Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 96 страниц)

- Ты доверил мне обгоревшие, полузасыпанные землей каменные развалины посреди открытого поля, заросшего плющом. – Надменно заявил Алекс, вынуждая отца оторваться от Джастина: разом побледнев, проследив за тем, куда смотрит генерал. - То, что сделал я за два года с этим местом, не идет ни в какое сравнение с тем, что я добыл тебе твою сраную победу за два месяца. Я надеюсь, ты доволен хотя бы этим? - Не будь такой самовлюбленной скотиной. – Холодно ответил Алан и вокруг его глаз, проявилась чернота, глубокие морщины на лбу сложились, хмуря брови. - Или тебя заразил этим дикарским поведением твой дорогой гость? Джастин не мог описать свое изумление и странную скованность, появившуюся в теле, когда до его слуха донесся громкий голос генерала. Между собеседниками возникла неловкость, какое-то неуловимое беспокойство и злость зависла межу отцом и сыном, грозясь разразиться настоящим скандалом. Зеленые глаза, швыряли молнии во все стороны. Он явно не ожидал, что отец узнает о южном лейтенанте, которого, по всем правилам, Эллингтон-младший должен был бы отправить после пыток на тот свет. Вместо этого, вражеский офицер сейчас был жив и здоров, сидя за обеденным столом вместе с главным врачом гарнизона, и имея при себе письменный документ о неприкосновенности. Отрицать, не признавать или игнорировать этот факт было бессмысленно, но капитан не спешил продолжать разговор в столь людном месте, о чем прямо заявил Алану. Джастин опустил голову и угрюмо посмотрел на свои исполосованные шрамами руки, думая, что все случившееся, скорее всего, предупреждающий знак, который говорит им обоим о неминуемой опасности, исходившей от генерала, который имел все права довершить начатое и покончить с Джастином, как он и поступал со всеми южными бунтовщиками и мятежниками. Конечно, он очень сомневался, что Алекс так просто отдаст его на растерзание своему отцу, поэтому охватившая его тогда паника - нечто бессмысленно хаотическое, встревожившее, в первую очередь, своей неординарностью, - после оказалась глупым испугом и не больше. Он почти выровнял дыхание и успокоился, когда вдруг заметил, что капитан указывает приглашающим жестом на смежную комнату с выходом на веранду, и Алан медленной, вальяжной походкой идет за сыном. - Кстати, почему ты так одет, Александр? – спросил он, поравнявшись с капитаном. Слова он произносит особенно громко и веско, точно подчеркивая их, и бросает многозначительный взгляд в сторону распоясавшегося сына. - А разве что-то не так? – ехидничает в ответ Алекс, с некоторой ноткой раздраженной озлобленности, не глядя на отца. Генерал раздраженно закатывает глаза, видимо взбесившись полученным ответом с очередной колкостью: возникало впечатление, что Алекс глубоко ненавидит идущего рядом человека и всеми силами старается словесно окрасить свои эмоции, явно и показательно выражая свое пренебрежительное неуважение к генералу. - Где твой мундир? - разглаживая неаккуратные складки на рукавах своей темно-синей формы, сказал Алан. - Здесь праздник, а не бой. Почему ты не при параде? - Мы празднуем не что иное, как бой, так зачем этот фарс, отец? – Это было сказано уважительно, как и положено, но с прежней издевательской ноткой в голосе, после чего Алекс отступил в сторону, пропуская его вперед, в комнату. - Если своим дерзким поведением ты хочешь мне что-то доказать, то будь любезен, делай это в Ричмонде. – Твердым тоном заявляет Алан, резко придвигаясь к сыну. - Почему ты остановил наступление, черт возьми? - Из-за твоего приезда, конечно! – С наигранной почтительностью воскликнул Алекс, скривив губы в мерзкой ухмылке, которую Джастин всегда ненавидел, но на этот раз прекрасно понимал, что она более чем уместна: ему, в крайней степени, не нравился Алан Эллингтон – несмотря на то, что старший лейтенант Калверли, несомненно, отдавал должное стратегическому гению генерала, но ему, как южанину, виделась исключительно - скользкая, злостная северная нечисть, которую, от всей души, хотелось пристрелить. - Не ври мне, мальчик, я не играю в твои игры. - Говорит