Текст книги "Возмездие (СИ)"

Автор книги: Lana Fabler

сообщить о нарушении

Текущая страница: 83 (всего у книги 91 страниц)

Никого не замечая и глядя только на мертвую султаншу, шехзаде на нетвердых ногах прошел к ложу под множеством взглядов и вдруг, еще больше всех удивив, скользнул возле него на пол и встал на колени, облокотившись о кровать руками. Видимо то, что он был пьян, стало причиной того, что он не смог сохранить стойкость и со слезами на глазах сжал обеими руками безвольную и холодную, как лед, маленькую ладонь своей Гюльнур Султан, которую прижал к губам и зажмурился.

Карахан Султан это очень смутило, так как она не подозревала, что ее сын был привязан к этой фаворитке настолько, чтобы так горевать по ней. Она быстро огляделась и, кольнув слуг недовольным взглядом, ставшими свидетелями слабости своего господина, распорядилась, чтобы все вышли.

Повернувшись к плачущей Элиф Султан, она молча кивнула на двери, велев уйти и ей, а сама медленно подошла к сыну со спины и положила ладонь на его плечо. Он даже не шелохнулся, продолжая стоять на коленях у ложа и прижимать к губам ладонь умершей.

– Махмуд, позволь слугам забрать тело, – выдержав довольно длительную паузу, мягко воскликнула султанша. – Завтра утром мы похороним ее рядом с Мехметом и, если тебе угодно, устроим поминки в гареме.

Но шехзаде не ответил матери, а лишь осторожно положил поверх одеяла руку Гюльнур Султан и, поднявшись с колен, молча вышел, оставив Карахан Султан одну в покоях, стены которых во второй раз стали свидетелем смерти невинной души.

Гарем.

Гарем весь переполошился, стоило слухам о смерти Гюльнур Султан разойтись по дворцу. Наложницы в большинстве своем не верили, что ее смерть – следствие неизвестной болезни, а полагали, что это дело рук оскорбленной и озлобленной Бахарназ Султан, которую шехзаде позабыл и оставил одну, оказавшись в объятиях Гюльнур Султан.

Нуране, которую гарем, мягко говоря, недолюбливал, спуститься в ташлык не рискнула, помня о предостережении Радмира-аги, и стояла на балконе этажа фавориток, вслушиваясь в испуганную болтовню рабынь. Она не знала, верить ли слухам, что это Бахарназ Султан избавилась от соперницы и ее сына после своего падения. Из ревности и обиды она могла решить избавиться и от нее, Нуране, теперь, когда стало известно об ее беременности. Это вызывало у Нуране настоящий страх, ведь она понимала, что сейчас никто и тем более шехзаде, убитый горем, не сможет ее защитить. Наоборот, все будут только рады, если и ее однажды обнаружат в постели, скончавшейся в муках с ребенком в утробе от «лихорадки».

Скользя рассеянным взором по ташлыку, Нуране наткнулась на злобный взгляд Дилафруз, которая когда-то была ее подругой по несчастью и землячкой, а теперь превратилась в ее врага с того самого момента, как тоже побывала в покоях шехзаде. Злость ее была вполне объяснима: шехзаде о ней и не вспомнил после их единственной ночи, хотя Дилафруз считалась красавицей, и уехал на охоту вдвоем с ничем не примечательной, по всеобщему мнению, Нуране, чего никогда еще не делал в обществе наложницы из гарема. А теперь открылась и ее беременность…

Дилафруз опасно злопыхала, смотря на нее снизу вверх и находясь в окружении подруг Ромильды и Энрики, которые когда-то выбрали ее сторону. Нуране с жалостью и болью вспомнила об Анне, которая в трудное время не оставила ее, в отличие от них. Но теперь верной и любящей подруги не было рядом, и фаворитка чувствовала себя ужасно одинокой в озлобленном завистливом гареме, жаждущем ее падения или даже смерти.

– Уже слышала о Гюльнур Султан? – раздался за ее спиной ехидный и хорошо знакомый голос.

Раздраженно повернувшись, Нуране смерила прохладным взглядом вставшую рядом с ней Атике, которая почему-то ухмылялась, но темные глаза ее, как и у Дилафруз, тлели затаенным гневом.

