сообщить о нарушении
Текущая страница: 52 (всего у книги 96 страниц)
Гнетущая тяжесть шла от сердца к ногам, и каждый шаг причинял Джастину страдания, так как уводил его все дальше от Алекса и он согласился остановить их маленьких отряд, после того, как они пересекли тракт, по которому нельзя было передвигаться, рискуя быть замеченными, но до сих пор им везло.
Солнце растаяло в седых туманах, зависших на выжженных полях.
Они не могли разжечь костёр, опасаясь, что дым привлечёт янки, бродящих в округе, а потому давились солёным печеньем, настолько твёрдым, что об него можно было сломать зубы, и лепёшками, более мягкими, но безвкусными.
Джастин не мог есть, он только пил, убиваемый своими мыслями.
Все воспоминания прошлого прихлынули к его сердцу при мысли о том, что он, скорее всего, не доберётся до Техаса, а погибнет где-то в дороге, никогда больше не увидит Алекса, не скажет ему того, что действительно чувствовал, но не осмеливался произнести вслух.
Все ночи их любви, одна за другой, как призраки, встали пред ним. Вот они склоняются над бездонной пропастью, бесконечной и мрачной, как небытие, в котором они оба пребывали, и над глубинами её раздаётся чей-то негромкий насмешливый хохот: "Вот твоя награда! Ты был слаб и глуп и ты его лишился".
Джастин задрожал под наплывом мучительных видений и вскочил, всхлипнув от боли. Прислонился лбом к телеге, убедившись, что все вокруг уже спят, а двое солдат стоящих на карауле, довольно далеко от него. Дерево было ласковое и холодное. Его рука понемногу поднималась к горлу, словно он хотел сорвать с себя что-то мерзкое, живое, вздрагивающее, которое там присосалось и не давало ему дышать, забирая, вытягивая весь кислород. Он прикусил губу, стиснув зубы, и изо рта медленно потекла кровь – закровоточили больные дёсны, он прокусил язык, заглушив слова. Глаза его горели, слёзы жгли. Он дрожал, и доски царапали лоб, но перед ним была пустота. Густой кромешный мрак, в который, он бы выкричал всю свою боль, не будь его горло захлестнуто тугой петлёй страдания и муки. Все кончено. Его брат мёртв, стараниями его лучшего друга, который предал его, нещадно поглумился, его страна проиграла. А самое главное: он потерял Алекса, он потерял смысл своей жизни. Он опять бежал, и дорога его стала ещё мучительнее, чем прежде, его война всё ещё продолжалась, а он снова пускался наутёк, оставив за спиной свою жизнь. Оставив его.
"Что же ты, моя любовь, что же ты, такой родной, лежишь теперь на ложе из камня и земли, в могиле? Или, быть может, спасённый, плывёшь в Старый свет, уберегая свою жизнь? Я помню, ты говорил мне, чтобы я плыл в Англию, там нет войны. Но мне так хочется вернуться домой. Пусть это будет так, ведь я тот, кто слышит биение твоего сердца у своего виска и чувствует твои пальцы на своих волосах и губах, - живёт, пока жизнь бьётся в тебе. Ты жив, я знаю это, я чувствую. В то время как я блуждаю здесь ночью, словно призрак, марево, вызванное болью и отчаянием - ты живешь, ты живешь. А значит и я с тобой".
========== Глава 16 ==========
Он говорит, что видел смерть и что сам ею был.
Он говорит, что до сих пор ничего не забыл.
В его пальцах навсегда осталась нервная дрожь.
Он говорит и тихо плачет, как сентябрьский дождь,
И ты ему не мешай, пусть говорит только он,
Его слова о том, что было будто раненого стон.
Ты посмотри ему в глаза, в них только выстрелов дым -
Пока он жив его война будет с ним.
(Дельфин)
май 1863
Весь мир, казалось, вымер, и только в оцепеневшем теле гулко и бурно билось сердце и каждый удар, болью отдавался в груди, когда Джастин обходил свой разорённый город, сожжённые плантации и сгоревшие соседские дома. Он вернулся домой, в родной Техас, такой знакомый с детства, тихий уголок мира, который не покидал его ум на протяжении долгого пути с Севера.
