Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 96 страниц)

Тиммонз больше не появлялся в гарнизоне, работая в полевом госпитале, в нескольких километрах от Вайдеронга; Джастину стало казаться, что он лишился неотъемлемой части себя. Ему не хватало их бесцельных разговоров, шуток и даже ссор, не было больше нравоучений ошалелого доктора, который оставил его наедине с болезнью Александра, постыдно сбежав. - Я столько раз видел, как гибнут мои друзья в бою, что и не припомню уже. – Произнес Джастин, вспоминая свой страх, в те моменты - когда он лишал его ощущения безопасности, и раскаянье приходило к нему спустя только несколько дней после боя: слишком поздно, чтобы вспоминать была ли возможность помочь погибающему товарищу или же нет, но в любом случае, тягостный кошмар настигал его, словно преступника правосудие. Когда друг умирал не в бою - не под пулями и саблями янки, которые грозили жизни любого из них, ведомые случаем и судьбой, тогда отговорки не срабатывали. Самоубеждение, в том, что ты не в силах противиться неизбежному - мрачно отступало, оставляя его на растерзание собственной совести. Майкл был ему дорог. Легче было представить себе, что - трагическое событие, при котором он умер, оставило в душе Джастина страшную память и нарушило его душевное равновесие, опечалив смертью еще одного друга, из разряда тех, чье отсутствие делает жизнь невыносимой, однако ему не хотелось так просто пускать в себя новые страдания. Он не хотел, чтобы Майкл умирал. Он знал, что есть возможность помочь ему, только не знал, что для этого требуется. - В пылу битвы человек наделен безжалостным хладнокровием, особенно если это офицер. – Мягко сказал Алекс, смотря, как Джастин шагает по старой каменной лестнице и, беснуясь, отбрасывает оледеневшие куски снега из-под ног. Он продолжил: – Нет ничего удивительного, что смерть сотен переносится легче, чем одна единственная у тебя перед глазами. Сотни на войне гибнут одновременно быстро и легко, один человек - умирает сутками и в мучениях. Джастин тихо что-то пробормотал, но Алекс не расслышал его, однако и не переспросил, видя, что тот направляется вверх, входя в обгоревший дверной проем бывшего храма. Калверли не мог найти логического объяснения своему порыву остаться возле разрушенного храма, это был бесценный объект. Стоило лишь разжечь воображение, чтобы желаемый эффект произошел на самом деле и тогда он, как наяву, видит позолоченный крест и мраморные ступени, слышит, как взволнованно и мерно, зазвенели колокола, видит курящееся облако ладана, голубоватым туманом заполняющее все пространство церкви. Джастин повернулся и посмотрел на своего капитана, который слегка поежился и поплотнее запахнул шинель, глядя как из леса вылетает стая темных птиц, словно бы сдуваемая ветром, бросая в серых тяжелых облаках отвратительное карканье, похожее на лай своры собак. Пронесся смутный, глухой ропот - верный знак приближающейся бури, которая грозилась разразиться в самом скором времени. Стремительный порыв ветра, отдаленным эхом чьего-то дыхания, многократно отозвался холодным пением под сводами разрушенного храма и наваждение пропало. Джастин уныло спустился вниз и встал рядом с Алексом. Золотой диск высекал искры у линии горизонта, холодные лучи разливались по необъятной выжженной равнине. Небо и, покрытая тонким слоем снега, земля утопали в блеске. Весь мир был наполнен сиянием, будто океан света выплеснулся вниз на холодные северные земли и, только под разрушенными сводами храма, стоял железный крест, подножие которого, было выбито из мрамора, полностью раздробленного на мелкие куски. - Зачем ты ушел на эту войну? – Неожиданно спросил Алекс, вопросительно посмотрев на Джастина. - Я же знаю, ты мог уплыть в Старый свет со своей невестой. Почему ты здесь, а не прохлаждаешься по театрам и казино на Туманном Альбионе, распивая с друзьями бренди? Помолчав, Джастин собрался с мыслями, но так и не смог найти достойное оправдание совершенной ошибке, кроме, пожалуй, собственной глупости, и решил сказать, как оно есть, не таясь; нарушил тишину, сказав глухим, прерывающимся голосом: - Я выбрал этот кошмар, чтобы избавиться от своего