поняла, что она всё-таки женщина. Женщина, которая, как и все другие, хочет любви. Султанше трудно было это признать, но ещё труднее было заставить своё сердце замолчать. Если Всевышний разделил их с Серхатом Беем, значит, эта любовь ей не нужна. Ей стоит забыть о нём и вернуться к своей прежней жизни. И она это сделает. Больше ни одной мысли о нём, ни одной слезинки, ни одного воспоминания. Решительно кивнув самой себе, Нилюфер Султан развернулась и поплелась в покои, так как на неё, наконец, накатила сонливость.
Эсма Султан не могла похвастаться такой же силой духа, поэтому, лёжа в постели, рыдала в подушку, купаясь в океане жалости к себе и боли. Ей казалось, что её сердце не выдержит такого испытания и разорвётся. Дать себе обещание сохранить верность своей любви и не выходить замуж она не могла, так как понимала, что у неё не хватит сил противостоять родителям. Валиде обещала, что, как только повелитель вернётся, она поднимет вопрос о её замужестве, и этот вопрос, по сути, уже решённый. Осознание этого терзало султаншу даже сильнее, чем уход Серхата Бея из её жизни. Ей придётся выйти замуж за какого-то старика, навязанного ей родителями в политических целях, с разбитым сердцем, всё ещё полным любви к другому мужчине, и она, глубоко несчастная, будет вынуждена оставшиеся годы своей жизни влачить жалкое существование в оковах безысходности. Рыдая, Эсма Султан уже ощущала себя глубоко несчастной, даже будучи ещё незамужней. Что дальше её ждет?
В других покоях Филиз Султан, в отличие от дочери, все слёзы уже выплакала, и теперь с печальным выражением лица сидела в постели, смотря в окно на ночное небо, не желая, чтобы наступало утро. Наутро её жизнь навсегда изменится. Она всё потеряла. Всё, что было ей дорого. Любовь, детей, семью, положение, будущее. Что ждало её в Старом дворце? Забытье. Страх этого терзал Филиз Султан, как и осознание того, что она может никогда не вернуться. И спасения ей неоткуда было ждать.
Генуя.
Открыто заявиться в Геную было верхом глупости, поэтому крохотный флот Эдже, состоящий из десятка кораблей и пятидесяти воинов, был замаскирован под торговые корабли, приплывшие из Европы. К счастью, простой народ, в том числе и люди, нёсшие службу в порте, никогда не видели в лицо свою королеву, потому не могли её узнать. Эдже и сама бы себя не узнала, так как от королевы в ней остались лишь гордая осанка и надменный взгляд. Она была облачена в подчёркнуто простое и не привлекающее внимание платье европейского кроя, которое было куплено в одном городке-порте, что был по пути, в числе «товаров», которые якобы были привезены на продажу. Эдже потратила на конспирацию почти всё золото, что было у неё с собой и которое, по сути, у неё и осталось, ведь сокровищницы дворца Альберго теперь были ей недоступны.
Сойдя с корабля в порту, Эдже нервно огляделась и, обернувшись через плечо, переглянулась с адмиралом Капрано, который, также облачённый в немного нелепый европейский наряд, чинно подошёл к ней и подставил локоть, за который она взялась. В суматохе, привычно царившей в порте, к ним подошёл невысокий нервный мужчина, окинул их цепким взглядом, проследил им за слугами (а по правде воинами), выносящими с кораблей «багаж», и сухо улыбнулся. В его руках была толстая учётная книга, в которую он записывал прибывших в порт, цель их прибытия и другие сведения.
– Добро пожаловать. Представьтесь, пожалуйста. Мы не были предупреждены о вас.
– Джордж Капрайн, – на намеренно ломанном итальянском языке ответил Капрано, выдавив светскую улыбку. Покосившись на него, Эдже поджала губы. Болван. Он выглядел нелепо и совершенно неубедительно. – А это моя супруга. Мы из Англии, ведём торговлю тканями – преимущественно европейскими шёлком, дамаском, бархатом…
Пока он объяснялся, Эдже незаметно осмотрелась и приметила большое количество королевских гвардейцев, стоявших то тут, то там. Очевидно, они ждали её появления или же ужесточились меры безопасности в попытках взять ситуацию в полыхающей от недовольств и бесчинств Генуе под контроль. Что же, тётушки, дорвавшись до власти, не знали, как ею распорядиться, и ввергли её государство в пучину хаоса.
