Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 96 страниц)

Земля временами грохочет, обращая в прах города и открывая новые смертельные раны где-то в далеких землях севера, там, куда Джастин не может взглянуть, не увидев перед собой призрачное видение. Дробясь, сеется свет, и сквозь северные широты, поглощая его разум, возносит через горы, поля и леса к чудовищному гарнизону, где в знакомых стенах, стоят знакомые книги, витает знакомый запах сигаретного дыма, и знакомый, до боли в пальцах, чужестранец, чья жизнь была неразрывно связана с войной, спокойно сидит за своим столом и, улыбаясь, что-то говорит ему. Бесчисленные истории, военные байки, пошлые шутки, незлобные упрёки и насмешки, каждый его шаг, оставляет кровавый след, любое прикосновение дарит шелковистую, незримую форму блаженства. Каждый раз, при мыслях об Алексе, в голове у Джастина возникают обрывочные и фрагментарные переживания, эмоции, испытываемые рядом с ним. Он вглядывается в горизонт и видит, как каждая чёрточка в облике Алекса воссоздаётся в его памяти; Александр Эллингтон вырастает перед ним из воздуха и света, достигая пароксизма таинственной страсти и незаметно, переходит в скорбный плач, внезапно взрываясь пронзительным звуком пламенного воя неба. Когда, над Остином висят грозовые тучи, то свет рассеивается, как и этот призрачный, неуловимый туман его видений, унося с собой родные хризолитовые глаза и огрубевшие от эфеса сабли руки и Джастин, опять, изнывает в мечтах о потерянном и недостижимом. Каждый вечер, он приходит в рощу и считает шаги по заросшей тропинке, пока ноги сами, не поднимают его на небольшой холм, где он, наконец-то, ощущает себя, вне всяких отношений с посторонними мыслями, даже самыми насущными. И все-таки Джастин сознает, что все, о чем ему было ведомо - лишь картинка, выдуманная его же умом, порождённая памятью. Наваждения улетучиваются, когда он покидает место, где предавался мысленному созерцанию, исчезнувшего в неизвестности любовника, и неторопливо возвращается домой. Улетучиваются, но не исчезают насовсем. Их дух остаётся, сохраняется в нем, неведомо, в каких потаённых закоулках его души, чтобы вечером вернуться, как вышколенные слуги, и снова явить перед его взором бледную иллюзию, того волшебного сияния, которое принёс ему Алекс. Джастин помнил волну восторга, захлестнувшую его, когда он, впервые в жизни, познал вкус настоящего наслаждения - забытья любви. Сейчас, он ясно понимал свою ошибку - несказанные слова с простой истиной и он, просто сгорал заживо, утопая в мечтах о том, как снова он увидит любимое лицо: раскрасневшееся, горячее, гневное и полное страстного желания. Красота Александра была дикой, одержимой терпкой похотью, которой Джастин был сражён; он захлёбывался, эта сила рвала ему горло и он, как умирающий, хрипел глядя в пасмурное небо, посмевшее забрать у него призрак его сердца. Грозовые сполохи над тёмной рощей, ливень над старым погостом деревушки Сидар Крик, красный круг солнца, медленно закатывающегося за горизонт, светлый серп луны, выглянувшей из-за тучи, бледное мерцание огней города вдалеке - не могли вернуть ему утраченного любовника, но каждый день забирали его покой. Джастин, снова и снова, бесцельно бродил мимо искривлённых, поросших мхами и лишайниками деревьев, под которыми когда-то располагалась беседка его матери, и даже, сам воздух, теперь, казался ему иным. Он был пропитан отравой войны, болью, от утраты брата, отчаянной борьбой этой земли с завоевателями, которые сожгли половину Остина, когда Оклахомская армия уступила натиску войск Алана Эллингтона. Джастин вспоминал, как когда-то, сотню лет назад, когда, только прибывшие в Эскадрон, ещё не получив распределения, они с Гейтом, высмеивали утонченных юношей в светлых мундирах, столь женственных, что молодым плантаторам сразу стало понятно - оклахомцы, наверняка, станут пушечным мясом в первый же месяц войны. Но теперь, осознавая, что эти самые, изнеженные мальчишки, спасали его родной край, всеми силами удерживая армию северян – лейтенант испытывал ужасное омерзение к своему, больному высокомерию. Неизвестно, что мучительнее – чтобы кровь уходила капля за каплей, спешно покидая израненное тело, как крысы - тонущий в тёмных холодных водах корабль или, чтобы сознание угасало, мысль за мыслью, захлёбываясь невысказанной