старого. Ты знаешь многое обо мне и все же, я никогда не говорил тебе, что жизнь моя была полнейшей бессмыслицей и, чтобы избавиться от этого дерьма я решил сбежать. Ушел на одну войну, а оказался на другой. И вот одна закончена, и сейчас – мы опять вынуждены сражаться на другой. А ты? – Калверли почувствовал прилив неведомого интереса. Он много раз задумывался над тем, как Александр стал таким, почему огонь его не берет, опасности не устрашают, слезы не трогают, почему он отвечает зловещим и страшным смехом на стоны умирающих, почему он воюет так, будто весь мир для него - то ли опасен, то ли омерзителен. - Решил стать героем, как все или есть другая причина? – Знаешь, что хорошо в героях, Джастин? – фыркнул капитан, и улыбка придала ему бесшабашности, озорные зеленые глаза неторопливо прошлись по лицу юноши, который встретил его взгляд своим; удивленным, горящим нетерпением, жаждой услышать его признание, проникнуть в его тайну. - Они все умирают молодыми, а нам, грешным, больше женщин из-за этого достается. И мужчин тоже, что намного приятней. – Вполголоса добавил Алекс, с непревзойденной галантностью самого совершенного рыцаря, подав Джастину руку и благородно склонив голову, чем вызвал у него взрыв неудержимого смеха, легко разлетевшегося по пустому лесу. - А если серьезно, я ничего не выбирал. Просто мой отец всегда ошибочно полагал, что он является человеком прогрессивным и крайне умным. Он обучал меня военному делу с девяти лет и в шестнадцать отправил учиться в Буффало. Я четыре года херней страдал в академии Вест-Пойнт (12); в первый год мы изучали кавалерию, второй – пехоту, третий – артиллерию, четвертый – инженерные войска, так что, всех выпускников распределяли по родам войск, согласно их способностям. Алекс сжал протянутую руку Джастина и притянул к себе настолько близко, что тот почувствовал, как вздымается его грудь в такт дыханию. - Я вышел из академии с чином старшего лейтенанта, как ты сейчас. Мне шёл двадцатый год, когда меня отправили в артиллерийскую часть, но это не мешает мне командовать так же пехотой или кавалерией. Я легко могу возглавить любую армию, поэтому и торчу в Вашингтоне, а не где-то в Миннесоте или Висконсине, чтобы Линкольну было удобнее трахать мне мозги при необходимости принять командование. Все кадеты и выпускники были призваны, два года назад, как только началась война и повышены в чинах. До этого, восемь лет, я оттачивал свои знания во Франции и Англии, а, вернувшись, сразу получил гарнизон и стал капитаном. - Лицо его оставалось безмятежным, не было заметно возмущения, которое проскальзывало в словах, ни гнева в движениях. Руки медленно и плавно скользили по талии Джастина, поднимались выше, слегка сжимая плечи. – Удовлетворил свое любопытство, лейтенант? - Не совсем, капитан, - в тон ему отозвался Джастин, едва ощутимо дотрагиваясь губами до холодной щеки Эллингтона. Его волосы в отблесках солнца отливают золотом, а холодная кожа была бледнее снега, таявшего под их ногами, словно бы Алекс был соткан из лучей зимнего светила и твердой воды, тающей под руками Джастина, так же как снег под весенним солнцем. Поймав недвусмысленную улыбку, Калверли просто пожал плечами и кивнул, соглашаясь с немым вопросом отправиться обратно в гарнизон, чтобы посвятить время более занимательному разговору у теплого камина, согревая кровь не только вином и огнем. 12. Вест-Пойнт (United States Military Academy) — высшее федеральное военное учебное заведение армии США, является самой престижной в Штатах и старейшей из пяти военных академий страны. * 1 марта 1863 - Тебе пить нельзя, Эдгар же не вернёт твои мозги на законное место, если тебя прорвет на приеме. Он успешно наплевал на нас, засранец. – Лежа на кровати с книгой в обнимку, сказал Джастин, увлеченно рассматривая извилистую золотую россыпь орнамента на темно-красной обложке, вместо названия имеющую один странный символ «1001». - А после твоего дня рождения Алан уедет добивать Техас? - Да, уедет. – Подтвердил Эллингтон, быстро сгребая в коробку все документы, которые обычно, в неприкосновенности, покоились у него в столе. Джастин знал, что эта суматоха вызвана не очередным