– Ты вдруг решила поболтать со мной? – снова смотря перед собой, произнесла Нуране.

– Как печально все для нее закончилось… – словно не слыша ее, наигранно удрученно вздохнула Атике, тоже смотря на гарем, расположенный внизу. – А ведь она была султаншей, матерью наследника, – явно имея какую-то цель, продолжала фаворитка. – Но это не спасло ни ее саму, ни ее сына. Ты не так уж глупа, Нуране, и должна понимать, что это весьма подозрительно, когда взявшаяся ниоткуда «лихорадка» странным образом коснулась лишь Гюльнур Султан с ее сыном, да твоей закадычной подружки Анны, которой, я слышала, ты подарила тот кулон, что в знак дружбы отдала тебе Халиде.

Насторожившись, Нуране повернулась к ней и хмуро оглядела девушку, которая с мрачной иронией смотрела на нее в ответ.

– Откуда ты знаешь об этом? И причем здесь…

– Я увидела, как она идет к тебе в комнату впервые за долгие дни твоего затворничества и решила подслушать ваш разговор, – как ни в чем не бывало ответила Атике и хмыкнула с презрением. – И ты, добрая душа, конечно же поверила ее жалостливой истории о том, что этот милый кулон достался Халиде от ее матери, а она решила подарить его тебе в знак дружбы в такое непростое для тебя время.

– Атике, мне нет дела до твоих сомнительных рассуждений, – отрезала Нуране, решив, что ей не стоит слушать эту злобную девицу, которая все то время, что она, Нуране, жила в гареме, изводила ее.

– А зря. Стоило бы послушать мои «сомнительные рассуждения», – пожала плечами Атике и, сделав вид, что уходит, ухмыльнулась, когда Нуране против воли обернулась ей вслед и окликнула.

– Ну что там у тебя? – не слишком-то заинтересованно спросила Нуране, злясь на саму себя за то, что попалась ей на крючок.

– Халиде утверждала, что тот кулон она носила с тех пор, как попала в рабство, но лично я никогда прежде его не видела у нее на шее. Он оказался у нее именно в тот день, когда Халиде вдруг ни с того, ни с сего вспомнила о тебе и якобы о некой «дружбе» между вами, в знак которой так щедро отдала тебе якобы самую дорогую для себя вещь, оставшуюся ей в память о матери. Тебе не кажется все это… не знаю, подозрительным?

Если Атике говорила правду, в таком свете эта ситуация действительно казалась подозрительной. Но зачем Халиде врать? Какой ей в этом прок?

– Судя по морщинке меж твоих бровей, ты сейчас задаешься вопросом, зачем это ей понадобилось лгать и дарить тебе тот кулон, – продолжала вести свою игру Атике, с мерзкой улыбкой наблюдая за Нуране. – И я тебе отвечу. Я многое замечаю, особенно то, что кажется любопытным. И кое-что любопытное я увидела как раз незадолго до того, как Халиде направилась к тебе.

– И что же ты видела? – стараясь не выдать своего страха, откликнулась Нуране деланно пренебрежительно.

– Как Альмира-хатун, а я полагаю, ты знаешь, кому она служит, шепталась с твоей подружкой Халиде возле бани, откуда я вышла и случайно стала свидетельницей их тайного разговора. И, между прочим, Альмира-хатун передала ей что-то в маленьком мешочке, который Халиде тут же спрятала у себя в декольте. Как думаешь, что это могло быть? Уж не тот ли кулон, который «принадлежал ее матери»?

Атике наслаждалась растерянно-напряженным выражением лица Нуране, которая была застигнута врасплох открывшимися фактами. Она хмуро взглянула на Атике и в непонимании насупилась.

– Зачем тебе рассказывать все это мне?

– А затем, чтобы ты знала… Бахарназ Султан уже пыталась убить тебя, послав этот кулон, который явно не был простой вещицей. Недаром Анна спустя несколько дней того, как он повисел у нее на шее, в муках скончалась. Видно, он был отравлен… Но ты же не думаешь, что теперь, когда открылась твоя беременность, Бахарназ Султан остановится? Она не побоялась убить шехзаде с его матерью, которая тоже носила ребенка. Вскоре настанет и твой черед, Нуране. Однажды и твое бездыханное тело, не успевшее дать жизнь ребенку, которого ты носишь, вынесут из гарема, чтобы закапать его там, в саду, возле других могил. И я с нетерпением буду ждать этого дня.

