сообщить о нарушении
Текущая страница: 85 (всего у книги 96 страниц)
Алекс, тонны за тоннами принимал пилюли, порошки и микстуры; по ночам ему не давали уснуть разного рода мысли и чтобы усыпить свой бдительный разум, Алекс принимал опийную камфорную настойку. Несколько раз в день к нему приходила ноющая головная боль, сопровождающаяся резью в глазах, судорогами в конечностях, с чем он постоянно боролся лауданумом, в комбинации с валерианой, зернами гвоздики, макового молока и шафрана. Он соблюдал свою норму, принимая не более 25 унций лаудана за раз, и после каждого приема своих лекарств, чувственное начало брало над всеми его пороками верх. Алекс часто говорил, что ощущает наплыв благостных мыслей, рождаемых опиумом, и Джастин видел, что это вовсе не похоже на лихорадочный приступ или бред. Его измененное сознание скорее, являлось возвращением к здоровому и естественному состоянию его сердца, как если бы сердце это было полностью свободно от поселившихся в нем боли и раздражения, что ведут постоянную борьбу с изначальным устремлением к добру, к блаженной радости. Но Джастин вместе с ним чувствовал, словно бы сам только что сбросил тяжкое ярмо, и, получив заработанное спокойствие рядом с веселым и безмятежным Алексом, мог позволить себе роскошь веселья и свободы. Опий действовал на него более благотворно, например Алекс испытывал душевный подъем, жизненная сила возвращалась к нему, всякое душевное волненье замирало, прекращалась лихорадочная внутренняя борьба, наступало желанное затишье всех чувств: время, когда тайные горести покидали сердце, приходила пора умиротворенности и отдохновения от прежних человеческих бед. Джастин видел, как рождаются в Алексе надежды, вопреки предчувствиям скорой неизбежной борьбы, наблюдал течение его мыслей, неутомимое, как бег облаков, стремительный, но ровный. Джастин ощущал спокойствие, происходящее не от вялости, а, напротив - от бурного столкновения непримиримых душевных начал - вечной жажды движения и вечного стремления к покою.
- Я давно бы уже сделался ипохондрическим меланхоликом, если бы не эти средства. – Говорил ему Алекс, всякий раз, когда Джастин интересовался о его самочувствии после принятия его remedium (35). - Сейчас, однако, когда жизнерадостность вернулась ко мне, я устремился всей душою к уединенной и размеренной жизни и как только мы с тобой покинем Америку, я выброшу все рецепты к чертям.
Джастин видел, что опиум не заставлял его искать одиночества, и тем более тот не погружался в бездействие и апатию, что, как успел определить Джастин, было так свойственно его прежним лекарствам, которые выписывал ему Тиммонз.
В те моменты, когда Джастин находился рядом с ним и мог наблюдать за проявлением его слабой психики, он часто вспоминал Эдгара Тиммонза. Эллингтон продолжал следовать его методам лечения, имея простое желание освободиться от боли и обрести ясность ума.
- Роберт, ты плохо меня слышишь?! – заорал на мальчишку Алекс, когда тот снова забурчал проклятия в его адрес, издевательски медленно двигаясь сквозь толпу на улице. – Живо седлай своего коня, придурок!
- Алекс, что происходит? – подскочив к нему, взволнованно спросил Джастин, и его вопрошающий близорукий взгляд застыл на любовнике, желая найти исчерпывающую разгадку. Его великолепное лицо - замученного императора, обремененного продолжающейся войной, обрело необычайно усталый вид. Вокруг померкших глаз уже залегли тени, и над впалыми щеками явственно выступали острые скулы.
- Кто-то явно решил уничтожить нас всех, в этом нет ничего удивительного: мы для города – что кровоточащая язва. Ты оказался прав, Джей. – Глухо отозвался он, подтягивая стремена и Джастин нутром чувствовал, что Алекс глубоко подавлен, но со стороны он казался олицетворением стоического, холодного отчуждения.
