сообщить о нарушении
Текущая страница: 88 (всего у книги 96 страниц)
36. Варфоломеевская ночь — (фр. massacre de la Saint-Barthélemy — резня св. Варфоломея) — массовая резня гугенотов — протестантов, сторонников преобразования католической церкви, во Франции, устроенная католиками в ночь на 24 августа 1572 года, в канун дня святого Варфоломея. Стало иносказательно означать всякое внезапное массовое уничтожение противников.
37. Зомби вуду — Само слово «зомби» — афро-карибского происхождения, означает оно «живой труп». Вудуисты называют «зомби» мертвецов, возвращённых к жизни волей колдуна, или «бокора».
38. Studium legum — (лaт.) изучение зaконов. Юриспруденция.
*
Слабенький огонек лампы не достигал темных углов комнаты и растекался в нескольких футах от Джастина желтоватыми струйками, словно луч звезды сквозь туман. Как ни бледен был огонек, он пронизывал мрак и придавал теням расплывчатые жуткие формы, неясные очертания, которых, дорисовывал страхи, с которыми пробудилось сонное сознание Джастина. Очнулся он — через тысячелетие, казалось ему, от острой боли в сдавленном горле, за которой последовало ощущение удушья и резкий кашель. Теплый ковер у камина, запах свежезаваренного чая, гардины, ниспадающие на пол широкими складками, неистовствующая за окнами тьма, опустившаяся на улицы Вашингтона, разрывающий тишину лай Роужа где-то неподалеку, полумесяц изнуренной луны, застывший высоко в облачном небе; все это смешалось для Джастина в потоке затуманенных видений, до него лишь дошло понимание того, что уже наступил глубокий вечер, в то время как он был без чувств, с самого раннего утра. Он лежал на кровати в собственной комнате, но не узнавал свое логово, оно было словно, лишь декорацией к омерзительной сцене, сожженной его поколебавшейся памятью.
Он едва не раскололся надвое от усталости и тупой ноющей боли в теле, с трудом поднявшись на ноги. В его голове пылали мысли, крутящиеся — как в лихорадочном танце, в самом средоточье конца. По пятам за ним следовало ощущение надвигающейся гибели — краха всех надежд, но ум его, несмотря на невыносимую боль в голове, был как никогда ясен, мысли кристально чисты. Ему так не терпелось выплеснуть их наружу, что, кажется, Джастин обгонял их во тьме, быстро выбегая в коридор, пытаясь совладать со своим опустошенным телом, в моменты, когда ноги подкашивались. Он двигался в темноте, вялый, обессиленный, переломившись в пояснице, согнутый усталостью и болью.
Его снедает несказанный страх, прошибает холодный нездоровый пот, по всему телу разливается парализующая истома, во рту поднимается невероятная сухость. Эти пылающие страшным жаром мысли, сводили его с ума, внушали дикий страх за Алекса, словно бы он читал книгу, ужасный некролог о прежней жизни, строки которой пишутся в предощущении вселенского конца. И разве имеет значение, наступит он сегодня или спустя три сотни лет, ведь Джастин боялся увидеть этот конец времен без Алекса. Он знал, что Александру грозит опасность со стороны Гейта и Джастин понимал, что он не может ждать исхода этой войны, сидя с больной головой, заточенный в четырех стенах этого серого дома. Его раздражали собственные повторы старых ошибок и топтание на месте, им управляло нетерпеливое стремление прибегнуть к любым, без изъятий, средствам и способам прийти на помощь Алексу и, наконец, дать отпор старому другу и злейшему врагу. В сердцевине его озарений лежит нечто еще более божественное, нежели его христианский бог, нечто еще более необъятное, чем любовь, что-то еще более всеобъемлющее, нежели ненависть.
