сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 96 страниц)
Калверли с ужасом почувствовал, что дурнота, только что отпустившая его, вдруг накрыла новой волной. Сердце в груди болезненно трепыхнулось и замерло, а перед глазами все поплыло.
«Только не снова... Он же только что сделал это. Я не выдержу этого еще раз, почему он просто не убьет меня? Убей меня! Убей меня, тварь».
— Нет… — одними губами выдохнул Джастин, прежде чем все-таки провалился в спасительную темноту, но даже там ужасный лик палача не оставил его в покое, будоража больное сознание своей дикой улыбкой-оскалом, жесткими пальцами, насквозь прошедшими сквозь кожу, и, конечно же, этим пугающим огнем зеленых пронизывающих глаз.
========== Глава 6 ==========
Смотри на меня, слушай внимательно,
делай, что я говорю сознательно.
И подчиняйся мне добровольно,
даже если от этого больно.
Я знаю все, о чем ты мечтаешь,
что ты стыдливо себе запрещаешь.
Мне бесполезно сопротивляться,
проще и правильней сразу же сдаться.
(Otto Dix — Война)
Когда он проснулся, то не сразу понял, что лежит в какой-то землянке на сырой, после дождя просевшей земле, укрытый дырявым заплесневелым одеялом, давным-давно проеденным насекомыми и источающим такое зловоние, что он тотчас сбросил его. Джастин едва чувствовал руки, он не мог пошевелить ни единым мускулом и только спустя пятнадцать минут усердных попыток смог подняться на ноги и тут же, охнув, чуть не упал обратно на землю, схватившись за живот, резко скрутившийся острой судорогой. Джастин медленно, стараясь не делать резких движений, предельно тщательно осмотрел себя. Ощупал особенно сильно задетые места и ужаснулся: сломаны два пальца на правой руке и ребро, вывернуты некоторые суставы, выбита пара нижних зубов, разошлись швы, загноились так и не затянувшиеся ожоги, а самое главное, Эллингтон порвал его — там, внизу. Кишечник протяжно ныл, выпуская маленькие комки слизи и кровавых сгустков, спазм резкой судорогой скручивал поясницу и ноги. Джастина волновало, что за слизь вытекает из его заднего прохода вперемешку с кровью; он не знал, что там повредил ему чертов янки, но надеялся, что все же в этом нет ничего опасного для жизни и что он сможет передвигаться.
Только после недолгого «осмотра» Джастин смог побороть боль и выглянуть из странного убежища. Он оказался в лагере для военнопленных и судя по табличке на высоком деревянном заборе, окружающем территорию по периметру, смог понять, что это концентрационный лагерь⁴ «Вайдеронг» или Сектор 67 — каторга, о которой говорил Норманн Ллойд.
«Норманн, как ты мог? — тихо поскуливал где-то внутри далекий голос. — Не думай о нем. Он был предателем. Он продал Юг в обмен на свою никчемную жизнь, а взамен что получил? Вот именно — он мертв! И если я не хочу присоединиться к нему в скором времени, мне придется соблюдать правила этой чертовой игры… Если я хочу выжить». Другой вопрос, который Джастин побоялся себе задать, заключался в том, а хочет ли он жить после всего, что с ним сотворил Эллингтон? Он поежился и обхватил себя руками, пытаясь успокоиться и унять нервную дрожь. Ему становилось все хуже, боль нарастала с каждым шагом босых ног, а соленые капли, стекающие по щекам, неприятно щипали и стягивали многочисленные царапины и раны на лице, размазывая по коже запекшуюся кровь и грязь. Голова кружилась, перед глазами все плыло, непослушные ноги двигались сами по себе, а Джастин, тихо всхлипывая, поскуливал что-то себе под нос. Он мечтал поскорее умереть, потому что жить с таким позором — просто не мог.
— Кто-нибудь? — осипшим голосом позвал Джастин, подойдя к забору.