болью. - Шерри хочет тебя увидеть. – Голос Женевьев, раздался одновременно с очередным всполохом молнии, но Джастин, не оборачиваясь, как завороженный смотрит на горизонт, который мокрыми бумажными полосами липнет к веткам густого леса. Если вслушаться в эту гулкую тишину, привыкнуть к ней, то можно различить и трепетный шелест листочков в соседней ольховой роще, и тихое бормотание тростника у реки Сидар. Он не хочет слышать посторонних звуков, тем более, человеческую речь, которая утомляет его и внушает смутное раздражение. Джастин, неопределённо пожимает плечами и отвечает не глядя: - Я подойду через час. Это срочно? - Да. Сегодня Меган была на почте, тебе письмо с северного фронта. - Женевьев подняла голову к небу, словно ожидая скорого удара дождевых пуль, но все было тихо. - От кого пришло письмо? – в опилках своего разума и осколках своих воспоминаний, Джастин пытался припомнить, кто бы мог знать его адрес из тех, кого занесло на Север и таких людей, при всех своих мысленных потугах, он не мог вспомнить. "Костерман читал моё личное дело, но он мёртв, Стив, лучший друг – мёртв, Норманн, когда-то интересовавшийся – мёртв, Маррей – пропал без вести, но даже если и предположить, что он жив, адреса Дерек не знал. Алекс? О, Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы это был он…" Джастин вздрогнул, и ему показалось, что размашистый удар молнии прошёлся через его нутро, но из его челюстей не раздалось ни звука. - Не указано, мы не вскрывали конверт. – Ответила Женевьев и Джастин, не сдерживая себя, схватил девушку за руку, изумлённо вглядываясь в её лицо. Такая надменная, выточенная, будто статуэтка, разве могла она вообразить себе, что в этот момент, человека напротив неё, гложет неуверенность и вырывает из пучин страха невыразимая надежда, что капитан нашёл его. - Там что-то важное, не так ли? – Опешив от такой резкой перемены всегда хладнокровно держащегося Джастина, спрашивает Женевьев, и её любопытство становится невообразимым. Вид у неё такой, будто Господь, только что снизошёл к ней, но слова её, безукоризненные и отталкивающие как проказа, заискивающие, мягкие, но скользкие, вырывают Джастина из немого оцепенения. - Я не знаю. Возможно. – Выдавливает из себя он, и чувство такое, будто его внутренности развесили на колючей проволоке. – Хорошо, идём прямо сейчас. Пока они шли по полю, Джастин старался ни о чем не думать, но мысли таящие в себе столько энергии, так глубоко тревожащие его, заставляли взгляд рассеяно скользить по холмам, словно бы ища у родной земли поддержку, безмолвное одобрение. Ему, представлялся невыносимым, этот ограниченный мирок, устанавливающий пределы и загоняющий в рамки. Душа встрепенулась, а по телу проскользнула дрожь: она была одновременно и протестом и попыткой обойти хлынувшие мутным потоком сомнения, грозившие затопить источник духа. Первая мысль, посетившая его при известии о письме, превратилась в абстракцию, безумную фигуру, потому что Джастин понимал – Алекс затаился, исчез, спасая свою жизнь и с его стороны, было бы неразумно присылать письмо, так как, в этом случае, возрастал шанс быть пойманным. Вот что занимало мысли Джастина, пока они шли к дому, он непрестанно думал, что могло бы произойти, если письмо действительно от Алекса, на что он безумно надеялся, не слушая доводов здравого рассудка. Когда они вошли в дом, Джастин сразу увидел Меган, которая забавлялась с Хлоей, показывая девочке, как делать мотанку. Мать сидела у стола и в ее неподвижной фигуре застыло что-то стремительное, изящное, сильное, хотя рука довольно лениво откладывает спицы и клубок, а губы кажутся тонкими и сухими, когда она, улыбнувшись, поднимается и обнимает Джастина. - Ты не заходил два дня, Джей, дорогой, я же волнуюсь. – Сказала Шерри с теплотой, свидетельствующей, что в ее настроениях, несмотря на трудности бытия, случаются позитивные перемены и причина тому - любимое лицо сына. - Прости, много работы. – Глухо ответил он, не зная, что ещё сказать в своё оправдание. В этой прокопченной комнате, с жалкой мебелью и изношенной утварью, странно было видеть на столе белый конверт, такой свежий и чистый, что он кинулся в глаза, как только Джастин очутился на пороге, словно магнитом, притягивая к себе. Он посмотрел на радостное и светлое лицо матери, ровным огнём заливающее тёмный мир вокруг