сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 96 страниц)
Через какое-то время шум начал нарастать, и Джастин понял, что митинги янки собирали значительные и поистине огромные, что немало поразило его. Он внимательно вслушивался в слова из громкоговорителя и понемногу начинал осознавать, в чем логика этих собраний. Основную массу такой аудитории составляли обычные граждане, которые были солидарны со своими вождями в том, что рабство — это плохо. На своих митингах они выдумывали порой просто чудовищные истории о том, что творится на Юге. В частности, о том, что на плантациях есть специальные фермы-бордели по воспроизводству рабов. О том, что хозяева часто имели целые гаремы заложников, и прочую жуткую чушь, которую Джастин слушал уже несколько часов. Сгорая то ли от злобы на этих идиотов-янки, которые смели нести подобный бред, то ли загибаясь от смеха — настолько абсурдно звучали все эти провокации. Люди севера верили в это по двум причинам: во-первых, человек, по сути, склонен верить во все необычное и скандальное, а с их точки зрения — ужасное; во-вторых, потому что такие новости вещали люди авторитетные или, в крайнем случае, известные. О том, что это являлось ложью, и в голову никому не могло прийти. Тем более никто из законопослушных граждан-янки и на сто футов не приблизился бы к пленным солдатам, чтобы спросить об этом, шарахаясь от них, как от прокаженных. С другой стороны, были сотни раненых южан, лежащих в полевых госпиталях северян, но которые даже при желании — которого у них и не было — не могли бы опровергнуть эти глупые слухи, ведь девяносто процентов из них мучились в страшном бреду и горячке, почти отдавая душу всевышнему.
Остальные же гордо молчали и сносили все насмешки, укоры, оскорбления или прямые издевательства врачей, которые в открытую показывали: мол, вы, южане, теперь в ловушке, и как только вас немного подлатают, то непременно отправят на каторгу, где вы будете делать все необходимое для армии, которая разгромит весь ваш драгоценный Юг к чертовой матери.
Первые несколько дней пребывания в госпитале Джастин не знал, к какой группе себя отнести, все время находясь в полубредовом состоянии, на грани жизни и смерти, между двумя крайностями, словно птица, мечущаяся от одной решетчатой стены к другой, не в силах вылететь наружу, мучаясь от тупой боли в переломанных крыльях. Его состояние резко ухудшилось, и Джастин понятия не имел, с чем это связано, а болезнь с каждым днем прогрессировала. Горячка высасывала последние силы, желание жить меркло с каждой минутой, проведенной в этом аду, среди криков о помощи, стонов, полных страданий, в страхе и ужасе, испытываемых его земляками при виде смерти. Несколько раз Джастину казалось, что он действительно сквозь желтую пелену боли, застилающую больные глаза, видит черный силуэт смерти, склонившийся над очередным бедолагой, не вынесшим этих мучений; и каждый раз Джастин считал, сколько человек лежат на раскаленной пустынной земле, отделяя его от этого существа. И сколько раз он вздыхал полной грудью, когда тень исчезала, не тронув его. Заходясь в бреду, Джастин вслух молил, чтобы эта тварь, будь она живой или являясь плодом болезненного разума, оставила его в покое.
На третий мучение стало настолько невыносимым, что упорство и гордость он засунул куда подальше и, не сдерживая себя, молил все силы небесные об избавлении от этого кошмара — дикой, невыносимой, всепоглощающей боли, пульсирующей в каждой клетке его тела. Джастин лежал на раскаленной сковородке, в которую превратилась земля, в луже своей мочи и чьей-то крови, на отсыревшем матраце из гнилой соломы.
Впервые в жизни он понял, что есть рай и ад, что есть где-то Господь Бог, который в этот момент наказывает его за грехи. Именно сейчас он вспомнил об этом и только сейчас признался себе: «Я в Аду».
Кожа на обгоревших участках тела была покрыта жуткими волдырями, которые лопались и сочились сукровицей; из-за горячки Джастин дергался так, что на спине разошлись швы и из раны в плече толчками вытекала кровь, а боль была такая одуряющая, что он моментами выл, словно раненый зверь. Иногда ему казалось, что он уже больше месяца находится здесь, а в другой раз он открывал глаза и понимал, что это тянется один бесконечно длинный, мучительный день. Ему мерещилось, что огромное количество людей мельтешит вокруг него: Джастин порывался с места, хотел бежать, драться, кричать, но невидимые руки силой удерживали его на месте, и вскоре он терял сознание от боли и усталости.
— ...а я вас спрашиваю, почему вы не вкололи ему чертов морфий?! — кто-то орал настолько громко и так близко к Джастину, что тому удалось вынырнуть из глубин своего затуманенного страданием сознания и прийти в себя, хватаясь за этот громкий властный голос как за последнее спасение, способное удержать его наяву.
