Текст книги "Две войны (СИ)"

Автор книги: dorolis

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 96 страниц)

Джастин остановился у блока, и устало прислонился к зданию. Он почувствовал терпкий, кисловатый запах пота, из-за которого к коже липла одежда, испачканная грязью и снегом, почувствовал зуд от каменной пыли. Он стёр руками остатки земли с лица, и с отвращением посмотрел на свои руки с искривленными, сорванными, окровавленными ногтями, как руки трупа какого-то бедняка, которого нашли в нечистотах, возле Чёрной Долины, они с Кристофером, будучи ещё мальчишками. Слишком влажный вечер дышал зловонием, зависшим над лагерем. Он медленно побрел дальше. Раздраженный, нервный, злой, не думая ни о еде, ни о сне, только это сильное, потрясающее ощущение своего уродства и резкое, болезненное давление в сердце, готовом разорваться под его тяжестью, лопнуть и разлить вязкую кровь по земле. Он приблизился к бараку и заглянул сквозь открытую дверь, ища глазами Майкла. Похоже, пленники и не подумали оказать своему раненому товарищу помощь, хотя вчера вечером прекрасно видели, что с ним произошло, однако, и не трогали несчастного, что успокоило Калверли. Он не хотел заходить туда, предпочитая подождать пока все уснут: в последнее время он любил прогуливаться в тишине, разыскивая Алекса, наблюдая за ним и тайно желая приблизить их очередную встречу. Сегодня, он не хотел попадаться на глаза Алексу: если тот увидит, что с ним стало, то вряд ли захочет и на триста футов приблизиться к нему. Бесконечные мысли о капитане, отчаяние, пылкие желания и отвращение к собственной беспомощности в агонии этих чувств, терзали Джастина, пока тот бесцельно брел по Вайдеронгу. Жгучая, жестокая боль в сердце мешала идти быстро, перехватывая дыхание, заставляла шагать, наклонившись набок, так, что приходилось, держаться за стены бараков и хозяйственных построек. Так он и дошел до центрального двора и застыл, не понимая, что творится вокруг. Общий гул толпы заглушали чьи-то бранные выкрики, солдаты толкали друг друга и пихали даже офицеров, которые пытались навести порядок в рядах гарнизона. Такого в Вайдеронге Джастин еще ни разу не видел: было такое чувство, что началась вторая война. Он с трудом, залез на старую телегу у сарая и, все-таки увидел, что в самом центре двора стоит капитан Эллингтон. Окровавленный, в парадном мундире и белых перчатках окрашенных бордовыми пятнами чьей-то крови, он что-то держал в руках, но Джастин не разглядел что именно, однако спокойное, бесчувственное выражение на лице мужчины, ему очень не понравилось: он прекрасно знал, что оно означало. Вокруг него стоят какие-то офицеры, среди которых он узнал только наглую рожу Эрика Грант, но и тот, в данный момент, был какого-то болезненного бледно-зеленоватого цвета, словно бы его только что стошнило. Остальные офицеры всеми силами пытались приструнить солдат, лезших посмотреть на то, что творилось во дворе. Джастин немигающим взглядом смотрел на капитана Эллингтона, который поднял высоко над головой свою окровавленную саблю, всем на обозрение. - За что он его так? Джастин едва услышал через гул толпы взволнованный голос одного из солдат, который стоял справа от него, изумленно вытягивая шею, напряженно прислушиваясь к ответу какого-то дневального, рядом с ним: - Говорят за предательство. По толпе пронеслись чьи-то вскрики, другие же наоборот, потеряли дар речи. Джастин ошарашено выдохнул и от неожиданности поддался назад, потеряв равновесие и свалившись с телеги, увидел насаженную на саблю голову сержанта-моряка, с жуткой кровавой линией вдоль горбатого носа, правой щеки и глаза. * - Нет, ну ты это видел? Это просто полный… черт, Эдгар! - вскрикнул Джастин, отпрянув от доктора, когда его руки сильно надавили на припухлость вокруг брови, вызвав острый удар в область глаза. – Будь ты трижды проклят, ты мне ответишь, что за бес в него вселился? - Глаз нормально видит? Переносица болит? – Тиммонз, уже больше часа, осматривал Джастина, едва уловимым, молниеносным движением рук, выуживая из своей сумки все новые принадлежности, назначение которых лейтенант не знал. Процедура, казалась ему все утомительнее, в большей степени - за счет нежелания Тиммонза отвечать на вопросы о Алексе, в меньшей - за счет огромного количества нарушений, обнаруженных в его организме. Эдгар, после первичного осмотра заявил, что у Джастина навсегда останется уродливый шрам на пол-лица, но самые сильные его опасения касались повреждений правого глаза; глаз покрылся