Лагерь был обнесен крепким частоколом, деревянные балки которого были не менее пятнадцати футов высотой, что исключало хоть малейший шанс на спасение: перелезть через них незамеченным, даже под покровом ночи, — нереально. Джастин медленно, нетвердо ступал по сырой земле, с ужасом оглядывая территорию лагеря, а тем временем промозглый северный ветер упоительно хлещет его стопы, пробивается сквозь дыры его рваных штанов, и он начинает дрожать. Вокруг сновали изнеможенные люди: худые, почти бесцветные лица некоторых пленников уныло взирали на новичка, другая часть вообще не проявляла к нему никакого интереса, как, собственно, и вообще к чему-либо вокруг. Джастин съежился и заставил себя оторвать взгляд от этой слабо шевелящейся толпы. Ему казалось, что все знают, кто он и что ему довелось пережить. Он тряпка и ничтожество; он не был мужчиной после того, что сотворил с ним капитан; он так и не стал офицером, так как подвел всех, за кого нес ответственность; он даже не смог стать хорошим сыном. Он не стоит жизни, пусть даже такой никчемной, как эта.
Калверли наткнулся на какого-то человека и, пробурчав извинения, отошел к зданию барака, чтоб не путаться под ногами у этих людей; у них и без него проблем хватает, поэтому не стоит им мешать. Они борются за свою жизнь, а он, в отличие от них, давно готов с ней расстаться.
Бараки стояли большим полуквадратом, образуя букву «П», высотой чуть ниже десяти футов. Хоть бараки и были предназначены для пленных, Джастин уже успел понять, что места под крышей для всех явно не хватает, так как многие спали в таких же ямах, где очнулся он сам.
Посередине находился плац, где тянулись огромные бревенчатые траншеи, наполненные отбросами жизнедеятельности. От отхожих мест шла такая вонь, что Джастин невольно задумался, как пленники спят на голой сырой земле всего в нескольких футах от этих ям. Через секунду до него дошло, что если он сейчас же не утопится в этом дерьме, то уже этой ночью сам почувствует, каково это — жить в таких условиях.
В глаза бросились деревянные козлы и валяющиеся рядом на земле кандалы — карательная зона. Неужели и здесь, как и на Юге, практикуют средневековые меры наказания для провинившихся рабов? Калверли, сам не понимая, что делает, приблизился к устрашающим орудиям и тут услышал глухой удар и вскрик.
Оглянувшись и поискав глазами причину шума, Джастин опешил и застыл на месте, глядя пристально, с застывшими от страха чертами, как два солдата в синих мундирах волокут под руки безжизненное тело какого-то человека. Джастин не мог сказать, сколько тому лет; на вид словно старик, проживший лет шестьдесят, но в действительности ему могло быть и двадцать. Ведь жизнь в таких условиях выматывает не хуже нескольких десятков лет за спиной. Война не делает человека таким — это заслуга людей.
Янки, перекидываясь между собой веселыми фразами, словно мешок, набитый мусором, кинули пленника в канаву, по которой шел сток отходов в реку. Вот почему в выгребной яме оставалось столько нечистот. Янки просто забили пути, через которые все дерьмо должно вытекать в реку; канава кишела мертвыми телами пленников, убитых ради развлечения или из-за отлынивания от работы. Так значит, вот что ждет каждого погибшего в этом жутком месте. Из сточных путей поднимался зловонный смрад разлагающихся тел: сладкий запах гнили и старой смерти, от которого неумолимо тянуло блевать. Джастин развернулся и, насколько мог быстро, похромал подальше от этой кошмарной братской могилы, пытаясь выкинуть из головы ужасающее зрелище, развернувшееся только что перед ним.
— Ты что, не в себе, Джастин? — раздался знакомый голос где-то справа от него. — Чего шатаешься на виду? Тебе нельзя вставать, они могут увидеть тебя!
Он вскинул голову и встретил растерянный взгляд больших серых глаз, которые изумленно смотрели на него. Перед ним стоял Майкл Розенбаум — тот самый мерзкий предатель, продажная тварь.