и увидел, плохо спрятанное за мягкими чертами, опасливое, вопросительное мерцание беспокойных глаз, в глубине которых стучала её тёмная мысль. Озабоченно опустив брови, Шерри обеспокоенно спросила: - Дорогой, кто может знать, что ты здесь? Ты понимаешь, что будет, если тебя найдут … - Задыхаясь, произнося слова с напряжением, она продолжала, прерывая речь длинными паузами бессилия: - Скажи, ты во что-то ввязался на Севере? Может, ты хочешь сказать мне что-то? О, дорогой, я все пойму. Поглаживая её сухую руку, своей тёплой ладонью, Джастин, вздрагивающим голосом сказал: - Мама, я тебя прошу, успокойся. Я не представляю, кто бы это мог быть, дай мне минуту. Джастин, взял со стола конверт и, задумчиво прикусив губу, покрутил его в руках, ощупывая плотную качественную бумагу, такую в которой не пишут обычные солдаты с фронта, а отправляют любимым, открытки на праздники офицеры. Чувствуя под пальцами этот знак отличия, Джастин воскресал для жизни, омытый и оживленный горячею кровью, ударившей в голову, при мысли, что это письмо от его северного офицера. "Я бы отдал любой миг самого наивысшего блаженства и бессмертие собственной души, если бы мне представился шанс снова взглянуть на тебя, Алекс". На конверте значился короткий адрес, написанный мелким почерком, и в нерешительности глядя на строки, Джастин ощущает как внешний мир, который все сильнее тревожит его восприятие, пропускает через сознание осязаемые нити навязчивого страха, с изнуряющим постоянством навещающего голову. Он видит за окном облака, холмы, качающиеся под ветром деревья, но ближе всего, перед его взглядом маячит дрожащая в руках бумага, и Джастин понимает, что строки эти, хоть и выведены знакомым почерком, но все же не принадлежат руке капитана. Джастин верил в то, что рука эта, по природе своей, глубоко отлична от всего остального мира, который внедряется в его сознание, но когда птица садится на ветку ели, когда муха кружит над столешницей - он не чувствует того тайного знака, который Алекс вложил бы в эти строки, будь он адресантом. Если бы, энергия рук Алекса была сейчас сосредоточена в руках Джастина, то внешний мир, стал бы не более чем миражом, который исчезнет по первому же приказу, но письмо было не от Эллингтона. Джастин, почувствовал это так явно, что ему стало физически плохо, но надежда на то, что это было написано под диктовку Алекса, хоть и чужой рукой, рождало смелость. Джастин открыл конверт и, дрожащими от напряжения пальцами, вытащил двести долларов, вложенных внутрь, не отрывая взгляда от нескольких, коротких строк в письме, чувствуя, как сердце пропустило удар, а перед глазами все поплыло. Однотонный, хриплый шёпот, наполнил комнату, беспомощно сползая по шершавым стенам, когда Джастин, измученно выдохнул слова, застывшим за спиной женщинам: - С наилучшими пожеланиями, в ожидании скорой встречи. Кристофер Гейт. "Алекс, где ты? Ты всё так же далеко от меня или тебя уже нет в живых? Почему я не чувствую тебя…" Широко открыв рот, он поднял голову вверх, чтобы загнать обратно болезненный стон, грозившийся сорваться с губ, а руку с зажатыми купюрами протянул назад, и Шерри медленно забрала из разжавшихся пальцев деньги, со слезами радости, глядя на улыбающуюся Женевьев. - Джастин, это же великолепно! Мы можем спокойно жить больше месяца, ни в чем себе не отказывая! – Тронутая таким поступком до глубины души, Шерри, молча смотрела на деньги, в то время как Женевьев, оживлённо заметалась по комнате, благодаря Кристофера с искренней сердечностью. – Меган, мы едем в город! Нужно составить список того, что нам необходимо… Шерри улыбалась, проникновенно морща лоб и с многозначительностью сжимая в руках, причину всеобщей радости, полностью счастливая среди всех этих тягостных несовершенств, однако она, так и не проронила ни слова. Джастин, мельком посмотрел на Женевьев, которая отворив дверь, впустила в комнату свежей летний воздух. Она была уже не та: больше не было в чертах надменности, казалась, будто бы не так бледна и не так холодна, но стоило ей взглянуть на застывшего у стола Джастина, как улыбка резко померкла, с не меньшим волнением, переведя взгляд на Шерри, которая недоуменно спросила сына: - Джастин, что с тобой? Тебе нехорошо? Джастин не мог шевельнуться, словно боясь развалиться от любого движения и тут голос матери ворвался