Напрягшись, когда один из гвардейцев зацепился за неё взглядом, Эдже с напускным скучающим видом вздохнула и снова обернулась, посмотрев на Серхата. Он, облачённый в одежду слуги, стоял за их с Капрано спинами. Перехватив её взгляд, он приподнял уголки губ, показывая, что пока всё в порядке.
– Если вы намереваетесь оставить ваши корабли в порте, необходимо внести плату.
– Разумеется. Серхио, – обернувшись, Капрано повелительно махнул рукой. Одарив его тяжёлым взглядом, Серхат это проглотил и, подойдя, передал ему мешочек с золотом, который достал из-за пазухи. – Прошу.
– Ещё раз добро пожаловать, – замаслившись, проговорил служитель порта и, спрятав мешочек теперь уже себе за пазуху, отступил в сторону, пропуская гостей.
Цепляясь за локоть Капрано, Эдже шла в сопровождении своих воинов по каменной набережной порта, стараясь вести себя непринуждённо, чтобы не привлечь внимание гвардейцев. Проходя мимо них, она напряглась, но облегчённо выдохнула, когда, наконец, порт остался позади. Оказавшись на зловонных улицах бедного района Генуи, они незаметно свернули в какой-то закоулок. В сундуках, которые несли воины, лежали запасные одежды для всех и оружие.
– Ваше Величество, нам нужно переодеться и разделиться, иначе привлечем внимание, – заговорил Капрано, напряжённо косясь по сторонам. – Серхат, возьми людей, пройдись и найди трактир попроще и подешевле. Затеряемся среди бедняков, а потом, устроившись, попытаемся выяснить, что тут творится.
Смерив его долгим хмурым взглядом, Серхат подошёл к королеве и вопросительно взглянул на неё.
– Выполняй, – кивнула она ему.
Серхат исполнял исключительно её приказы, а с Капрано у них завязалось соперничество за её внимание и за авторитет среди воинов. Капрано пытался его подавить, но Серхат противился, несмотря на то, что, в отличие от него, не занимал высокую должность адмирала.
– Как прикажете.
Поклонившись, Серхат выбрал двух воинов и скрылся с ними из виду. Эдже, зайдя за угол, спешно сняла с себя дурацкое платье, под которым оказались простые чёрные штаны, заправленные в высокие кожаные сапоги, в одном из которых был спрятан кинжал, и простая льняная рубашка, поверх которой она набросила серый плащ с капюшоном. За пояс она заправила ещё один кинжал, побольше. Вернувшись к воинам, королева заметила, что они тоже переоделись. Капрано, стоя в их окружении, раздавал поручения.
– Ты уже решил, как нам лучше разделиться? – спросила Эдже, подойдя к нему.
– Думаю, мы с вами возьмём половину воинов и затаимся где-нибудь. Вами нельзя рисковать, гвардейцы рыщут по всей стране в поисках вас, чтобы выдать узурпаторшам. С оставшимися воинами Серхат разведает обстановку и попытается разузнать, что случилось с командующим и частью вашего флота, что он забрал. Думаю, хороших новостей ждать не стоит… Раз здесь всё по-прежнему, адмиралу Артаферну не удалось победить.
Мрачно нахмурившись, Эдже отвернулась. Она и думать не хотела о том, что Артаферн мог умереть. Но было глупо отрицать эту возможность. Он действительно пропал, как и корабли, с которыми от неё отплыл. Эдже надеялась, что он просто затаился, потерпев поражение. Он смог спастись. Иначе и быть не может. Конечно, Капрано было проще, чтобы он умер, ведь он надеялся занять его место. Но если среди воинов он и мог заслужить авторитет Артаферна, то в её сердце ему не будет места никогда.
Вскоре вернулся Серхат, который нашёл подходящее место, но, услышав от Капрано о его плане разделиться, воспротивился.
– Я здесь совершенно не могу ориентироваться, – хмуро проговорил он, исподлобья смотря на Капрано. Тот, будучи пониже ростом и куда меньше телосложением, напрягся и как-то сжался. – Ты же знаешь Геную, да и люди, к которым ты хочешь обратиться в поисках информации, тебя знают, а меня нет, вот ты и отправляйся на разведку, а я останусь с королевой.
Эдже стояла между ними, сложив руки на груди, и закатила глаза, когда Капрано вспыхнул от негодования, готовясь спорить.
– Только не начинайте! – предупреждающе вскинула руку она, и мужчины замолчали, прожигая друг друга тяжёлыми взглядами. – В действительности будет разумнее послать в разведку тебя, Капрано. Будь осторожен. Найдёшь нас в трактире Арессто, который отыскал Серхат, если ничего не случится.
