сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 96 страниц)
Он желал снова увидеть нежное лицо матери, глубокие морщины вечно сердитого отца, болезненную сестрицу, чьей веры хватит на них на всех в эти тяжёлые времена, старшего брата, который часто давал ему взбучку, но всегда был справедлив. Джастин вспоминал мягкую постель в своей просторной светлой комнате, полный стол любимой еды, многочисленных друзей, с которыми проводил время за покером и охотой. Даже двух его постоянных подружек для утех: миловидную Саманту – с огненными кудрями и шальными глазами цвета янтаря, чудесный цвет которых она прятала, грубо подводя глаза сурьмой. Громкий голос светловолосой Люсинды, её сумасбродные песни, которыми она развлекала мужчин за карточным столом, заодно подглядывая в карты соперников и передавая их своему клиенту. Прекрасное довоенное время, так неожиданно сменившееся болью и страхом, кровью и смертью. Джастин тогда искренне считал что покер — одно из самых полезных изобретений южан. Хорошая смекалка в карточных играх и способность легко выпивать стакан янтарной жидкости за стаканом, причем, оставаясь трезвым как стекло, помогали ему когда-то в былые, спокойные дни когда, веселясь, он просаживал деньги, порою целое состояние, чтобы просто пощекотать себе нервы неким подобием опасности и риска - лишиться всего. Тогда, деньги были всем, но сейчас, оказавшись на войне, потеряв все, что было когда-то поистине дорого, лишившись родных людей, почувствовав, что значит предательство друга, Джастин начал понимать, насколько глупыми были его мальчишеские мечты о славе героя, вернувшегося с войны победителем. Всему этому уже не суждено сбыться. Брат был прав, когда сказал ему, что Юг проиграет в любом случае, при любом раскладе. Он либо сломается и умрёт в плену, либо осуществит свой план и спасёт брата. Плевать он хотел на Конфедерацию и всех их великих политиков, которые допустили подобное. Он убьёт Александра Эллингтона, уничтожит войско его отца, но разве эта кровавая победа возвратит ему Кристофера, пропавшего без вести, наставника Клифа, который вечно швырялся дружескими советами, Норманна - новоиспечённого друга и предателя в одном лице, Стива, чья судьба ему так и не известна? Может быть с его последним и единственным другом тоже что-то случилось? Может быть, он уже мёртв, а Джастин даже не подозревает об этом.
Но больше всего на свете, он мечтал почувствовать тёплую кровь на своих руках, кровь - смоющую его грязь и позор; тепло этой красной жидкости могло растопить тот лед, который поселился в его сердце и каждый день холодил его внутренности, заставляя трястись и давить в себе слёзы. Кровь ли течёт в жилах Александра Эллингтона? Джастин в этом очень сомневался: неужто демоны имеют, такую же красную кровь, как и люди? Он собирался проверить это в ближайшее время.
"Я буду освобожден и сохраню свое тело. Моя душа больше не будет лежать у ног этого человека", – он сжал руки в кулаки, полный решимости и сил довести дело до конца, и вернуться домой.
*
Дни шли за днями, бесцветные и неотличимые друг от друга, но в их маленькой преисподней ничегошеньки не менялось.
Южане практически не общались друг с другом. Словно бы зима полностью залепила их рты снежным комом. Дерек сказал Джастину, что на дворе уже 5 декабря. Маррей все чаще приходил на каменоломню: его смены выпадали на субботу, понедельник и четверг, - в каждый из этих дней он приносил Джастину еду. Если бы это увидели остальные конфедераты - он бы не проснулся наутро, но, к великому счастью, Маррей всегда находил подходящие моменты, дабы улучить минутку-другую с ним наедине.
Все пленники были разными, но все они соглашались с тем, что в течение первых двух недель, может быть, месяца, работа очень тяготила их, а наказания были невыносимыми. Но потом изнуренное тело привыкало к нагрузкам, любое рвение, побуждающее злость и гнев, было прирезано, и таскать камни становилось не труднее, чем перебирать крупу. Джастин, тоже почувствовал те разительные изменения, произошедшие с ним, с течением некоторого времени; понемногу он обнаружил, что уже не так живо осознаёт тяжесть своей работы и думает о другом.
