Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 96 страниц)

Слабо сжав его запястье, Алекс принялся водить указательным пальцем по линиям руки, успокаивая, извиняясь. Воцарилась мертвая тишина. Он почти растерянно заглянул в глаза, но Джастин всё так же хранил молчание, однако и вынудить себя отвернуться больше не мог. Эллингтон, очень осторожно, как к дикому животному, протянул руку и провел ладонью по лицу, стирая испарину. Поднял руки к жестким каштановым волосам. Это было движение чистое и любовное, как если бы он нежно прикоснулся к любимой, успокаивая ток крови в висках. Таинственная, стремительная, лихорадочная жизнь бурлит где-то там, в испуганно дрожащей материи, он слышит, как она зовет, как кричит ему, чтоб он освободил ее, дал ей форму и язык. Тайная жизнь истерзанной души рвется к нему, бьет невидимыми, но ощутимыми волнами в кожу рук и Алекс чувствует это под своими пальцами, ловит эту зарождающуюся страсть и вытаскивает наружу. Джастин молниеносно ощущает, как жар отступает, оставляя после себя слизкий след, на смену ему приходит неловкая, мучительная тяга и он, сглотнув кровь, придвигается ближе. Слегка запавшие зеленые глаза горели необычайным, неистовым огнем, палящим и пожирающим; перед этим взглядом могли пасть города и содрогнуться правители. Взгляд этот был страстный и жесткий, сокрушающий и разящий, но именно эта жизненная сила была способна ободрить Джастина. Алекс произносил слова медленно, вкрадчиво: - Я дал обещание, и я его выполню. Я не прикоснусь к тебе, только если ты того не пожелаешь. Понемногу, Джастин переставал думать, поэтому, слова, словно эхом упали на дно его сознания, и он смог уловить только далекие отголоски произнесенной фразы. Душа его словно уходила из головы и стекала в туловище, образуя там густую, тяжелую массу. Он становился мрачен, начиная впадать в отчаяние, по мере того, как желание все усиливалось в нем. Он уже не старался отстранить свою душу от загадочной боли: напротив, он держал ее над этой болью, прижимал ее к ней, понимая, что противиться еще одному смертельному недугу - не в состоянии. Кажется, он окончательно терял здравый смысл, желая этого. Пальцы неосознанно скользнули вверх по напряженным рукам, и голос сам вырвался из него, произнеся: - Пусть будет так. Я хочу этого, чтобы не произошло. Эллингтон придвинулся ближе и немного придавил Джастина к постели весом своего тела и тогда он приподнял бедра, безмолвно прося о продолжении. - Алекс... Его имя слетело с губ непроизвольно, словно кто-то пробил какую-то незримую стену, разделяющую их. Джастин, за всё время пребывания в лагере, ещё никогда не называл его по имени и теперь с трепетом ждал, как Алекс это воспримет. Хризолитовые глаза: такие яркие, на свету блестят как драгоценный камень, такие тёмные в подземелье, будто болотная вода, давно застоявшаяся и не имеющая в глубинах своих жизни. Такие разные глаза, но одинаково проникающие в самую душу, видя всю человеческую слабость и желания. Такой взгляд не мог пройти незамеченным, не оставив после себя глубокую рану. Они смотрели прямо в сердце, и Джастин не выдержал этой пытки: схватив за плечи, он рванул его к себе из последних сил, и впился в рот отчаянным поцелуем. Уже через миг Эллингтон, опомнившись, целовал его в ответ, задыхаясь от захлестнувшего обоих болезненно-яростного желания. Когда человек отдает себя во власть господствующей над ним страсти, - прощай тогда трезвый рассудок и осмотрительность. Джастин чувствовал, как им овладевало безумие, сулившее помутненному рассудку забвение и полное безразличие к окружающему миру, кроме, пожалуй, одного. Алекс оторвался от его губ и, еще раз, внимательно посмотрел на лицо, словно опасаясь увидеть ту тень страха, которая когда-то поселилась в душе его пленника. В глазах сверкнули такие ошеломление и паника, точно для него этот поцелуй значил в десять раз больше, чем для Джастина, словно он из последних сил удерживался на самом краю бездны. Джастин знал, что он хочет продолжения, и едва сдерживался, чтобы не сказать, как сам он желает того же. Время замедлилось, остались только оголенные эмоции, когда Алекс вошел в него. Тупая, ноющая сладкая боль в паху была