Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 96 страниц)

Только он отлично, понимал, что его основная задача заключается в том, чтобы отвести смерть от человека, которому безразлична его собственная судьба. - Я хочу, чтобы у тебя было место, куда ты смог бы вернуться, когда это все закончится. – Пристально всматриваясь в глаза Джастина, сказал Алекс, голосом, напоминающим протяжные стенания ветра, мужественное его лицо то морщилось в горькой улыбке, то разглаживалось, словно бы мысли медленно обволакивали его ум, с той же легкостью поднося ему картины счастливого будущего. - Поедешь домой, заберешь свою семью и уплывешь в Англию, как и должно было быть. Джастин мечтал об этом уже два года, понимая, какую глупость совершил, покинув родных в Техасе. Не уплыв на Альбион, когда Женевьев устраивала очередной скандал - взывая к рассудительности и здравому смыслу, напрочь, покинувшему его, с приходом этой чертовой войны. Но, наравне с разумом, существуют еще и загадочные эмоции и необъяснимые душевные порывы, от которых начинают звучать самые тайные струны сердца и отчаянные аккорды боли и сомнений, играли мелодию, пронизывающую все тело Джастина, словно ударом молнии. Он смотрел, как Алекс продолжает безумно шагать по комнате, не зная, на кого излить свою злобу, и четко видел свое будущее, но не такое, каким оно предстало перед Эллингтоном, а унылое, серое и опустевшее, умершее вместе с безумным капитаном, покинувшее его, сиротой, наедине с воспоминаниями и отчаянием. - Ну, почему ты не слушаешь меня, Алекс? – устало выдохнул Калверли: он вскружил себе голову самыми сумасбродными планами и самыми ребяческими надеждами, которые рушились, засыпая их тяжелыми камнями. – Мне не нужно такое будущее… ты говоришь так, словно сегодня мы с тобой расстанемся навсегда. Что произошло между тобой и Аланом? Что он тебе сказал? Эллингтон наклонился и дрожащим голосом проговорил ему на ухо, при этом короткие, светлые волосы на его виске, коснулись лица Джастина и тот вздрогнул, чувствуя себя оголенным нервом: - Только ничего не бойся, хорошо? Сегодня ночью все решится. Джастин словно окаменел, а лицо выражало нескончаемую, безысходную боль, он умирал от страдания, от взгляда его покрасневших глаз и осмелился, заглушить поцелуями тела, любовь духа, смешивая своеобразное удовольствие с грустью. В упоении Джастин снова поцеловал сухие губы, обветренные скрываемой лихорадкой, проводя по ним языком и сдавленно застонав, охваченный какой-то смутной болью, от которой сжимало виски, как при морской болезни. Проведя кончиками пальцев по мочке уха Джастина, Алекс положил руки на его бедра и отстранился, глубоко вдохнув. Так говорит гордость, и стоит только надеть эту броню, как в ней уже отражается та холодная отрешенность, что гасит живой огонь. Алекс смотрел на него, с какой-то, болезненной нежностью и Джастин снова рванулся к нему – бессознательно, бездумно, и совершенно бесполезно, пытаясь остановить Эллингтона, когда тот отпустил его и быстрым шагом направился к двери. Манящее искушение чуть было не свело Джастина с ума, когда ему на миг почудилось, что Алекс уходит и вот, стоит ему закрыть за собой дверь, и он исчезнет из его жизни. Навсегда. - Приведи себя в порядок, я приеду за тобой через час. – Ровно сказал он, не оглядываясь. Он проявлял такую нарочитую невозмутимость, что Джастину захотелось бежать прочь. - Внизу тебя ожидает парикмахер - не можешь же ты выйти в свет с такими волосами, в тебе сразу узнают каторжника. Джастин не знал, что ответить и что спросить. В нем постоянно жило два человека: лейтенант, перебирающий кости, в шкафу своего врага, который стремился вернуться домой и бросить все сомнения в огонь пылающего Вайдеронга, а второй – Джей Ти, простой мальчишка, придававшийся чувственным излияниям, не сдерживающий слез, замерший от испуга. Калверли пытался раздуть погасшие уголья своих сил, зарытые под жалкой кучкой золы нерешительности, но громкий хлопок двери вытащил его из мучительных раздумий и он остался в комнате наедине со своими страхами, думая как бы им обоим пережить эту ночь при этом, даже, не