сообщить о нарушении
Текущая страница: 56 (всего у книги 96 страниц)
Вечерняя звезда тускло горела на западе, у самого края неба, и созвездия уже начали свой круговой путь по небосводу, однако, в эту ночь, земное притяжение, впервые заставило маленького мечтателя опустить глаза и вглядеться в сущность реального мира, такого же недостижимого, как и его возлюбленные, мерцающие огни над головой. Джастин, никогда не видел, чтобы девушки так двигались, еще ни разу ему не довелось увидеть, насколько прекрасны люди, танцующие на влажной земле, чьи ноги утопают в мягкой почве, а умиротворение и торжественность, и нездешнее, непостижимое спокойствие обволакивает как прибой. Джастин чувствует, что его кости теряют форму, как песок под накатившими на берег волнами.
Это была удивительная, новая череда ощущений - когда удобные мягкие кресла, заполненные изысканной публикой, сменялись дикостью и грубостью чернокожих рабов, которые плюются шелухой от семечек, пахнут потом и чесноком. Они, танцуют ночи напролёт, но утром с, неизвестно откуда прибывшими силами, вновь работают в поле. В этом привычном, феодальном мире, Джастин ощущал радость и полноту жизни. В свои девять лет, он уже считался полноправным членом общества, и вёл себя, как подобает, однако то, что предстало перед ним этим вечером, навсегда вклинилось в память, словно чёрные руки с длинными ногтями, царапнули унылый мир изнутри, оставив надпись на долгие годы.
Шаман начал петь, и голос у него был чистый и сильный, а напев звучал дико и печально. Девушки продолжали двигаться, и одна из них привлекала внимание Джастина больше других, однако он бы не смог сказать почему, его мальчишеское нутро потянулось, именно к ней. Она была красива, той жаркой, первобытной красотой, которую придавала ей жизнь на свежем воздухе и энергия, смягчённая выражением нежного сочувствия в её чёрных глазах, а улыбка на чувственных губах была полна неизъяснимой прелести. Если бы её руки и ноги так не переплетались, если бы она не была - скользкой от пота, свившейся в клубок змеёй, задыхающейся под маской, то Джастин, непременно дотронулся бы до неё. Девушка сверкает глазами, которые загорелись, как уголья; голова её запрокинута в порыве самозабвения, и какое-то непостижимое чувство причастности, охватывает Джастина, когда он следит за этим безумным танцем.
Все обрывается, в одно мгновение и Джастин понимает, что тонкий аромат сохнущего табака – его упрямое видение, неожиданное, ненастоящее.
Он мечтательно прикрыл глаза и остановился, ещё раз представив, ту девушку. Как хорошо она знала, когда табак следует вывешивать на солнце, а когда прятать в тень. Она надламывала один лист и тщательно, разглядывала его: лист уже принял кофейно-жёлтый цвет, но из его средней жилки вытекал сок, а потому негритянка отложила его - табаку нужно было ещё немного подсохнуть. Она была рабыней, но она навсегда осталась в памяти Джастина, как, тайное знание, образ чего-то запретного, исчезнувший под утро в дымке потухшего костра, когда Джеральд сказал сыну отправляться домой.
Теперь, только пугала, с растрёпанными соломенными туловищами, в широкополых шляпах одиноко торчали на кольях, и уныло шевелили на ветру своими лохмотьями и ничего магического не осталось в этом месте. От увядающих сорняков веяло покоем, а тишина и неяркое солнце насыщали этот покой сладостной печалью и ностальгией.
Джастин, устало вздохнул, думая, где тот тёплый летний день, когда он впервые увидел землю, устланную зелёным ковром, и мужчин, и женщин, движущихся как пантеры? Где нежная журчащая музыка, поднимающаяся по сочным корням земли, что вырывалась из-под пальцев чернокожих и уходила вниз. Куда идти, если всюду ямы-ловушки и скалящиеся скелеты - мир, вывернутый наизнанку.