коричнево-желтой пленкой, которую Тиммонз ловко поддел и снял кончиком пинцета, при этом, угрюмо заявив, что у него возможно нарушение восприятия цветового баланса или потеря зрения, поэтому весь день врач прикладывал к глазу какие-то травяные примочки, делал компрессы на переносице, вытягивал из раны легкий гнойный налет, пичкал его пилюлями. Джастин не хотел провести остаток жизни в цирке-уродов, будучи слепым на один глаз, с исполосованным лицом, которое внушает людям только омерзение, но все его терзания почти сразу же исчезали, при мыслях об Алексе. Калверли этой ночью так и не сумел заснуть. Снова видя в своей памяти насаженную на саблю голову, с точно таким же увечьем что и у него, а тело человека, который еще вчера наводил дикий ужас на весь гарнизон – было схвачено предсмертной судорогой, истерзано и покрыто большими разверстыми ранами, ссадинами и синяками, обнаженное болталось на столбе в центре двора. Только ему и Дереку было достоверно известно, за что, на самом деле, поплатился жизнью этот человек, в отличие от официальной версии, гласившей о предательстве сержанта, который, якобы, передавал информацию конфедератам по ту сторону сектора. Мысли сокрушали, Джастин был не на шутку взволнован, когда его на следующее утро привели в замок. Эллингтон держался невозмутимо, однако немного насторожено, с Джастином он не обмолвился и парой слов, избегая смотреть ему в лицо, лишь ограничившись коротким: «Буду к пяти», небрежно сказанным Тиммонзу. За весь день, проведенный в компании молчаливого и подавленного Эдгара, от которого практически нереально было добиться внятного ответа, Джастин полностью потерял спокойствие и теперь едва смог сдерживать свои чувства, стараясь не врезать мужчине. Он в очередной раз выдохнул и медленно сосчитал до пяти, придвинув кресло, пожалуй, чересчур старательно, однако ему все еще никак не удается придать своему взгляду желательную непринужденность и спокойствие. - Мне что пойти удариться башкой об стену? - Чувствуя, как разрастается его буйство, снова вспыхнул Джастин, нервно отведя с лица длинные волосы. - Это все равно будет аналогично нашему с тобой разговору. Как ты не доглядел его? – Он вдруг запнулся и его голос перешел в тягучий шепот: - Ты что, издеваешься надо мной? Он же придет через несколько минут, и что прикажешь мне делать?! Тиммонз, впервые за долгое время, посмотрел Джастину в глаза и сказал, с тем хладнокровием, удивительным самообладанием и сдержанностью, которые так сильно сейчас были необходимы бушующему офицеру: - Ты сам все знаешь, Джастин. Он хотел, чтобы все видели, что он делает с теми, кто ему не угоден. - Он был его первым помощником, твою мать! – прошипел Калверли, наклонившись к Эдгару. – И он так просто избавился от человека, которому доверял, легко назвав его предателем, чтобы скрыть свои истинные мотивы?! - Просто для кого? Может для тебя всё просто и легко, но лучше веди себя естественно и не лезь к нему с этим. – Огрызнулся врач, убирая свои инструменты в сумку. Мужчина поднялся и, пригладив свои, вечно растрепанные волосы, нервно облизал губы, налил в стакан какую-то светло-серую жидкость из многочисленных бутылок, стоящих на столе и протянул Джастину. - Пей и ложись, я наложу повязку на глаз. Тиммонз оставался спокойным словно змея, затаившаяся в засаде и Джастин, почему-то, был уверен, что даже в разгаре неистовой драки он никогда не выйдет из-под самоконтроля и не впадет в истерику, которая явно решила обосноваться у лейтенанта, вынуждая его раздраженно отшвырнуть протянутый стакан с мутным обезболивающим. - Ни хрена, Тиммонз; пока мы не разберемся с заскоком Алекса, я смогу, разве что, лечь только в гроб, поэтому предпочту оставаться на ногах, пока это в моих силах. - Ладно, что ты хочешь от меня? – спросил врач, внимательно рассматривая взволнованного юношу. Так обычно смотрят на преступника, стараясь определить, что же, собственно, выдает в нем преступные наклонности; так и Джастин сейчас - выглядел полностью помешанным, и Тиммонз, в силу своего врачебного опыта, старался узнать, что задумал Калверли, читая его хаотичные мысли по упрямо выступающему подбородку, злобно сжатым губам и бешеному взгляду. - Работай, черт бы тебя побрал! Делай свое дело! – заорал Джастин, чувствуя, что один из присутствующих в комнате - настоящий кретин или, наверняка, хочет им прикинуться. - Назначь ему лекарство, ты же видишь, что ему все хуже. А что потом? Он и меня и тебя прикончит, если ему в голову сперма стукнет? - Я остановил на