помешательством капитана, имея более весомое основание, как доказательство его бездействия, и заодно предательства. - Только при условии, что я займу Ричмонд в ближайшее время, если нет, то у Техаса появится возможность укрепить границу, и ваши политики смогут предложить капитуляцию на своих условиях. Их поддержит Англия, и тогда у Союза будет новая головная боль, а у меня, возможно, головы вообще не станет. Я сожгу эти отчеты и план захвата, так что, думаю, именно так все и будет. – Алекс забил коробку до основания, разрывая какие-то чертежи, комкая приказы и судорожно пихая кипу бумаги поверх каких-то уничтоженных карт и макетов. – Пока они догадаются, как действовать и составят новую стратегию, у вас уже будет готова оборона. Джастин узнал, что первый день весны являет собой праздник, не только ознаменованный приходом долгожданного тепла, но еще и днем рождения капитана, который, в своей скотской манере, ни словом, ни обмолвился об этом, и Калверли узнал о его тридцатилетии, когда в гостиную нагрянули офицеры гарнизона с торжественным поздравлением. На протяжении дня, солдаты останавливались не только для того, чтобы отдать честь капитану, но и чтобы коротко выразить свои поздравления, а Джастину оставалось только удивленно раскрывать рот и возмущенно спрашивать Алекса, почему тот не сказал ему об этом. Как выяснилось, замороченность Эллингтона была связана совершенно не с тем, что он сам забыл о дне своего появления на свет, а с тем, что у него возникли проблемы грандиозного масштаба, а расплачиваться за них придется очень скоро. Именно поэтому, весь день, Алекс что-то перекладывал, вручал дневальным посылки и отправлял их в город, явно для того, чтобы те укрыли нечто крайне ценное в недосягаемости. В то же время он раздаривал благодарные улыбки во все стороны, вручая приглашения офицерам на официальный прием, устроенный в честь его юбилея в городе - который состоится этим вечером. Джастина трепало при каждом ударе часов, в ожидании этого вечера, который обещал закончиться не столь дружелюбно, как его обрисовали. Он уже перебрал все возможные варианты событий, которые могли бы развернуться на просторах пьяного больного сознания Алекса, который, наверняка, пустится дрейфовать по алкогольным волнам, а, захмелев, капитан непредсказуем и опасен, что немного озадачивало. Ведь ему был поставлен жесткий ультиматум: «Или ты идешь со мной или не выйдешь отсюда до конца жизни». Приняв, столь необычное предложение, Джастин сразу же почувствовал, как его захлестывает паника при мысли о том, что ему придется столкнуться лицом к лицу со всем северным командованием. И, ко всему прочему, одним глазом, приглядывать за Алексом, исполняя обязанности некоего Патрика Малория – сержанта и помощника Алекса, коим Джастин и будет являться весь вечер. Калверли готов был отмахиваться от подобной участи руками, ногами и саблей, но капитан был непреклонен и заявил, что без его поддержки, он там всех перебьёт, так как не является заядлым фанатом офицерских вечеринок. Все это организовал его горячо любимый отец, которому Алекс мысленно посылал сотню проклятий и столько же устных матерных пожеланий. Лицемерие Александра выражалось и в общении с отцом, который в четыре часа дня заглянул к нему в комнату и, обнаружив там Джастина, недовольно попросил Алекса уделить ему несколько минут наедине. На что капитан ответил не так снисходительно как прежде, а умудрился разыграть настоящее представление для отца, с той учтивостью, которая должна была быть присуща любому сыну, и которой, никогда не было у него самого. По возвращению из апартаментов Алана, Алекс, дрожа от гнева, кинулся к столу и принялся за активную ликвидацию всех своих бумаг. Он командовал армией так долго - почти два года, пока его отец громил родной край Джастина, - что теперь ему было трудно привыкнуть к мысли, что над ним есть начальник. Бегать же, по каждому приказу генерала он не хотел, а потому быстро распространил по гарнизону слух о том, что отправляется в город, для участия в подготовке к праздничному вечеру, а на самом деле, убивая свой многолетний труд, ценой собственной чести и жизни, в пользу молодого человека, читающего