Ядовито улыбнувшись, Атике спокойно обошла побледневшую, угрюмую, как грозовая туча Нуране и стала спускаться по лестнице в ташлык, что-то легкомысленно напевая себе под нос.

Гарем

Решив, что случившееся можно использовать как повод увидеться с шехзаде и снова сблизиться с ним, утешив его в своих объятиях, Бахарназ Султан уже весьма поздним вечером и в самом лучшем из своих нарядов – рубиново-красном шелковом платье изящного кроя – предстала перед дверьми заветных покоев и поглядела на охрану.

– Сообщите шехзаде, что я пришла.

Султанша надеялась, что уж теперь-то тот примет ее, ведь прежде он всегда в ней нуждался и находил в ней поддержку в трудные моменты своей жизни. Ее шехзаде не мог так просто от нее отказаться, забыть и выбросить из своего сердца, где она так долго безраздельно властвовала. Нет, он просто впал в заблуждение, но вскоре он снова станет собой, и тогда она, Бахарназ, вновь станет его главной женой, его любовью и опорой.

Охранник, вернувшийся из покоев в коридор, склонил голову и проговорил:

– Султанша, вам велено возвращаться в гарем.

Бахарназ Султан ничем не выдала своего разочарования и болезненного унижения. Затравленно посмотрела на закрытые перед ней двери и, развернувшись, с ледяным достоинством пошла обратно по коридору. Что же, не сегодня, но она вернет утраченное. И отомстит тем, кто сейчас злорадствовал над ее неудачами. Как известно, и счастье, и несчастье не длятся вечно и постоянно сменяют друг друга. Она уже пережила достаточно горя и унижений и была уверена, что вот-вот снова настанет ее час, когда она вспомнит, что значит улыбаться и сколь дорога сердцу ласка любимого мужчины.

Вернувшись к себе, Бахарназ Султан с теплом взглянула на свою главную надежду. Шехзаде Орхан, вальяжно расположившись на тахте, уставший после целого дня неугомонных игр, скучающе наблюдал за тем, как его сестра Дильназ Султан с хмурым личиком стучала деревянной лошадкой по столику в намерении ее сломать.

– Дильназ, не нужно так делать, – забрав из ее рук игрушку, что ознаменовалось протестующим плачем, Бахарназ Султан оборвала стук, что прежде раздавался в покоях. – Элдиз, ну где ты? – раздраженно воскликнула султанша и недовольно посмотрела на выбежавшую из детской служанку. – Почему мои дети остались без присмотра? Ничего доверить нельзя!

– Простите, госпожа, я укладывала спать Айше Султан, – виновато смотря на нее, пролепетала в свое оправдание девушка.

– Айше давно спит, а она бездельничала. Мы долго сидим одни, – лениво заметил шехзаде Орхан и как-то слишком по-взрослому ухмыльнулся, посмотрев на побледневшую служанку.

Бахарназ Султан, услышав слова сына, вскинула брови в настигшем ее возмущении.

– Ты, видно, забыла свое место, хатун? – ледяным тоном процедила она. – Еще раз такое повторится – выброшу из дворца! Уложи спать Дильназ, она устала.

Сглотнув, Элдиз-хатун поспешно подошла к тахте, взяла плачущую девочку на руки и унесла ее в детскую. Выдохнув, Бахарназ Султан прошла к сыну и села рядом с ним, с любовью поцеловав его в висок.

– Мой шехзаде. Ну, как прошел твой день?

– Скучно, – недовольно протянул мальчик, как должное принимая материнские ласки, которыми та неизменно щедро его одаривала. – Мне можно кататься только на пони, а я хочу как папа ездить на настоящем коне.

– Всему свое время, милый, – ласково поглаживая его по темным волосам, ответила Бахарназ Султан. – А как прошли занятия с учителем?

