сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 96 страниц)
- Спасибо, сержант, - потемневшие зеленые глаза впились в доктора Тиммонза дерзким, злым взглядом, но на лице заиграла усмешка, - будьте любезны оставить нас. И распорядитесь насчет завтрака.
Сержант три раза мигнул и, кинув короткий неопределенный взгляд на Джастина, высоко натянувшего одеяло, с достоинством вышел за дверь.
- Скажите, пожалуйста! - раздражительно и злобно посмотрел на Алекса, Тиммонз, швырнув шляпу на стол. – Это что вообще значит? Он мой пациент и если я прописываю ему постельный режим, значит, так оно и будет. Я врач, все-таки. – Тиммонз окинул брезгливым взглядом комнату, пребывающую в состоянии крайнего беспорядка и, снова вернул свой взор к Джастину, который уже до подбородка натянул одеяло, прикрывая наготу. - Отлично повеселились? А мне теперь заново его откачивать.
- Твой последний пациент, если мне не изменяет память, оказался на том свете раньше, чем успел прилечь. Так скажи мне, с каких это пор, ты вновь решил браться за больных, у которых все конечности на месте? Ты полевой хирург – так иди и работай, – невозмутимо отозвался Алекс, закуривая трубку; выпуская изо рта табачный дым, он понемногу успокаивался.
Его хищное лицо было совершенно жестким, непроницаемым: по нему нельзя было угадать эмоции; Джастин уже узнал эту излюбленную манеру капитана Эллингтона – он был превосходным актером и прекрасно умел совладать собой, даже имея за душой море ненависти и злости. Приходилось расшифровывать его слова, так как ни по лицу, ни по глазам, ни по его надменной манере держаться Калверли не мог понять абсолютно ничего. Такая бездонная пустота после столь бурных эмоций внушала страх – этот человек был непредсказуем.
- Я всегда довожу дело до конца, Александр. – Кажется эти, высказанные жестким тоном, слова сильно зацепили Тиммонза, потому что он, вдруг резко осунулся, пожелтел, стал, будто каменный и сел в кресло, нервно закинув ногу на ногу.
Джастин почувствовал неловкое оцепенение, какое охватывает человека от осознания того, что он подслушивает разговор старых товарищей, темы которого не предназначены для посторонних.
- Последнее дело довел до конца я, купив тебе лицензию. – Тем временем продолжал злорадствовать Эллингтон, пуская круги дыма. - Я плачу ещё пятьдесят долларов, и ты заканчиваешь сюда шастать.
Калверли перевел взгляд на доктора, который, по-видимому, подсчитывал что-то в уме, хмуря брови и раскачивая ногой.
- Ради Бога, Эдгар! – нетерпеливо начал Алекс, - работа твоей логики становится похожа на бессмысленные усилия негра, решившего поджарить медузу! Что за бессмыслица? Это хорошие деньги.
- Но я еще не закончил обследование, - врач замешкался, растерянно бурча, - через двенадцать дней мне необходимо будет проверить состояние его гортани и легких на признаки отечности и воспалительных процессов, протекающих в…
- Сто. – Прервал его Эллингтон. - Сто долларов поверх того, что ты уже получил. Это пятьсот долларов за пять дней – твоя полугодовая зарплата, Тиммонз. Решайся.
- Мальчик еще болен. - Тиммонз сильно вздрогнул, поднялся со стула и, трогая бритый подбородок, уже без прежней уверенности заявил: - Если прекратить лечение, болезнь, возможно, вернется, но в обостренном виде и тогда даже господь бог его не спасет.
- А кто сказал о прекращении лечения? – удивился Алекс. - Нет, приятель. Ты будешь, приходить раз в неделю, и проверять его, но теперь твоя основная задача - это госпиталь. Там ты волен делать что пожелаешь, но знай, я не позволю проводить твою практическую работу на этом парне.