внутрь, точно его ударили по голове. Он бессильно опустился на колени, закрыл лицо руками и глухо застонал. Шерри медленно дотронулась до его плеча и, сдерживая дыхание, смотрела в лицо Джастина, который, судорожным и сильным движением шеи, запрокинул голову и громко сказал: - Не могу больше!.. Как я устал. Это невыносимо… Образ Алекса растворялся в спутанных воспоминаниях, блуждал где-то на задворках сознания, исчезал, как и надежда вновь встретиться с ним. Острее и отчётливей вырывалась тоска; она, как пустая, винная бочка, скатывающаяся с холма - гудит, надрывается, многозначительно стонет и скрипит, покуда не развалится и не обнажит, давно сгнившие от влаги, доски. Женевьев, потупив глаза, промолчала, а Шерри, приблизившись к Джастину, с удивительной, в таком тщедушном теле силой, приподняла его и усадила на стул, после чего тихо прошептала какие-то успокаивающие слова, с обычным своим чистосердечием, не задавая никаких вопросов. Меган, поглаживала волосы притихшей племянницы, испуганными глазами наблюдая за дрожащим от тихой истерики братом, но она, как и Женевьев подавленно молчала. Состояние Джастина, не позволило бы ему остановить поток слов, а потому он боялся, что проговорится, решив вдруг облегчить совесть и открыть душу, в этот момент, жестокой, нравственной подавленности. Он быстро поднялся на ноги, схватил раскрытое письмо и, пробормотав что-то вроде извинения, выбежал на улицу, захлопнув за собой дверь, не слушая доносящегося в спину голоса матери, умоляющей его вернуться. * - Джастин, погоди! Что произошло? – Меган нагнала его на дороге, ведущей в Остин, в километре от дома, и, притормозив повозку, схватила брата за рукав рубахи, вынуждая того обернуться и остановиться. - Ничего, Мег, просто дай мне побыть одному! Оставь меня. – Безутешно вскричал Джастин и, при этих словах, он невольно залился слезами. После чего, облегчённо почувствовал, что уже не так подавлен, как прежде, потому что, вопреки своим словам, он знал, что только сочувственный взгляд сестры, сжимающей тонкими пальцами его локоть, способен оказать ему ту поддержку, без которой он обречён остаться в состоянии погружённости в пучину смертного греха. Самая жестокая жизненная драма разыгрывается не во внешнем мире, рок обречённости грозит не извне, как думали Гомер и Эсхил: внешний мир нейтрален, драма и рок живут внутри того человека, в котором здравый смысл, укреплённый предрассудками и страхами, становится помехой в преодолении той критической черты, которая отделяет его от желаемого. Черты, что возникла перед Джастином, когда он, выскочив из дома, направился в Остин, подгоняемый единственной и безрассудной мыслью - сесть на поезд до Западной Вирджинии, там пересесть на поезд до Вашингтона и начать поиски Александра Эллингтона в столице. Эта безумная, навязчивая идея уже давно торопила, толкала его, не давала ему покоя. Если он начинал размышлять логически и трезво оценивать свои возможности, все та же мысль изгоняла из сознания и убивала здравый смысл, в зародыше, мешала всем его занятиям, вторгалась повсюду, преследовала, осаждала его, держала в плену. И сейчас, он шёл в Остин с уверенностью, что сядет на первый же поезд до Вирджинии и если понадобится – он будет воровать, чтобы выжить там. Но тут же, Джастин понимал насколько, нищета лишила его свободы, возможности участвовать в привычных делах, а какие-то, необходимые, совершенно элементарные вещи, оказались и вовсе недоступны, ему и его семье. Вот отчего временами накатывает тоска и, вдобавок, его не оставляет ощущение тянущей пустоты там, где могла бы быть дружба и сильные, серьёзные чувства; Кристофер предавший, исковеркавший их дружбу, был ему глубоко противен, но деньги, присланные им – спасение и надежда для, задыхающейся в нищете, семьи. Страшное уныние, снедает Джастина целиком, подкашивая силы, кажется, будто сама судьба ставит препоны естественной жажде любви, и отвращение затопляет все существо, потому что он не смог удержать Алекса, а теперь не может все бросить и найти его, обременённый обязанностями главы семьи. Омерзение к себе из-за того, что дружба, так бесчестно и пошло прерванная, все ещё остаётся для него кровавым пятном на душе, которое нет сил стереть, но и повстречаться с бывшим, лучшим другом будет не менее болезненно, чем забыть об этих многолетних отношениях.