– Ахмед отказывался отвечать челеби и назло ему испортил бумагу, вылив чернила. А меня учитель похвалил, когда я написал все буквы и прочел их.

– Значит, как всегда, – усмехнулась султанша. – Пусть и впредь так будет, сынок. Ты – старший наследник и должен быть впереди всех братьев, ведь именно тебе предстоит перенять дело отца. Однажды, да позволит Аллах увидеть мне эти дни, мы будем жить не в этом ветхом бедном дворце, а среди великолепия и роскоши Топкапы, в котором обитает султан со своей семьей. И тот трон, на котором сейчас восседает твой дядя, однажды достанется тебе. Ты будешь править целым миром!

Шехзаде Орхан снова ухмыльнулся и самодовольно посмотрел на мать, которая очень часто говорила ему подобные вещи.

– Значит, весь мир будет моим?

– А как же иначе? – весело отозвалась Бахарназ Султан и поцеловала его в лоб. – Ну все, уже поздно, Орхан, иди ложись.

Мальчик послушался и ушел в детскую как раз в тот момент, когда в покои вошла Альмира-хатун.

– Что там с нашим делом? – тут же обратилась к ней султанша.

– Все устроено, госпожа. Элиф Султан забрала кинжал и сказала, что сделает все, как вы ей велели. Нам остается лишь ждать…

Коварная усмешка коснулась губ Бахарназ Султан, и она вздохнула в предвкушении долгожданного падения Карахан Султан и ее верной прислужницы Элиф Султан, доставляющих ей столько неприятностей.

Ночь.

Бледный лунный свет лился в покои из незашторенных окон, рассеивая мрак, в котором они утопали. Среди ночной тишины раздавалось лишь размеренное дыхание со стороны ложа, на котором покоилась султанша, и ее волосы, разметавшись по шелковым подушкам, блестели в призрачном сиянии луны. Красивое лицо было таким безмятежным, словно она действительно находилась в объятиях сна и даже не подозревала о том, что сейчас, в этот самый момент, возле порога ее покоев стояла тень, которая начала красться к ней, скрытая темнотой ночи.

И вот тень превратилась в женский силуэт, когда она вышла из мрака в лунный свет, в котором опасно блеснуло лезвие обнаженного кинжала с рукоятью, украшенной россыпью сверкающих рубинов. Силуэт уже возвышался над спящей султаншей, закрыв ее собой от света, отчего лицо той оказалось поглощенным мраком.

Рука, сжимающая кинжал, вознеслась над телом султанши, но в тот миг, когда он должен был обрушиться на нее, она вдруг распахнула глаза и, увидев нависшую над ней руку с кинжалом, пронзительно закричала. Неудачливая убийца бросилась было в сторону дверей, но столкнулась в них с вбежавшими в покои охранниками, преградившими ей путь.

– Схватить ее! – гневно голосила «испуганная» Карахан Султан, вскочив с постели, на которой сверкал брошенный кинжал. – Она пыталась убить меня!

Охрана, находясь по обе стороны от стоящей на коленях плачущей рабыни, удерживали ее за плечи на месте, как особо опасную преступницу, от которой неизвестно, чего ожидать. Шехзаде Махмуд, стоя напротив, с холодной яростью и презрением во взгляде слушал ее испуганную исповедь, в которой она каялась, что действительно пробралась в покои его матери в намерении убить ее тем кинжалом, который дала ей Альмира-хатун, велев за золото расправиться с султаншей. Девушка созналась и в том, что Бахарназ Султан до этого вызвала ее к себе и заставила поклясться в том, что она исполнит ее поручение, если не хочет, чтобы ей отрезали язык.

– Не думаю, что мы услышим от нее еще что-то, – сдержанно проговорила Карахан Султан, которая в длинном шелковом халате и с распущенными золотыми волосами, рассыпавшимися по плечам, стояла подле мрачного сына. – Она рассказала все, что знала. Увидите ее в темницу до вынесения приговора.

Шехзаде Махмуд кивнул охране, позволяя им исполнить приказ, и дождавшись, когда те уведут девушку, повернулся к матери.

– Что вы думаете об этом, валиде? Рабыня говорит правду?