Пальцы ощупывали затылок, чувствуя, как болезненно вздымается пульсацией место удара и кровь, жарким потоком, приливает к ране. Головная боль сводила его с ума, сбивала с пути, Джастин, то и дело, натыкался на разные вещи, не в состоянии выровнять шаг: кресла, стулья, столики с выгнутыми ножками и ручками, напольные вазы с цветами, как по мановению волшебной палочки, внезапно оказывались у него на пути. Он шел на ощупь, словно слепой, хотя по всему дому слуги зажгли лампы, но свет их мерк, на фоне темных пятен, застилающих глаза. Вытащив из тумбочки револьвер, который ему отдал Джим, Джастин, дрожащими руками сунул его за пояс. Он едва удерживал равновесие, ясно понимая, что очередной удар по многострадальному черепу, вскоре, проявит себя воплощением идеальной болезни, как естественное продолжение и логический результат его травм, которая, если не доконает его, то подорвет и без того шаткое здоровье. Он едва не рассмеялся, прикинув, сколько ударов по голове он получил на фронте, в плену, и после войны, но судорога челюсти отдалась в черепе вспышками режущего света. Калверли пошатнулся, тихо, но смачно выругался, осторожно прикоснувшись пальцами к векам, под которыми, словно были вставлены металлические спицы, точно иглы какой-то чудовищно неумелой акупунктуры.
Тяжёлыми, неуверенными шагами, приблизившись к входной двери, Джастин натянул пальто и скользнул в сыроватый, вечерний сумрак. Он стремительно направился на задний двор, к конюшне, пошатываясь и потирая потемневшие болезненные синяки от удавки на своей шее, хрипло кашляя и прилагая немало усилий, чтобы удержаться на ногах и не упасть.
— Гарри! — осипшим голосом, позвал он своего кучера, который, как обычно дремал, сидя на деревянной перекладине неподалеку от стойла. — Мы отправляемся в Старый город, пошевеливайся! Где моя карета? — Джастин пропустил мимо изумленный взгляд проснувшегося мальчишки, который неотрывно смотрел на его окровавленный воротник и запекшуюся в волосах кровь. Голос срывался на низкий вибрирующий звук, вырывающийся из сдавленного горла, как глухой, раскатистый грохот грома, затерявшийся среди гор. — Я же ясно выразился, будь готов в любой момент выехать в город!
Тонкие конечности Гарри выглядели, как кривые, скрепленным болтами прутья, когда он отчаянно взмахнул руками, приближаясь к Джастину и виновато потупив голову, сказав:
— Мистер Гейт приказал мне отдать ему ваш экипаж на сегодня. Прошу прощения, мистер Калверли…
— Что за чертовщина, теперь еще и эта напасть?! А где его карета? — Джастин злостно сверкнул глазами, понимая, что мальчик не виновен в желании Гейта всячески задержать его в доме, но контролировать и сдерживать свой гнев становилось с каждой секундой все тяжелее, представляя, что творится в Старом городе, боясь за жизнь Алекса, которого Крис загнал в ловушку.
— Я не знаю, сэр. — Растерянно ответил тот, завертев лохматой головой в разные стороны. — Экипаж мистера Гейта я не видел со вчерашнего вечера.
— Плевать! — Раздраженно гаркнул Джастин и, хлопнув Гарри по костлявой спине, недолго думая, скомандовал, плохо представляя, как он поедет верхом в таком состоянии: — Седлай мне лошадь! Живо!
Из раздувающихся конских ноздрей струями бил пар, ладони Джастина взмокли от волнения и напряжения. К тому времени, когда он добрался, наконец, до моста, голова его так болела, что, казалось, череп взорвется. Он остановил лошадь и изумленно оглядел новый, ужасающий столб огня на другом берегу Потомак, который разрывал яркими всполохами темное ночное небо. Где-то, по ту сторону смертоносной огненной стены, находился Алекс, и Джастину становилось все тяжелее дышать. Ему было душно от того воздуха, которым дышали изгнанники из Старого города и запертые на том берегу отчаявшиеся мятежники, косо смотрящие друг на друга и вечно друг друга в чем-то подозревающие, совсем так же, как подозревают друг друга люди на войне. Джастин быстро встряхнул головой, вспоминая, что именно так, в первый раз судьба свела их с Алексом — на поле боя, в огненной ловушке. Джастин не знал, чем себя еще явит его безрассудная душа, слепая любящая душа и в то же время всезрячая, с потемневшими зрачками, в себе укачавшими вселенскую усталость и страх, но прежде, чем он смог собраться с мыслями — тело его уже начало действовать. Когда человеку очень трудно и силы на исходе, он может вздохнуть полной грудью и даже, каким бы выносливым и сильным он не был — застонать от боли и обреченности. Когда на единственную святыню посягают, а близкие друзья становятся заклятыми врагами, в душе, наделенной зачатками силы и дара, вырастает такая железная воля, вспыхивает такой неугасимый костер, что самая малая искра становится мощью. Повинуясь порыву, такому же бессознательному, как — схватиться за любую опору, падая с высоты, Джастин спрыгнул с лошади и кинулся к мосту Куц.