— Не смей приближаться ко мне, сволочь! — побелевшими губами прошипел Джастин, попятившись от назойливого видения. — Тебе не жить, ублюдок! Я от своих слов не отказываюсь. Если Норманн не смог избавить мир от такой гниды, как ты, то уж я точно доведу дело до конца. Не подходи.
— Да-да, я понял: страшный и грозный лейтенант Калверли… Да ты себя видел, нет? Ты беспомощней новорожденного котенка, Джастин! Ради бога, уймись, а то у меня такое чувство, будто ты сейчас дернешься и развалишься на части, — Майкл не угрожал ему и в подтверждение своих слов сделал несколько шагов назад и показал руки вверх ладонями.
— Ты плохо понял? — Калверли уже порядком осточертело видеть перед собой эту крысу, так как желание врезать ему по наглой морде усиливалось с каждым мгновением все больше и больше, но отлично понимал, что сил у него совсем мало, и не желал попусту растрачивать их остатки. — Дай пройти.
— Послушай, я просто хочу тебе помочь. Я тут уже неделю… С той самой ночи.
Джастин понял, что Майкл имеет в виду их неудавшийся побег, но слушать об этом у него не было ни желания, ни сил. Он не мог снова вспоминать о Ллойде — воспоминания причиняли ему жуткую боль.
— Поэтому поверь, я знаю, что говорю. Тебе надо срочно идти работать, иначе нарвешься на наказание, а этого ты явно не переживешь. Нет, лучше тебе пока отлежаться, а то загнешься еще... — Джастин признался себе, что его немного удивляет то, как этот человек рассуждает о том, что для него лучше. Довольно неожиданный поворот, учитывая, что неделю назад он готов был пустить ему пулю в лоб. — Да. Иди-ка ты лучше туда, где очнулся. Помнишь дорогу? Здесь довольно большая территория, если хочешь, я могу провод…
— Пошел ты со своими проводами к черту, урод! — Джастин заковылял прочь, перебирая в уме только что услышанное.
Значит, их всех троих поймали при попытке к бегству. Видимо, этот проклятый Розенбаум где-то просчитался: неразумно было с его стороны доверять янки — дикари севера никогда не держат своего слова. Возможно, они подумали, что он содействовал побегу офицера, за что и кинули его сюда.
«Поделом ему, чертовой крысе. Видимо, даже янки сочли его предателем».
Выходит, кто не работает — оказывается в лучшем случае в кандалах, тех, что в центре на плацу, у всех на виду, а в худшем — в выгребной яме среди кучи трупов. Теперь остается только «нарваться на наказание», как выразился этот чертов предатель, и тебя спокойно отправят к праотцам. Джастин неожиданно развеселился, вопреки своему горестному положению, горько скривив окровавленные губы в улыбке, вдруг осознав, что ни одна из этих замечательных перспектив расстаться с жизнью его не радует.
Несколько пленников спешно проходят мимо, озирают его внимательно, ибо он, по видимому, не похож на других; новизна его присутствия на этой адской местности выделяет его, привлекая внимание. Джастин смотрит на них: это люди с застывшими, как у дохлой рыбы, глазами. Они идут, тесно прижавшись друг к другу, и кажется, что жизни в них нет; а затем лейтенант вновь погружается в оцепенение своего отчаянья, как раненная черепаха под панцирь.
Почему-то вспомнилась плотоядная ухмылка капитана, его холодные глаза и ядовитые речи, его грубые руки и дикий смех… Вот кто должен умереть в этом зловонном аду. Вот чья жизнь действительно оправдывает такую низменную смерть, такую же отвратительную и гадкую, как само его существование. Да, именно так. Джастин уже давно призывает смерть, а что, если не для себя? Пускай она придет за этим отродьем. Эллингтон ее заслуживает, как никто другой среди этих людей. Почему он и его соотечественники обязаны предавать друг друга, убивать за кусок хлеба, сражаться и проливать кровь, терять близких? Это все вина таких людей, как Александр Эллингтон и его отец, который сейчас, возможно в этот самый момент, проделывает то же самое с его родным братом в Луизиане. Джастин понял, что у него просто нет права умирать, оставив в живых эту скотину, чтобы тот продолжал убивать и издеваться над людьми. Он уничтожит мерзкого северянина, сбежит и отправится прямиком к Моргану, и генерал уже не сможет отвертеться от разговора: Джастин, если потребуется, выбьет из него право на личный состав и сам поведет армию в Луизиану, на помощь Джеффу. Теперь он знал, что делать, и мир показался не настолько грязным и безнадежным. Есть цель, есть план, есть надежда.
