сообщить о нарушении
Текущая страница: 92 (всего у книги 96 страниц)
— Я должен отомстить тому безумию, которое забрало у меня сначала друга, а затем любовника. — Медленно ворочая языком, сказал Джастин, и ему вновь открылась жуткая явь, таившаяся под обманчивой личиной напыщенных, глупых форм, которые обретала его жизнь рядом с этим человеком.
Чем интимнее и теснее становилась их физическая связь и чем сильнее отдалялась дружба, тем глубже Джастин мог заглянуть в потаенные уголки его души. С большой горечью он видел бесплодность каких-либо попыток озарить ум, который был окутан, так свойственной ему стихией — безутешной тьмой, ум, который был напоен мраком, распространяющим на весь нравственный и физический мир свои непобедимые черные лучи, ум, убаюканный помешательством.
Он хотел бежать, до напряженного покалывания в конечностях, но больше всего на свете он хотел навсегда искоренить то зло, что отравило все его существование за считаные часы, с которым невозможно было сражаться, не уничтожив его сразу же.
Джастин облизал пересохшие губы, во рту снова появился противный привкус желчи. Рука крепко обхватила холодную рукоять револьвера, хотя, затуманенное сознание, ничуть не отдавало себе отчета в этих действиях: рефлексы солдата, непоколебимость офицера, упрямство коренного южанина. После некоторого колебания, вызванного скорее недомоганием, чем неуверенностью, он быстро и решительно выставил руку вперед, взвел курок, навскидку, не целясь, но точно зная, куда рассчитана попасть пуля.
По тихо спящему дому громом прокатилось эхо одиночного выстрела.
Кристофер стоит, опустив руки, как человек, глубоко удивленный неожиданным поражением, в состоянии полного оцепенения, покачивая головой из стороны в сторону, подобно гремучей змее, с неверием опустив взгляд на кровоточащее отверстие в своей груди. Этот неустрашимый человек, грозный противник, стойкий и полный решимости боец, побледнел, как призрак. Крис поднимает бесчувственный взгляд на Джастина, словно бы вопрошая, взаправду ли его сердце пропустило удар, приняв в себя слепую пулю и через несколько секунд, пошатнувшееся тело, падает на пол, растянувшись у ног своего, замершего от шока, убийцы.
Джастин смотрел на уходящую у него из-под ног жизнь, утекающее с ней безумие, шныряющее по тёмным углам комнаты, в поисках нового прибежища, и неожиданное головокружение, мучительная судорога сковали его тело и голову, вынуждая обессилено опуститься на колени рядом с Кристофером. Обнажая свою неисцелимую рану, Джастин чувствовал, как острое неприязненное чувство, возникшее в его душе по отношению к Крису, теперь полностью рассеялось. Нервно подрагивающая рука, легла на застывшую каменным пластом грудь бывшего друга, которая уже никогда не будет вздыматься от язвительного смешка или тяжелого опечаленного вздоха. Стекают на пол капли остывающей крови, и Джастин, неосознанно, смещает руку, ловя каждую из них в ладонь. Каждая капля, попав на его руки, останется на них несмываемым, алым пятном — сколько не три, хоть отсеки лоскут кожи, все равно, вновь и вновь, проступит рубиновым огнем на том же месте это безмолвное, подавленное горя. Он был навеки мертв и Джастин приложил руку к его груди, против сердца, и держал так долгие секунды.
Кара, которую он считал более чем заслуженной, в конце концов, только вывернула его самого наизнанку и Джастин, быстро убрав руки от неподвижного тела, закрыл лицо окровавленными ладонями, а меж бескровными, худыми пальцами, заструились жаркие слезы. Сознание вернулось с беспощадной ясностью. Его охватили страх и ужас. Кровь склеилась между пальцами, забилась под короткие ногти, больная голова ясно давала понять, что надеяться на ее поддержку сейчас — бесполезно. Боль нарастала, и ему пришлось приложить максимум усилий, чтобы подняться на ноги и не упасть без чувств рядом с телом Кристофера Гейта. Глубокой ночью он вдруг исчез, так стремительно уступив место пустоте, что Джастин почти пожалел о нем, еще до конца не осознавая, что родной с детских лет голос — застыл навеки в бездыханном теле этого мужчины. Но если бы ему предстояло вернуть время вспять, он бы выпустил в него две пули, но не отказался бы от своей мести. Так что совесть его, окрашенная кровью старого друга, прибывала в апатичном состоянии, не требуя к себе излишнего внимания в столь ужасный, переломный момент его жизни.