— Мистер, прошу вас вернуться назад. Проход на ту сторону воспрещен до окончания боевых действий. — Сказал ему один из патрульных солдат, перекрывших мост.
За его спиной около десятка солдат, запрыгнув на лошадей, галопом устремились в район запасных позиций, другие подсчитывали потери и помогали нескольким, легко раненным бойцам. Слышался металлический лязг затворов. Глаза слепили всполохи пламени, уши оглохли от грохота, нервы натянулись как струны. Меньше, чем в трехстах футах от поста, на главной площади, огневая позиция покрылась дымом и пылью, раздались далекие отголоски приказов. Несколько поодаль, на обоих концах моста стояли часовые, вытянувшись, как на параде, держа ружья вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямым углом руке, — поза напряженная, требующая неестественного выпрямления спины. По-видимому, знать о том, что происходит по ту сторону моста, не входило в обязанности часовых; они только преграждали доступ к оккупированным улицам. На дороге, позади Джастина, появился новый пехотный взвод. Они, развернувшись вправо, в рассеянном строю, прошли на мост, во главе с офицером, больше похожим на помощника шерифа, чем на сержанта. Они шли, засучив рукава, как на работу, не ожидая встречного огня, хотя и направлялись к месту боя. С земли вырастали дымные заостренные столбы дыма, от огня, которым были заполонены улицы, воздух был начинен черной пылью, принося вонь мусорных куч и отголоски недалеких выстрелов.
— Прочь с дороги, рядовой! — Прошипел Джастин, чувствуя, что уже порядком взбешен.
— Не положено. — Коротко ответил северянин, демонстративно положив руку на кобуру.
— Да ты, видно, не в своем уме, солдат? — Повышая голос, поинтересовался Джастин, проследив за его жестом и упрямо сделав шаг по направлению к нему. — Отойди, немедленно. Тебе приказывает старший лейтенант кавалерии Джастин Калверли.
Не считая того, что в свои двадцать три года, Джастин был ветераном Гражданской войны и в его полномочия, не входило командование кавалерийскими частями федеральных армий и конной артиллерии — он имел частичное право, за счет своего военного прошлого и должности конгрессмена, только на организацию и управление сухопутными силами. Джастину разрешалось управлять некоторыми частями спешенной кавалерии, но лишь в том случае, если в стране объявлялось военное положение, и Джастин прекрасно знал об этом, но он легко мог воспользоваться преимуществами своего офицерского чина и в подобном случае, ведь ничего другого ему не оставалось.
— Сэр, лейтенант, у нас приказ не пропускать никого. — Встрял в разговор другой солдат, отдав офицеру честь и озвучив приказ главного командования:
— Никто не должен проходить по этому мосту.
— Никто — это ты, солдат. А я старший офицер и мой приказ ты будешь выполнять. В сторону! — Прорычал Калверли, ринувшись вперед, мимо, невольно расступившихся патрульных, ступая на мостовую и быстро, насколько позволяли силы, направляясь к Старому городу, слыша впереди выстрелы и крики, видя языки пламени и чистейшее уничтожение.
Логичнее — подождать и не высовываться в Старый город, не соваться в самое пекло. Разумнее — подождать и запастись верой в то, что Алекс жив и ему удастся выбраться. Впереди маячила маленькая индивидуальная камера пыток, в которой был заточен Алекс, а Джастина, между тем, пробирает озноб — пробирает от сознания, что срок пребывания Алекса на земле иссякает так быстро, с каждой секундой его собственного промедления и Калверли, превозмогая боль в теле, срывается на бег. В его голове царил хаос, постичь логику которого — задача непосильная.
Уже приблизившись к Коровьему Лугу, Джастин увидел отрытые ямы-окопы и другие укрытия, хотя грунт был очень мягкий и стенки окопов осыпались, солдат в синих мундирах это не особо отвлекало от перестрелки с местными жителями, сидящими за баррикадой на Красной улице, в ста футах от них. Солдаты были похожи на стаю хищников, которые терпеливо дожидались, пока их жертвы сами выберутся из норы.