генерал, заходя в комнату, а вслед за ним следует ухмыляющийся Алекс, но Джастин удивленно замечает, как лихорадочно сверкают его глаза, как окаменевает его лицо под маской лицемерной учтивости и понимает, что конец их разговора произойдет уже наедине, в покоях капитана, там, где нет посторонних ушей и это его настораживает. - Эдгар, а что он хочет от него? – быстро повернувшись к поднявшемуся со стула врачу, спросил Джастин. Тиммонз безразлично поднял свой портфель с медикаментами и педантично поправил воротник своего бежевого поношенного плаща. - Он хочет, чтобы Алекс принял деньги на содержание гарнизона и укрепление западной границы вдоль... - Ты меня не понял. – Резко перебил его Калверли, так же поднимаясь на ноги. - Я говорю о Ричмонде. Почему Эллингтон остановил наступление, на самом деле. Ведь не из-за приезда отца? Я же не тупой, видел, как они говорили об этом. Что происходит, объясни мне! - Пойдем, выйдем. – Тиммонз кивком указал на выход во двор, и Калверли, все равно собиравшийся навестить Майкла, согласился и последовал за доктором, на ходу застегивая шинель. Оказавшись во дворе, он окликнул Эдгара и выжидающе посмотрел на взлохмаченного мужчину, доставшего из портсигара сигарету. Джастину, в последнее время, находившемуся в вечном напряжении, резко захотелось закурить и он, знаком показал это доктору, который, затянувшись, удивленно посмотрел на конфедерата, до этого не проявляющего никакого желания к табаку. Почувствовав запах сигарет, и вдруг ощутив в легких жгучую, немилосердную потребность в никотине, Джастин вытащил из протянутого портсигара желанную сигарету, - это была какая-то чужая, посторонняя потребность, которая, словно когтями, впилась в его грудь, когда он, пустив по своим легким сигаретный дым, не удержался от довольной улыбки. - Так что? – еще раз спрашивает Калверли, выпуская дым изо рта. - Это из-за тебя он оставил Ричмонд. За это ему может грозить суд по делу, о предательстве Союза и должностном преступлении в условиях военного времени, а в итоге - расстрел. В лучшем случае тюрьма. Пожизненно. Сигарета выпала из ослабевших пальцев, и улыбка сползла с лица ошарашенного Джастина. 9. Опиоид - Общий термин, применяемый к алкалоидам из мака снотворного (Papaver somniferum), их синтетическим аналогам и соединениям, синтезируемым в организме, которые взаимодействуют с одними и теми же специфическими рецепторами в головном мозге, обладают способностью облегчать боль и вызывают ощущение благополучия (эйфорию). Опиумные алкалоиды и их синтетические аналоги в больших дозах вызывают также ступор, кому и угнетение дыхания. 10. Теин - Вещество, содержащееся в зернах кофе, листьях чая и т.п., применяемое в медицине как возбуждающее средство; кофеин. 11. Feci quod potui faciant meliora potentes — латинское крылатое выражение. Переводится как «Я сделал [всё], что смог, пусть те, кто смогут, сделают лучше». * Джастин не мог найти себе места от беспокойства: ему на миг показалось, что он вот-вот сойдет с ума, если сейчас же не поговорит с Эллингтоном. "Что он себе думает? Твою же мать… Алекс, ну почему ты такой безумец? Неужели тебе надоело жить, и ты решил сдохнуть из-за меня?" Калверли казалось, что их ненормальная игра все еще продолжается и ей не будет конца, будто бы он, собирая осколки давно разбитого зеркала, режет себе в кровь пальцы, но, снова и снова, упрямо вставляет их в опустевшую золотую, потемневшую от времени, раму. Многие кусочки не подходят, - они надломлены, они осыпаются, и на свое место встанет лишь тот, который нужен именно здесь, и мучительно долго, - психуя и не выдерживая напряжения и боли в изрезанных пальцах, - все же, почти заканчивает с этим пазлом. Он подходит и видит собственное отражение, кусочек себя, столь же непохожего, как солнечный летний день на полнолунную зимнюю ночь. Смотрит, но постоянно что-то от него ускользает – какая-то мелочь, еще не ставшая на место, еще не полностью сформировавшаяся зеркальная поверхность, безжалостно что-то скрывает в своих провалах. Что-то скрыто от него, спрятано, оно ускользает, и он бесится еще сильнее, дрожащими руками зажигая одинокий