сообщить о нарушении
Текущая страница: 69 (всего у книги 96 страниц)
Эти унылые люди молча работали, встречая каждый новый день злобой и слезами; Джастин прошел мимо двух мальчишек, сидящих на черепках у разрушенной ограды, словно бы поглощенных высокими кустарниками разросшихся сорняков. По берегу слонялись дети – тут не было места для игр и детский смех, не радовал родительский слух. Люди работали от рассвета до заката и Джастин, глядя на их усилия и те руины, из которых они пытались возродить свои дома, полагал, что это копошение - лишь способ растратить силу. Их труд был бесполезен, ведь разумнее сажать не цветы, а плодовые деревья, которые возможно и не радовали глаз своими красками и красотой, но пользы приносили больше, чем скороспешно отцветшее богатство. Заброшенные стволы и опустевшие штольни покинутых шахт, без дела прорезали землю и были похожи на скелет доисторического животного, обглоданные кости которого, только мешались под ногами. Кое-где, еще сохранились следы земляных окопов, на которых, теперь колышется трава, хотя, пейзажи здесь, не были лишены известной привлекательности. Не живые и не мертвые люди, захлебывались в трясине обыденности, но все же, смутная надежда на лучшее, еще держалась под соломенными кровлями их полуразрушенных жилищ и каждый человек, в этом районе думал, что для него, еще не все потеряно, пока он в состоянии двигаться и работать.
Джастин шел мимо них и думал, что свет, теперь, искажен, исчерпана форма его существования - его народ сбился с пути. Местные жители пали жертвой странного вырождения, не встречавшегося в других уголках Нового Света: здесь вырастала особая порода людей, отличающихся от других, физическим и духовным упадком.
Уже протрезвевший после отравы, Джастин, бескорыстный, как лучший из нищих, сомнительно гордый тем, что у него нет ни страны, ни друзей, ни чести и все же, он паразит, более приспособленный к жизни, чем они, те, кто не сумели исторгнуть из груди своей проклятый побег страха, выросший из семени злосчастного яблока войны. Калверли знал, что он не успел опуститься так низко, чтобы принимать подаяние, а скорее наоборот сделал свой выбор на иных условиях, желая больших денег и полноценной, обеспеченной жизни для родных, но далеко не в пользу, собственных нравственности и гордости: Джастин униженно думал, что позаботиться о своей плоти и о своей душе он бы не смог, равно, как и о принадлежащем ему имении и его обитателях, которых он оставил в Техасе.
"Мама, я не хочу, чтобы ты видела мой провал, мой позор. Это убьет меня. У меня есть мой долг, и я буду им горд, буду терпеливо нести свой крест, или отложу в сторону и забуду, плевать на это, я смогу расплатиться с Гейтом. Но я умру, если ты взглянешь мне в глаза и увидишь - это".
Джастин, уничтожил в себе все, кроме ласково светящейся мечты найти и вернуть то, что по праву выиграно им, на поле его грандиозного сражения - чистую монету, что дороже любого металла на Земле, врученную ему ангелами, проливающими кровавые слезы, наблюдая за его отчаянными порывами, выжить среди военной грязи и боли. Его измена миру, оказалась, слишком короткой пыткой: он убивал, подло трусил и мечтал о смерти, но та, забирала его близких, он же, остался в распоряжении жизни, окунувшей его в чарующий океан мучительного наслаждения и, так же, неожиданно, теплые, неспокойные волны бушующей стихии, выкинули его на ненавистную сушу - одинокого и растерянного. Каким же преступлением, какой ошибкой, своей неправедной жизни, он заслужил, теперь, эту слабость, которая сковывает его движения и не дает ступать по предначертанному пути, в поисках заветных, потерянных чувств, а лишь позволяет скитаться расплывчатым силуэтом по чужим улицам, чужого города?
Джастин, ушел с набережной и вздохнул с облегчением тот, насыщенный, городской воздух, который, обжигая легкие ядом своих промышленных районов, не давал ему забыться, подгоняя идти быстрее. Несколько раз за день, Джастину мерещилось, что за ним кто-то наблюдает, двигаясь стремительной и неуловимой тенью по переулкам и маленьким улочкам – след в след, едва слышно, незаметно, исчезая каждый раз так быстро, что у Калверли возникали сомнения в реальности существования этой навязчивой паранойи. И все же, до самого Флюке-Брайн грей, он отчетливо ощущал на себе чей-то пристальный взгляд, не дающий ему покоя, пока, наконец-то, перед его взором не выросли ворота. Джастин, не дойдя до них даже ста футов, резко остановился и свернул на другую улицу, уводящую влево от района Флюке, хотя сил на ходьбу у него почти не оставалось, а в горле пересохло.