представляя к чему готовиться. Обкусывая длинные ногти, Джастин спустился вниз, где его ожидали две женщины и мужчина, облачившие его в благоухающий халат, опустившие его лицо в паровую ванну, обложившие щеки горячими полотенцами, надушившие, подстригшие и расчесавшие, отросшие ниже плеч, каштановые волосы. Джастину подали горячий чай, и он выронил чашку из дрожащих рук, понимая, как сильно он нервничает и, чувствуя в себе то же самое отчужденное, сухое состояние, которое он почти бессознательно перенимал у капитана, будто бы безразличие было заразно. "Ты знаешь, что губишь меня, знаешь, что топишь, знаешь, что прикоснувшийся к тебе будет страдать, но я готов, Алекс. Я справлюсь. Мы сможем все, вдвоем". Ум Калверли обладал странной наклонностью, размышлять обо всем, что случалось с ним, даже о малейших происшествиях, и подыскивать для них, своего рода, логическое и моральное обоснование, хотя раньше за ним такого навязчивого идиотизма не наблюдалось. Это началось не так давно - с момента его нахождения в лагере, где мысли текли сами по себе, не давая покоя: Джастин, словно превращал их в бусы для четок и невольно нанизывал на одну логическую нить. Вот и сейчас, выходя на главный двор, он размышлял над тем, что вообще, собственно, происходит, пока цоканье копыт по мощеному двору и стук колес подъехавшего к нему экипажа, не вывели юношу из удрученной задумчивости и мрачного созерцания, горящих в канавах, мусора и тел пленников. С наступлением ранней весны пришли туманы и дожди, растаявшие тела испускали ужасающий запах гниения, этот смрад начало разносить ветром по всему гарнизону, и солдаты получили приказ убрать их. Джастин посмотрел на карету, с опущенными шторками и на странного кучера, сидящего на козлах великолепного экипажа, запряженного четверкой сытых лошадей гнедой масти, отфыркивающихся от горького запаха тлеющих костей и волос. Джастин сам вдыхал это холодное беспокойство, витающее вокруг; оно просачивалось в него и он, нервно поежившись, поспешил сесть в карету, чтобы не дышать этой дрянью. - Великолепно, - тихо промолвил Эллингтон, сняв шляпу и положив ее на сиденье рядом с собой, как только дверца кареты захлопнулась, - теперь вы выглядите вполне сносно, мистер Малорий. Как и подобает первому помощнику капитана центрального гарнизона и артиллерийского офицера. Никто в тебе не узнает Дикси. - Не называй меня так, Алекс, - скривившись, отмахнулся Калверли. - Мы наедине, что может случиться? – Он наклонился вперед и накрыл руку Эллингтона ладонью, неуверенно спросив: - Ты готов? - Нет, к такому я предпочту не готовиться заранее. – В его словах ощущались такое спокойствие и такая невозмутимая собранность, что сказанное Алексом, почти теряло всякий смысл, так как его зеленые глаза не выдавали того страха, что он испытывал на самом деле. - Я был, только что, у Тиммонза, хотел попрощаться нормально без скандалов, но его помощник сказал, что он уехал вчера вечером. - Ты так и не рассказал, как вы стали друзьями, настолько близкими, что ты доверил ему лечить свою душу. – Спросил Джастин, слегка качнувшись от толчка, когда экипаж тронулся и, откинувшись на подушки. Не то, чтобы Калверли было чертовски интересно узнать об этом, именно сейчас, однако непринужденная беседа даже с человеком, осужденным на смертную казнь, могла вызвать прилив мужества у обреченного, словно духовное вооружение в бою, где нет оружия и защиты, где застоялся кислый дух унылого, бездумного смирения. Алекс охотно поддержал разговор на иную тему и сразу же начал: - Я знаю его очень давно, мы еще были подростками, когда впервые встретились. Поэтому, когда Эдгар оступился, я помог ему подняться, а он, исполненный благородства и благодарности, посчитал, что теперь его святой долг не отходить от меня ни на шаг, до тех пор, пока его помощь не станет для меня неприемлемой. – Алекс бездумно провел рукой, затянутой в белоснежную перчатку, по темно-синему бархату сиденья и брезгливо поморщился. - Он промышлял нелегальными абортами, за что и лишился лицензии, а потом разгорелся, тот скандал, с дочерью конгрессмена Моррисона. Ну, ты