*
август 1863
Джастин решил пока заняться только западным участком плантации, где прежде располагалась часть огородов, используемых для нужд плантации. В старой кладовой нашлись кое-какие семена, поэтому, он начал с пахоты, пропалывая и разравнивая вилами землю, разбрасывая навозные кучи, перегной из канав, золу и мелкий уголь, и цветение быстро возрождалось, в брожении навозной жижи. Жизнь готова была, снова, возникнуть на этой земле, после длительных июньских дождей. Удобрения заполняют борозды, воды заливают поля, под жарким солнцем, под мощным дыханием ветра, запах сырой пропитанной земли становится резче. Почва, медленно впитывает эти подношения и из этой перенасыщенной, жирной земли поднимаются обильные урожаи моркови, сахарной свеклы и репы; помимо овощей, росли пшеница и овёс, правда, те, были ещё невысоки.
Огород давал возможность прокормить всю семью, и жизнь их, приняла деятельный и однообразный характер, свойственный деревенским обывателям, самостоятельно поддерживающим свои силы и существование.
Как болезненно ему было осознавать, оглядывая бескрайние, засоренные поля, что эта земля когда-то была совершенно иной. Табак выращивался на их плантации вместе с кукурузой, что позволяло поддерживать идеальный баланс почвы - богатой и плодородной.
Тёмный бёрли - этот сорт табака, едва ощутимо пахнет шоколадом, карамелью, реже орехами, - больше не раскидывал по земле свои широкие тёмные листья, тот Берли, который, южане привыкли видеть в их любимых табачных смесях, был уничтожен. Амбар, где после сборки, развешивались листья, для просушки, был сожжён. Когда-то, листья табака коптились дымом над открытым огнём, в результате чего, табак пропитывается ароматом горящего дерева и приобретает глубокий чёрный цвет. Аромат тёмного листа, после такой обработки, приобретал новые свойства, становится глубоким или же наоборот, мог стать ярким, пряным и приобрести легкую сладость, фантом которой зависал над плантацией, и Джастину казалось, что он вполне реально чует этот запах, знакомый с детства.
Но теперь, все семена кукурузы были сожжены, вместе с амбарами, а рассада, прогнила в задушенном сорняками поле. А ведь когда-то, суглинистая, богатая органическими веществами, почва, насыщенная влагой, радостно зеленелась, бережно высаженными, молодыми побегами табака, под ласковым солнцем Техаса.
Когда в мае, Джастин приступал к работе, ему казалось, что совершить нечто подобное невозможно. По полю сновали койоты, заброшенная земля, была груба и камениста, у них не было лошади, а лишь старый тощий мул, который, все же смог послужить своим владельцам и вспахать участок, выделенный под огород. Изнурённое животное, передвигалось, уже с таким трудом, что Джастин, просто вынужден был, дать ему время, чтобы восстановить силы. Примерно месяц, Меган, приходилось, пешим шагом, ежедневно преодолевать несколько километров, чтобы добраться до работы. Надежды Джастина, оказались оправданы и ранний посев, дал неплохой результат, который позволил им съездить на ежегодную ярмарку и выменять часть урожая, на несколько кур-несушек и козу. Малышке Хлое, было необходимо молоко, а превратившиеся в бесполезные бумажки, деньги конфедерации, давно были не в ходу, в том мире, где начали править северные правила и законы.
Проверяя, расставленные в лесу силки, на птицу и зайцев, которые, с удивительной скоростью, размножались на брошенной людьми земле, Джастин, не уставал поражаться тому, сколь жизнерадостны были члены его семейного клана, несмотря на несчастья, которые всегда их поджидали, несмотря на выпавшие на их долю испытания.
Джастин бродил по плантации каждый день, и ему часто казалось, что в какую бы сторону он ни пошел – везде прямая, сумасшедшая линия, ведущая в бесконечность, длинная, как бездорожье, которое скрывает за собой невиданные дали – лейтенант не представлял, что ему делать дальше.