– Ваше Величество… – беспомощно выдохнул тот, очевидно, не желая оставлять её, так ещё с Серхатом. Он постоянно появлялся рядом с королевой, стоило Серхату к ней подойти, и всячески пытался помешать их общению из-за пресловутой ревности. Но Эдже угрюмо взглянула на него, и он поклонился, сдавшись. – Как вам угодно.
Перед тем, как уйти, Капрано одарил соперника долгим предупреждающим взглядом, словно говорящим: «Отвечаешь за неё головой». Посмотрев ему вслед, Эдже вздохнула.
– Не верю, что я, королева, в собственном государстве прячусь среди отребья в страхе за свою жизнь!
Серхат усмехнулся и, не теряя бдительности, осмотрелся в проулке, где они остались с дюжиной воинов, тихо разговаривающими в стороне от них.
– Идёмте. Нельзя здесь оставаться.
Натянув на головы капюшоны плащей, они направились в трактир под говорящим названием Арессто, что с итальянского языка переводилось как «привал» или «ночлег». Владельцем трактира был потрёпанный мужчина в годах с лицом, похожим на сушёное яблоко из-за глубоких борозд морщин на нём. Протирая кружки, он стоял за стойкой и угрюмо поглядывал на постояльцев, сидящих за деревянными столиками в зале на первом этаже. На втором этаже размещались комнаты, которые он сдавал.
Когда Эдже в сопровождении Серхата и дюжины своих воинов вошла в трактир, все взгляды, полные любопытства, обратились к ним. В зале стоял неприятный запах алкоголя, пота и пыли. Постояльцы выглядели бедно и крайне подозрительно, словно какие-то разбойники и преступники. Ни одного дружелюбного или хотя бы приятного лица. Поморщившись, Эдже опасливо схватилась за локоть Серхата, не чувствуя себя в безопасности даже в окружении своих воинов.
– Доброе утро, – со спокойной уверенностью Серхат подошёл к стойке и заговорил с владельцем, цепкий взгляд которого пробежался по его внушительной фигуре, после коснулся цепляющейся за него Эдже, а затем и мужчин, толпящихся у них за спинами и напряжённо осматривающихся. – Сколько комнат свободно?
– Две, – проскрипел владелец. – Откуда это вы? Давно ко мне столько народу не заглядывало…
– Моя жена, – ответил Серхат, кивнув на Эдже, которая смолчала на это, решив не мешать ему. – И моя охрана. Время опасное, знаете ли. Приходится заботиться о безопасности. Псы дорвались и до нас…
Эдже недоумевающе нахмурилась, покосившись на него, но, вернув взгляд к владельцу, заметила, что на его морщинистом лице проступило понимание.
– Мы возьмём обе комнаты, – положив на стойку увесистый мешочек с последним золотом, на который Эдже тоскливо посмотрела, произнёс Серхат и, воровато оглядевшись в зале, достал ещё несколько золотых монет, похоже, что из собственного кармана. – А это плата за молчание. Нам бы не хотелось, чтобы псы пронюхали, что мы нашли приют здесь.
Гаденько усмехнувшись, видимо, в знак того, что им удалось договориться, трактирщик забрал золото, спрятал его за пазуху и жестом поманил их за собой, двинувшись, хромая, к хлипкой лестнице.
В комнатах оказалось по четыре односпальных кровати с пожелтевшими простынями и пыльными одеялами, и кроме них больше ничего. Облезлые потрескавшиеся стены, скрипучий деревянный пол, затхлый запах. Омерзению, которое почувствовала Эдже, войдя в комнату, не было предела. Что ей, королеве, приходилось терпеть? Но, поджав губы и подавляя негодование и неприязнь, она не сказала ни слова и, благодарно улыбнувшись Серхату, подошла к решётчатому грязному окну, выходящему на узкую и не менее грязную улочку, по которой сновало всякое отребье.
– Придётся потерпеть, – проницательно взглянув на её напряжённо поджатые плечи, проговорил Серхат. – Я останусь с вами в этой комнате, а с нами ещё двое воинов. Так безопаснее. Остальные разместятся в другой комнате.
Эдже позволяла ему вести себя с ней свободно, как будто даже на равных, потому что такое отношение друг к другу у них само собой сложилось ещё в тот день, когда они впервые встретились в гуще сражения, схлестнулись в бою, а после таились в трюме корабля, не строя из себя королеву или слугу. С другими же Эдже держала дистанцию, не позволяя забывать, что она королева, а они – её слуги.