– Зачем ей врать, понимая, что попалась? Да и то, что Бахарназ могла покуситься на мою жизнь, не вызывает удивления. Ты знаешь, какие между нами установились отношения ее стараниями. В последнее время она вообще вела себя очень странно: заперлась в покоях, притихла и, как видно, замышляла свои темные дела. Потеря ребенка, трудная операция и невозможность впредь родить ее сломили, да и она по-прежнему не смирилась с тем, что ты вернул власть в гареме мне. Она сорвала свои боль и злобу на мне. Видит Аллах, я долго терпела ее выходки, сын, но это уже слишком! Она должна понести суровое наказание за то, что вознамерилась убить меня, да еще пыталась подставить нашу Элиф, выкрав и использовав ее кинжал! Будто бы возможно предположить, что она способна не то, что покуситься на мою жизнь, но и пожелать мне зла. Ближе Элиф в гареме у меня человека нет, и я даже мысли не допускаю, что она к этому причастна.

– Я и сам не допускаю, – заложив руки за спину, угрюмо кивнул шехзаде. Последствия выпитого вина уже оставили его, но он все еще не оправился после смерти сына и Гюльнур Султан и выглядел плохо, так теперь еще это покушение на его мать. Взгляд его был необычайно полон гнева и мрака. – Поверить не могу в то, что произошло. Бахарназ?..

Карахан Султан смолчала, чтобы ничего не испортить, но смотрела на сына выжидательно. Долго ждать ей не пришлось.

– Валиде, вы возвращайтесь к себе и постарайтесь успокоиться, а я… Я поговорю с Бахарназ. Уверяю вас, ее преступление не останется безнаказанным.

Услышав звенящую угрозу в его гневном голосе, Карахан Султан ощутила самодовольство и злорадство – преступление, устроенное Бахарназ с целью погубить их с Элиф, станет ее собственной погибелью. В таком состоянии сын ее ни за что не пощадит.

Спустя время, когда Бахарназ Султан вызвали к шехзаде посреди ночи, она напряженно переглянулась со своей служанкой, что помогала ей одеваться, так как никакого «покушения» не было, а, значит что-то пошло не так. Не без опаски войдя в покои шехзаде, султанша склонила свою черноволосую голову и поклонилась, а, подняв взгляд, в тревоге наткнулась на полный презрения взор шехзаде Махмуда, восседающего на тахте как всегда расслабленно. Он еще никогда так на нее не смотрел, и это поистине ужасало. Очевидно, все было гораздо хуже, чем она предполагала, раз прежде любивший ее мужчина смотрел на нее с таким чувством, будто ему было неприятно находиться с ней в одной комнате и даже дышать с ней одним воздухом.

– Шехзаде, вы… звали меня? – сглотнув ком в горле, осторожно спросила Бахарназ Султан.

– Звал, – исподлобья смотря на нее, мрачно подтвердил он. Этот пронизывающий тон пугал даже больше, чем если бы шехзаде в ярости кричал на нее, потому что он звучал много опаснее. – Бахарназ, я всегда знал, что ты – не безвинный ангел. Я и сам весьма далек от ангела, потому принимал тебя такой, какая ты есть со всеми твоими недостатками, делая вид, что не замечаю их. И со временем я действительно перестал их замечать. Я ценил твой ум и твою преданность. И в силу этого многое тебе прощал, но тому, что ты совершила этой ночью, не может быть прощения.

– Этой ночью я спала одна в своей холодной постели, забытая вами, как и долгие ночи до этого, – понимая, что нужно спасать себя от чего бы то ни было, с болью в голосе ответила Бахарназ Султан. – И не понимаю, о чем вы говорите, шехзаде.

Шехзаде Махмуда эти слова нисколько не тронули, и он, с опасной неспешностью поднявшись на ноги, медленно приблизился к напрягшейся фаворитке и с тлеющим гневом в темных глазах вгляделся в ее красивое лицо.