По его лицу уже разлилась смертная бледность, но каждая черта мрачного и сурового лица говорила о непреклонной офицерской воле.
– Но я… справлюсь с этим. – Его слова рассыпались в разные стороны с беспорядочным стуком, как груда фишек домино, кожа растворилась в бесцветном поту.
Он осекся, вцепившись в поводья, с такой силой, что на руке запульсировали глубокие вены. Зеленые глаза опустили взгляд на кольцо, застывшее у него на пальце и скованная улыбка тронула сухие губы.
Джастин не мог больше выносить его ночных метаний во сне, бледности его впалых щёк, набрякших синяков под его мерцающими хризолитовыми глазами, не мог видеть, как мучительно больно Алексу находиться в этом аду и он готов был сделать все, чтобы к тому снизошел долгожданный, заслуженный покой. Он готов был зубами рвать глотки всех, кто затеял эту резню в Старом городе, каждого, кто посмеет посягнуть на его сокровище, но он не представлял что делать. Они стали точно одним существом, с одной болью и с одной волей.
- Я иду с тобой! – выпалил он, прижимаясь к Алексу всем телом, крепко обвив его шею руками. – Не ты один здесь умеешь отбирать жизни, ради собственной.
- Нет, Джей. – Прошептал Алекс, убирая его руки от себя. - Я одинаково хорошо владею абордажным топором, клинком, револьвером и мушкетом охотника – любое оружие принесет мне победу. Ты должен уйти сейчас, я не смогу присматривать за тобой и одновременно с тем держать оборону. Я обещаю тебе, что все будет хорошо.
Эти золотые, сухие волосы, местами цвета спелого ореха, не слушались и короткими прядями спадали ему на глаза. Джастин выпустил его из своих объятий и ловким движением убрал волосы с его лица, на миг, задержав пальцы в жесткой шевелюре.
Алекс мягко сжал его ладонь в своей и, коротко взглянув в изумленные глаза, сел на своего коня, сразу же рванув с места мощным, упругим галопом. Только, когда цокот копыт замер вдалеке, Джастин почувствовал, как его теребят за край жилета, окликая ненастоящим именем:
- Эй, Сэм, - Роберт настойчиво привлекал к себе его внимание, держа под узды своего огромного шестифутового коня. - Тебе лучше, сейчас, уйти домой. Тебе сегодня здесь опасно оставаться, будет настоящая резня. Иди, только будь осторожен на улицах, я не смогу тебя сопроводить.
30. Саронская долина или Шаронская долина (Песн. 2:1, Ис 33:9) - Средиземноморская долина, северная часть прибрежной долины Израиля. В Библии указана, как одно из 31 ханаанейских царств. По своей почве и положению была более способною производить наиболее красивые цветы во всем мире.
31. «Федр» (греч.) — один из диалогов Платона. В «Федре» показана философская беседа Сократа (в его лице выступает Платон) с Федром, частым собеседником Сократа, любимцем Платона. В этой беседе Сократ отвергает ложное красноречие и доказывает, что риторика должна быть ценной только при условии, что она опирается на истинную философию. Раскрывается значение истинной любви, изображение любви связывается с рассмотрением природы души.
32. Паскаль Блез (1623-1662) — французский физик, математик и философ; под названием «Мысли» после его смерти, в 1670 г., были опубликованы заметки для подготавливающегося им сочинения в защиту христианской религии.
33. Тритоны – персонажи древнегреческой мифологии. Морские существа, сыновья Тритона (морской демон в догреческом периоде) и нимф (океаниды). Составляли свиту Посейдона и Амфитриты, плавали на дельфинах и морских коньках. Тритоны в море стали подобно сатирам и кентаврам на суше, второстепенными божествами, прислуживающими главным богам.
34. Acinonyx jubatus (лат. ациноникс) - Гепард, или (устар.) охотничий леопард — хищное млекопитающее семейства кошачьих, самое быстрое наземное животное.
