сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 96 страниц)
— Господа, я жду вас через час на повторное совещание, а пока прошу оставить нас.
Офицеры немедля отдали ему честь, взглянув с подчеркнутой небрежностью на хмурого Джастина, и с презрительно перекошенными уголками рта отвернулись, выходя из кабинета.
Генерал поднялся на ноги и поравнялся с Джастином.
— За подобную дерзость мне следовало бы вышвырнуть вас ко всем чертям, лейтенант. Вы что себе позволяете? — прошипел Морган, неотрывно глядя на него взглядом твердым, как старое железо.
Хотя генерал был ниже Джастина почти на целую голову, казалось, что его сейчас раздавят, как муравья, но гордость взяла свое, и Джастин, совладав с собой, упрямо произнес:
— Как вы удачно заметили, сэр, я был в августе под Вашингтоном и видел, что там творилось. Нам не пробиться через их укрепления на севере, но мы можем сохранить сотни человеческих жизней и попытаться спасти Луизиану. Вы хотите сказать, что я неправ, генерал? В таком случае я понесу наказание.
Побледневший Костерман открыл рот от изумления, в то время как Морган вдруг неожиданно для офицеров скривил губы в ехидной, малоприятной улыбке, которая была совершенно неуместной. У Джастина подкосились ноги. Вряд ли эта гримаса могла предрекать что-то хорошее в его дальнейшей судьбе.
— Значит, рвемся в бой, так я понимаю, лейтенант Калверли? — на лице генерала застыло выражение брезгливости, а глаза зло сощурились.
— Сэр, я... — Джастин осекся, соображая, что можно ответить, если у тебя в голове словно ураган прошелся и все мысли разом исчезли. — Так точно! — сдавленно отчеканил Калверли, вытянувшись так, что, казалось, спинные позвонки насквозь исполосуют живот и грудь парня. Ему вдруг показалось, что последними словами он сам вынес себе приговор.
— Очень похвально, — сухо процедил разом побагровевший мужчина. — Раз ваше желание влиться в стройные ряды наших соотечественников настолько велико, что вы пренебрегаете правилами устава, я, пожалуй, пойду вам навстречу, хотя за подрыв дисциплины вам прямая дорога в штрафники.
Джастин продолжал сохранять субординацию, однако слова главнокомандующего были лучше ледяного душа на тридцатиградусном морозе, быстро вырвав, словно стальными клешнями, из пьяного полуплавающего состояния, в котором он пребывал после двух бутылок в одиночку выпитого шнапса, который за долю секунды будто бы выветрился из крови.
— Сэр, я всего лишь лейтенант и, конечно, не имел никакого права вмешиваться в ход совета, — нервно сказал Джастин, — но думаю, что генералу Джексону вполне под силу направиться к Ричмонду и увести первый полк от Вашингтона. С их помощью мы сможем защитить Атланту и Ричмонд, и тогда уже к концу года наши шансы взять Вашингтон возрастут. Но нам необходимо просто объединить силы северной и западной армий, тогда мы сможем отбить Луизиану, а уже летом их армия будет здесь — таким образом, у нас возрастет количество людей, и мы положим конец войне.
Генерал все так же кипел от ярости, но было видно, что он явно призадумался над его словами и, это немного приободрило Джастина.
— Объясните, с какой стати вы явились на совет без формы. Вам известно, что за подобное халатное отношение к своему внешнему виду следует жесткий выговор? — осведомился генерал более спокойным тоном.
— Так точно, сэр. Прошу меня простить, этого больше не повторится.
— Что же мне с вами делать, лейтенант Калверли? — задумчиво почесав подбородок, спросил Морган. — Ваше поведение меня крайне удивило. Ладно, раз это была ваша инициатива, то я отправляю вас к Вашингтону, где вы удержите блокаду, пока первый полк уходит на запад. Надеюсь, вы справитесь.
— Считаете меня сумасшедшим? — голос Джастина дрогнул, когда он представил себе, во что именно ввязался. — Сэр, мы ведь угодим в западню и…
— Проиграем бой. Да, — закончил за него Морган и с сомнением посмотрел на Костермана. — Кто сказал, что будет легко? У вас все в порядке с головой, но нет ни терпения, ни здравомыслия. Как вы уже сказали, в первом полку почти две тысячи человек, а вы возьмете с собой только свой батальон. Это приказ. Майор, — не глядя на застывшего в немом шоке Клифа, сказал Джеффри, подойдя к своему рабочему столу, — готовьте своих солдат. Завтра в полдень вы и лейтенант Калверли выступаете к Вашингтону. Вы берете командование на себя. Я сейчас же сообщу генералу Джексону о вашем прибытии. Не смею вас больше задерживать, господа.