Только двенадцать человек из тридцати трех добрались до Джорджии. Откуда Джастину, пришлось сесть на поезд, идущий до Арканзаса, а после, пешком идти по разрушенным рельсам вдоль пустынных сел. Пересекая равнины, расчерченные квадратами бесплодных полей и испепелённых домов, и в итоге, уставшие ноги привели его в город Аркадельфия. Там, он смог остановиться на шесть дней, отсыпаясь и воруя еду из домов, тех местных уроженцев, кто ещё располагали своими огородами.
Джим настаивал на том, чтобы он повременил с таким длительным путешествием, задержавшись в штабе Эскадрона, чьи жалкие остатки подбирались по всей Джорджии и Вирджинии, объединяясь в Кавалерийский сборный пункт специального назначения, но, поняв, что вразумить офицера нельзя, все-таки сдался. Уже через три дня, после их прибытия в штаб, Джим, проводил его до границы штата, откуда еще долго смотрел в след хромающей худощавой фигуре, бредущей к железнодорожной станции.
Небо над Джорджией пылало — мрачное, отталкивающее, цвета потускневшей стали и Джастин, даже за все деньги мира, не смог бы преодолеть отвращения, к разорённому краю своей некогда процветающей Конфедерации. Оставаться в штабе он был не намерен, придя туда с остатками своей, спешенной кавалерии, и повстречав там Кристофера Гейта. Полковник прибыл в штаб ещё в прошлом месяце – целый и невредимый идиот, чья глупость спровадила на тот свет, добряка Бенджамина и его лучшего друга Кларка, и чуть было не стоила жизни Джастину и младшему лейтенанту Джиму Биверу, которые чудом выбрались из леса. Они все стояли здесь, бородатые, в длинных подштанниках - нездоровые, истощённые люди со свинцом в крови и ненавистью в глазах, долгие два месяца бродившие по северным окрестностям, ночуя то в канавах, то в домах янки, рядом с вздувшимися трупами постояльцев. Их лошади дохли от голода и усталости, их собаки драли птиц и сдыхали от подхваченного бешенства, они несколько раз сбивались с пути, теряли время и тратили силы, а полковник только презрительно сощурился и вымолвил раздражённо, глядя на Джастина:
- Из-за вас мы потеряли свои укрепления на Севере. Тебе нужно было задержать янки всего на несколько часов, а ты даже этого не смог сделать.
Калверли трижды распсиховался и дважды врезал бывшему другу, едва не загремев под арест, однако Крис поспешил уверить всех офицеров штаба, что в этом нет необходимости и как только руки, сжимающие разбушевавшегося парня, разомкнулись, Джастин кинулся прочь из Эскадрона и вернулся только за тем, чтобы взять себе еды в дорогу.
Он вышел на конечной станции в Арканзасе, с двумя долларами в кармане, со скудным количеством еды, которую смог стащить в штабе. Хуже всего было то, что к нему, тот час, привязался длиннолапый рыжий пёс, больше похожий на лисицу, чем на собаку и сколько бы Джастин не шугал упрямую скотину, сколько бы камней не перекидал в неугомонную дворнягу – тот даже и не подумал отвязаться от него. Преследуя, как навязчивая тень, слепо следуя за ним по всему Арканзасу, и Калверли утратил веру в то, что рыжая бестия отстанет от него. Кормить пса он не мог, у него самого было всего два яблока и морковь. Рассчитывать на чью-то помощь, тоже. Немногочисленные люди, которые ещё оставались в разрушенном городе, отводили глаза, от человека в потрёпанной серой форме, будто бы не признавая в нем одного из них, словно бы, клеймо северного каторжника было сродни шраму на его лице и бросалось в глаза, выдавая его тайну, место которой, было глубоко внутри его души.
- Знаешь, Лис, твой штат выглядит не совсем приветливым. – Заметил, как-то Джастин, обращаясь к собаке, которая, удавив крысу в закоулке, раздирала серого грызуна.
Калверли на миг позавидовал зверю, в его способности добывать себе еду, где бы то ни было, в отличие от него, мокнущего под дождём где-то под дырявым козырьком крыши, какого-то жутковатого дома, хозяева которого затворили перед его лицом дверь, крикнув, чтобы он убирался прочь. – Чёрная неблагодарность взамен цветов и поцелуев девчонок, которые должны были достаться героям, вернувшимся с войны. – Калверли коротко рассмеялся, вспомнив, какие взбалмошные мысли обуревали его и Криса, когда они стояли на перроне, в солнечный день 19 мая два с половиной года назад, отправляясь в Эскадрон, ещё не успевшие, распрощаться со своими мечтами и похоронить своих близких.