35. Remedium – (лат.) средство от чего-либо, лекарство.
========== Глава 19. Конец ==========
Старый город давно уже был поделен между бандами, и в распоряжении Тайпанов находилось двенадцать улиц, так что им всегда было, где поразвлечься и чем обогатиться, а когда, вдруг, таких возможностей не оказывалось, они, без раздумий, вторгались на чужую территорию. Эти мелкие потасовки были любимым развлечением заскучавших разбойников, готовых в любой момент, с удовольствием, схватиться за нож или пистолет; ночная стрельба и мертвые тела в подворотнях давно уже никого не удивляли, в этом, покинутом всеми богами, захолустье. Крупные стычки случались тоже, но на нейтральных территориях, еще не поделенных между бандами, чтобы исход драки был максимально честным. Эта честность заключалась только в силе. Обычно темные улицы Старого города, каждую ночь заполнялись вооруженными людьми, стреляющими из экипажей, канав, или, укрывшись за стеклами кабаков и таверн, они набрасывались друг на друга из домов с дубинками, либо обрезками свинцовых труб. Не проходило и недели, чтобы главари банд не посылали бы на спорную территорию вооруженные отряды, чтобы получить или отстоять свою долю на улице. Каждый раз, им приходилось соревноваться в том, кто больше заплатит шерифу, районному инспектору или судье, чтобы те продали им право на безоговорочное разбойничество в том или другом районе. Патрулирование улиц проводилось несколько раз в неделю, но, вполне обоснованно, опасающиеся за свои шкуры полицейские, не трогали бандитов, поэтому, сегодняшнее нападение стало для всех неожиданным потрясением. Никто не был готов к такому повороту событий.
И хотя у Джастина не было повода сомневаться в финансовом благополучии одного из самых преуспевающих преступных авторитетов столицы, но его, до последнего, не оставляла тревога и страх за Эллингтона, который нажил себе немало врагов, как в криминальном мире, так и среди чиновников. Его дерзость и упрямство, наравне с неустойчивой болезненной психикой, теперь могли устроить Алексу скоропостижное свидание с виселицей.
Калверли шел по Дубовой роще, оглядывая предрассветный сумеречный мир. Откуда-то раздавалась дробь барабанов, штыки гвардейцев сверкали в свете восходящего солнца и горящих зданий. Мимо Джастина, невидимой тенью скользящего вдоль узких переулков, прошло два полицейских отряда по тридцать-сорок человек. Они хватали и бесцеремонно избивали дубинками каждого бандита, которого удавалось поймать на улицах, безошибочно вылавливая их из гущи пьяных оборванцев. Головорезы, не успевшие укрыться от облавы вовремя, забегали в первые попавшиеся двери домов и, не обращая внимания на перепуганных жителей, выбирались на крыши, а оттуда забрасывали полицию камнями и кирпичами, некоторые открывали огонь из пистолетов. Джастин прекрасно понимал, что столь тщательно спланированное нападение, являлось не просто вызовом — это была настоящая провокация со стороны полицмейстеров и бандиты, в ответ на это, устроили мятеж.
Джастин шел по бушующему району, прислушиваясь, пытаясь угадать, что именно происходит вокруг, а выйдя на Коровий луг, он вдруг оказался в толпе, людская масса, заполнявшая широкую площадь от края до края, тянулась на север, к Красной улице, где стояла старая баррикада. Дома, вдоль улицы, то тут, то там, зевали черными провалами разбитых витрин и распахнутых настежь дверей магазинов. Мародеры, в надежде поживиться, беззастенчиво взламывали двери в погоне за чужим добром, пользуясь творившимся на улице хаосом, поджигая и разрушая все до чего не смогли дотянуться, и эту часть города окутывала пелена черного дыма. Редкие конные экипажи тут же утаскивались в переулки, где, вытряхнув пассажиров, их набивали награбленным. Отовсюду слышались крики и беспорядочные выстрелы.