***
Вечер этого дня принес Джастину очередную головную боль, вызванную не только сильным похмельем, но и кучей бумаг, застилающих пол, стол, диван и даже кровать его комнаты, которая превратилась в непроходимую баррикаду из бумажных макетов, стратегий, тактических карт и разнообразных планов.
Пока он разбирался в документах, в его больной голове набатом гудел колокол. Если в последнее время апатия ласково гладила Джастина по голове и обнимала за плечи своими надежными руками, то теперь на смену ей пришла какая-то меланхоличная растерянность и дикий страх. Еще три часа назад Калверли был полностью уверен в своей правоте, но сейчас он стал все отчетливее понимать, что допустил роковую ошибку, вызвавшись оспаривать идеально обдуманную стратегию.
Морган хоть и был довольно суровым командиром, но никогда в глазах Джастина не выглядел садистом или тираном, и вот сегодня он с ужасающей отчетливостью пригляделся к этому лицу, на котором кровавой маской застыла смерть. В силу своего опыта в подобных делах Морган заранее знал, чем обернется то или иное сражение, но, прослушав гневную тираду нетрезвого лейтенанта, генералу ничего не стоило воплотить свои угрозы в жизнь и отослать Джастина отбывать наказание за неповиновение старшему по званию. Вместо этого генерал просто отправил зазнавшегося мальчишку в самое пекло, чтобы сбить с него спесь и просто-напросто проучить зеленого офицера за почти что личное оскорбление. Туда же он оправил майора Клифа Костермана, вина которого была только в том, что он разделял идею своего подопечного и по глупости высказал это вслух. Туда же отправлялись и несколько сотен людей, вообще не виноватых в том, что Джастин спьяну ляпнул лишнее. Джастин сам осознавал, что его стратегический план был гораздо лучше, чем план самого генерала, так как он потратил на его обдумывание долгие бессонные ночи, переживая всем сердцем за брата, руководствуясь исключительно личным интересом, который направлял всю его жизненную энергию на решение этой проблемы. Также ни для кого в штабе не стало откровением, что именно по этой причине, Морган вынес Джастину такой суровый вердикт, чувствуя, что в какой-то мере план молодого офицера превосходит его собственный.
Страшнее стало, когда Джастин вновь задумался о том, что при таком грандиозном сражении, как сейчас, легко может сорвать крышу, особенно учитывая его хрупкое душевное состояние. Лейтенант нисколько не сомневался в стойкости своих бойцов, а вот в своей слабости сомнений у него не было, однако поворачивать назад было нельзя: письмо уже было доставлено к Вашингтону, а значит, через три дня кавалеристов будут ждать солдаты первого полка. Джастин был потрясен до глубины души. Значит, их все-таки отправят на передовую. Быть может, уже через несколько дней грянет очередной кровопролитный бой и он примет в нем участие, возглавит батальон и поведет людей на смерть.
«Боже, и как Джефф вообще меня выслушал и не прибил к чертовой матери?!» — хныкал Джастин, уныло наблюдая за вечерним построением солдат третьей части.
Кристофер Гейт, замерев, как набитый опилками солдатик, остекленевшими глазами смотрел на своего лучшего друга, но не решался что-то сказать, видимо, тщательно подбирая слова, которые могли бы утешить юного вояку, зашедшегося в истерике.
— Покури — легче станет, — расхаживающий вдоль скамейки Норманн Лойд достал из-за пазухи сигарету и протянул ее Джастину.
Сломав две спички, от третьей тот наконец закурил; нервно затянувшись, он зашелся сочным матом неизвестно в чей адрес. Крис недоверчиво покосился на стоящих неподалеку солдат пятой части, но те были увлечены каким-то веселым разговором, поэтому на фоне их занимательной беседы истерика, к счастью, осталась незамеченной.
— Боже, боже! — продолжал восклицать военный, раскачиваясь на скамейке, словно душевнобольной. — Я смертельно болен! Ампутируйте мне голову и засуньте ее в пушку. Я такой дурак!