немилосердно перекрыта новой резкой волной, сопровождающий твердый орган внутри его тела, но Джастин мужественно стиснул руки в кулаки и, запрокинув голову, проглотил болезненный стон. Эллингтон хрипло дышал, готовый сорваться в своем диком темпе, услаждая собственное желание, но его самоконтролю мог бы позавидовать любой. Джастин прочувствовал, как давит внутри член, однако боль притупилась настолько, что стала почти незаметной, и он сделал несколько несмелых движений бедрами, после чего Эллингтон, уже не сдерживая себя, вошел на всю длину. Он брал его нежно, осторожно, боясь причинить боль. Джастин беспомощно цеплялся пальцами за скользкие от пота плечи, выгибался под ним и стонал, нетерпеливо обнимал ногами за талию, прижимая к себе еще сильнее, ничего не соображая, он раскачивался, как во сне или под гипнозом. Джастин задыхается и тихо хрипит, его любовник нежно прикусывает шею, касаясь кончиком языка горячей кожи над бьющейся жилкой, свободной рукой обхватывает и ласкает яички в том же ритме. И тогда, лишенный всех данных ему с рождением ощущений, Джастин познал то, что лежит за пределами видимого мира, ощущая, как его тело поднимается в неведомые чертоги, разнося эхо их стонов и вскриков под неземными сводами. Джастин снова толкнулся, навстречу твердой, горячей плоти, пронзающей его нутро, не заметив, как в этом полубреду, в этой жаркой томительной истоме, он сам ускорился, насаживаясь на член и, с криком излился между их, прижатыми друг к другу, мокрыми от пота, телами. Эллингтон приник губами к виску, тяжело дыша в его влажные волосы, ещё несколько раз толкнулся в расслабленное тело, а потом замер и оставался в нем несколько томительных минут. Капля пота стекала по щеке и, Александр легко слизнул ее, чем окончательно смутил Джастина, до которого, словно сквозь призму толстых очков, доходили расплывчатые силуэты настоящего мира. Потом Алекс задул лампу и залез в постель. Простыни были теплыми и мокрыми от пота, но его, кажется, это ничуть не волновало. Они лежали в темноте молча, слушая дыхание друг друга и ветер налетал из-за тысячи миль, колотился в стены старого замка, дребезжал в стеклах, и что-то большое свивалось, скручивалось у Калверли внутри. От этого перехватывало дыхание, и кровь начинала стучать в голове так гулко, будто его голова была пещерой, темной и огромной, как темнота за окном. Он не знал названия тому, что росло у него внутри. А может быть, этому и нет названия. ========== Глава 9 ========== Nights in white satin, never reaching the end, Letters I've written, never meaning to send. Beauty I've always missed, with these eyes before. Just what the truth is, I can't say anymore. (The Moody Blues) Джастин был как лунатик, проснувшийся на самом краю крыши. Пробил уже одиннадцатый час. Он чувствовал себя полностью отдохнувшим, почти здоровым. О болезни напоминало легкое жжение в горле и металлический привкус во рту, видимо, лечение уже начало действовать. Джастин повернулся на бок и увидел, лежащего на кровати Алекса: на том же месте, на тех же смятых одеялах, со сложенными на груди руками и бледным ясным лицом. Воспоминания минувшей ночи всплыли в голове, и то, что когда-то казалось ему мерзким и низким стало милее всего; он схватил жадным сердцем неведомо полные для него ощущения, подогретые невероятно острым восприятием своей порочности, слабости и легкомыслия. Были в этом, и жуть неистовой силы и духовная нагота, которые, каким-то, невыразимым образом, возродили его к жизни. Это было терпкое чувство, одно из тех, что одинаково непристойно и мужественно умеют сосуществовать внутри человека. Как мог он уклоняться от натиска этого распутника, опасного тем, что незаурядный ум его и искусство обольщения соединялись в нем с большой физической силой и в высшей степени развращенным нравом; он завораживал Джастина, вынуждал терять рассудок, превращал здравый смысл его в фантасмагорическую больную потребность. Он разглядывал спящего, похоже, впервые четко задавшись вопросом, кто же, этот капитан Александр Эллингтон, на самом деле? Некто, несомненно, образованный и повидавший свет. Человек светский, занятый только собой, постоянно жаждущий всех благ жизни, - это легко было