Он хотел удостовериться, что это, всего лишь, расстройство рассудка, но если была, хотя бы, малая вероятность того, что за ним, действительно, кто-то идет – то он планировал разоблачить преследователя. Джастин остановился на повороте широкой аллеи и, облокотившись плечом о ствол липы, следил глазами за окружающими деревьями, не двигаясь с места, выжидая, задумчиво и зло хмурясь своим невеселым мыслям, слушал, затаив дыхание, как слушают проповедь в церкви, пока слух не различил в немом шепоте листьев всплеск живой активности.
"Твою ж мать. Будь я проклят – я не спятил!"
Здесь пахло сыростью, и свет газовых фонарей еле пробивался сквозь густую листву акаций и лип, но, скользнувшую в нескольких футах от него, тень, Джастин разглядел слишком четко. Не отдавая себе отчета в том, что делает, он кинулся за сумрачным, незваным гостем, уже на бегу понимая, что он безоружен и этот, его порыв - неоправданно глупый, едва ли, не опасный. Задыхаясь и ломая, низко нависшие над землей, ветви деревьев, Джастин бежал по аллее, чувствуя, как цепкие ветки срывают с его волос ленту и те падают на спину. Гулкое эхо, разбуженное его сапогами, бежало впереди и позади него. Человек, кем бы он ни был, явно не ожидал, что из преследователя он, в один миг, превратится в преследуемого и, его бег, стал настолько проворным и резким, что Джастин уступил силе его быстрых ног и остановился у самшитовых кустарников, почти падая от бессилия и злобы.
- Стой, кто идет? – послышалось сбоку от хрипящего Джастина и тот, удивленно повернул голову на звук мужского голоса.
- Отставить, рядовой. – Выдохнул он с легкой досадой, когда к нему на тропинку вышел молодой сильный парень, с мрачным, насупленным лицом, угрожающе сжимая в руках карабин. – Убери оружие. Я, старший лейтенант Калверли.
- Сэр, лейтенант, вас приказано найти. – Закинув карабин за спину, отчеканил солдат, вытянувшись в струнку, словно еще одно дерево в роще.
Джастин развернулся к янки и ветви хлестнули его по лицу, вырвав сдавленное ругательство. Все ещё живая тень мерещилась Джастину, в изобилии колоритных образов этого тихого, вечернего марева, незримо витая где-то поблизости, но найти своего невидимого преследователя он уже отчаялся, а потому раздраженно спросил:
- Да неужели… Чей приказ?
- Мой. – На тропинке возник Бивер верхом на блестящей, вороной лошади и, кивком поприветствовав Джастина, спрыгнул с седла, на землю, сказав янки: – Вольно, солдат. Ступай на караул. Лейтенант, вас целый день ищут. Господин Гейт, выдал распоряжение, этим утром - разыскать и привести вас к нему. – Сурово начал он, обращаясь к Джастину, но жесткие складки у его рта исчезли, все лицо обмякло, когда офицер увидел, как переменился Джастин: сгорбившись, словно старик, он опустил голову и едва слышно произнес какие-то неразборчивые слова, которые Джим мог бы принять и за молитву, и за проклятие.
- Ну что же, веди тогда. – Пожал плечами Джастин, уже, порядком уставший от долгой беготни по незнакомым улицам, за невидимым врагом.
Ему было тяжело передвигать, будто бы закованные в железные тиски, ноги, но все же, он с трудом приблизился к другу и улыбнулся.
- Опять несешь свой ночной караул, Джим? – Спросил он беззаботно, когда они вышли на широкую дорогу, ведущую к району.
Джастин наблюдал, как всадники, в голубых мундирах северных штатов, рысью пересекали улицу: приклады их карабинов касались шенкелей, их гибкие тела раскачивались в седлах, и небольшой военный багаж с запасом пуль и флягой воды скрипел и грохотал при каждом шаге их лошадей. Солдаты двигались так, как двигается кавалерийский патруль по враждебной территории, хотя здесь, на северных просторах Штатов, они были у себя дома, но служба никогда не позволила бы им расслабиться. Этот факт, немало напрягал Джастина: что еще требовалось для того, чтобы столь остро, почувствовать себя чужестранцем, упрятанным за высокими стенами тюрьмы, которую они называли домом?
Верховые, остановившись перед офицерами, спешились и быстро открыли главные ворота. Козырнув, каждый из них, с улыбкой, пожелал им доброго вечера.
