сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 96 страниц)
Как бы Джастин ни силился запомнить путь от апартаментов Эллингтона до подвала, у него не получилось, так как уже на двенадцатом повороте, петляющем в узком коридоре, он полностью потерял любое представление о том, где находится. Штаб янки, а Джастин был уверен, что это именно он, располагался в здании старинного замка времен колонизации континента, который оказался настоящим лабиринтом. Сержант, грубый и нервный громила, впихнул его в подвал. Комната была большой, сырой и грязной; приторно-сладкий запах гнили витал в воздухе, тяжело ударив в нос своим зловонием. Стены и пол были выложены грубо отесанным камнем, пустившим многочисленные трещины от сырости и времени; единственным освещением служила масляная лампа на полу, в углу комнаты; стены были глухие, кроме решетчатой перегородки слева от Джастина, где находилась еще одна камера, только пустая. У противоположной стены с потолка свисали громоздкие цепи с браслетами-кандалами, в которые сержант и заковал его. Под ногами у Джастина находилось зарешеченное, покрытое коррозией отверстие для стока воды, которое, видимо, использовалось и в качестве отхожего места, так как своих многострадальных пленных янки держали закованными долгие дни подряд.
Офицер лишь ехидно усмехнулся, не почувствовав никакого страха, хотя его руки были вывернуты под подозрительным, чертовски опасным углом, а ноги хоть и доставали до пола, но не позволяли даже лягнуть янки — сил на сопротивление просто не было, как и толку.
— Джастин, все это зря, — сказал вошедший за сержантом Эллингтон, — я предложил тебе по-хорошему поговорить, но ты совершил глупость. Тебе никто не говорил, что твоя гордыня тебя погубит?
— Говорил, — тихо ответил Джастин, смело глядя прямо ему в глаза, — Морган. Генерал Джеффри Дин Морган сказал мне то же самое около недели назад. Только звучало это иначе, но суть та же.
Эллингтон почти естественно улыбнулся:
— Что же, о нем я и хотел поговорить с тобой.
— Мы уже на «ты»? — притворно изумившись, хмыкнул пленник и сразу же осекся, получив звонкий удар по челюсти.
— Не надо со мной шутить, Джастин, — Эллингтон внезапно оказался рядом, так близко, что Джастин почувствовал обжигающе горячее дыхание на своем лице и поспешил отвернуться.
Схватив офицера за подбородок, силой вынуждая посмотреть на себя, Эллингтон четко и отрывисто произнес:
— Правила игры здесь устанавливаю я, а ты, если хочешь выжить, беспрекословно их соблюдаешь. Тебе все ясно, я надеюсь?
Отхаркнув вязкий комок крови ему под ноги, Джастин дерзко махнул головой, словно отгоняя назойливую муху, и злобно прошипел:
— Узнаем по ходу дела. Ты же не сказал правила той самой игры.
«Молчи, глупец. Закрой свой рот. Ты никто, ты пленник, они победили тебя и могут делать с тобой что угодно, пока ты болтаешься здесь, как рыба на крючке», — Джастин осознавал свою полную зависимость от этого человека и резко стушевался, понимая, что такое поведение чревато.
Эллингтон презрительно сузил свои лисьи глаза и с силой отпихнул от себя безвольно повисшего на руках парня.
— Узнаем их по ходу дела, — в тон ему ответил он и с этими словами вышел из подвала, оставив Джастина болтаться на цепях.
***
Эллингтон оказался поистине чудовищным мучителем, явно страдающим не от умственного, но душевного расстройства, в чем Джастин с лихвой убедился спустя три дня, проведенных в подвале для пыток. В его «ежедневное расписание», как это называл Эллингтон, входил жуткий душ. Несколько раз на него выливали ледяную воду из огромного чана, и почти сразу же на ее место приходил кипяток. Джастин орал в голос, не зная, что лучше — лед или огонь, так как обгоревшие при пожаре у Вашингтонского леса участки кожи только недавно затянулись и тут по ним приходился новый удар в виде горячей, словно из преисподней, воды. Такие процедуры заметно ослабили и без того больной организм: едва проходил озноб от холодной воды, как его заменяло дикое жжение кожи, особенно там, где были рубцы от ожогов, так до конца и не затянувшиеся. Джастин чувствовал, что лихорадка, почти отступившая, вновь вернулась: его бросало то в жар, то в холод, била крупная дрожь или сотрясало болезненными судорогами, что давало полную уверенность в том, что он снова болен.