Неотступный страх все более проникал в его затравленную душу, страх полного и добровольного одиночества в мире, где его ничто больше не держит: ни любовь к Алексу, ни месть Кристоферу. Они оба теперь были мертвы. И, наконец, тревога легла на его болезненно сокращающееся сердце, тяжелым кошмаром: Джастин сделал усилие, стряхнул его, приподнял голову, отрываясь от разглядывания Кристофера. Неподвижное тело, закрытые глаза, безвольно запрокинутая голова, большая тёмная точка на левой части груди.
В его несчастье было виновато не человеческое существо, а самая сущность жизни. Он должен был винить не одержимого Кристофера и не ненависть, которая пожирала его изнутри и порождала желание мести, а любовь, к которой, все его существо стремилось с непобедимой силой. Любовь была наивысшей из всех земных горестей, и он был связан с нею, может быть, до самой смерти. Любовь подтолкнула каждого из них на преступление: против себя, своей страны и народа, против морали, долга, чести. Они с Кристофером были разъединены, хоть когда-то давно — душой были едины, и потребовалось, чтобы смерть забрала одного из них. Жертва принесена и свершилась мрачная драма: бездыханно лежит один, мертвый, а второй — живой, начинает легче дышать.
Из горла Джастина вырвался странный звук, нечто среднее между подавляемым рыданием и рычанием. Он уже чувствовал, как знакомые черные крылья безнадежности бьются в опасной близости от его головы. Он сжал обеими руками револьвер, глядя в зияющее чернотой дуло, словно ожидая найти в этой маленькой пустоте ответы. Черное отверстие, казалось, грозило еще более жестокой и неминуемой смертью в наказание за его жизнь. Невидимые винты врезаются в мышцы, эфемерный металл царапает по кости — он едва держится на ногах, полностью раздавленный событиями этих суток. Мир его стал безжизненным и плоским, а люди в нем — марионетками на неумело размалеванной сцене. Картины, которые он создавал, тускнели прямо на глазах, как цветник после заморозка. Теперь он не знал, что делать; пальцы отчаянно отказывались подчиняться больному позыву мозга, который рассудительно настаивал на том, чтобы спустить курок и выпустить еще одну пулю, в свою голову, и лишить себя всей накопившейся боли.
Он замер, услышав посторонний звук: чьи-то торопливые, отдаленные шаги, явно свидетельствовали о том, что выстрел был услышан.
Устремив пронзительный взгляд на дверь, он внимательно прислушивался к глухим и неопределенным звукам, которые долетали из коридора, точнее, он полагал, с лестницы, если искалеченный старой контузией слух, не подводил его. Охваченный острым чувством ужаса, невыносимого, от понимания того, что в коридоре уже отчетливо слышатся голоса матери и слуг, он быстро скинул с себя окровавленную куртку, попутно вытирая об испачканную ткань остатки крови на руках, стирая кровь со щек, лба и револьвера. До этого, поглощенный попыткой спасти себя и отомстить за смерть Александра, он не так остро ощущал боль в голове, но как только первоначальный шок слегка поутих, он понял, что перепуган насмерть, и зубы у него стучали, как кастаньеты. Он, чертов идиот, полагал, что теперь, завершив свою месть, сможет вдоволь насладиться собственной никчемностью и упиться жалостью к себе так спокойно, в столь страшащем его одиночестве?
«Разумеется, — лихорадочно думал Джастин, отшвыривая испорченную куртку за диван, и хватая с вешалки черный, длинный вельветовый халат Кристофера, плотно закутавшись в него. Он поморщился как от спазма, почувствовав от ткани, запах знакомого тела. — Мать и прислугу разбудил выстрел. И как, я, черт возьми, объясню им причину его смерти? Ну, и что теперь делать с этим?..»