- Караул? Если бы. Щенков северных дрессирую.– Хмыкнул Джим и его рот тронула ехидная улыбка, он производил впечатление бравого молодца и держался с неподдельной бойкостью. – Они, часами, валялись бы на солнышке, читая газеты, раскуривая сигареты и посылая шутовские открытки своим подружкам, если бы я их не гонял.
Джастин улыбнулся, снова почувствовав от друга характерный запах недавних возлияний: Бивер, обычно, тянул сидр целыми бутылками, удрученный, преисполненный поздних сожалений, ропща на бога и дьявола одинаково, разочаровавшись, по его словам, в людях и он, пятидесяти пяти лет от роду, уже решил затвориться и отойти от дел. Джастин, по его глазам, блестящим в ярком свете фонарей, главной улицы Флюке-Брайн грей, видел, что Джим здесь только ради него, ведь за верную службу Крис выдал ему колоссальную премию, на которую Джим выстроил, нечто среднее, между фермой и южной усадьбой, где занимался воплощением своих хозяйственных идей. Джим признался Джастину, что желанный покой не принес ему облегчения вдали от городской суеты, и вся его жизнь сводилась к тому, чтобы бросить сварливой жене какую-нибудь колкость, покуривая у камина и сплевывая в золу, а затем выбраться в город и напиться вдрызг, как и прежде. И только, моменты, когда в нем остро нуждались не только как в начальнике стражи, но еще и друге, вдыхали в него ту жизнь, к которой южанин привык и о которой грезил северными вечерами.
- Умер в тебе солдат, Джим Бивер. – Поглумился над ним Джастин, когда тот закончил бормотать о кошмаре своих последних месяцев. - Похорони его по христианским обычаям и почивай с миром.
- Твой язык – что жало, не боишься без него остаться? Как тебя Гейт терпит. Что он в тебе нашел? – Наигранно возмутился Бивер без всякой злости, не сдержав веселой улыбки, но, не заметил за суетой вечерней улицы, как спазм сдавил горло Джастина, а глаза на миг превратились в стекло, в отражении которых возникли образы далекого, разрушенного во времени Вайдеронга.
Под кожей не чувствуется больше биения жизни: она отхлынула в дальние уголки тела, изнутри прокладывая себе путь по дороге к той маленькой смерти, которая отразилась в его глазах и, мгновенно, поработила разум. Джастин, повисал всем телом на толстой веревке, своей, больной памяти, оплетенной вокруг его шеи. Дыхание прерывалось с каждым, новым воспоминанием о тех ужасных днях и повторяющихся словах Дерека Маррея, бесследно пропавшего на войне, но, словно призрак, вернувшегося с того света и он, вновь говорил, но, уже губами Джима Бивера:
"А твоя лучшая часть, похоже, не задница, а язык. Однажды, кто-нибудь захочет вырвать его и запихать тебе в глотку. Что Эллингтон в тебе нашел, Дикси?" – Эхом, доносились до него давно произнесенные, колкие слова солдата-янки, но, как и тогда, в этот раз, Джастин, снова погребал свою злобу под плитой безмолвного стоицизма, зная, что правда этих слов не оскорбление для него, а урок, который он никогда не усвоит и не возьмет за правило.
- Я, порой, задаюсь тем же вопросом, но все ответы наводят на меня смех. – Устало сказал Калверли, без искры прежнего задора.
- То-то, я и смотрю, веселый ты слишком. – Сказал, как ни в чем не бывало, Джим.
Джастин внимательно посмотрел на него, понимая, что у того великолепный нюх, он всегда точно знал, когда начнется обстрел, где можно разжиться съестным и как лучше всего укрыться от начальства, но проницательность его в человеческих отношениях ограничивается, лишь, редким чутьем и сейчас, он не почувствовал в интонации друга ничего, кроме сарказма.
- Может ли призрак смеяться, надрывая тощий живот от смеха, когда живой шутит с ним о прелестях жизни? – Все еще поглощенный, нахлынувшими воспоминаниями, спросил Джастин, скривившись в горькой улыбке.
Мысли его представлялись вратами в некое святилище и там царил ужасающий мрак его былой жизни, где с четырех сторон, свинцовые пальцы смерти тянулись к нему, но так и не смогли схватить ускользнувшего счастливчика. Даже, ступая по красочным, вечерним улицам, наполненным веселящимися людьми, он не мог отвлечься от своих горестей.
- Опять началось? - Прошипел Джим, разглядев бледность его лица и тени под большими впалыми глазами.