– Надеюсь, ты оценишь мою… щедрость, ведь я сохраню тебе жизнь ради наших детей и в память о том, что между нами было, – заставляя ее сердце неистово биться в груди, он убивал ее словами и видел, как тускнеет ее взор и как он затуманивается слезами. Но они уже были не способны разжалобить его. – Ты даже останешься во дворце и продолжишь есть пищу с моего стола и шить себе роскошные наряды на мое золото. Я не отберу у тебя детей и позволю и дальше быть им матерью, потому что это единственное, в чем ты способна состояться. Но отныне я не желаю даже видеть тебя, и это последний раз, когда ты переступила порог моих покоев. И если ты не хочешь, чтобы я все же забыл о жалости и поступил так, как полагается, ты навсегда выбросишь из головы любые гнусности. Можешь идти.

Он развернулся и направился было к тахте, но замер в омерзении, когда Бахарназ Султан не сдержалась и, резко разразившись рыданиями, скользнула на пол на колени и в отчаянии ухватилась за его штанину.

– Молю, Махмуд, не верь им! – сквозь рыдания взмолилась она, понимая, что это ее единственный шанс все исправить. – Так они пытаются разделить нас, чтобы я осталась одна против них, беззащитная и сломленная! Прошу, смилуйся… Я ни в чем не виновата, клянусь! Это все наглая ложь!

Ничего не ответив, шехзаде с ожесточенным лицом шагнул к тахте и опустился на нее с таким видом, словно больше не видел ее перед собой. Когда рука Бахарназ Султан соскользнула с его штанины, она, рыдая, с колен осела на пол, понимая, что его уже ничто не тронет, даже если она будет ползать у него в ногах и рыдать ночь на пролет. Таков уж был ее шехзаде… Но остановиться она была не в силах – ей трудно было поверить, что все обернулось так. Она лелеяла надежду вернуть его, а, выходит, собственными руками навсегда отвергла и обрекла себя на вечные муки быть для него не просто пустым местом, но и объектом презрения в то время, как он будет проводить ночи в объятиях ее соперниц, над которыми она когда-то самодовольно потешалась.

– Охрана! – громогласно воскликнул шехзаде, невозмутимо наливая себе вина в кубок, потому как его теперь уже опальная фаворитка, похоже, собиралась продолжить рыдать перед ним, распластавшись на ковре. – Проводите султаншу в ее покои, – велел он двум охранникам, явившимся по его зову, и в несколько больших глотков осушил кубок.

Те осторожно помогли Бахарназ Султан подняться, но она оттолкнула от себя их руки и, заставив себя притихнуть, чтобы не огласить весь гарем своим плачем, нетвердой походкой покинула покои. А шехзаде, стоило дверям за ней закрыться, задумчиво покрутил кубок пальцами, сумрачно вглядываясь в его грани, а после в неистовом гневе швырнул его в стену, будучи более не в силах притворяться бездушным и холодным палачом, которого не трогают мольбы и слезы той, что когда-то любил.

Покои Бахарназ Султан.

Плетясь по спящему дворцу, Бахарназ Султан впервые чувствовала себя по-настоящему сломленной – никогда прежде ее не душило такое отчаяние и не было в ее сердце столь огромной безнадежности. Она с трудом сдерживала слезы, чтобы по возвращении в покои позволить себе в ужасе перед своей судьбой разрыдаться наедине с собой, но намерению ее не суждено было сбыться. Войдя в распахнувшиеся перед ней двери, она сглотнула и сардонически улыбнулась, увидев царственно восседающую на тахте Карахан Султан, которая, не таясь, торжествовала. Заставив себя через силу поклониться ей, Бахарназ Султан утерла слезу, скользнувшую по щеке, и хрипло произнесла:

– Признаю, вам удалось в который раз обыграть меня, султанша, – она с горечью признала свое поражение, но затем с ядовитой ненавистью в голосе продолжила: – Но так будет не всегда. Вы отобрали у меня мою любовь, лишили меня опоры и заставили пасть так низко, что я теперь буду вынуждена прожить оставшиеся годы с истерзанным сердцем, лишенная любви моего господина. Но у меня осталось то единственное, что вы не в силах отобрать – мои дети. И, клянусь, они-то всегда будут на моей стороне, станут моей опорой и моим утешением. Я снова обрету силу, пусть не с помощью любви, но посредством материнства. Вы ведь именно так стали той, кто вы есть.