Другим излюбленным развлечением капитана были иглы. О да, он был фанатичным ценителем утонченной боли, пронизывающей тело пленника после подобного развлечения. Острые, тонкие, они проникали в самые потаенные участки тела и вызывали невероятную боль, агонию, после которой Джастин чаще всего забывался тяжелым обмороком, но его быстро приводили в чувство одним из обливаний, после чего все начиналось по-новой. Эллингтон был настоящим садистом. Ему были известны такие точки на человеческом теле, о которых Джастин не имел ни малейшего представления: под коленом, между большим и указательным пальцами, внизу живота, под ногтями и много где еще. Именно в такие, особенно чувствительные, точки ему вставляли иглы, после чего у него начиналось кровотечение из носа или ушей; в свою очередь, он даже не знал, чем это вызвано и что ему повредили. Кроме этого, были постоянные побои, которые он ежедневно переносил, упорно сжав зубы, чтобы не выдать свою боль любым позорным стоном или криком. Как бы сильно его ни изводил треклятый янки, но при всей своей повернутости Эллингтон знал определенную черту, своеобразную грань, за которую никогда не переходил, дабы сохранить жизнь своему пленному. Словно бы прощупывая самые больные места и обходя их стороной, чтобы они немного зажили и можно было опять издеваться над покорным телом.
Упорству и терпению Джастина стоило позавидовать, так как, несмотря на все титанические усилия Эллингтона, парень не сказал ни единого слова насчет военной тактики генерала Моргана. Это немыслимо бесило того, и он сразу же наказывал Джастина за несговорчивость, вышибая из него ответы дубовой палкой с выпирающими из нее шляпками гвоздей. Стоило ли говорить, что собственноручно Эллингтон не делал ровным счетом ничего. Он только садился на стул и, закинув ногу на ногу, смотрел, наслаждаясь спектаклем, иногда вставляя комментарий и давая новые указания сержанту, который и был палачом.
Спустя несколько дней мучительного пребывания в подвале в полном и безоговорочном распоряжении этого на голову больного садиста Джастин уже не мог усомниться в том, что в его теле имеется несколько сломанных костей и отбитые почки, о чем свидетельствовала его моча, превратившаяся в чистейшую кровь. Появился кровавый кашель, время от времени Джастин чувствовал, как в его легких что-то скребется, после чего он начинал задыхаться. Собственно, это было не самой его большой проблемой, так как проблемой был капитан Александр Эллингтон, который каждый день усложнял своему пленному жизнь. Джастин все время норовил нахамить, плюнуть в лицо офицеру или оскорбить того любым возможным способом, ведь эта напыщенная высокомерная маска несгибаемого, сильного парня срабатывала чисто на одном голом инстинкте самоуважения — единственной защиты, оставшейся у Джастина.
Понимая, что пленника с каждым днем становится все сложнее сломать, северянин бесился еще больше, а Джастин в сотый раз убеждался в своей глупости, проклинал свой острый язык и терпел новые издевательства.
Он день ото дня испытывал странное возбуждение: его мысли путаются и все плывет перед глазами, как после выпитого литра ликера, и при этом возникает дикое желание бежать, спасать свою жизнь, драться, хотя в этом не было никакого толку, особенно сейчас, находясь взаперти черт знает где. Тем не менее Джастину хотелось дать любой выход переполнявшему его чувству страха и обреченности, когда ничего не остается, как ждать своей участи, зло скрипя зубами.
Одолеваемый самыми разными эмоциями, он при этом молчал как рыба, так и не сказав ни слова о том, что на уме у генерала и когда будет новое наступление. Джастин был уверен, что Норманн выжил и уже наверняка добрался до их штаба, где непременно доложил о ситуации Джеффу, а тот, будучи отличным стратегом, уже занялся новым планом. Морган обязательно разгромит Вашингтон к чертовой матери и освободит своих людей, а пока он будет тянуть время столько, сколько это возможно.
Именно эта наивная в своей слепой вере мысль удерживала Джастина на самой грани помешательства, не давая усталой голове полностью отключиться.
— Знаешь, находясь здесь, в изоляции, ты мог бы придумать что-то более правдоподобное, ведь времени на раздумья у тебя предостаточно, — ухмыляясь, в своей скотской манере сказал Эллингтон, увлеченно рассматривая скользящие по телу пленника крупные капли пота.
— Мне осточертело повторять одно и то же! Я ничего не знаю, — устало огрызался Джастин. — А знай я что-то, никогда бы не сказал тебе этого.