"Александр Росс Эллингтон", - он занимал всё его сознание, начиная от раннего утра и заканчивая сном, чертов ублюдок, умудрялся намертво вклиниваться в его голову. Рутина почти заглушила страдание, но отголоски воспоминаний были связаны отнюдь не с болью и страхом, - его постоянными и неразлучными спутниками. Он каждый день переносился мысленно в ту злополучную комнату, размышляя над словами Алекса и не понимая их сути. Почему он сменил гнев на милость и насилие на ласки? Почему так просто отпустил его? Вспоминая ураган страстей, бушующий в его сердце в тот день, когда он добровольно лег под Эллингтона. Джастин, до сих пор, не мог избавиться от тех чувств, которые никогда не должны были вспыхнуть и тем более укорениться внутри него, с ужасом понимал, что он привержен блуду мужеложства, он осознавал свой грех так явно, как никогда прежде.
Чтобы не впасть в отчаянье, не поддаться слабости, Джастин начинал молиться, хотя потребности в религии он не испытывал никогда. Не для него были все эти истины, ниспосылаемые свыше в наказание за грехи и вечное блаженство в награду безгрешным. В церкви Джастин бывал несколько раз в год, в силу необходимости, когда приходилось сопровождать набожных родителей на церемонии. Во время церковных ритуалов он всегда чувствовал щемящее чувство скуки и тяжело вздыхал, давя в себе дремоту. Ему никогда не было понятно, как можно молиться - изливать душу размалеванным холстам с ликами святых, да ледяным мраморным статуям небесного заступника. Только оказавшись в том состоянии, в каком он пребывал сейчас, Джастин понял, что не в рисунках святых скрыта истина, которую он пытался увидеть на протяжении стольких лет, а в красках - вся сила и душа. Стоило испытать ад на себе, создать его в своей голове, также как Бог создавал его когда-то, чтобы покарать мятежных ангелов и людей. Так и Джастину стало ясно, что только настоящая преисподняя заставила его почувствовать всю остроту ощущений, таких диких, нелепых и чудовищных. Он рожден для борьбы и ощущает вкус жизни на этой невидимой войне, прилагая все усилия, чтобы не спятить и выжить, но лишь при условии, что у него есть противник. Победа часто доставалась тем, кто был выносливее своего врага; Джастин не верил, что Эллингтон так легко готов отступиться от их игры.
С такими мыслями он брел по лагерю, направляясь к бараку после рабочего дня. Хотя солнце по-прежнему светило ярко, в воздухе ощутимо витал холодный дух зимы, лютой северной химеры, приближающей конец всего. Ветер завывал по ночам, настолько громко и устрашающе, что Джастина, иногда, посещали мысли о голодных волках, обитающих в обширных лесах вокруг Вашингтона. Ветер как будто натирал кожу пленников наждаком, а жёлтый диск, зависший в небе, сделался холодным и безжизненным. Пора увядания жизни уже осталась позади, но самое страшное ожидало их в недалёком будущем, с приходом зимы.
Начало декабря месяца было более или менее терпимым, но ближе к рождеству погода резко переменилась – зима полностью вошла в свои права; наступил предел существования.
Янки казалось, совсем позабыли о пленниках, у которых почти иссяк запас продовольствия, а продукты не добудешь из-под земли как воду. К концу месяца голод и болезни унесли несколько сотен жизней, и лагерь опустел. Те, кто остались, дышали на ладан. Не люди, а тени глядящие друг на друга чёрными ямами влажных провалов глазниц. Неверный шаг, движения замедлены, словно заледенели суставы и мышцы, замёрзли кости вместе с окружающим миром, чувства притуплены. Люди теряли остатки затухающей жизни, и теперь ничто не могло согреть их.
На каменоломнях по ночам стало невыносимо холодно, и Джастин понял, что ещё немного, и он сам закоченеет и превратится в кусок льдинки. Майкл стал слишком беспокойным и Джастин часто видел, как товарищ замирает, словно громом поражённый и его глаза становятся мрачными и пустыми: волосы падают по плечам скатанными колтунами, губы едва шевелятся, когда он отвечает на его вопросы о своем здоровье.
- Со мной все хорошо, – утверждает Майкл. - Мы хотя бы в условиях живём нормальных… относительно. Не то, что те, на улице, – он, поежившись, хмуро оглядел бревенчатый потолок барака. - Они все скоро передохнут к чертовой матери.