— Лейтенант, тогда мы выставим твое тело в траншее, чтобы дурачить скотов-янки, — истомлено усмехнулся Норманн, подкуривая свою сигарету, и только трясущиеся руки выдавали в солдате волнение. — Сейчас один твой вид заставляет их обмараться. А без головы ты будешь выглядеть еще эффектнее, да, Кенни?
Крис раздраженно поиграл желваками на скулах и, проигнорировав шутку друга, обратился к Калверли:
— Джей Ти, успокойся. Если твоя так называемая болезнь неизлечима, так давай бороться с непосредственной причиной смерти?
В пятидесяти футах от них раздались четкие отрывистые команды: «Налево! Шагом марш!» Джастин знал, что дальнейшее занятие на плацу вторгается уже в личное время солдат — это незначительное, но уже нарушение устава, хотя всем понятно: отнимать у военнослужащих время, отпущенное на сон, позволено только в случае чрезвычайного положения — например, подготовки к бою. Опять наткнувшись на мысль о неизбежном кровопролитии, он порывисто выдохнул и, отшвырнув недокуренную сигарету, закрыл лицо руками.
— Как? Как я могу бороться, Кристофер, если ощущаю себя инвалидом! — прогундосил он. — Моя многострадальная голова не прощает такого тотального насилия над телом. Я не выдержу этого... Я так устал.
Топот ног раздался где-то совсем близко. Джастин поднял больные глаза на марширующих мимо летней площадки солдат и отрешенно подумал, что им, наверное, уже охота покурить или отлить, а личное время благополучно просрано, но хуже будет, если они не уложатся к отбою: тогда завтра утром батальон выдвинется с дружной головной болью от недосыпа. Радовало, что ему удалось вырвать из строя двух друзей, без поддержки которых он бы наверняка свихнулся.
Калверли обратил к друзьям лицо, бледное от усталости, синее от холода; глаза, неестественно расширенные страхом и тоской, смотрели устало и мутно.
— Техасцы никогда не отступали, — парировал Крис. — Так соберись, будь ты неладен, Джей! Покажи, что мы, техасцы, делаем с уроженцами севера!
Джастин сам себе удивился — всю силу воли пришлось собрать, чтобы не растянуть рот в слюнявой, идиотской улыбке, которая рвалась наружу. Классический шок с парадоксальной реакцией. Джастин знал, что Крису и Норманну также придется худо через три дня, но он понимал: друзьям неведомо то злорадное чувство, когда страх бьет через край, вливается в душу при выкрике очередной команды, которая может привести людей к гибели из-за одного неверного слова своего командира. На нем была колоссальная ответственность.
— Я схожу с ума… Господи, что мне делать? — всхлипнул офицер, глянув на своих солдат, вернувшихся на исходное построение.
— Дело дрянь, джентльмены, — через две минуты изрек Норманн, хрустнув суставами пальцев. — Наверное, нам всем нужно отправиться спать, иначе завтрашний день обернется настоящим адом. Джей Ти, не мучай себя, иди-ка лучше приляг и помни: мы ни в чем не виним тебя.
После этого разговора прошло три часа, а Джастин так и не смог уснуть, зная, сколько работы его ждет впереди. Нервно перечеркивая очередной неудачный маневр, он вяло думал: «Пить надо бросать в срочном порядке, если выживу, конечно».
Очередной прочерк неправильно высчитанных координат, смятая бумага летит на усеянный подобным хламом пол. Джастин, тяжело вздохнув, достал другую карту.
— А если зайти с юго-востока? — впервые за три часа подал голос Костерман, сидевший в кресле в обнимку со второй бутылкой ликера, который, казалось, скоро у него через уши польется. — Поле у подножья холма Гвен. Наша обзорная точка. Там можно разбить лагерь.
Джастин неуверенно провел линию на исчерченной вдоль и поперек карте, и на миг ему показалось, что не так уж все и плохо. Только на миг.
— Думаю, вы правы, — тихо ответил Калверли, стараясь не смотреть на Клифа.
Совесть неприятным комом застряла в горле. Ему было стыдно за свою несдержанность, из-за которой Костерман теперь обязан был рисковать жизнью в одном из самых ожесточенных сражений.