— Это режим жесткой экономии лекарств в военных условиях. Капитан, мы не знали, что он... — молоденькая девушка, сбивчиво мямлила что-то неразборчивое, но ее снова перебил грубый мужской голос, низкий и глубокий, похожий на рычание бешеного зверя, но настолько резкий, что Джастин невольно вздрогнул.
— Вы вконец охренели? Я собственноручно ввел этот гребаный указ в действие. Я спрашиваю, какого черта он сейчас мечется в конвульсиях, одной ногой в могиле? Ваше дело — спасти его любой ценой и доставить мне в штаб, на допрос, иначе я затяну на ваших шеях веревку. Все, черт возьми, понятно на этот раз?
— Да, сэр, — подал голос второй мужчина, — все будет как пожелаете.
— Я желаю видеть вас с выпущенными кишками, Тиммонз. Ваши махинации с морфием мне надоели. Смотрите, как бы я не поднял все докладные и отчеты по препаратам.
Джастин силился разглядеть говорившего и, слегка недоумевая, что происходит, попытался сесть. Тут он увидел, что в нескольких футах от него стоят две медсестры и молодой врач в окровавленном халате, потупив головы, слушая яростные крики капитана. В том, что этот солидный молодой человек являлся именно капитаном, у Джастина сомнений не было. Идеально выглаженный, чистый и свежий темно-синий мундир пестрил медалями и знаками отличия, начищенные эполеты блестели холодным светом, а их обладатель гордо держал вельможную осанку, при этом его лицо было искажено от ярости. Джастин всмотрелся в точеный профиль, стараясь лучше разглядеть его, и в ту же секунду капитан впился в него острым взглядом ярко-зеленых глаз. Джастин задохнулся от неожиданности и окаменел, смотря в глаза этому человеку, сразу же узнав своего злейшего врага — это снова был капитан Эллингтон. От него веяло страшной, разрушающей силой, при этом он обладал блестящей и запоминающейся внешностью, что все же не помешало Джастину не на шутку испугаться. Великолепный, но смертоносный клинок. Этот человек говорил именно о нем, Джастине Калверли, которого рассекретили. Он не помнил, сколько времени провалялся в тяжелом забытьи, но теперь точно знал, что его в кратчайшие сроки поставят на ноги и отправят на допрос, чего, собственно, Джастин и опасался еще на пути в Вашингтон. Тогда, умирая от бессилия и боли, он надеялся, что ему повезет и его примут за простого солдата — так все и было еще несколько дней назад.
«Какая же тварь сдала меня?..» — соображал он, с трудом отводя глаза от офицера.
На миг ему показалось, что боль, которая мучила его в бреду несколько дней, резко отступила под натиском этого странного, невероятно тяжелого взора, сотней тысяч ножей впивавшегося в каждую клетку его тела, вызывая нервную дрожь и необузданное желание куда-нибудь спрятаться.
Капитан янки несколько секунд сверлил Джастина презрительным взглядом и, наконец-то отвернувшись, уже тише сказал что-то врачу, после чего резко зашагал прочь из госпиталя, брезгливо отпихивая раненых солдат острым носком высоких кожаных ботфорт.
— Как же я попал... — глухо простонал Джастин, закрывая лицо руками.
В тот день он встретил человека, появление которого слегка сгладило страх перед встречей с капитаном-янки. Норманн Ллойд, оставшийся тогда с майором Костерманом, выжил, а после того как янки обстреляли и спалили дотла их лагерь, также попал в плен. Южане все силы потратили на то, чтобы вывести санитарные повозки за линию фронта, а как только конфедераты поняли, что потеряли контроль, а блокада пробита, Костерман дал приказ отступать к югу, но было поздно.
— Я рад, что ты цел, — вздохнул Джастин, потирая взмокший от волнения лоб, — а как же Костерман?
— Он мертв, — сказал Ллойд, опустив глаза, — застрелился за сорок минут до захвата. Сказал, что лучше погибнет от собственной руки и будет вечно гнить в аду, чем отправится на допросы к этим ублюдкам.
— Наверное, и мне следовало поступить так же... — тихо сказал Калверли, но тут же дернулся от болезненного удара под ребра.
— Заткнись, идиот! — рявкнул Норманн, зло сверкнув глазами. — Если услышу еще раз подобную глупость от тебя, болвана, то кадык выкушу, понял?
Джастин слегка опешил от подобной резкости, но все же неуверенно кивнул и умолк.
— Завтра меня и еще некоторых солдат погонят в сектор шестьдесят семь, — вдруг сказал Ллойд. — Нашим языком — это каторга восточнее Вашингтона. Где-то в чаще леса. Так что вряд ли я вернусь оттуда живым... Но все же я хочу попытаться.