***
На следующий день Эллингтон, как и обещал, снова объявился. Точнее сказать, Джастин проснулся утром от пинков. Боль пришлась по расслабленному после сна телу, как молот по раскаленному железу, заставив его изогнуться под этими ударами, словно мягкое железо, принявшее ту форму, которую ему диктовали удары молота. Джастину даже показалось, что из глаз действительно посыпались искры, но удостовериться в этом ему не дали. Все тот же сержант-моряк, с уродскими пятнами на лице, бесцеремонно вздернул его на ноги и повел впереди себя к штабу. Сломанные пальцы на правой руке протяжно заныли, и офицер подавил болезненный стон. Его вывели за ограждение сектора 67. Лысый детина остановился у главных ворот и показал пропуск солдату: небольшой кусок бумаги, заверенный подписью и печатью Эллингтона. Как понял Джастин, этот документ позволял входить и покидать территорию лагеря. Оказавшись по ту сторону забора, он сразу же принялся разглядывать мощеный двор. Калверли насчитал двенадцать пеших солдат, прохлаждающихся по периметру, и четырех караульных. Двое на северной вышке и двое на западной, с той стороны, где начиналась лесополоса, переходящая в сотни акров дикой земли, тянущихся через горы и холмы на запад и восток, — туда лежала его дорога.
Джастин на мгновение замешкался, вдруг осознав, что эти леса наверняка кишат янки и, возможно, самым сложным его заданием будет не просто сбежать из лагеря, а дойти до железной дороги. Вероятно, вторая задача окажется просто непосильной, но отказываться от задуманного Джастин не желал, как и думать о том, что его ждет в незнакомых лесах среди врагов, — тоже не хотел. Слишком много задач, слишком мало времени и так много препятствий на пути. Внешний двор был не столь большим, как могло показаться сначала, однако, чтобы тщательно осмотреть все полуразрушенные, источенные дождями арки и узкие каменные сооружения, некогда служившие своим хозяевам мостами между двумя крыльями старого замка, могло потребоваться гораздо больше времени. С северной части осыпались балконы, когда-то служившие верандами третьего и четвертого этажей, завалив своими обломками северный фасад. На их месте сейчас, подобно черным, беззубым ртам, зияли заваленные камнями комнаты. Большая цилиндрическая башня в западном крыле замка с навесными бойницами на парапете, увенчанная вычурной крышей с множеством маленьких шпилей, служила, скорее всего, смотровой вышкой, что решительным образом затрудняло побег через лес с запада, однако другого пути не было. Видимо, жилой частью замка считалось только южное крыло и часть западного — все остальное оставалось в аварийном состоянии, и янки в те части замка не совались.
— Иди, чего встал! — в спину больно ударили дулом винтовки, и Джастин, очнувшись, понял, что стоит на одном месте, впиваясь взглядом в далекие овраги, поросшие соснами холмы, долины и горы, покрытые деревьями, переходящие в луга и перелески.
Он до одури нервничал и стремился просчитать в уме все возможные варианты побега, но пока ему не удавалось собрать мысли воедино. Он всегда блистал в самых накаленных сражениях, опираясь только на чистые эмоции и импульсы, посылаемые в кровь алкоголем, но, находясь здесь и сейчас, превозмогая тупую боль в голове и идущую с ней в унисон резь в нижней части тела, Джастин был совершенно растерян и обессилен. Мысли, словно пауки, разбегались, перебирая многочисленными лапками и прячась в самых темных щелях его сознания. Джастин позавидовал им: если бы он мог так же быстро бегать, как и они, и прятаться в недосягаемом месте... Подальше от Эллингтона.