– Посмотри, во что они превратили моё государство, – с горечью проговорила она, мрачно вглядываясь в окно. То, что она увидела по пути в трактир, потрясло её. Бедность, грязь, неразбериха, какое-то напряжение, разлитое в воздухе, и атмосфера страха. – Я подпустила их так близко к себе, доверилась. Они столько лет притворялись, что верны и заботятся обо мне! Разве могла я заподозрить их в чём-то? Пригрела змей на груди, а они, воспользовавшись моментом, ужалили меня в самое сердце! – голос её дрожал от гнева.
– Вы не могли знать, что так случится, – спокойно ответил Серхат, сев на одну из кроватей и с усталостью покосившись на пыльную подушку, которая так и манила.
– Мне снились кошмары, – не к месту воскликнула Эдже и, обернувшись на воина, нахмурившегося при этом, усмехнулась. – Ты знаешь, какой герб у рода Серпиенто, к которому принадлежат мои дорогие тётушки по линии матери? Конечно, нет. Я тебе скажу. Змея. А герб рода Дориа – орёл. Мне снилось, что я раз за разом нахожу в саду своего дворца раненого орла. Упавшего с небес, в которых парил, разбитого и окровавленного. Когда я склонялась над ним, из ниоткуда появлялась змея. Она всё росла и росла, а когда становилась огромной, принималась душить меня и, задыхаясь в её смертельных объятиях, я каждый раз просыпалась. Провидение предупреждало меня об угрозе, но я легкомысленно игнорировала его знаки.
Изумлённый Серхат задумчиво оглядел королеву. Невысокого роста и с хрупким телосложением она, несмотря на это, источала внутреннюю силу, словно в ней было что-то… тёмное, не поддающееся распознаванию. Он почувствовал это, как только впервые взглянул в её изумрудно-зелёные глаза, взгляд которых был тяжёлым и пронзительным, отчего складывалось ощущение, что он способен проникнуть в самые затаённые уголки человеческой души.
– Вам снятся пророческие сны? – озадаченно спросил он. – Никогда не верил во всё это…
– Рейна… – от произнесённого имени королева запнулась и, сглотнув, продолжила. – Она научила меня всему, что я знаю. Об этом было известно лишь Артаферну, но мне кажется, что и тебе я могу довериться. Ты… похож на него.
Серхат приподнял уголки губ в печальной улыбке. Он видел, как королева изнывает от тоски и беспокойства. Очевидно, что её с этим Артаферном, о котором он уже так много слышал за столь короткое время, что провёл подле неё, связывала любовь. Капрано как-то упомянул, не без раздражения, что Артаферн был как некоронованный король Генуи благодаря своим отношениям с королевой, которая на протяжении многих лет хранила верность одному ему – своему фавориту ещё со времён недолгого правления её тётушки Рейны Дориа.
Подобные чувства вызывали уважение, но и печаль. Серхат вспоминал о своей любви, которую поклялся похоронить, вырвать из сердца и забыть. Увы, это было не так просто, как он полагал, но тупая боль и тяжесть в груди с течением времени ослабевали, таяли. Возможно, он излечится? Ради этого он и сбежал, оставив позади прошлую жизнь. Теперь его настоящее и будущее здесь, подле Эдже Дориа и в сердце Генуи.
– У неё был гримуар, – тем временем продолжала Эдже. – Рейна редко, но позволяла мне заглянуть в его пожелтевшие пугающие страницы. Она верила, что обладает… силой. И я в это верила, потому что собственными глазами видела, как она гадала и, как позже выяснилось, видела истинное видение о будущем. Свою смерть от моей руки и мою власть. Я знала, что она тайком занимается… колдовством. Она таилась, не позволяла мне знать о том, что она делает. Рейна была красива и неоправданно молода для своих лет, обладала гипнотическим взглядом, силе которого было невозможно противиться, а её недоброжелатели при дворе поумирали от её ядов и снадобий, едва она воцарилась в Генуе. Всё это она почерпнула из этого гримуара, как я узнала позже. После её смерти гримуар перешёл в мои руки и, сгорая от любопытства, я принялась за его изучение и поняла, что Рейна, которую я знала, была буквально соткана из колдовства. Кем она была бы без него? Она даже могла с помощью колдовства влиять на погоду, представляешь? Во мне течёт её кровь. И я чувствую растворённую в ней силу. Меня всегда тянуло к тем тёмным знаниям, что таились в гримуаре, но я побаивалась использовать их, как Рейна. В нём было написано, что колдовство даёт силу, но взамен отнимает жизненные силы, лишает всего светлого и доброго, словно высасывая это из души… Не удивительно, что под конец жизни Рейна стала очень странной, озлобленной, подозрительной и жестокой. Колдовство разрушило её.