Гангстеры обычно предпочитали разрешать конфликты с помощью дубинок и кулаков, кирпичей и ножей, и только в крайних случаях пускали в дело огнестрельное оружие. Но сегодня, уже мало кто из бандитов не взял с собой, по крайней мере, два револьвера; некоторые таскали и по четыре и это, не считая их обычного снаряжения — дубинок и кастетов. Мужчины открыто носили оружие на бедре или за поясом, а некоторые подвешивали револьверы подмышкой в специальной кобуре. Алекс, совсем недавно объяснял Джастину, что револьвер, расположенный таким образом, гораздо быстрее и легче достать, чем из-за пояса или из набедренной кобуры, к тому же снижалась вероятность того, что кто-то из противников перехватит его при рукопашном бое. Многие держали запасные револьверы и дубинки в схронах и в лавках на своей территории и сейчас быстро доставали спрятанное на «черный день» оружие и боеприпасы.
Джастин срывался на бег, двигаясь вдоль домов в поисках подходящего переулка, быстро смекнув, что на площади, маячившей впереди — настоящая бойня и дорога ему туда заказана. Раненые в стычках, окровавленные бандиты, устало сбегали с главных улиц, а новый, свежий полицейский отряд уже прибыл в Старый город и присоединился к силам, которые собирались на штурм баррикад на Красной улице. Шумы сражения были точно камни: Джастин боялся, что будет сбит ими с ног — волной этих звуков, или же людьми, несущимися стремительным потоком вглубь района, скрываясь от солдат в темных переулках. Отсвет боя и огня на лицах обезумевших беглецов на мгновение ударил ему в глаза, и он ощутил, что владей он, сколько-нибудь, своими ногами — все силы небесные не удержали бы его на месте. По затянутым дымом улицам, вместе с ним, неслась лавина пронзительно вопящих людей. Они бежали, пригнув головы, беспорядочно размахивая ружьями, и у Джастина возникло чувство таинственного родства происходящего, сейчас, вокруг него, с минувшей войной, сотворенное пороховой гарью и смертельной опасностью. Пораженный этим представлением, чувствуя предательскую дрожь во всем теле от внезапно накатившей паники, он застыл в нескольких шагах от поворота на Красную улицу, опасливо выглядывая из-за угла.
Джастин стоял, тяжело привалившись к стене ветхого трехэтажного дома, вздрагивая от многочисленных выстрелов и криков доносившихся, казалось бы — отовсюду. Кое-где, над скатами крыш и закопченными кирпичами печных труб висели клочки, то ли вездесущего тумана, то ли дыма. Джастину становилось все тяжелее впускать в свои легкие отравленный сражением воздух — его давнишний, не долеченный лёгочный недуг, пробудившись, раздирал горло сухим кашлем и сковывал грудь цепкими клешнями ноющей боли. Все его чувства как-то разом обострились: глаза заметили темные следы крови под ногами и красочные мазки на стенах здания, уши различили женский визг. Пахло порохом и, казалось, что он снова вернулся туда, в горящее ущелье, а вокруг него шла настоящая война: лежали убитые лошади, кто-то живой выворачивал карманы у кого-то мертвого, у выщербленной стены вповалку лежали раненные. Тут и там в окнах мелькали криволицые уродцы, хлопающие глазами, как совы, плотно закрывая ставни и гася лампы. На углу визжат бледные маленькие рахитики, носясь по улице между суматошно готовящимися к бою взрослыми. Война пришла в этот город мгновенно подчиняя жителей своим законам.
Кое-как совладав с ногами, Джастин, сожалея, что у него нет никакого оружия, даже элементарного ножа, чтобы прекратить мучения невинного существа, старательно обошел раненую лошадь, отчаянно дергающую ногами в тщетных попытках встать, и кинулся бежать прочь из Старого города.