— Значит, начнем все сначала. Твой генерал, конечно, придурок каких мало, — задумчиво изрек Эллингтон, приблизившись к офицеру, в миг сжавшемуся, насколько позволяли оковы, — но даже для него это было слишком глупо. Моргану не хватает военных ресурсов, чтобы так просто перебрасывать войска к Вашингтону. Ваша Луизиана терпит поражение, и все южные войска уже несколько месяцев движутся туда, но твоя часть меня, признаюсь, поразила. Нашу блокаду вы бы точно не пробили, даже имея пять тысяч человек. Еще раз спрашиваю тебя: зачем вы пригнали подкрепление к Вашингтону, если не собирались брать город? Вы что-то вынюхивали в окрестностях столицы? Почему вы торчите на севере, зная, что Луизиана вызывает помощь? И самое главное: где ваш полк собирался соединиться с артиллерийским западным батальоном?
«Мы пришли сюда, потому что мой генерал — идиот».
— Каким бы дерьмом ты ни поливал южан, мы намного умнее вас, грязных мерзавцев! Луизиану громит твой проклятый отец, но это не значит, что мы можем кидать наших людей в беде и бежать, сломя голову. Ради друзей и соотечественников мы готовы рискнуть своими жизнями. Вам, дикарям, этого не понять, поэтому мы и выиграем войну! — хоть голос Джастина предательски срывался, а по телу пробегала нервная дрожь, в глазах у него плескалось бестрепетное, непоколебимое упрямство, которое развеселило Эллингтона.
— Лучше облегчи себе жизнь и скажи, что тебе известно на самом деле, — рассмеялся тот. — Неужели ты надеешься, что я поверю в легенду о самопожертвовании ради ближнего своего? Нет, лейтенант, я уверен, что это был обманный маневр; вы не собирались брать город — у вас бы это просто не получилось, а вот отвлечь наше внимание — это возможно. Значит, ваш Эскадрон со дня на день должен выдвигаться к Луизиане, а тебя с твоим полком закинули сюда, чтобы отвлечь нас от ваших передвижений на юге. Это так? Тогда почему ваша артиллерия не пришла вам на помощь?
«Если бы это было так, но Морган никогда не пошлет Эскадрон к Луизиане — ему не до этого. Как только я освобожусь, то прослежу, чтобы он убил вас всех, а я отправлюсь в Новый Орлеан».
— Ты ничего не знаешь, — покачал головой Джастин, — можешь мне не верить, но я уже все сказал. Мы не имеем никакого отношения к южному фронту. Луизиана вполне способна выстоять без нашего участия, а большего ты не узнаешь.
В такие моменты, когда янки начинал поднимать тему о Луизиане, он едва ли не терял рассудок от страха, ведь капитан был осведомлен, что там служит его брат, и провоцировал его. Джастин готов был сказать все что угодно, лишь бы Эллингтон не приказал свежему войску выступать к «Штату Пеликанов», чтобы быстрее добить и без того погибающую Луизиану.
Эллингтон продолжал плотоядно улыбаться, обнажая белоснежный ряд ровных зубов, которые так хотелось выбить, но при этом его зеленые глаза смотрели на свою жертву с неприкрытым раздражением, а в следующий миг на Джастина обрушился неожиданно сильный удар.
Он дернулся вперед, но почти сразу же болезненно поморщился, когда тугие цепи впились в разодранные до крови запястья.
— Сука… — прошептал он, сдерживая позорные слезы.
— Мальчик, ты живешь в мечтах и иллюзиях. Тебе никто не придет на помощь, здесь только я и ты. Пора уже очнуться.
Эллингтон брезгливо отдернул окровавленный кулак и присел на стул у противоположной стены.
— Начинайте, сержант, — отрывисто бросил капитан, и громила снова взялся за дело, не скрывая получаемого наслаждения от раздавшихся криков боли.
========== Глава 5 ==========
Suddenly
The lights go out
Let forever
Drag me down
I will fight for one last breath
I will fight until the end
And I will find the enemy within
Because I can feel it crawl beneath my skin
Dear Agony
Just let go of me
Suffer slowly
Is this the way it's got to be?