Женевьев повсюду была с Джастином: в полевых работах, начиная от вспашки и посева и кончая уборкой урожая, когда к концу дня они оба не чувствовали конечностей и спины, однако это нисколько не сближало этих двоих, хотя англичанка медленно, но верно, становилась неотъемлемой частью его жизни. Джастину, было не слишком трудно постичь что угодно, если только оно заключало в себе толику скорби и страданий, потому что он привык чувствовать в себе это, безумное напряжение, ожидания чего-то, что должно произойти. Какая, удивительная метаморфоза: первый, ленивый сукин сын штата, с бойким языком и испорченной душой малолетнего алкоголика, теперь, плывёт в толпе - слитый с нею, сшитый и не раз перешитый, потерянный, как и все, затронутые войной.
Трагедия была в том, что никто не видел выражения безнадёжного отчаяния на его лице, даже Женевьев, которая все время, таскалась за Джастином, как преданная рыжая псина Роуж, и даже Меган редко замечала тень, мелькнувшую в глазах брата. Джастин не хотел, чтобы Меган снова выводила его на чистосердечный разговор, отчего при сестре, чаще всего он надевал маску усталого, но довольного жизнью человека. Но под этой, напускной личиной, атомы злости и раздражения мечутся, обезумев от духоты, как будто под стеклом продолжается лесной пожар, но ничего не сгорает.
Женевьев часто спрашивает, почему Джастин выбрал именно западный участок, тот, что ближе к лесу и к покинутым негритянским домикам. Джастин даже не представляет, как ей объяснить, что когда-то давно, именно в том лесу, произошло его перерождение, именно там, маленького мальчика отпустила холодная скользкая рептилия цивилизованности, разжав острые зубы современного бреда, которому подвержены все белые люди. Этот пафос, с которым скучные европейцы танцуют на пылающих углях, пока их лица не исказятся и они не начнут обугливаться. И все же вместо того чтобы сойти с горячих углей, они берут в руки спортивную колонку, потом обсуждают политику, потом театральные новости, потом книжное обозрение, потом заголовки статей, и медленно плавятся в своем аду. Как Джастин мог объяснить Женевьев Донохью свои сокровенные мысли и открыть милые сердцу воспоминания, если эта девушка, с таким упоением хватающая каждое его слово, была самой отъявленной любительницей плясать на углях своего сгоревшего мира привычной суетливой жизни? Когда он говорил, она слушала и не возражала, когда он действовал, она безоговорочно одобряла, но Джастин не искал в ней помощника или утешительницу, потому что мысли его, свитые вместе - ледяной остров, среди пустынного моря, это были только его мысли, без связи и без смысла, которые, никто не смог бы понять. Он все меньше говорил и все чаще уединялся.
Джастин шел по полю и насвистывал мелодию какой-то военной песни, когда услышал голос Женевьев за спиной:
- Будет дождь, посмотри, с запада идет скверная туча, может, ты останешься дома сегодня?
Где-то неподалеку послышался лай Роужа, который вновь погнал снующих в окрестностях койотов с поля, и Джастин остановился, прислушавшись.
Вот уже несколько недель, с тех пор как на землю опустилась летняя жара, он предпочитал ночевать, в заброшенном рабском селении, в одной из хижин, где он чувствовал себя намного уютнее, чем в доме, однако родным он неизменно повторял:
- Женевьев, мне нужно присматривать за огородом или ты хочешь, чтобы мы остались без урожая?
И как бы вернувшись к своей прежней мысли, он добавил:
- Это важно, на днях я видел свежие человеческие следы, и если меня не будет здесь, нас просто обворуют, но я все-таки зайду вечером, если вы так хотите. Ненадолго.