Карахан Султан с надменностью выслушала ее, прохладно улыбнувшись, изящно поднялась с тахты и вздохнула так легко, словно беседовала со своим сердечным другом.

– Ты всегда была слишком самонадеянной, Бахарназ. Это тебя и сгубило. Ты считаешь себя умнее прочих, веришь, что тебе под силу любого обвести вокруг пальца, но это не всегда так. Не у одной тебя есть ум и доля коварства в сердце. Возможно, как и я, с годами ты наберешься опыта и научишься вести дела как следует, а может, и нет. В таких обстоятельствах, в которых воевала я в столице ради будущего моего сына, ты не была и никогда не окажешься. Гарем султана многому меня научил, но прежде всего я усвоила одно правило, которое тебе будет полезно запомнить. Если бьешь – бей больно, если предупреждаешь – заставь услышать себя.

Наградив ее снисходительно-насмешливым взглядом победительницы, Карахан Султан с присущей ей грацией вышла из покоев, оставив Бахарназ Султан глотать слезы унижения и гореть в пламени лютой ненависти.

Комментарий к Глава 48. Падение

Буду благодарна, если отметите замеченные вами ошибки и опечатки, а также очень надеюсь на отзывы.

Группа: https://vk.com/validehurrem

========== Глава 49. Возмездие ==========

Спустя неделю…

Вечер.

Топкапы. Покои Валиде Султан.

Оказавшись в покоях, Эсма Султан обвела их взглядом и была вынуждена признать, что Хафса Султан, которую она, как и многие, недолюбливала, все же обладала отменным вкусом, хотя и была склонна к излишней роскоши, в которой султанша обвиняла и свою так называемую падчерицу Сельминаз-хатун. Но последняя жаждала роскоши потому, что никогда ее не знала, а вот Хафса Султан с детства ни в чем не нуждалась, но обожала носить помпезные платья, не приличествующие ее пока еще молодым годам, тяжелые драгоценности и высоченные диадемы, подчеркивающие ее статус при дворе. Она заняла лучшие покои в гареме и обставила их в согласии со своими предпочтениями – изысканно, с размахом, но излишне дорого и кричаще.

Проходя внутрь, Эсма Султан с грустью подумала о своей покойной бабушке, при которой эти покои были тоже очень изысканными, но вместе с тем скромными, с изящной простотой. Бабушка всегда говорила, что истинная роскошь заключается в простоте. Тогда здесь было куда уютнее и теплее, чем сейчас. И, приходя сюда, Эсма Султан всегда встречала полный любви взгляд и ласковую улыбку. Ей больше так никто не улыбался, кроме бабушки. Только она одна могла ее понять и сказать доброе слово, когда она в этом нуждалась. Мать на это была, увы, неспособна. С ее стороны в ответ на проявление слабости или, наоборот, характера, можно было услышать лишь упреки и требования вести себя «достойно дочери падишаха».

Теперь на месте бабушки с гордой осанкой и надменно вскинутой головой восседала другая женщина, которая забрала в свои жадные руки все то, чем прежде владела покойная Валиде Султан. Ждать от нее не то, что улыбки, а даже теплого взгляда было сродни бессмысленной надежде о том, что в летнюю пору пойдет снег. Хафса Султан если и улыбалась, то делала это с каким-то холодом, а ее серые глаза пронзительно смотрели прямо в душу, всегда оставаясь колкими и недобрыми.

И сейчас, когда Эсма Султан выдавила вежливую улыбку, Хафса Султан улыбнулась ей именно так, как она ожидала – прохладно, но с безукоризненной светскостью. Для праздника она выбрала черное, как беззвёздная ночь, платье с надетым поверх него кафтаном, что был соткан из черной парчи, а также украшен затейливыми узорами из серебряной нити и россыпью алмазов на лифе, которые ослепительно сверкали и в ее бесконечных драгоценностях.

Подле нее за одним из столиков, щедро накрытых к грядущей церемонии, сидела Михримах Султан, которая с нежной привязанностью улыбалась подруге. Она по-прежнему в манерах и облачении копировала свою тетю, но все же отдавала предпочтение пастельным тонам и сейчас была облачена в золотисто-бежевое, словно песок на побережье, платье того же пышного кроя, как у Хафсы Султан, но ограничилась скромной золотой диадемой и кулоном в виде большой жемчужины, который идеально ложился в ложбинку у нее на груди.