Ему не потребовалось уточнять, что именно он имеет в виду.
— Так запад или… — начал Джастин, но Норманн жестом велел ему замолчать, и лейтенант охотно послушался.
— Лагерь расположен к северо-западу от города — это очень хреново, ведь там повсюду сторожевые вышки и патруль. До леса тридцать минут ходьбы, далее вдоль подножья холма Гвен, где нас разгромили, мимо печально знакомого нам ущелья, вдоль реки вниз по течению до ближайшего почтового отделения. Дорога отсюда займет четыре дня, а там - развилка и начало путей. От них к юго-востоку еще сутки — и станция Манассас. С той местностью ты прекрасно знаком.
— Был там, в августе, — невесело отозвался Джастин, вдруг почувствовав себя непроходимым глупцом. К чему об этом говорить? Ллойд и так хорошо это знает. Он был тогда с ним, как он мог забыть... Память начинала подводить его.
Джастин прекрасно помнил, что сказал ему тот погибший солдат о расположении лагеря, поэтому осведомленность Норманна нисколько не удивляла лейтенанта, ведь в Эскадроне друг был помощником картографа и прекрасно знал все маршруты, а чтобы оценить пути отступления с вражеской территории, ему не требовалось много времени.
— Со мной отправляются еще трое уцелевших человек из нашей части, — наклонившись к самому лицу Джастина, прошептал он. — Идем с нами, Джей Ти? Тебе все равно нечего терять, ты не представляешь, что это за человек... Этот капитан Эллингтон — настоящее чудовище; догадайся, чей сынок, а? Правильно, это родной сын генерала Алана Эллингтона, той самой гниды, которая громит Луизиану уже третью неделю, в то время как его сыночек удачно прищучил нас в лесу. О младшеньком сатане ходят просто зверские слухи, но опровергать или подтверждать их просто некому. После него никто не выживает... Уж не знаю, что он там у себя в штабе творит с пленными, но человеку не продержаться на его допросе и трех дней. Тебе не жить, если ты попадешь к нему. Он сущий дьявол! Клянусь жизнью жены, эта семейка и вдвоем способна разгромить всю Конфедерацию к чертовой матери.
— Я прекрасно знаю, с кем имею дело, — вспомнив взгляд северянина, Джастина передернуло, — но не думаю, что смогу добраться даже до леса, — заметил он, устало откидываясь на гнилой матрац, — я даже отлить хожу не без помощи медсестры. А еще вчера я ссал под себя.
— Не будь таким нытиком! — нервный смешок Норманна напоминал воронье карканье. — Я-то знаю, на что ты способен, Джастин. С тобой или без тебя, но я должен выбраться отсюда и добраться до генерала Моргана. Необходимо доложить, что Костерман мертв, первый полк во главе с Джексоном тоже, а ты в плену и вот-вот попадешь в лапы к младшему Эллингтону, и поверь, если это произойдет — ты не жилец. Нужно сказать нашим, что блокада янки уязвима с западной части города, и тогда мы окружим их. Иначе они через несколько недель уже будут в Джорджии. Так что прошу, прости меня, но сегодня я бегу отсюда нахрен.
Он резко встал на ноги.
На этот раз Джастин понял, что его страх застилает ему глаза, ведь их побег, возможно, спасет Конфедерацию от гибели. Их задание с треском провалилось, и в штабе уже наверняка известно об этом, но уверенности в завтрашнем дне это не прибавляет. Сейчас им известны дороги, ведущие к Вашингтону с тыла, так что Ллойд был полностью прав: они единственные, кто в состоянии вырваться и доложить Джеффри обо всем, предупредив о новой грозящей целому штату опасности. Они просто не могут потерять Джорджию, иначе все пропало, ведь штат является одним из самых высокозначимых по доставке сырья для армии, а Атланта сейчас находится почти без защиты из-за потерь здесь, на Севере. Безымянный солдат, погибший по его вине, говорил то же самое. Им нужно действовать слаженно и сообща, и тогда они выберутся из дерьма, в которое попали. Да и потом, стоило вспомнить капитана Эллингтона, ему сразу становилось до одури плохо, а при мысли о том, что он, Джастин Калверли, в скором времени будет отдан на растерзание чертовому янки — так любое промедление казалось предательством собственной чести. Но больше всего ему хотел одного: выбраться, и, пока Морган будет держать Джорджию и бить свой ненаглядный Вашингтон, он сам отправится в Луизиану, за братом.