Джастин старался вывести себя из жалкого состояния, охватившего его так неожиданно, вспоминая, что кабинет Гейта закрывается на ключ, имевшийся только в одном экземпляре, потому что не раз до этого, он был пленником этой комнаты, запертым наедине со своим позором и ненавистью. Ключ нашелся в верхнем ящике письменного стола и Джастин заторможено покрутил его в руках, поглощенный болью, не осознавая всей остроты сложившийся ситуации, пока голоса за дверью не стали настолько близкими, что было возможно различить слова. Калверли вздрогнул, выныривая из мысленного вакуума, пытаясь трезвыми рассуждениями утешить нервную ажитацию, охватившую его после убийства, такого близкого и одновременно, такого далекого для него человека.
Он плотнее запахивает халат, потом еще раз проводит дрожащими пальцами по лицу, чтобы стереть остатки крови, и быстро, нетвердо пошатываясь, выходит в коридор, тихо прикрыв дверь и закрывая ее на ключ. Он видит неясные очертания людей, силуэты приближаются к нему, приобретая видимые границы, и он узнает свою встревоженную мать, заспанными глазами следящую за его судорожными попытками спрятать ключ в карман халата. Рядом с ней стоял мрачный слуга Кристофера — Дилан, с которым у Джастина с самого первого дня знакомства, возникла обоюдная неприязнь и сейчас, стоя за спиной хозяйки, он с подозрением смотрел на Джастина и у того, возникло ощущение, что этот липкий тип осведомлен обо всем происходящем в доме. Казалось, даже сейчас, он точно знает, что случилось и что скрыто за запертой дверью.
— Джастин, что тут произошло? — хрипло спросила Шерри, поправляя подол своей сорочки, выглядывающей из-под легкой накидки. — Кто стрелял? Мы слышали крики.
— Никто. — Покачал головой Джастин, поражаясь тому, как вяло и скованно прозвучал его голос, упавший на несколько тонов — грубый, хриплый. — Я… всего лишь чистил револьвер. — Словно бы в доказательство своих слов, он поднял оружие вверх и покрутил им перед лицом двух перепуганных служанок, растерянной матери и Дилана, недоверчиво оглядывающего Джастина с ног до головы. — Это случайность, только и всего.
— Боже, неужели это нужно делать именно в шесть утра, Джастин? — Охнула Шерри, устало вздыхая, но явно чувствуя успокоение, услышав это от сына.
Дилан выглядывал из-за ее плеча, увлеченно всматривался в опухшее утомленно лицо Джастина, словно хирург, умело отделяющий один орган от другого, разбирая его на составляющие, выискивая правду в его напряженном нескладном облике. Худощавое, смуглое лицо с резкими чертами, черными бусинками-глазами, явно выражало недоверие его словам. Остренькая бородка, и странно кривящиеся губы, придавали Дилану вид хищной птицы, которая, раскрыв свой клюв, присвистывая, едко осведомилась:
— А мистер Гейт у себя в кабинете? — Красноречиво поглядывая на запертую дверь, учтиво, но с едва различимым пренебрежением в голосе, спросил Дилан, глядя на него пристальным и придирчивым взглядом выискивая обман в любом его неверном жесте. — Мне показалось, что я слышал его голос.
Приподняв брови, и снова скривил рот в любезной, но натянутой улыбке, он, всем своим видом выражал двойственность собственной натуры, одна из которой соблюдала правила и нормы, в общении с хозяином, а вторая, с ехидством, наблюдала за тем, как стушевался Калверли на этом вопросе.
— Вы, действительно полагаете, что я, только что, закрыл мистера Гейта в комнате? — Отрезал Джастин, после того как несколько мгновений безмолвно и пристально смотрел вокруг себя, пытаясь собрать разбегающиеся из больной головы мысли. — Что за вздор? Вам и впрямь показалось. Он еще в городе. — Джастин, сам не понимал, что за легенду выдает его язык, и что за сложную систему отступлений плетет его усталый ум, но он обязан был сказать хотя бы что-то. Нечто, что отвело бы от него подозрения, обеспечило алиби, пока, даже не представляя себе, как провернуть все это и выйти из огня невредимым. Ему нужно было как можно скорее избавиться от тела, но для начала — от свидетелей, которые, напряженно, ждали от него разъяснений.