полторы недели прием его таблеток: они могут вызывать привыкание, так что перерыв обязателен. Это не обговаривается, - пристально изучая его встревоженные, широко раскрытые глаза, сказал Эдгар. - Просто делай, как я тебе говорил: помалкивай, поддакивай, не нарывайся. - И кто здесь из нас долбанутый? – устало фыркнул Джастин, падая на кровать, раскинув руки в стороны. - Бинтуй глаз и дай мне ту дрянь вонючую… ну, которая боль снимает, мне что-то хуже стало. Когда Тиммонз закончил Джастин уже смело потребовал зеркало и посмотрел на перебинтованный глаз, надеясь, что не все так страшно, как ему казалось. Красный рубец, протянувшийся вдоль носа, вроде и не особо кидался в глаза, но было крайне неприятно видеть набухшую полосу, обильно смазанную какой-то едкой мазью, однако это было меньшее из того, что Джастин ожидал увидеть, но на глаз он так и не решился посмотреть. Эллингтон появился ровно в пять вечера, под стук часов, к тому моменту Тиммонз уже успел сходить на кухню и попросить приготовить еду для капитана и его «гостя», который сидел на кровати, скрестив длинные ноги, и рассматривал некоторые книги из коллекции Эллингтона, но при виде капитана выронил раскрытую книгу из рук. Александр молча приблизился и поднял книгу Макиавелли, протянув ее обратно ошарашенному Джастину. Тот, не чувствуя собственных рук, взял книгу и, глядя единственным зрячим глазом, молча уставился на капитана снизу вверх. - Александр, как все прошло? – первым нарушил молчание Эдгар, помогая ему снять с плеч шинель. – Что в городе? - Беспорядки. – Не очень охотно ответил Эллингтон. - Народ против мобилизации. Западная дорога перекрыта бунтовщиками. Сегодня девятерых повесили за мятеж, пятеро наших ребят ранены. Спустись, осмотри их. Они сейчас в лагере. Тиммонз кивнул и, забрав свою сумку, вышел за дверь. Джастин понимал, что возможно сейчас он совершит грандиозную ошибку, но он не мог последовать совету доктора и держать язык за зубами. - Алекс, зачем ты это сделал? – спросил он, посмотрев на Эллингтона жалобным, молящим ответа, взглядом. Капитан медленно, вдумчиво дотронулся до его волос, легко погладил темные пряди и в каждом его мягком движении, нежном взгляде, Джастин неизменно улавливал скрытность и сдержанность, которые, обычно, были так чужды этому жесткому прямолинейному человеку, словно бы тот боялся не совладать с собственным телом. Джастин поднялся на ноги и резко сократил расстояние между ними. Он был поистине прекрасен, но в глазах его горят странные огоньки, как в глазах отчаявшегося и невозможно понять, о чем он молчит, но, глядя в зеленые глубины его глаз, Джастину, вдруг показалось, что он уже получил ответы на все свои вопросы. * Он вскочил, тяжело дыша, сел на кровати и дрожащей рукой вытер пот со лба, задыхаясь, все еще чувствуя землю на зубах. Он весь подался вперед, во тьму, и ему казалось, что он падает, - кости и жилы вытягивались в нем с тупой болью, голова, заполненная одной мыслью: бежать от преследующих покойных друзей, чтобы не оказаться в смертоносной яме. Джастина охватило острое выжидательное напряжение, будто бы сейчас из мрака возникнут блеклые фигуры в серых изорванных мундирах и протянут к нему окровавленные руки, а ему придется опять ползти, глотать землю и выбираться наружу из мрака. - Джастин? Что случилось? – Эллингтон спал крепко и все же, будто какая-то неведомая сила заставила его пробудиться, почувствовав, что что-то не в порядке; Джастин услышал, как глубокое ровное дыхание прервалось, как сопение перешло в сдавленный, хриплый после сна шепот и Алекс открыл глаза, мутно посмотрев на него. Джастин чувствует в своем сердце змеиные зубы, понемногу впивающиеся в него, — не сразу, а медленно, неторопливо и чем дальше, тем все глубже проникает в его кровь смертельный яд, разносится по венам, умертвляет его. Он заставляет себя повернуться к Алексу, который, приподнявшись на локте, напряженно смотрит, не торопит, но ждет. Только этот человек дает ему жизнь и Джастин не боится признаться себе в этом, не отвергает очевидного. Знает, что не может расслабиться, лежа в одной кровати со своим злейшим и единственным врагом, так как если он, хотя бы на миг, потеряет бдительность, нарушит правила игры, то его отравленная кровь, станет для него вязким болотом, в котором он захлебнется. - Кошмар. – Коротко прохрипел Джастин, борясь с неистовым желанием вскочить и кинуться к бару, опорожнить все бутылки разом и там же сдохнуть от алкогольного опьянения. За два месяца лагерной жизни страдающие, умирающие