арабские сказки на его кровати. Джастин почувствовал, что радость, сопутствующая вчерашнему дню, прошедшему в упоительном спокойствии и нежности, и уверенность в успехе нынешнего дня, сменилась в нем настоящим беспокойством. Он чувствовал, что случилось это не вдруг, не сейчас, а когда-то гораздо раньше; очевидно, тревога нарастала в его душе постепенно и незаметно, начиная с какого-то ускользнувшего момента. С тех пор, как он, бессознательно, старался избежать страданий, которые испытывал, находясь в лагере, пытаясь действовать в угоду своей родине, а в замену получил удар, ставший вдвое болезненнее того, которого он пытался избежать. Калверли словом и делом пытался воспрепятствовать преступному издевательству над людьми Конфедерации: тут сказывалась простая человеческая слабость, как вечный закон выживания направленный на сохранение себе подобных - Джастин всеми фибрами своей души противился насилию и надругательству над южанами. В его мозгу Алекс превратился в грандиозное и лучезарное видение, затмив холод северных далеких земель своим теплом, стал священной реликвией, прильнувшей к сердцу в бесконечном и бездонном свете. Александр – это огонь, не такой, как горящий в камине, не тот, что пожирает леса и дома, это пламя, что приносит любовную смерть и вместе с нею покой. Нескончаемый, ужасный, постоянный жар, который сам же восстанавливает плоть, чтобы снова пожрать ее, возрождает кости и сжигает их снова, играясь с человеком, который - поднялся на ноги, и, откладывая книгу на тумбочку, подходит к живому воплощению пламени и дотрагивается до его огненной руки. - Алекс, у тебя лихорадка. Как ты собираешься отправиться в город, в таком состоянии? – Калверли пытается заглянуть ему в лицо, но тот вдруг, видимо против воли, вздрагивает и сам оборачивается, мрачно заявив: - Я закончу с документами, успокоюсь и, все будет нормально. Это просто усталость. Он отдавал себе отчет в том, что делал. Стараясь уничтожить страдания Джастина и проложить путь к его сердцу, воздействуя на самые глубокие чувства, забывая, напрочь, о своих, предаваясь диким иллюзиям, во благо людей, которых, когда-то сотнями истреблял, и все ради одного человека, изумленно держащего его за руку, прижимающегося к нему всем телом, тяжело дыша в шею. - Я был полным идиотом, когда потребовал от тебя невозможного, ты не Бог и не сможешь спасти всех, не сможешь изменить то, чему необходимо свершиться; я признаю свою ошибку и прошу тебя, опомнись, ты же офицер! – Джастин коротко прижался к его губам, провел руками по телу, которое являлось душой его жизни, его плотью и кровью. Он не мог найти в себе подходящих слов, тех неподражаемых красок, чтобы описать Алексу всю эту ужасную эпилепсию раскаяния, в которой он незримо бился, которая грызла его в предвкушении горя, и он, глубоко потрясенный, крепко сжал северянина в объятиях. - Офицер – это не призвание, а издевательство. – Резко ответил капитан, сжав запястья Джастина, чьи руки шарили по его телу, обнимали, будто запоминая каждую линию, каждую кость, и так известные до мелочей, и отвел его руки в стороны, одновременно вынудив сделать несколько шагов назад. - Мне нравилось приобретаемое чувство тяжёлого груза ответственности, осознания того, что мои слова, появляющиеся на бумаге, могут остановить людей от необдуманных шагов или отправить их на смерть, с патриотической песней на губах. Сейчас все иначе, ведь есть ты, и я не хочу больше воевать. Лицо Алекса становилось все более ожесточенным по мере того, как в его душе крепла воля к противодействию, которое он собирался оказать, как всегда спокойно, но непреклонно, несгибаемо. Он сознательно отталкивал Джастина, будто бы затянувшееся прощание, казалось ему столь же болезненным, как зияющая рана в груди. Самое жестокое, самое подлое и самое горькое из всего, что могло прийти в голову Алексу – безжалостная насмешка, плюющее в лицо скорби безразличие. - Ты хочешь умереть, черт возьми? – Закричал Джастин, глядя в бескровное лицо человека, ради которого, он пошел бы на что угодно - на осмеяние и на позор, ради которого он вынес бы самое тяжкое бремя несчастий и все болезни, пережил бы за двоих.