- Этому никогда не придет конец. Зачем я ему сдался? – Джастин оглядывается с каким-то, опустошенным, безумным выражением на лице и шепчет, изредка прерываемый пронзительным конским ржанием и гулом человеческих голосов:
- Дерьмо, дерьмо, все вокруг грёбаное дерьмо! Прошли те времена, Джим, когда по ночам я тискал девок и просаживал состояние отца за карточным столом. Ушло то время, когда я не спал ночами и чертил военные карты в кабинете, строил макеты и наливался виски и вином. Всё ушло, всё пропало… Все - друзья, близкие…
- Кристофер тебе не враг, хотя, я и знаю, что происходит между вами, и не одобряю его действий, но и твои побуждения меня, также, не радуют: все твои мысли неизменно сводятся к смерти. – Хриплым рыком оборвал этот безумный, отчаянный поток слов Бивер, схватив Джастина за локоть, и свернув с шумной улицы, пройдя мимо позднего почтового дилижанса, из которого, неспешно вылезала пожилая леди, задерживая всё движение на дороге. – Прекрати нести этот вздор! Ты же офицер, Джастин. Ты прошел через войну для того, чтобы теперь ползать и скулить на её задворках от жалости к себе? Я всегда называл ваше поколение железной молодежью и ты, пережил плен и боль войны, а сейчас я вижу, что ты готов сдохнуть, будто жалкий щенок, выброшенный на улицу?!
Они дошли до нужного переулка и свернули к улице, на которой стоял дом Гейта, но Джастин, вдруг, остановился, резко, всем телом, повернувшись к Джиму и тот, придержал свою лошадь, недоуменно нахмурив лоб.
- Железная молодежь! – Воскликнул Калверли, мрачно уставившись на него. - Молодежь?! Каждому из нас было, не более двадцати лет, когда мы уходили на фронт. Сейчас мне двадцать три года, но разве я молод, по-твоему? Разве мы молодежь? Это было так давно, а сейчас, я старик с раздробленной на куски жизнью. А Крис… он мне не враг и не друг, больше. Не без умысла, он может всадить мне унцию свинца в спину, а я должен выплясывать от радости, что мне выпал такой чудесный шанс стать подстилкой! Скажи, Джим, твое разочарование во мне велико настолько же, как и мое презрение к самому себе?
Улица кишела людьми, словно клопами и Джастин умолк, услышав свист пролетевшей мимо повозки и увидев, что вдоль близлежащих домов уже прогуливаются, уставшие от дневной жары, горожане, направляясь по своим делам, в гости, или собираясь посетить вечерний центр своего, возлюбленного города. Он говорил и чувствовал, как волны ненависти и холодного презрения катятся на него со всех сторон и не сразу, до него дошло, что он утопает в собственной пробудившейся злости. Множество взглядов было направлено на человека, устало стоящего посреди дороги и переживающего, сейчас, горькие минуты своего морального истощения, будто находясь на пороге высушенной пустыни, ступив в которую, он, мгновенно умрет от нехватки воздуха и жажды.
- Я хочу покоя, Джим. Мне кажется, что я его заслужил. – Тихо добавил он, белея как мел и осторожно, бросая взгляд на развалины своей жизни. – Я так боюсь возвращаться туда. – Добавил Джастин, кивнув в сторону особняка Кристофера.
- Достаточно один раз посмотреть на тебя в деле, чтобы понять, что ты не трус. – Сказал Джим и глубокая складка появилась между его бровей, когда Джастин тихо рассмеялся его словам, однако он промолчал, рассматривая как свет фонаря над их головами, бросает на землю причудливые тени. – Я видел, что ты доблестный солдат, смелый и отважный. – Ветер, спускавшийся с холмов, внезапно принес резкий холод, и лошадь громко фыркнула, дернув руку Бивера, держащего поводья.
Джастин поднял глаза на друга, который нервно поигрывал пальцами на рукоятке своего кольта, висящего на поясе, так, как это делают мужчины, которые проводят большую часть своей жизни в седле с оружием в руках.
– Ты, уроженец Техаса, который считал, что человек, должен оставаться человеком в любом обществе, вне зависимости от цвета мундира, но, тот мир, в котором мы рождены – не место для чести и доблести. И здесь не место страху, Джей.
"Нет места страху... Он преследует меня по ночам. Он следует за мной днем и не оставляет в покое утром". – Подумал Джастин, глядя в упор на оружие Бивера, понимая, что он просто изнемогает от желания почувствовать эту убийственную сталь в своей иссохшей руке, которая вдохнула бы в него уверенность и силу.