— Но, сэр, я же сам видел мистера Гейта дома, меньше часа назад. — Упрямо возразил Дилан, немедленно, уважительно склонив голову, встретив раздраженный взгляд. Джастин, которому, явно, уже осточертели все эти разговоры, ответил ему, устало и снисходительно, так, словно объясняя элементарные примеры незадачливому школяру:
— После чего, как вы понимаете, он вновь отправился в Старый город. Вам должно быть известно, что происходит в Вашингтоне, а мистер Гейт, как непосредственный организатор, все всякого сомнения, обязан присутствовать на месте событий. — Все черты его лица носили явную печать сдержанного истерического возбуждения, но Джастин постарался произнести слова с холодной безразличностью, отмечая как грозно они в действительно прозвучали, однако вызвав должный эффект, что немало его позабавило и успокоило. — Очевидно, что сейчас его здесь нет, так что я прошу прощения, матушка, что потревожил вас этим утром. — Сказал он, обратившись к матери, которая, в столь ранний час, едва держала глаза открытыми, борясь с остатками сна, но, не смотря на это, внимательно слушая сына. — Позвольте, я желаю отдохнуть и вам бы советовал вернуться в постель — еще слишком рано.
*
Как только ему удалось отправить мать в комнату, а слуг — заниматься своими повседневными делами, он сразу же отправился к себе, заперев дверь изнутри на щеколду, чтобы его беспокойный, короткий, но столь необходимый сон, никто не тревожил по пустякам. Он предупредил Дилана, что ожидает посетителя и приказал немедленно доложить, если появится офицер Бивер. В тот момент он не мог больше контролировать свое измученное тело, сдерживать яростные вулканы страстей смятенного сердца — ему необходим был отдых, чтобы затем, посмотреть взглядом более твердым и трезвым. Джастин знал, что в кабинет Гейта никто не сможет войти, единственный ключ был у него, а потому, он без сил упал на свою смятую постель, сразу же почувствовав, как сладостный дурман, украдкой, проникает в его ослабевший мозг.
Он проспал пять свинцово-медлительных часов, перед тем, как с поразительной внезапностью проснуться, вырвавшись из хоровода кошмарных сновидений, вновь почувствовав свое разбитое тело, изломанную душу, рвущуюся на куски невиданной и необычайной формы. В ушах стоял звон, подобный колокольному, глаза тут же заслезились, едва он увидел, как желтый край солнца пробивается сквозь шторы. Калверли, застонав, поднялся на ноги, вздрагивая от нахлынувшего гудения в собственной голове, после чего, осилил путь до уборной, где привел себя в порядок, наконец-то смыв с себя кровь, пот и грязь. Джастин уже неоднократно получал по своему многострадальному черепу, который сейчас раскалывался на части, чтобы понять, что его сотрясение довольно тяжелое, а на фоне недавнего, оно становится едва переносимым.
Первый спазм грянул, когда он уже открывал дверь на лестницу, Джастин быстро кинулся обратно в уборную, где его согнуло чуть ли не пополам, и он привалился плечом к дверному косяку, прижимая руки к животу и стараясь унять вспышку зеленой боли, которая, казалось, сжигает его изнутри. Это было еще хуже, чем в те, прошлые, разы, когда он был в подобном состоянии, хотя, порыскав в памяти, он признался себе, что уже больше пяти лет, не доводил себя до такого. «Кажется, я разучился пить» — подумал он, невесело усмехнувшись самому себе, но быстро скривившись вновь. Резкая боль разрывала его изнутри — буравила и разъедала внутренности. Он зажмурил глаза, его трясло мелкой дрожью, внутри все горело и содрогалось. Калверли застонал и сжал зубы, чтобы не вскрикнуть. В горле стояла горечь, покрасневшие глаза слезились, но как только все последствия ночной попойки вышли из его тела, Джастин почувствовал себя значительно лучше, устало смывая нити густой слюны с губ и подбородка.
Он неторопливо спустился вниз, позавтракал, вдруг ощутив острый голод, выпил почти целый графин с водой, мучаясь невыносимой жаждой, присел на диван в малой гостиной, не в силах больше ступить ни шагу.
Человек может любить нечеловечески яркой и сильной любовью только раз, до умопомрачения — по крайней мере, так было с Джастином. Он знал, что они с Алексом были скованны этим чувством.