понимаешь, о чем я. Кажется, девица не выжила. Эдгар не имел к этому отношения, но разъяренный папаша, требовал крови, и они начали охоту на всех «нелегалов». Легальные-то врачи и на пушечный выстрел не приближались к этим делам. Он знал, что сыск, уже принялся и за него и решил сбежать, но на это у него ушло столько времени, что к моменту, когда он, наконец-то, сел на поезд, его схватили. Я тогда принимал участие во всех сферах общественной жизни и, довольно быстро, узнав об этом, купил ему новую лицензию, а, заплатив областному шерифу, – купил ему свободу. Забившись в свой теплый уголок, Джастин слушал голос Алекса, отдавшись, полному неги, укачиванию колес и стоило ему закрыть, на миг глаза, как в голове всплывало спокойное видение счастливого дня, лишенного промозглой дождливой погоды, серого неба и отвратительного настроя. Все это уносилось в мерном движении с глухим, неумолчным рокотом колес по мостовой. "Как жаль, что твои деньги могут купить лишь свободу, а не жизнь". Пристально вглядываясь вдаль, Джастин вновь видел свой настоящий мир, и казалось, что расширившийся горизонт, цвета затухающего огня, росистая в вечернем воздухе трава, только начавшая зеленеть, вызывали еще более острое ощущение пустоты и собственного бессилия. Мир вокруг оживал, расцветал, а им обоим было уготовано исчезнуть. Он посмотрел на Алекса, который, в свою очередь, тоже о чем-то задумался, отодвинув рукой занавеску, провожая взглядом проплывающие мимо них кустарники, низенькие деревья с редкими ветвями. Он казался более хрупким, более чувствительным, чем раньше: его правильное лицо было нервным, он все время хлопал своими светлыми ресницами, отбрасывающими тень на бледное лицо, которому, свет заходящего солнца, придавал некое подобие здоровья, отливая россыпью золота на его щеках. - А ты разве не должен быть в форме? – Спросил удивленно Калверли, вдруг обратив свое рассеянное внимание на то, что на нем парадный сангинового цвета жакет, расшитый золотым венецианским узором, слаксы из полушерстяного вельвета тицианового цвета и светло-коричневое пальто поверх, едва ли в этом джентльмене можно было узнать офицера регулярной северной армии. - Должен, но я чувствую себя настоящим человеком, когда снимаю ее хоть на несколько часов. - Алекс облокотился на валик и, поддерживая ладонью щеку, посмотрел на Джастина с грустной улыбкой. - Мы почти на месте. Калверли снова выглянул в окно и увидел, что мостовая, по которой они ехали, привела их в Юго-западную часть Вашингтона, и голые леса, лишенные жизни, еще не пришедшей в себя после долгой лютой зимы, сменились бурлящим городским потоком, извергающим толпы людей, проносящихся мимо их кареты. Бедные в лохмотьях, с мешками за спиной, без доллара в дырявом кармане, проходили мимо длинной вереницы остановившихся экипажей; спицы колес и темный лак отделки, отражали кровавые лучи, скрывающегося за домами солнца. Люди спешили в центр города, на парад весны, который в Техасе обычно встречали в первых числах марта, и Калверли был знаком с этим обычаем, однако немало удивился, увидев, что северяне так же следуют ему. - На Вэст-Кэпитол-стрит всегда такое столпотворение, это нормально. – Поспешил успокоить Джастина капитан, даже не выглядывая из окна, а только поплотнее задернув шторку, словно боясь, что его заметят раньше времени, страшась шума, скрытого за стенами его элегантного экипажа, - Там дальше развилка к трем центральным улицам города, «Долгий перекресток», как горожане его называют. Джастин глядел на вереницу экипажей, опираясь рукой на низкую дверцу кареты и медленно отрываясь от грустных мыслей, в которые был погружен тридцать минут, полулежа на диване салона, точно смертельно больной, на софе. Действительно, задержавшись, не более чем на пять минут, они вновь тронулись по городу, и Калверли едва не выпал из окошка, с разинутым ртом изучая каждый дюйм открывающегося перед ним вида вечернего Вашингтона. Заплясали перед глазами тысячи огней не спящего еще города, - было чувство, что солнце потерялось в переулках и улицах гигантской столицы, загнанное в ловушку из сотен