подсвечник, укрепленный на ножках в форме звериных лап, яростно блеснувших железными когтями. Будто бы отражение покидает невидимые границы своего золотого обрамления и входит в пространство темной комнаты, двигаясь почти бесшумно, нетрезво натыкаясь на потухший камин, кресло, стол. Джастин оглядывается, кинув на тумбочку коробок спичек, и смотрит на свое отражение, пошатываясь, проходящее по комнате, мимо него. В голове вспыхивают картины из прошлого: сколько раз Джастин сам приходил в таком состоянии, согревшись алкоголем, после очередной ссоры с отцом. Как прекрасно он понимал, что чувствует Эллингтон, и в тот же миг, он боялся ошибиться и в этом, считая свое отражение, слепо нашарившее в полумраке кровать - более сложным, полностью иным, чем он сам. Никогда еще его ссора с отцом, не угрожала жизням сотни тысяч людей, и его собственной. - Алекс, - Джастин решается подойти к безучастному капитану, который, сидя на кровати, стягивает через голову рубашку и бросает на пол, небрежно, отпихивая вещь в сторону. – Что он тебе сказал? - Что и любой отец. – Его взгляд походил, на взгляд больного, затравленного волка, которому не выбраться из капкана, поставленного умелым охотником; он воет, жалуясь темному небу на свое несчастье. - Он разочарован во мне. - Зачем тогда? – Джастин плохо помнит свои мысли в тот день, когда настоял на том, чтобы капитан оставил в покое Атланту, разве мог он подумать, что тот и впрямь пойдет на подобный риск? Разве мог он представить, что его слабость и малодушие, неспособность принять с достоинством поражение, выроют могилу Алексу? - Если ты знал, чем это обернется? Для чего ты жертвуешь собой, кретин? "Это моя вина. Если бы ты избавился от меня раньше, ничего бы этого не случилось". - Для тебя, как ты не понимаешь?! – Джастин от неожиданности отскочил от кровати; в голову ворвался голос человека, который стоял в тупике, и звук его крика отскакивал от глухой каменной стены, разносясь безудержным эхом. - Я обрел ясность ума. Только благодаря тебе, эта мерзость покинула мое сознание и я чувствую себя, наконец, полностью в собственной власти, я могу управлять своим разумом. Но я не могу управлять своей душой, Джастин. Алекс на миг запнулся, глотая воздух, распрямляя пальцы, терзающие смятые простыни, и теперь он говорит хрипло, надломлено, будто бы голос принадлежит серьезно больному человеку: - Ты просишь меня оставить Атланту? Я не могу заставить Эрика повернуть назад: я не генерал, я посредник Вашингтона, и он выполняет задание непосредственно Линкольна, не мое. Я в состоянии лишь отступить от Ричмонда, зная, что Грант не начнет наступление на Атланту, пока держится сама столица. Ты доволен, я надеюсь? Произнося это, он смотрит на южанина с жесткой улыбкой, которая, вопреки всем его стараниям и ухищрениям, выдает усталость, слишком непосильную для него. Вся его жизнь состояла из сплошной опасности, быть беспечным, он не мог даже во сне, и Джастин редко когда мог увидеть его поистине уставшим, хотя на его памяти было несколько таких моментов, но этой ночью он видел, что Алекс на пределе своих возможностей. - Без тебя не обошлось, разумеется. Ты, даже находясь в плену, умудряешься влиять на ход войны. Дурацкое подергивание рук, дрожь по телу, нервная судорога сводила пальцы ног - Джастин был в волнении, в тревоге, он уже сам не понимал, что с ним творится. Его гнал жестокий, жгучий страх, что он может потерять Алекса. Раскрывая свое сердце, он сам обвиняет себя еще более жестоко, чем это сделал бы Эллингтон, сказав ему об этом. - Мне уже плевать на войну, будь она проклята... – сказал он, резко кинувшись к Алексу, упав на колени перед кроватью и припав к сухой похолодевшей руке. - Мой брат пропал, судьба моей семьи мне так же неизвестна, и мне плевать на то, что творят наши генералы. Я лично засуну им их эполеты в задницы. - Джастин притих на секунду, крепко сжав руку Алекса, с трудом сдерживая слезы, чтоб не показаться малодушным, испуганным мальчишкой в ледяных глазах капитана. - Я просто не хочу, чтобы мои соотечественники умирали от твоих рук, я не хочу видеть в тебе убийцу! - А кого