– В таком случае хорошо, что вы не пошли по её стопам, – мрачно изрёк Серхат. – За колдовство назначена жестокая кара, а именно казнь. Если бы кто узнал о том, чем занималась ваша тётушка, её бы осудили и, полагаю, лишили бы короны.
– Я сказала, что побаивалась пользоваться гримуаром прежде, но… Разве сейчас он не способен помочь мне? Жаль, что он остался в тайнике во дворце. Будь иначе, я бы рискнула… Я на всё готова, лишь бы вернуть власть и восстановить порядок в своём разрушенном государстве.
Хмуро смотря на неё, Серхат не ответил, ощущая беспокойство.
– Вы, наверно, голодны? Спустимся вниз, позавтракаем.
– Идём, – кивнула темноволосой головой Эдже и, вздохнув, последовала за ним.
Топкапы. Покои Эмине Султан.
Уже привычно отказавшись от завтрака, Эмине Султан ворковала над дочерью, покачивая её на руках, и с любовью улыбалась. Со спутавшимися после сна волосами, всё ещё в сорочке и халате, она и думать о себе забыла, посвящая всё своё время Айнур, свято веря, что без её внимания она обречена.
Элмаз-хатун, проводив шехзаде в школу, вошла в покои в смешанных чувствах. Она была встревожена, страшась реакции сестры на появление фаворитки в гареме, боялась, что та узнает о её предательстве и ощущала жалость, ведь Эмине была так подло обманута, а её любовь к дочери стала её же концом.
– Элмаз, – обернувшись через плечо, кивнула ей Эмине. Она стояла у окна с Айнур на руках, и солнечный свет невыгодно подчёркивал её худобу, бледность и тени под глазами. – Что с тобой? Плохие новости?
– Есть и плохая, и хорошая новость, – напряжённо отозвалась та, подойдя ближе и мельком взглянув на Айнур. Её разноцветные глаза смотрели на лицо матери, а маленькие пальчики запутались в её золотисто-русых распущенных волосах.
– Даже так, – хмыкнула Эмине Султан. – Ну начни с хорошей…
– Хафса Султан поведала повелителю о том отравлении и обвинила в нём Филиз Султан. Повелитель так разгневался, что тут же отдал приказ о том, чтобы Филиз Султан этим утром отправилась в ссылку в Старый дворец.
Эмине Султан повернулась к ней с приятным изумлением на лице и, усмехнувшись не без злорадства, покачала головой.
– Хафса пытается замести следы… Что же, выбрав жертвой Филиз, она избавила нас от неё…
– Шехзаде Мурад, узнав об этом утром, тут же отправился к повелителю. Но вроде как ему не удалось увидеть повелителя. Сейчас он у матери, но я думаю, он не оставит попыток переубедить повелителя не ссылать Филиз Султан.
Закатив глаза, султанша раздражённо вздохнула.
– Мальчишка, скорее всего, помешает её отъезду. Баязид прислушивается к нему. Что же, всё равно он скоро отправится в санджак, и Филиз будет вынуждена последовать за ним. Так или иначе, она избавит нас от своего присутствия во дворце. Что за плохая новость?
Помедлив, Элмаз покосилась на Айнур в руках сестры и стушевалась.
– Ну же, говори, – раздражённо воскликнула Эмине Султан.
– Этой ночью… у повелителя была наложница.
Сказав это на выдохе, Элмаз умолкла в крайней степени напряжения и, ожидая бури, перевела взгляд на сестру. Та на мгновение замерла, словно каменное изваяние, сглотнув, в растерянности подошла к колыбели и осторожно опустила в неё дочь. Истерично усмехаясь, что испугало Элмаз, она подошла обратно к окну и с горечью посмотрела на неё.
– Кто она? – дрожащим голосом спросила Эмине Султан. – Издихар-хатун?
– Н-нет, – запнувшись, ответила Элмаз. Она чувствовала боль и гнев сестры, которые всё разрастались в ней. – Бельгин-хатун.
Нахмурившись в недоумении, султанша с подозрением вгляделась в лицо сестры, голубые глаза которой полнились страхом.