В памяти Джастина были такие моменты на войне, которые заставляют действовать незамедлительно, несмотря на кажущуюся нелепость действий. В данном случае никакого времени для организации толкового боя не оставалось — бандиты были загнаны в ловушку, и отступать им было некуда, но каждый из них отказывался капитулировать. У Джастина явно проявился, до этого момента практически безучастный, военный инстинкт. Зная по себе, что солдат, не единожды побывавший в бою, может точно рассчитать момент выстрела, определить «твоя или не твоя» это пуля и оценить до метра, место удара снаряда, Джастин понимал, что у него есть большое преимущество и шанс проскользнуть мимо перестрелки. Воспоминания о войне вспыхивали в его памяти; в его жизни эти минуты запомнились презрением к себе и страхом, он ежедневно старался заставить себя не вспоминать о них, но именно поэтому, они и не покидали его голову. Ему почти беспрепятственно удалось прошмыгнуть вглубь старых районов, следуя по извилистым и узким улочкам, избежав участи быть ошибочно принятым за бандита или солдата, попав под перекрестный огонь. Сквозь поднявшуюся пыль, он видел тела убитых, раненные пытались отползти с огневой позиции за баррикады. Джастин, пригибаясь, и глядя на клубящийся дым, который захлестнул его, точно призрачный поток, прикрывая голову руками, спешно уносился вглубь старых переулков, желая вовремя добраться до перекрестка улиц Рочестр-кэмптон и дома номер шесть.
— Алекс! — забыв напрочь о том, что здесь это имя никому неизвестно, кричал Джастин, ворвавшись в распахнутые настежь двери шестого дома. — Алекс, где ты?!
Голос Джастина пронизывали истеричные нотки дикого страха, он едва держался на ногах, с трудом справляясь с болью в разбитой голове.
Не теряя надежды, он оглядывался, медленно ворочая слезящимися глазами, но с самой первой секунды он был внутренне отравлен давно знакомым запахом горелой плоти, убежденный во враждебности сожженных занавесок и наглом равнодушии настенных часов, которые стрекотали во весь голос, словно заглушая его крики. Старое и безжалостно разбитое зеркало на четырехугольных ножках, накренилось, наискось перегораживая один из углов комнаты, осколки хрустели под его ногами, словно рыдая и бранясь на злобный день. Большинство столов и стульев были опрокинуты, покосившиеся полки одиноко поскрипывали, стекло битых бутылок тускло поблескивало на полу, там же валялись разбитые баночки чернил, черное содержимое которых, растеклось по комнате маленькими лужицами.
«Его нет здесь».
Сознание Джастина помутилось от боли и страха, он пошатнулся, резко вытянув руку вперед и ухватившись за спинку стула, услышав, как нещадно завизжали под ногами старые половицы, когда он качнулся вбок, едва удержавшись на ногах. У него невыносимо болело сердце, суставы скрутило леденящими цепями, в глазах зарябила огненная гладь подступившей боли, виски сдавило тугим раскаленным обручем.
Джастин тяжело вздохнул и отошел от своей опоры, с болезненно напряженным слухом, задыхаясь от тяжелого запаха, с дико бьющимся сердцем, пока, наконец, боль не утихла и заметно не уменьшилась, кажущаяся немыслимой, высота потолка, кружащая вокруг него стены. Он понял, что бессмысленно идти наверх и поиски нужно продолжать снаружи, поэтому, медленно передвигая ногами, Джастин двинулся к выходу.
Уже на перекрестке шести улиц, Джастин остановился, не представляя, куда идти дальше. Он, в полной растерянности оглянулся: вокруг, хмурились темные, мертвые окна и закрытые наглухо двери, кое-где окна были забиты досками, кое-где выбиты.
На него начала обрушиваться тяжелая угнетенность, ее глубина измерялась болью во всем теле, страхом за жизнь Алекса, предчувствием того, что время его опадает, как лепестки с увядающего цветка, безмерность его любви заключила себя в оковы ужасного мрака, накрывающего разум острыми когтями ужаса. Джастин обессилено опустился на колени, уперев руку в сухую землю, словно бы нить, напряженно натянутая между ним и Алексом, резко оборвалась или была злостно отсечена кем-то. Он тихо всхлипнул, чувствуя, как теряет последние капли самообладания, наравне с тем, как пропадает та незримая, но прочная связь с Алексом. Он снова терял его.
— Надо же! Ты опять здесь. — Глухой, насмешливый голос раздался за его спиной, и Джастин резко поднялся на ноги, развернулся, быстро направившись к знакомым бандитам.