ты, черт возьми, видишь перед собой? - вымолвил тот глухо; горькая, беспокойная улыбка, лишь на секунду появившаяся на его губах, застыла в уголках рта. В словах его звучала острая горечь, но не раскаяние. - Скажи мне! Желтые отблески вырвали из полумрака комнаты зеленые искры северных глаз, подобно магниту, притягивающих все его внимание, все юношеские помыслы. Джастин прислонился к его коленям и, опустив голову, словно шея была зажата в железных тисках, он до крови кусал губы, говоря о тех чувствах, которые овладевали им: - Я вижу мужчину, чье страдание не в состоянии предотвратить и для меня это ужасная агония, смертельная рана. Я поразительно болезненно ощущаю, как прочно ты вошел в мою жизнь и что происходит со мной: ты разрываешь меня на части, ты заставляешь меня бороться, когда война уже проиграна, и я стою на пороге гибели. У меня нет никакой надежды, что я благополучно преодолею это ужасное время и только ты моя опора в этом аду. – У него не было возможности заглянуть в себя, попытаться исследовать свои ощущения, поэтому все сказанное было выплеснуто на эмоциональном, неподдельном уровне чувств. Джастин привстал на коленях, подавшись вперед, к Алексу, который, по-прежнему, неподвижно застывший на кровати, с изрядным трудом слушал слова юноши, сидящего у его ног. – Поэтому, если ты окажешься в двух шагах от смерти, по моей вине, то я без промедления вступлю с ней в бой и отвоюю тебя. Эллингтон сидел безмолвный и неподвижный, с глазами, устремленными на одинокий огонек свечи на столе, слушая с таким величайшим вниманием эти пламенные речи, будто бы от мыслей, вызванных этим признанием, его душа расставалась с телом, сгорая в неровном огне. Джастин положил руки ему на плечи и, слегка его расталкивая, тихо сказал: - Я тебя не отдам никому. Чувственность, явственно отражалась на четких чертах бледного лица, выражающего предельное удивление, прогнавшее с него злость, и никакого сходства между этими отрезками эмоций, ни единой общей черты с безумной яростью. Джастину казалось, что какой-то стальной обруч сжал ему горло, перехватил дыхание, сердце билось, как кулак о стену, и он ощутил такое страшное возбуждение, что должен был любым способом дать ему выход. После тяжкой борьбы с безумствующим капитаном, усталость, наконец, была подавлена безудержной страстью и когда это чувство побеждает человека, рассудок следует за ним, рыдая, и предупреждая об опасности: «не делай глупостей». Калверли понимал, что, по-хорошему, ему следовало бы уйти немедленно, исчезнуть, чтобы не губить своим влиянием Алекса, чтобы не прокручивать лезвие ножа в его спине, куда он воткнул оружие своей недавней глупостью. Но разве в этот момент он смог бы оторваться от этого лица, убрать руки, скользящие по светлым волосам, обводящие контуры скул и губ? Даже под дулом револьвера, он не отпустил бы этого человека от себя, вкладывая в губы Александра всю свою поддержку и отчаянное дыхание, остановившиеся в злосчастном водовороте страха за его жизнь. Пусть он сам будет на краю, пускай его жизнь станет камнем на шее: только бы в последний раз впитать в себя это лицо, стиснуть так, чтобы на белом остались темные следы пальцев и говорить слова - обыкновенные, простые, но каждое, нужно вырвать из себя с мясом: - Алекс, пожалуйста, сделай так, чтобы они не получили тебя. – Шептал Джастин, болезненно впиваясь ему в губы, ведомый его руками, отзывчиво стиснувшими плечи, прижимая сильнее, даря более глубокие ласки. Но эти прикосновения были лишь мимолетными; единственным и главным объектом был рот, который Джастин осыпал вздохами, скользил по губам, прижимая ладони к щекам. С закрытыми глазами он видит то, что теперь происходит, - это не мираж и не видение, - Алекс, и вправду, рядом с ним, невредимый и живой, снова являющийся самим собой; они здесь и все это не сон, в котором они застыли. Этот мираж, который может прервать любая мелочь, даже простое движение век, больше не властвует над ними. - У меня месяц, Джастин. – Выдохнул Эллингтон, опрокидывая его на себя, ложась на кровати. - Мне дали ровно четыре недели, чтобы исправить все стратегические ошибки.