стекол и фонарей, отблескивающих огненными красками, оживляющих каждый угол Вашингтона, такого великого и живого, насыщенного жизнью, что у Джастина защемило в груди от тоски. Его родной Остин, был в две сотни раз меньше и в тысячу раз тише, однако, увидев величие города-янки, такого же распущенного и богатого, как и те, кто нашел в нем свой дом, он вспоминал свой родной городок, который был для него самым изящным и блистательным. В сравнении с Вашингтоном, блеск любимого Остина, напоминал перезвон детских колокольчиков, рядом с колоколом Эммануэля в Соборе Парижской Богоматери. - Джастин, - Эллингтон положил руку ему на плечо и слегка потряс, отрывая от созерцания города. - Идем, пройдемся немного. Калверли не стал возражать, хотя ему и было весьма неуютно, идти по длинной широкой улице, казалось, словно выставленным на обозрение. Разряженная, веселящаяся толпа, обтекала их, здесь можно было встретить представителей всех классов и слоев населения Вашингтона - от сгорбленных бедняков, до богатых граждан гордо разгуливающих по тротуару. Джастин настолько отвык от шума города, от многочисленных сборищ людей, что отступал в сторону, уступая дорогу каждому встречному, как затравленный зверь, шарахающийся от вида палки, которой его лупили. Громкие голоса и восторженный смех горожанок, разгуливающих вдоль витрин магазинов, в сопровождении своих кавалеров, врывались в сознание, воспоминаниями о громких приказах северных надзирателей в Вайдеронге, крики которых переходили в стрельбу или избиение. Встречающиеся в толпе, девушки-янки были весьма раскованными, одетыми по последней моде, но в столь откровенные платья, которые в Конфедерации носили только проститутки, причем самые низкопробные, не те к услугам которых, прибегали джентльмены вроде Джастина, Стива или Криса. Калверли опустил взгляд и покраснел, почувствовав настоящие смущение и стыд, от вида оголенных женских ног, глубоких декольте, из которых выпирали упругие груди женщин, бесстыдно вешающихся на своих спутников, вытирающих ярко-алую помаду со щек. Вашингтон был дик и необуздан, развратен и порочен, как Содом и Гоморра. Джастину, хотелось схватить Алекса, убежать с ним в тихий Остин, показать, что это, совершенно не та жизнь, которая должна быть у него. Доказать, что он, в отличие от этого стада, кого называет своим народом – бесценен, как драгоценный камень, чистый и естественный, далекий от их безумия. Даже осознание того, что порок Алекса превосходит всех их по своей серьезности, не мог переубедить Калверли в том, что капитан иной, и не принадлежит к ужасным людям этого города. - Перестань, - одернул его Эллингтон, слегка раздраженно, притянув Джастина к себе, за рукав кардигана, когда тот в очередной раз прислонился к стене, опустив голову, скованный тихим ужасом от нахлынувшего на них, очередного потока людей, - по твоему поведению сразу видно: либо южанин, либо вор. - Далеко еще? – Тихо спросил тот, с трудом выпрямляя одеревеневшую спину. - Куда мы идем? - На Восточный холм равнины Молл. – Уже спокойнее ответил Алекс и, к глубокому, тихому изумлению Джастина, взял его под руку и медленно направился дальше по улице, совершенно не ведая, как шокировал своим поступком конфедерата, на родине которого, мужчины не могли на людях демонстрировать такие интимные жесты в адрес друг друга. Подобная obscénité*, вызвала бы многочисленные споры и скандалы во всем городе на многие месяцы. Но в этом чертовом месте, всем было наплевать друг на друга и на идущих посреди улицы мужчин и, наверное, если бы Алексу захотелось скрепить шок Джастина поцелуем, никто бы не обратил особого внимания на них. Но, к сердечному спокойствию Джастина, Алекс ничего подобного не вытворял, только вел его дальше, крепко сжимая рукой его локоть. И, от этого, Калверли становилось по-настоящему уютно, будто коту среди своры дурных больных бешенством псов, знающему, что на высоту где сидит он, никому не добраться и не причинить ему вреда, пока Алекс держит его за руку, так высоко над ними. - Там будет прием в твою честь? – Ахнул Джастин, глянув на капитана, - В Капитолии? Вот, черт…