Деревянные полы в бараках были сняты, чтобы не было возможности под их прикрытием рыть тоннели для побега. От земли тянуло невыносимым холодом, а кашель Джастина усиливался. Он надеялся что, переселившись в барак, станет легче переносить ноющую боль в груди и саднящий кашель, но болезнь просыпалась в нем: осторожно, медленно, словно примериваясь. Джастин был абсолютно уверен, что болезнь нешуточная. Медикаменты в лагерь, конечно же, не поставлялись, а это означало, что он сильно влип, потому что, даже украсть лекарства было неоткуда.
- Как сказать, – прохрипел он, кутаясь в мешок, который служил ему одновременно подстилкой и одеялом, потому что нормальные одеяла изымались на время зимних холодов, чтобы более слабые и раненые погибали от холода. - Здесь, так же как и на улице. Разница не столь велика. Разве что несет не так сильно.
Временами бревенчатые подпорки скрипели, и у Калверли перехватывало дыхание. Каждый раз ему казалось, что ветхая постройка рухнет, похоронив под завалом гнилой древесины своих заключенных.
Джастин облокотился о стену и принялся ждать Маррея – сегодня была суббота, и дневальный должен был делать последний обход перед отбоем; в такие моменты он передавал Джастину посылку с хлебом и орехами. Калверли хотел есть: его желудок нещадно скулил, но по сравнению с болью в легких – голод казался чем-то далеким и маловажным. Через четверть часа его начало клонить в сон; это было крайне странным явлением, потому что по ночам его сердце дрожало в груди так осязаемо, что он не мог уснуть.
Что-то странное крутилось в голове: будто он спускается сквозь низкую облачную пелену, какая бывает перед приближающейся грозой, где-то высоко в горах, где стираются границы между землей и небом. Что-то яркое вспыхивает под плотно сжатыми веками, - кажется неестественно яркий всполох после столь темной ночи. Калверли порывается что-то сказать Майклу, но захлебывается своими словами; он выгибается дугой, когда тело выталкивает воздух из глотки вперемешку с гнусной жижей, поднимающейся из легких.
- Эй, лейтенант, ты чего? – голос Майкла дрогнул, будто кто-то пихнул того в грудь. Он едва ли мог заметить, что Джастин мучается от недомогания уже две недели, ведь человек, ослепленный своей собственной душевной болью, борющийся с гордостью и самоуничижением, голодом и болезнью - не мог воспринимать приближение чужой смерти, какой бы скорой она не была.
Джастин перекатывается на бок, кашляет, цепляется за обрывки какой-то относительно связной мысли, но она ускользает прежде, чем он вообще осознает, что она принадлежала ему.
- Маррей. – Джастин прикусил язык, чуть сильнее - и остался бы без него. Сияющая спираль боли, которая все раскручивалась и раскручивалась, пока не стала одной прямой нитью, пронизывающей каждую клетку тела от груди до ног, была невыносимой.
Розенбаум схватил Джастина за рубашку обеими руками и закричал нечто бессвязное. Какой-то человек из породы немолодых, хамоватых уголовников, тихо встал у него за спиной, видимо, решив выяснить, чьи вопли не дают уснуть всему блоку. Стоило Джастину открыть глаза, как резкая, пронзительная боль в голове заставила его издать страшный звук на грани всхлипа и крика; в этот момент вокруг них с Майклом собралось человек десять и все они показались Калверли в этот момент слившимся, мутным пятном. Каждый считал своим долгом выразить недовольство, дать о себе знать: кашлянуть, свистнуть или сказать что-нибудь вроде: «Лучше вставить ему кляп». «Дальше будет еще хуже». «Убей его и все».
- Пошли отсюда, нетопыри. – Огрызнулся Майкл, не поворачивая головы к конфедератам.
Джастин чувствует, как каждый вдох наполняет легкие зловонным запахом – сладко-тухлым; в голове словно рвутся сосуды, и он не может видеть, как кривятся гнилые рожи его земляков в ту минуту, когда он отхаркивает очередной вязкий ком.
- Позови… дневального. Дерека Маррея. - Накопившаяся усталость и нестерпимая боль, убили остатки логики и страха в его голове - единственным выходом казалось позвать Дерека, который должен сегодня дежурить.
"Он должен мне помочь".