Джастин, действительно все реже появлялся в доме, упиваясь своим одиночеством и главным стимулом, безусловно, явилась утрата веры, когда погрузившись на всю ночь в пленительную магию воспоминаний, в трепет и боль, он возвращался на Север, к зелени холодных глубоких изумрудов, которые, казалось, погрузили в спячку все остальные чувства; все его силы ушли на наблюдение, чтобы зафиксировать родной, любимый образ в своей голове. Он, желал бы одиночества на тысячу лет, чтобы, как в зеркале, отразить то, что увидел и услышал, и чтобы погрузиться в мечту, абсолютно далёкую от человеческого бытия - которым пресытился. Джастину надоело слышать тихий плач матери, окрашенный мрачной ностальгией по годам прошедшей земной радости. Он, не мог больше наблюдать, как его отец приходит домой каждый вечер в одном и том же состоянии. Джеральд, подвержен какой-то, алкогольной страсти, но, плюёт на то, что с ним происходит, хотя Джастин иногда видел, что в нем оставалась капля печали или сожаления о том, что младший сын не мог поменяться местами с его любимым Джеффом - бедной умершей душой, поскольку смерть, как таковая, находилась вне пределов его понимания.
Весь почерневший, Джеральд ворочался на постели по вечерам, плотно закрыв глаза, и скрипел зубами, иногда говоря жене, сипящим низким голосом:
- Если, этот ребёнок утром заорёт, я её убью.
Джастин, ненавидел эти пьяные угрозы и, слыша, как бессвязно лепеча, двухлетняя Хлоя выговаривает какие-то свои, детские словечки, издавая приятные на слух, но ничего не значащие звуки, Джастином овладевал панический страх, что отец, в один миг, воплотит свои слова в реальность.
Он смотрел на это вытянутое лицо с высокомерным носом, его нервозную походку, горлышко разбитой в какой-то драке бутылки, оставило глубокий след на левой щеке Джеральда. Сквозь густые заросли, неопрятной бороды, на его лице сверкали крупные жёлтые зубы, которые хотелось выбить, но в последнее время Джастин, был вынужден всегда быть благоразумным, ради женщин своей семьи. Видя, сколь сильно его отец отравляет жизнь родных, Джастин постепенно приучал себя к мысли, что он находится в состоянии ожидания и, какое-нибудь, непредвиденное событие выведет его из затруднения и все образуется, но самым непредсказуемым образом. Но воспламенённый, самой жгучей озлобленностью, Джеральд был обращён только в себя и ни один физический жест не был способен пробудить его помутневшее сознание от пьяной летаргии. Его раздражённое неприятие жизни, доросло до такой степени, что у плантатора появилась привычка выпивать намного больше, чем это было бы нужно, даже самому невменяемому алкоголику: несчастный бездельник, пустивший отведённый ему срок по ветру, вместилище разложившихся иллюзий, готовый плутать в пучине непроглядной тьмы пока его силы не исчерпаются. Он был невыносим, особенно по утрам и вечерам, между очередными погружениями в пучину беспамятства. Утром он разгуливал по дому в своей ночной сорочке, словно дряхлый гном, и разгонял Меган и Женевьев метлой, пока девушки не уходили во двор, забрав с собой ребёнка.
После второй, от силы третьей, рюмки Джеральд, пускался в воспоминания, всегда посвящённые дорогому, его сердцу Джеффу и былой, роскошной, до того как они обанкротились и началась война, жизни.
Разве мог Джастин, позволить себе, молча выслушивать эту ахинею, сотканную из нитей его опьянённого, мутного и воспалившегося сознания?
Он перебрался в заброшенное поселение их бывших рабов - разнёсшихся по штату, как птицы по небу, подгоняемые грозой и политическими катаклизмами, будто бы боялись, что южная земля, на которой укоренилась их жизнь и исчезла их воля, вскоре откроет свою пасть и одним зевком проглотит их всех, до последнего. Север, прельщал негров обещанной свободой, но теперь они были вынуждены работать на своих освободителей. Вашингтон, потирая живот, разминает пальцы - столица противника голодно облизывает губы, смачивая горло кровью конфедератов перед предстоящей трапезой. Джастин, чувствует это в воздухе. Он видит приближающийся конец своей страны, в блеске молний, которые бороздами расплавленного серебра падают на жёлтые поля, но вокруг него, была глухая пустота: гром не гремел, но большие синие молнии сверкали беспрестанно. Ему не нужно было быть провидцем или заглядывать в газету с новостями, чтобы понять - близится час, когда решится судьба Конфедерации. Джастин не знает к чему готовиться, а потому просто ждёт, когда разразится настоящая буря.