– Добро пожаловать, Эсма, – произнесла Хафса Султан и повела рукой в сторону столика, как хозяйка, что милостиво позволяла гостье отведать пищи с ее стола. – Дай Аллах, ты пребываешь в здравии? Мы все, и твой отец в том числе, беспокоимся о тебе с тех пор, как ты покинула нас.

– Ваше беспокойство излишне, – усаживаясь рядом с Михримах Султан, ответила она и снова выдавила улыбку, так что у нее разболелись щеки и свело скулы от этой наигранной с обеих сторон доброжелательности. – В браке я обрела счастье и покой.

– Раз так, мы все очень рады за тебя. Это похвально, что ты позволила себе быть счастливой, ведь, помнится, ты отправлялась навстречу новой жизни со слезами на глазах и раной в сердце.

Эсма Султан не отвела взгляда. Эта женщина не дождется от нее ни намека на то, что она смогла ее уколоть. Хафса Султан чуть задержала на ней взгляд, но, встретив неожиданное сопротивление, улыбнулась как бы в знак примирения. Михримах Султан, чувствуя сгустившееся в воздухе напряжение, поспешила встрять в разговор.

– Эта свадьба, признаться, меня удивила… И как Нилюфер на нее согласилась?

– Ее мнения никто не спрашивал, – отрезала Хафса Султан, но, чтобы скрыть безжалостность, прозвучавшую в голосе, вздохнула с деланным сожалением. – Так решил наш падишах.

– Неужели он сам принял это решение? – удивив ее своим колким тоном, воскликнула Эсма Султан. – Известно, когда-то вы позаботились о моем браке, и теперь, думается, вряд ли остались в стороне.

– Я поддержала решение повелителя, поскольку оно было верным, – посмотрев на нее с каким-то новым выражением, напоминающим настороженность, спокойно ответила султанша. – Нилюфер давно пора выйти замуж, последовав вашему примеру. Дай Аллах, брак усмирит ее непокорность и своенравие. Известно, Коркут-паша – человек с сильным характером, волевой и решительный. Уж он-то ни за что не позволит жене идти против него, будь она сколь угодно непокорной. Паша научит ее смирению.

В голосе тети прозвучало едва уловимое злорадство, и Михримах Султан потупила взор. Несмотря на всю ту боль, что причинила ей сестра, она ей искренне сочувствовала. Ей и Эсме повезло, что их мужья оказались людьми достойными, которые относились к ним с должным уважением. Да, сейчас у нее с мужем Искандером-пашой не все было гладко, но он не позволял себе хотя бы как-то принижать ее, помня о том, что она – султанша. Паша уделял ей мало внимания и пропадал где-то вечерами, вызывая ужасные подозрения, но всегда был вежлив и берег от любых невзгод. Почему-то султанше не верилось, что будущий муж Нилюфер будет таким же. Михримах Султан не знала этого Коркута-пашу, но по тону Хафсы Султан поняла, что человек он скверный, раз она так уверена, что ему под силу сломить буйный нрав ее сестры. «Ломать» его он будет явно не заботой и лаской…

Прервав ее полные жалости мысли, в покои вошел Идрис-ага и, подойдя к султаншам, поклонился.

– Что, Идрис? – осведомилась Хафса Султан, глядя на слугу.

– Филиз Султан и шехзаде Мурад прибыли во дворец, султанша, – доложил он. – Шехзаде пошел к повелителю, Филиз Султан сопровождает его.

– Они здесь! – радостно отозвалась Эсма Султан и хотела было встать, чтобы отправиться навстречу матери и брату, по которым жутко истосковалась, как вдруг ее остановил холодный властный голос, который она терпеть не могла.

– Останься здесь, Эсма. Твоя матушка вскоре сюда придет, а с братом вы увидитесь после церемонии, что вот-вот начнется.

Наградив Хафсу Султан взглядом исподлобья, Эсма Султан все же села обратно на подушку, осознав, что ее порыв действительно неуместен.