или мертвые становятся для него настолько обычным зрелищем, что оно его уже не трогает, но если это все остается привычным и обыденным наяву, то даже под покровом ночи, во снах, встают перед ним чудовищные видения: от них нет покоя и отдыха. - Я думал, уже все закончилось. - Тень, тщательно скрываемого испуга, мелькнула во взгляде Алекса, пригасив на мгновение привычный глумливый блеск. Капитан сел рядом с Джастином, придвинувшись поближе. Волнения этой ночи выглодали, наконец, из Калверли все человеческое, он чувствовал себя разбитым, глядя неясным взглядом на человека, сидящего рядом, и не мог сказать ему ничего кроме тихого, невнятного: - Прости. Через замерзшее окно проникали первые голубоватые лучи восходящего из-за леса солнца, с неба начал оседать сильный утренний мороз и Джастин почувствовал облегчение от осознания того, что ночь подходит к концу и близится спасительный рассвет; за окном всё было снежно и безмолвно. Он ощутил этот холод, обволакивающий разгоряченное тело: он обливался потом, несмотря на то, что дрожал то ли от пережитого ужаса, то ли от ощутимого холода, пронизывающего до мозга костей. - Я скажу Эдгару, чтобы начал давать тебе успокоительное, - улыбнулся Алекс, и Джастин почувствовал, как ласково скользят по его плечам руки: вопреки температуре в комнате, они были горячими. – Будем вместе глотать эту дрянь. Она помогает. Иногда. Джастин чувствовал в себе раздвоенность: частью страх, частью отчаяние, он был как два человека, перетягивающих канат. И в этом настоящем он отождествлял себя, в целом, с двумя сущностями – в его душе царил не просто конфликт, а раздор, достаточный, чтобы разорвать его на части. Ему, при всем желании и старании, не удается уменьшить возникшее напряжение, ему никуда не деться от тревоги, не преодолеть своей боли и не выиграть передышку. То ли в его голове свистела и пульсировала кровь, то ли вьюга завывала за окном, засыпая белым полотном все мысли, замораживая все чувства, кроме, пожалуй, одного, - вызванного прикосновениями горячих сухих ладоней, нежно и легко, но настойчиво опрокинувших его обратно на подушки. Эллингтон смотрел на него так, словно видел всю его боль, горечь, страх и ужас воспоминаний - таких же темных для него, как зимняя ночь для людей за окном. - Может, мне лучше уйти? – Закрыв глаза, прошептал лейтенант и вздрогнул от пронзительного воя ветра, вклинившегося в голову острой иглой. Эллингтон легко провел кончиками пальцев по его подбородку, едва коснулся жесткого края бледных губ и коротко рассмеялся: - Ты никуда от меня не денешься. – И Джастин вдруг услышал в его голосе теплоту, почти нежность; он говорил тихо, однако в голосе его чувствовалась жесткость, которая заставила повиноваться без дальнейших сомнений. – Поцелуй меня. Джастин совершенно не колебался, когда придвинулся ближе к его лицу и невесомо дотронулся до губ. Алекс улыбнулся и провел вдоль его губ языком, выхватив тихий вдох, ощутив глубинный отклик в худом теле, полном жизни и желания, которое выгнулось ему навстречу. Алекс углубил поцелуй, слегка закусив нижнюю губу, но тут же ласково поглаживая, скользнул по ней и от его смелого напора, его нетерпения, Джастину пришла в голову мысль, что тот ждал этого слишком давно и мог получить сразу же, не спрашивая, не прося, не медля. Алекс отстраняется, ловя каждый его тяжелый вдох, и Джастин теперь больше всего боялся, что никакие годы не смогут стереть из мыслей эту ночь и все предыдущие: они будут преследовать его во снах, в его воспоминаниях. Вкус этих губ никогда не даст ему покоя. Джастин чувствует, как скулы обжигает огнем, он шумно втянул через ноздри воздух, и нетерпеливо запустил пальцы в короткие волосы Алекса, опять припав к его губам призывным поцелуем. Должно быть, потому что он больше не играл, не подражал актерам в театре — эта роль была выполнена прилежно, не будучи ролью вообще, а став неотъемлемой частью его натуры, которая пробуждала в нем только порочные чувства и желания. Калверли развел ноги, в более скованной позе, чем того хотело его тело, прямо отдающееся искушению, словно бы он сдается без борьбы, которая требует выдержки и мужества, оставшись без сил к сопротивлению с самим собой. Джастин был готов к тому, что Эллингтон возьмет его сразу, но капитан мягко положил руки на его полусогнутые колени и, помедлив немного, достал из прикроватной тумбочки флакон, выплеснув небольшое количество жидкости себе на ладонь. - Не торопись, - прошептал он, неторопливо растирая на пальцах масло.