Борясь с подступающей время от времени волной дурноты, он изо всех сил держался, чтобы оставаться в сознании, потому что Майкл кинулся прочь из барака на розыски Маррея, а оставшиеся конфедераты со злобой смотрели на Джастина и наверняка каждый прикидывал, как быстрее избавиться от этой проблемы. Здесь умирали каждый день, каждую ночь и люди окружающие его были столь же близки к смерти, как и он сейчас – они стали самой Смертью в ее традиционном мрачном образе с косой, пожинающей человеческие жизни; апокалиптическим всадником на бледном коне. Они топтались рядом с Джастином, и вот чьи-то мозолистые руки сомкнулись у него на шее, большие пальцы со всей силой вжались в гортань, седоволосый южанин осклабился, скаля кривые зубы и покачиваясь из стороны в сторону, он стремительно перемещал вес тела на руки.
Калверли казалось, что он в одно и то же время наблюдает и принимает участие во всех человеческих смертях одновременно. Джастин захрипел и дернулся, но его быстро скрутили ещё несколько человек, хотя это было почти необязательно, если учитывать его состояние. Нет никакого шанса, что он справился бы с ними с пятерыми; даже если бы был силен и здоров, даже если бы он дрался ногами и кулаками, он бы никогда не отбился от этих боровов без оружия – они были ему не по зубам. Джастин не мог больше дышать и, в тот момент когда вся вселенная уже кажется абсурдной и бессмысленной, а любая человеческая деятельность - тривиальной, его слух улавливает лязг дверных петель, и надзиратель орет настолько громко, что этот звук бьет взрывной волной, прорывает дамбу бессмысленного гнева, и конфедераты резко отбегают от безвольного тела.
- Что тут у вас? – таким разъяренным, как сейчас, Маррея никто не видел, так что осмелился ответить только один, все тот же седоволосый, чьи руки только что чуть не лишили жизни Джастина.
- Да, вот, командир, - блеснули желтые глаза седого, он скривил губы над крепкими старыми желтыми зубами, и сказал: - Пытаемся оказать товарищу всяческую помощь, а то больно пацан плох…
"Когда я воткну пальцы в твои глазные отверстия и вырву тебе глаза, тогда на помощь тебе уже не придет никто", – думал Джастин, отплевываясь мутной жижей.
- Зная твою сучью натуру, я бы тебе и щенка не доверил, - рявкнул Дерек и поднял плеть для удара. С недавних пор он взял моду таскать с собой эту мерзкую вещичку. - Разошлись все, живо!
Никто не издавал ни звука - особенно Джастин, силы которого уходили на поддержание дыхания, - пока, наконец, Дерек не нарушил напряженную тишину, и теперь в его голосе слышалось изрядное напряжение:
- Ладно, отбой, мерзавцы. Этого я забираю.
Джастин запомнил, как его выволокли на улицу. Майкл помогал дневальному тащить Джастина куда-то за территорию лагеря, дальнейшие события показались сущей неразберихой, калейдоскопом, - Джастин не смог бы осмысленно выразить это словами.
- Иди, серый (6), отсюда. Тебе не положено шастать по территории в нерабочее время, - буркнул Маррей Майклу и тот, с неописуемым волнением, посмотрел на Джастина, повисшего на плече Маррея, после чего нетвердым шагом побрел к бараку. – Джастин? - проговорил он по-матерински участливо: - Лейтенант Калверли, держись, я уже уведомил о твоем состоянии коменданта. Он вызвал доктора.
Для Джастина это были только слова, ибо для него в то время, мир состоял из разрозненных явлений, либо, это был поток странных картин, проходивших у него перед глазами, и ни одна из них не была связана с другими. И только одна мысль вклинилась в сознание, потому что целиком состояла из одного куска, а не была составлена из лоскутов, обрывков и старых шестеренок, скрепленных ржавой колючей проволокой.
- Только не к нему, прошу Дерек. - Слова его обессилели и увязли в кровавом кашле.
6. Серый орех - Южане перекрашивали трофейные мундиры, снятые с тел погибших северян, с помощью самодельного красителя, изготовленного из скорлупы грецкого ореха, отчего мундиры приобретали желто-бурый оттенок вместо стандартного, серого. Кличка была распространена среди янки.
*
Джастин слышал шум многих голосов — это наплывало отовсюду, звучало из всех углов и подземелий замка. Он проснулся во тьме, почувствовав боль в голове, нарастающую с каждым стоном и криком, которые принадлежали не кому-то, скрытому за навесом темноты, а ему самому, мучавшемуся в припадке горячки. Джастин почувствовал, как по раскалённой коже ползут прохладные капли слёз: ему показалось, что это его глаза лопнули от температуры и медленно стекают по щекам. Он знал, где находится, и от этого знания, становилось в тысячу раз хуже.