вычислить человеку зрячему. Так Джастин видел, что в баре офицера находит свое место только дорогой и изысканный алкоголь, а шикарное убранство комнаты создавало вполне целостную картину. Являясь эгоистом по необходимости, Эллингтон не стремится приобретать добродетели, которые должны нравиться другим, - это очевидно вытекало из его поведения; такой человек как Александр, вряд ли бы пошел у кого-то на поводу, Калверли это осознавал, но в действительности Алекс оставался для него поистине великой загадкой. Джастин не знал, сколько времени он всматривался в его лицо, вдруг начиная с удивлением замечать, что правильные черты его были превосходны, да, его можно было назвать красивым мужчиной. Но красота его была непонятна для Джастина, дикая, едва осознаваемая, строгая, холодная и пагубная, - она резала ему глаза, как расплавленное на коже солнце. Никогда в таком свете он не смотрел на мужчину, никогда не чувствовал как встаёт член при виде крепких мускулов, жёстких волос, тяжёлого и удушливого запаха пота, даже его вкус, такой обжигающе мужской, заставлял кровь волнами опускаться в пах. Алекс уже успел проснуться. Голова его оставалась неподвижной, но зеленые глаза повернулись в сторону Джастина – так туго и медленно, что он почти удивился, почему не слышит скрипа в глазницах. - Доброе утро, - сказал лейтенант, не найдя ничего более подходящего. Алекс, осторожно приоткрыл рот, оттуда высунулся кончик языка и медленно пополз по сухим губам, оставляя влажный след. Затем он слабо улыбнулся, словно пробуя, не лопнет ли кожа на лице. И поскольку она не лопнула, прошептал: - Кажется, я вчера напился, да? – его взгляд был вопрошающий и очень усталый, под глазами залегли серые тени. - Если судить с твоих слов, о том, что ты ушел в запой на четыре дня, то сегодня уже десятое декабря. - Будь оно все проклято. Он повернул свое тело на мягких перинах, как бы желая опять заснуть надолго - числа до двенадцатого, - крепко обнял подушку и прижался к ней щекой; но вдруг вздохнул и быстро выпрямился, раскрыв заспанные глаза. - Прости, Джастин. – Сказал он, быстрым, едва дрожащим голосом, стараясь скрыть свои растерянность и стыд. Калверли слышал тяжелое дыхание, и от одного взгляда на него пронзительно щемило сердце; Джастин порывался что-то сказать, но, вместо утешительных слов, вырвалось нечто иное: - Почему ты делаешь это с мужчинами? Джастин не знал точно, почему вдруг его одолело такое любопытство. Частью из-за того, что интересного вокруг попадалось мало, из-за надоевшей рутины; частью - видимо, большей, - по собственной уверенности, что он имеет полное право на этот вопрос. Алекс дотронулся до его голого плеча, тот медленно отвел его руку, но не отпустил, продолжив: - Я знаю, что ты уже давно развлекаешься со своими пленниками таким образом. Неужели в Вашингтоне не найдётся девушки, которая полностью удовлетворила бы тебя? - Нет женщин, развратнее тех, которых я имею; не проходит и дня без того, чтобы я не совокупился с пятью или шестью любовниками, часто я развлекаюсь сразу с тремя. - Проговорил Алекс с насмешливой улыбкой. - Нет в городе сутенера, который не оказал бы мне услуги, нет ни одного красивого мужчины, который не удовлетворил бы меня, и ни одна женщина ещё не уходила от меня твердой походкой. Но суть не в этом. Что ни говори – выбирая между услужливыми и кокетливыми девушками и развратными, сильными юношами я, конечно, выберу вторых. - Тебя это устраивает? - А тебя, разве нет? Эллингтон явно не был доволен таким поворотом разговора; он высвободил свою руку из цепких пальцев и с жаром впился в его рот исступленным поцелуем, поглаживая руками безволосую, исчерченную шрамами грудь. Долго сдерживаемое желание заставило не рассуждать и, не задумываясь над тем, что он делает, обнять гибкую талию Алекса. Джастин почувствовал, как сильнее набухает его член, тяжелая тугая кровь наливала орган; наслаждение было мгновенно, как молния, и бесконечно, как вечность. Он вздрогнул, качнулся, как будто бы от слабости и легко, ласково пробежался по телу Алекса, на секунду задержав пальцы на тягостно затвердевшей его части. В глубоких изумрудных глазах светилась мальчишеская шаловливость, когда его особенно