Он шагнул под стену низвергающейся воды, хлестающей его по лицу, больше не желая оставаться под дверью этих людей, как беспризорник, и псина, сразу же последовала за ним, оставив обглоданного носителя чумы на пороге безразличных арканзасцев.
На следующие сутки, Джастин добрался до Далласа, а еще через два дня, беспрерывной ходьбы, срываясь на бег, едва удерживая в горле радостные вопли, он ступил на открытые прерии Уэйко. Со слезами на глазах, трогал холодные, покрытые золой и пеплом дома города-весельчака Раунд-Рока, и, наконец, он остановился на пороге своего родного Остина, который столь долго влек его к себе. Джастин проделал путь от заснеженного Севера до холмистых равнин Юга, и ему казалось невозможным то, что он видел сейчас перед собой, однако это был не мираж, порождённый солнцем, пылью и безмолвием, а настоящая овеянная мечтами и любовью родина.
- Смотри, Роуж (18), - сказал собаке Джастин, за последние дни привыкший говорить вслух с новым другом, который всегда молча смотрел мокрыми карими глазами, с таким пониманием, что становилось иногда не по себе от этого безмолвного участия. - Это мой дом. Мы пришли. О, Боже мой…
Джастин не пошёл в город, а буквально полетел короткой просёлочной дорогой к своей плантации, спотыкаясь и заносясь, на поворотах. Его обувь разорвалась очень давно, и теперь он не хотел останавливаться, чтобы перешнуровывать дырявые ботинки, а наоборот, скинув с себя ненужный атрибут одежды, продолжал бежать, чувствуя под ногами живую силу земли. Сколько раз, мальчишкой, он сбегал из дома и вместе с Гейтом, уносился этой тропой верхом на молодых скакунах, навстречу ветру и городскому веселью и как быстро пробегало время тогда, в пору юности. Эти, три часа беспрерывного бега, показались ему адской мукой. Но, он бежал и не чувствовал стёртых ног, на языке была горечь, от желчи и крови, обезвоженное тело иссохло и, даже слюны во рту не оставалось на то, чтобы сглотнуть. И воздух разрывал горящие лёгкие, которые слиплись словно листки бумаги, но Джастин испытывал сейчас ту неосязаемую силу, что слышится в протяжном вое отставшего волка, который долгие годы следовал за своей стаей и, наконец, добрался до неё. Эта сила не могла найти в нем выхода на Севере, никогда бы не пробудилась среди врагов, потому что это, родные земли, что ревут от боли причинённой войной, и эти дома, стоящие в милом городе, не как базальтовые глыбы, а как надгробие, поднимают в нем эту мощь. В северном ветре, что спит в могучем бурлении горных рек Вашингтона, его воля была разбита, а сознание раздроблено, но, пробудившаяся энергия - звучала в стуке, его голых ступней, о чёрную землю, слышалась в ударах крыльев каких-то птиц и таилась в мрачном безмолвии бескрайних просторов техасских земель.
- Роуж! – Джастин увидел, как пёс кинулся впереди него, выводя из лесополосы к озеру, на юго-западе их плантации и слезы навернулись на глазах, когда он, приблизившись, глянул на своё отражение в воде, босыми ногами, утопая в мягкой илистой почве.
От тихой глади воды на озере, которая в безветренную погоду замирает, словно накрытая огромным куском прозрачного стекла, веяло умиротворяющим, отрадным спокойствием, и стоило ему дотронуться кончиками пальцев до зеркальной поверхности, как по воде разлетелись круги, исказив лицо парня, по ту сторону водной преграды. Кроме короткого рваного вздоха на грани истерики в этом зелёном мирке не было ни звука, и Джастин обошёл озеро, ступая как можно тише, будто боясь разбудить кого-то или вспугнуть.
Здесь не слышатся человеческие голоса, потому что, давно уже обезлюдели соседние плантации и заросли кустарником бывшие, пахотные поля. Большинство пристроек и хозяйственных флигелей, принадлежащих их семье, либо сгорело, либо было разрушено, конюшни пустовали и, по-видимому, очень давно. Блуждая, по руинам своей жизни, он зажимал ладонью рот, чтобы не разразиться ужасающим криком, который будет слышен по всей округе Остина. И, если бы северяне, бродили где-то поблизости, то он бы поквитался с ними, даже не прибегая к оружию, если бы сердце не сдавило в груди с такой силой, что у него потемнело в глазах, и он опустился на колени.