(Breaking Benjamin — Dear Agony)
Холодные цепи опутывали его по рукам, приятно охлаждая разгоряченное и измученное тело. Джастин с трудом дернулся на цепях, не без юмора отмечая, что сейчас он, наверное, выглядит как насекомое, пойманное в паутину гигантского паука. С каменной стены стекают капли воды. Наверняка на улице идет дождь... Джастин мечтает глотнуть свежего воздуха, пожалуй, больше, чем что-нибудь съесть, учитывая, что он уже забыл, когда пил и ел в последний раз. Сейчас Джастин спасается тем, что слизывает спасительную влагу с шершавой, покрытой странным налетом стены. Раньше, когда его обливали ледяной водой, удавалось хлебнуть пару раз, не замечая боли в сорванном от криков горле, но Эллингтон, видимо, решил окончательно добить его, и уже второй день ему не удавалось даже сделать глоток воды — вот и приходилось, дергаясь, изворачиваться и ловить со стены редкие соленые капли. Запястья стерлись в кровь, и теперь кровавая полоска противно стекала вниз по руке, с громким хлопком падая на каменный пол. Провисев несколько дней в полутемном, холодном и пустом подвале, где не было слышно ни единого звука из мира за стеной, он с удивлением — а может и с ужасом — понял, что его слух теперь различает любой, даже самый мелкий, незначительный звук. Крысы топали, словно лошади — невероятно громко и противно хлюпая лапами по сыром полу; лязг металла над головой превратился в какофонию из отвратительных скрежетов и скрипов, а пот и кровь, капающие на пол, бились о землю четкими, резкими ударами. Застоявшаяся в руках и ногах кровь, казалось, заледенела, и Джастин не мог пошевелить ни единой мышцей. Все тело было словно каменное: спина ныла и неприятно тянула, шея затекла, но сил держать ее ровно надолго не хватало, и голова постоянно падала на грудь, после чего пошевелиться он не мог вообще, мучаясь болью в шее, резко отдающей в висок. Ночи тянулись слишком долго, и Джастин уже сам не мог понять, что именно он хочет: чтобы его оставили в покое, дали ему наконец-то умереть, или же чтобы поскорее наступило утро и к нему зашел ненавистный Эллингтон — единственный человек, с которым он мог поговорить и получить хоть какое-нибудь подобие ответа.
Он с ужасом и омерзением к себе понимал, что рвется увидеть чертового капитана, чтобы хотя бы услышать человеческий голос и окончательно не сойти с ума в тишине, где каждый шорох бьет по нервам, как барабанная дробь. Это вызывало острые приступы ярости, и Джастин бесился еще больше, злясь на самого себя за слабость и несдержанность, за свой страх, ведь теперь он гниет заживо в тишине и мраке, вместе со своей болью и мыслями — единственными оставшимися у него спутниками. Эта изоляция давила на разум, заставляла его при каждом удобном случае говорить, пусть даже с тем же проклятым извергом Эллингтоном, но он должен был говорить, просто чтобы не свихнуться. Ему было жутко одиноко, и казалось, что сырые серые стены давят на него со всех сторон — в такие моменты Джастин начинал всхлипывать, глотая горький ком в горле. Нервы начинали сдавать, а боль, не оставляющая его измученное тело ни на миг, только усиливалась день изо дня. Темнота наступала на него из всех углов, выползала черным туманом из расщелин и обволакивала его сознание. Единственными живыми существами здесь были крысы, которые копошились у ног, привлеченные запахом свежей крови, обильно стекающей на каменный пол. Калверли с омерзением чувствовал, как жесткая шерсть тварей трется о голые ступни, и мысленно содрогался от ужаса быть съеденным заживо. Поистине героическая смерть.
Поэтому, когда лязгнул замок и заскрипела тяжелая дверь, он резко вскинул голову, сразу зажмурившись от острой боли, ударившей от затылка вниз по всему телу.
— Ты погано выглядишь, — вполголоса сказал Эллингтон, наблюдая за корчащимся в цепях Джастином, который сейчас больше походил на большую тряпичную куклу, — жалкое зрелище. Неужели тебе это еще не надоело?
— Игра, — прохрипел Джастин, силясь поднять голову, — оказалась очень занимательной, капитан.
Эллингтон как-то странно посмотрел на дрожащего против своей воли парня, будто бы до него сейчас дошло что-то такое, о чем, Джастин знал, он обязательно в скором времени, пожалеет.
Наверняка этого демона посетила очередная ненормальная идея, судя по тому как загорелись его ярко зеленые глаза, мигнув в полумраке хищным огнем, не означающим ни черта хорошего — по крайней мере, для несчастного пленного, дернувшегося на цепях в жалком порыве провалиться в тартарары, подальше от этого пристального, всепоглощающего зеленого пламени.
— Ты долго держишься, — наконец-то сказал он бесцветным, сухим голосом. — Пять дней — очень длинный срок. Я тебя недооценил.
— Просто я ничего не боюсь, — злобно выдохнул Джастин, пытаясь не думать о том, что он нормально не ел уже больше недели, — тебе, гнида, лучше сразу прикончить меня. Иначе я освобожусь и сломаю твою шею.
Это было глупо. Джастин отдавал себе отчет в том, что северянин сильнее и он никогда не выйдет из прямой схватки победителем, учитывая свое плачевное состояние.
Воцарилось длительное молчание, нарушаемое только позвякиванием цепей и рваным дыханием.
— Все чего-то боятся, лейтенант Калверли. И не всегда это физическая боль, — Эллингтон мрачно оглядел подвал и выудил из кармана брюк ржавый ключ, после чего подошел к изумленному Джастину и снял с его рук цепи.