чувственное прикосновение, пробудило в теле Джастина искру, которая одновременно вспыхнула в его глазах и дрогнула под рукой. Джастин сильнее сжал член Эллингтона в своих пальцах, и тот вожделенно прогнулся в спине. Раздался тихий шепот, на грани слышимости: - Все, что я говорил тебе минувшей ночью – чистая правда. Калверли в ленивой истоме откинулся на подушки и потянул его за собой, положив руки на влажную спину. - Я это знаю, Алекс. Но как я могу верить тебе, если все еще дрожу от страха, что завтра, быть может, я тебе наскучу, и ты отдашь меня своим солдатам. – При этих словах вся гордость его мужского существа встала на дыбы. – Если это произойдет, то лучше застрели меня, чем подвергни очередному позору. - Этого не случится. Между ними разыгрывалась мучительная драма, — судорожная страсть, ненависть и желание друг друга, тайные потрясения, такая сложная жестокая, что даже мука становилась в ней наслаждением, а наслаждение превращалось в агонию. Алекс ласкал вибрирующую от жара кожу неисчислимым количеством поцелуев, легких и влажных. Теперь горячие губы впились в тело, а еще через секунду Джастин почувствовал прикосновение острых зубов к своим соскам, затвердевшим, словно два маленьких кусочка мрамора. Зубы сменил язык, лизнувший ласково, словно извиняясь за причиненную боль, и его выгнуло над постелью, от ощущений столь контрастных и новых, как будто бы, кто-то пролил целебный бальзам на разверстые раны его души, и боль отступила, сметенная натиском чувственного удовольствия. Джастин сильнее сжал руку на стволе, прижал пальцем истекающую смазкой дырочку головки, и стал водить по скользящей плоти ладонью – вверх-вниз, с упоительным томлением, наблюдая за страстными откликами наполненного огнем тела. Движения его были неритмичны, отрывисты, но сильны и настойчивы, влажная гладкая плоть протяжно вздрагивала у него в руке, наполняясь тягучим сладким наслаждением. Джастин оголил головку, осторожно оттянув крайнюю плоть вниз, подушечкой большого пальца потер уздечку, сжал член указательным и большим пальцем в плотное кольцо у основания ствола. В этот момент нетерпеливый, мучительно сладострастный стон вырвался из губ Александра, и Джастин почувствовал, как он содрогается, всем корпусом поддавшись назад и выплеснув свою страсть ему на ладонь. Эллингтон жадно, хрипло вдыхал воздух, - это дыхание отдавало Джастину в пах, разливаясь горячим потоком по нетерпеливо истекающему органу. Джастин потянулся к своему члену и буквально в два движения довел себя до пика, вскрикнул и излился, чувствуя, как сладкая судорога сжимает его икры. Алекс склонился и поцеловал его в раскрытые губы, заметив, как по напряженному горлу прошел глубокий вздох, протянул руку и положил ее около головы Джастина, лениво перебирая длинные каштановые волосы. Калверли все также, в бессилии, лежал, утопая в подушках и закрыв лицо обеими руками; он был неподвижен, и казалось, что никакое действие не могло бы встревожить его и вывести из ступора. Эллингтон еще несколько минут приходил в себя после бурной волны эйфории, прошедшей по телу, затем поднялся с кровати и стянул с дверцы шкафа длинный кашемировый халат тёмно-зелёного цвета, великолепно оттеняющего цвет изумрудов его глаз. С его лица не сходило ясное, безмятежное выражение, губы расплывались в улыбке, а глаза то и дело обращались в сторону Калверли, который приподнялся на локтях и смущено опустил взгляд на смятые простыни. - Ты всегда получаешь то, чего хочешь, да? – поинтересовался Джастин глухим голосом. Эллингтон повернулся со змеиным проворством, но не ответил; в дверь дважды постучали, а из коридора раздались громкие мужские возгласы. - Да, сержант. В чем проблема? – закатив глаза, вздохнул Эллингтон и потуже завязал широкий пояс из шармеза. Дверь внезапно распахнулась, и в комнату ворвался взъерошенный темноволосый человек средних лет, одетый в потертую форму, с надвинутой на брови шляпой; он явно был чем-то озабочен, но при этом решительно настроен. - Сэр, капитан, я пытался сказать доктору Тиммонзу, что вы не принимаете, но он не стал слушать, - вслед за ним, в комнату вбежал невысокого роста офицер, склонив и без того сгорбленную спину в учтивом поклоне.