Роуж, мотался где-то поблизости и Джастин слышал сквозь гул сердца, как собака скулит и подвывает, но перед глазами у него расплывалось зелёное пятно леса и рощи, озарённое безумствующим огнём, которому предали его плантацию.
"Где моя семья? Где они?.."
Со всех сторон, до него доносились чьи-то голоса, перекрываемые лаем Роужа - то были женщины, знакомые, как эти поля и равнины, но истерзанные, едва узнаваемые на фоне сгоревшего имения, от которого остались только опоры и балки, уходящие в небо. Как застывшие Титаны, уничтоженные своими внуками в неравном бою. Джастин держался за грудь и с изумлением понимал, что не улавливает собственных вдохов. Свалившись на землю, он захрипел, пытаясь вдохнуть, но едва увидев черноволосую голову, склонившейся над ним девушки, которая бережно подняла его голову, уложив её к себе на колени, - он почувствовал невероятное облегчение и такую же по своей силе боль, после чего выдохнул бессвязное:
- Женевьев?..
18.rouge – (с франц.) «рыжий, красный»
В свои двадцать лет, молодой офицер, едва не получил разрыв сердца, стоя на коленях у разрушенных стен своего дома. Однако холодные родные руки матери и подхватившей его Женевьев, будто бы вытянули его с того света, когда он осознал, что они живые и, дотрагиваясь до него, зовут, так же, ещё не веря, что он перед ними – невредимый.
Его ослабленное сознание вернулось в уставшее тело, и он понял, что находится в обжитой, просторной комнате без обоев, разделённой надвое деревянной перегородкой, со старым, обшарпанным, лаковым покрытием и высоким потолком. Сам он лежал на узкой кровати и по его телу разливалась приятная теплота, несмотря на прохладу весеннего вечера, которая пробиралась сквозь старые, рассохшиеся доски. Джастин перевёл мутный взгляд вбок и увидел Шерри – мать сидела на полу, подле кровати, сложив темноволосую голову на руки и, видимо, крепко спала. У Джастина вновь кольнуло сердце от медленного, но острого, как игла, осознания, что за эти два года она совершенно обессилела, мучаясь не проходящей бессонницей и утопая в жутком волнении за жизнь своих сыновей.
Джастин припомнил, что Гейт сказал ему про безумное стремление, невероятное, по своей силе, желание Шерри разузнать, где находится её младший и теперь, уже, единственный сын, пропавший на поле боя. Жив ли он. Джастин, даже, не мог представить, что пришлось пережить его несчастной матери под гнётом этих скорбных дней, так равнодушно иссушивших её до капли. Она казалась ему, словно, сотканной из тени; Шерри нервно дёргала рукой, которой накрыла, крепко сжимая, кисть Джастина, словно боялась потерять его вновь, бродя по извилистым и причудливым дорогам своего одинокого кошмара.
Он раскрыл рот, задохнувшись тяжёлым пыльным воздухом, и звук, который предполагал имя матери, растерянно взметнулся в воздух, отгоняя от её неподвижной фигуры сон.
Прищуренные, острые, как битое стекло глаза впились в сына, пронизывая каждый, болезненно-окаменевший мускул на его лице, но через долю секунды взгляд материнских глаз прояснился, как будто бы она поняла кто перед ней, и что ей ничего не грозит.
- О, Джастин, милый… - Голос матери был тих и немощен, но рука сжала ладонь Джастина, с такой неожиданной силой, что он сразу понял – она, никогда больше, не отпустит его. – Ты дома родной, все хорошо.
Шерри порывисто обняла его, и Джастин услышал тяжёлые частые удары в её груди, которые, медленно угасали, где-то в его сознании. Вся она, была мягкая, покорная, заботливо поглаживая сына по волосам, с трепетом шептала ему что-то успокаивающее, и слова её, текли сквозь роковую брешь, всей, пережитой им боли, увидев которую, обычный человек содрогнулся бы, испытав самое непостижимое из всех чувств. Но она являлась для Джастина не обычным человеком, - чудесный утешитель, который не стремится изгладить невиданную скорбь словами, а напротив, старается углубить и просветлить горе сына надеждой. Он был дома, рядом с родными людьми и знал, что теперь, война осталась позади.