Солдаты, в пропыленных и разорванных синих мундирах, опьяненные вседозволенностью и кровью, бежали, словно в горячечном бреду, неслись так, будто спешили с налету победить, пока еще не улетучился бодрящий хмель кратковременной победы. Очертя голову, они спешили к смутно видневшейся сквозь дым старой баррикаде, где засели бандиты и откуда в них летели злобные плевки вражеских ружей. В неподвижности, этой мятежной горстки людей, было такое нескрываемое презрение, что ликующие клики «синих» сменились воплями гневной, самолюбивой обиды, эта яростная злость вызывала бунтовщиков выйти на открытую местность площади и сойтись в равном бою. Синий вихрь был уже совсем близко, неистовая рукопашная казалась неизбежной, стороны обменивались выкриками и короткими выстрелами, точно несмываемыми оскорблениями. Но подвергшиеся внезапному удару и, поначалу, чувствовавшие себя слабыми и отдельными звеньями, бандиты начинают расчленять единство обрушившегося на них неприятеля и ощущать собственное единение, в котором и есть сила победы.
Джастин смотрел на эту схватку во все глаза, понимая, что прошлые привычки и отработанные на фронте навыки не выкинуть из сознания, будто старый хлам, точно зная, что будь у него в руках оружие, он бы смело ринулся в бой, чтобы выиграть время для Алекса.
«Алекс знает, что делает. Знает, я уверен. Он справится. Он всегда был сильнее любого, на моей памяти».
Джастин ускорил шаг, снова вливаясь в вереницу беженцев, которые, длинной очередью спускались к северному берегу Потомак, откуда ежеминутно отплывали паромы на соседний берег. Оба моста: Куц с севера и Рочембо — с запада, были перекрыты. Главный вход в Старый город, через Коровий луг, так же, был полностью перекрыт солдатами и для Джастина, как и для остальных — единственным способом выбраться отсюда был пятиминутный паром. Он быстро миновал толкающих повозку мужчин, двое из которых подпирали увязающие в береговой грязи колеса, другой понукал волов криками, вливая свой голос в оглушающую какофонию всеобщего отчаяния. Джастин окинул глазами толпу: красные, потные, перекошенные лица, лихорадочно блестящие глаза, шевелящиеся губы, беззубые рты, смрад от подпаленной одежды, вонь грязных тел, гниющего лука и чеснока, наступали на него со всех сторон, словно сжимая тиски безысходности. Вокруг визжали дети, испуганные матери прижимали к себе орущих младенцев, цепляя за руки ребятишек постарше. Полуодетые, разбуженные среди ночи, ведомые страхом и надеждой на спасение, люди толкали тележки и тащили баулы с нехитрым скарбом, стремясь к реке. Тут же орудовали карманники, лишая беженцев тех крох, которые они успели прихватить, покидая свои горящие жилища. Джастин быстро обогонял их, оскальзываясь на сырой земле и едва удерживая равновесие на крутом спуске, оставляя за спиной сверкающий огнями выстрелов и пожаров Старый город. В горячем воздухе над рекой стояла мутная туча пыли. Отупевший от того, что творилось вокруг, задыхаясь, Джастин вертелся в толпе, как щепа в погибающем лесу, он смотрел на окружающий его хаос, как на страшный, сумасшедший сон. Ему показалось, что протянутая огненная рука схватила его за сердце — и разом выдавила из него кровь.
Толпа льется на пристань густой волной, бежит неудержимо, как ручей с горы. Глухой топот ног стоит в воздухе, слышится звон подков о камни; лошадям трудно двигаться среди обломков мебели и тряпья, покрывающих берег, животные испуганно встают на дыбы. В кармане у Джастина было три доллара, которые пришлось отдать паромщику и вскоре, он уже бежал к парку Лонг-Бридж на другом берегу, где, по своему обыкновению, оставил экипаж.