— Норманн, — через несколько секунд сказал он, наконец решившись и приняв, как ему казалось, правильное решение, — я иду с тобой. Только мне бы попить не помешало…
***
Тем же вечером медсестры обтерли Джастина влажной тряпкой, приводя в нормальный вид, смывая грязь, засохшую кровь и пот; наверняка по поручению капитана, перед которым он должен предстать со дня на день. После этой процедуры ему впервые за несколько дней дали скудную еду, состоящую из бобовой похлебки и черствого куска серого хлеба. После того как Джастин утолил голод, ему вкололи лошадиную дозу морфия, боясь снова нарваться на гневную отповедь этого чудища Эллингтона. Он время от времени пытался вспомнить, что именно слышал о капитане, кроме страшных слухов и нелепых домыслов о его демонической сущности, но в голове был сплошной бардак. Джастин знал только, что этот человек, наравне со своим отцом, самый жестокий из всех военачальников обеих армий. Яблоко от яблони, как говорится… Генерал Эллингтон хорошо воспитал свое отродье. Джастин знал о том, что творится в Луизиане, ведь там служил Джефф. Он переживал за брата, однако не думал, что у семейки Эллингтонов настолько длинные лапы, способные дотянуться и до него тоже.
Морфий, конечно же, уничтожил всю боль, но при этом лейтенант почувствовал неясное недомогание, вызванное странным головокружением и легкостью в ногах, однако медлить было нельзя. Норманн доложил, что ровно в десять часов вечера у медперсонала будет собрание, где они составят отчет о пленных солдатах в госпитале, руководствуясь которым янки-офицеры распределят южан по каторгам, а лично его, Джастина, отправят в штаб на допрос.
Отступивший жар и вернувшаяся ясность рассудка погнали его дальше, подальше от лагеря. Он был по-прежнему слаб настолько, что покачивался при ходьбе, но дольше отлеживаться себе позволить не мог, боясь упустить шанс.
Норманн ждал за врачебным корпусом.
— И как ты попал в офицерский состав, если все время опаздываешь? — не удержавшись от ехидной колкости, сказал тот при виде лейтенанта, но тут же усмешка сползла с его лица, и он, слегка нахмурившись, озадачено спросил: — Джей Ти, что с тобой? Неважно выглядишь, че-то...
— Если ты не заметил, то мне пробили плечо, вывернули запястье, у меня сотрясение мозга и, ко всему, контузило раза три, и я только что перенес лихорадку, а вообще я думаю, что во всем виноват чертов морфий, — тихо съязвил Джастин, почти без сил облокачиваясь о стену здания.
«Я глупец».
— Твою мать, — зло сплюнул какой-то человек с перевязанной рукой, из-за спины Ллойда и сверкнул недобрым взглядом по Джастину. — Норманн, он же одурманен! Как ты предлагаешь тащить его к лесу, если он еле осилил пятиминутный переход?
— Заткни пасть, Майкл! — тут же откликнулся Ллойд, не поворачивая головы к солдату. — Еще одно слово — и останешься без зубов.
— Он обуза для нас! — снова взъелся молодой боец. — Его вот-вот накроет, и он не сможет даже ползти за нами! Ты реально считаешь, что он смо...
В этот момент кулак Ллойда врезался в лицо некого Майкла, и тот взвыл от боли, прижимая здоровую руку к окровавленному рту. Джастин, вздрогнув, ошарашено уставился на друга.
— Я тебя предупреждал, — рыкнул Ллойд, как ни в чем не бывало, отворачиваясь от него, — еще раз пикнешь в адрес этого человека, и я сломаю тебе вторую руку, если не шею.
— Да как ты смеешь, гнида?! — шепелявя, вскричал Майкл, сплюнув кровавый ошметок под ноги Норманну. — Я, между прочим, неделю держал осаду города, пока вы, суки, отсиживались в Эскадроне. Да если бы не я, вы бы…
— Тут не оказались? — закончил за него Ллойд, став чернее грозовой тучи. — Это мы пришли к вам на помощь, ведь вы, жуки навозные, ни на что не годны! Вас бы всех по сто раз уже убили, если бы этот человек не пришел к вам на подмогу, — он указал на Джастина, — Ваш первый полк — сборище полных дебилов.
— Где остальные? — только тут заметив, спросил до этого безучастный к спору Джастин. — Ты сказал, будет еще трое наших...
— Им стало хуже, — резко ответил Норманн, раздраженно дернув плечами. — Не все такие везунчики, как ты, чтоб им вкалывали дорогое обезболивающее по любому поводу и без него.
Калверли понимал, что тот не со зла кидается подобными фразами, а просто нервничает, как и все они, но если бы он чувствовал себя немного лучше, то наверняка ответил бы на грубость; однако придурок Майкл оказался прав, и его тяжелой волной накрыло недомогание, вызванное опиумом.