Уже в предрассветных сумерках Джастин еще раз проверил все пути отступления в случае поражения, и все вроде бы было выполнено до мельчайших деталей — идеально отработанный план не мог подвести. К сожалению, отвлекать внимание северян будет всего девятьсот человек; батальон Джастина был вдвое меньше, чем полк Джексона, а значит, их шансы уйти оттуда живыми были ничтожно малы. На это и шел расчет Моргана: пожертвовать меньшим ради спасения большего.
Головоломкой оставался неприступный командир янки капитан Александр Росс Эллингтон, овеявший себя самой страшной славой беспощадного полководца, который не жалеет ни людей, ни ресурсов в достижении своей цели. Именно из-за него первый полк под командованием генерала Джексона оказался в западне и уже несколько недель безуспешно пытался отступить. Собственно, именно в этом и состояла проблематичность операции. Джастин, конечно же, знал, что встреча с Эллингтоном не сулит ни ему, ни его солдатам ничего хорошего, но стоило было попробовать добраться до капитана и свернуть ему шею. А лучше захватить в плен и привести в штаб для допросов. Он лишь невесело рассмеялся своим мыслям: конечно, он не доберется до Эллингтона, но уж точно уменьшит количество его нервных клеток, в этом у Джастина не было никаких сомнений.
План был готов. Костерман давно ушел к себе, а Джастин, мучаясь бессонницей, уговаривал себя успокоиться: «По крайней мере, этот обманный ход отвлечет внимание янки, давая сотням измученных людей шанс отступить к городу. Пускай мы отступим на этот раз. Вашингтон от нас никуда не денется, зато первый полк займет место шестого и седьмого отрядов, а те смогут отбить Луизиану. Джефф, ты только держись. Дай мне время, и я все сделаю».
Да, Джастин знал, что их выступление на севере спасет жизни соотечественников, а возможно и жизнь брата, но сколько ради этого придется потерять своих товарищей? Как бы там ни было, но из-за его промаха теперь одна жизнь будет крыть другую, и только он, вместе с майором, будет нести за это ответственность. За жизнь всегда полагалось платить только смертью, но отказываться от задуманного Джастин не мог и не желал: его брат нуждался в нем.
========== Глава 3 ==========
В дыму огонь блестел,
На пушки конница летала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
(М. Ю. Лермонтов)
Джастин уже пять минут возился с эполетами, которые, как всегда, отвалились и никак не хотели прикрепляться обратно к мундиру. Эполеты были уставными, но, тяжелые и громоздкие, они часто терялись, так и на этот раз Джастин чуть не лишился их, но как раз вовремя заметил неполадку. Зло матюкнувшись, офицер отбросил мундир подальше и опустился на стул, устало прикрыв глаза. Уже два дня они не могут пробить блокаду у железнодорожной станции — таким образом, кавалерии не удавалось вывести за линию фронта злосчастный полк. Джастин уже со злости начал кидаться на солдат и, не сдерживая себя в высказываниях, клял на чем свет стоит генерала Джексона, искренне недоумевая, как он со своими солдатами еще жив. За очередной подрыв дисциплины он получил выговор от Костермана, который за два дня сражений состарился лет на двадцать вперед и ходил как усохшее дерево, ссутулившись под невидимой тяжестью поражения.
Его лицо было багровым, сосуды в глазах полопались от постоянного напряжения этих дней, давление то и дело хватало майора в самые неподходящие моменты. На нервной почве Клиф допускал важные стратегические ошибки, уже трижды упуская шанс пробиться к железной дороге. Джастин злился на майора, который, растеряв весь свой пыл, ходил словно сумеречная тень, не зная, какие отдавать приказы измученным солдатам.
«Если бы командовал операцией я, то еще вчера бы мы оказались на холме Гвен, с которого видно весь Вашингтон», — отрешенно думал Джастин, силясь сосредоточиться на починке формы — чисто по привычке, выработанной на почве строгого исполнения устава, хотя казалось, что это пустая трата драгоценного времени. Все равно на тот свет в опрятно отутюженном и вычищенном мундире не попасть, учитывая сложившуюся ситуацию. «Там мы бы легко смогли уйти и уже были бы на полпути к штабу».
— Джастин, чего расселся?! — в палатку ворвался злой словно черт Клиф. — Я тебя уже двадцать минут ищу. У нас, мать твою, наступление! Янки в восьми километрах от равнины, а ты сидишь на жопе, идиот! — воскликнул Костерман, начисто забывая о субординации.