Джастину казалось странным, то, что он так и не понимает разговора о предметах так сильно волнующих обоих. Одним таким предметом был явно он сам, а о чем шла речь, протекающая между их словами, была ему не ясна. Калверли внимательно разглядывал доктора и вспоминал, что этот человек уже когда-то лечил его, первые дни пребывания в госпитале. Эдгар Тиммонз, был не столь внушительно вида, как капитан Эллингтон, не такой презентабельный, будто бы выходец из средней семьи, но по его внешнему виду, Джастин мог догадываться, что он обладал невероятной выносливостью, той, которая отличает лишь безумцев и идиотов. Казалось, что таким звонким и взрывным голосом может действительно говорить лишь безумный фанатик, полностью отданный своей работе. Калверли понимал, что что-то еще кроется за душой этого человека, но точно мог сказать только одно: врач почему-то казался ему, при всей своей экстравагантности и неординарности, довольно любопытной личностью, человеком, внушающим доверие.
- Верно, ты совсем тронулся, Алекс, – задумчиво прищурился Тиммонз, сложа руки и собирая все мысли: - Я не для того вытаскивал мальчишку из могилы четверо суток, чтобы ты так легко пустил все на самотек. Не будь глупцом, ему требуется профессиональная помощь.
- Послушай меня, профессионал хренов, - Эллингтон зло ухмыльнулся, изменив своему спокойствию, и с силой опустил ладонь на стол. Джастин вздрогнул от громкого хлопка, а доктор в испуге вскочил с кресла. - Я был бы большим глупцом, если бы подпустил тебя к мальчишке ещё на день. Ты сделал все, что от тебя требовалось, теперь проваливай.
Лицо его казалось ужасным, такое выражение ненависти и муки отразилось на нем, что Джастин невольно поднялся с кровати и, обернув бедра тонким одеялом, нерешительно приблизился к столу, у которого они спорили. Тиммонз схватил шляпу и кинулся вон из комнаты, так ничего и не ответив.
- Что между вами произошло? – недоуменно спросил, положив руку на плечо Алекса.
Джастина терзали смутные догадки и сомнения, будто он теперь часть чего-то большого, и сам того не понимая, стал темой раздора.
- Не сейчас. – Отрывисто и напряженно сказал Эллингтон и направился в уборную. – Я сейчас уезжаю в город. Позавтракай и отдыхай. Я буду ночью.
*
Едва закрыв глаза, Джастин уже боялся этих кошмарных сновидений и ненавидел их; видеть своих умерших друзей само по себе невыносимо, но каждый раз пытаться сбежать от них, - почти непосильное задание. Он взял за правило не обращать внимания, дал себе клятву навсегда распрощаться со страшными сновидениями, но увиденное не давало покоя – среди покойников стоял Стив. Милый старина Стив Карлсон, служивший в солнечном штате Флорида, теперь был мертв. Джастин лег лицом в подушку и, кусая ее, чтобы не кричать, заплакал. Слезы медленно падают в грудь, в глубину темного озера, бездонного и холодного. Упав, они колышут воду и тонут, а волны приливают и отходят; там, в темноте, гулко, тревожно потопает под холодными волнами сердце. Вся прошедшая жизнь – восемнадцать недолгих лет, казалось, была полна мимолетных событий - взглядов, отрывков музыки, улыбок, прикосновений, выпивки - каждое это событие казалось столь стремительным, что не оставляло в сознании никакого ощущения протяженности во времени. Даже суммарно эти короткие события не могли сравниться с той болью утраты, которая протянулась через сознание и перечеркнула, напрочь, словно одним метким выстрелом снесла голову, всем иным воспоминаниям. Боль потери, словно большой черный котел, заполонила всё тело, душу и погрузила в это булькающее, пузырящееся кипение его чувства. Джастину казалось, что густая смоляная тьма льется ему в глаза, в ноздри, и нет воздуха для дыхания, нет неба над головой. Он пришел в себя, и испытал сожаление и ужас, которые, буквально перевернули его душу, подумав о том, что возможно и Кристофер лежит где-то в чужой земле, погребенный под сотнями других тел, или совершенно один. А может, и Джефф уже мертв. Калверли мысленно представлял земли собственной души, обозначенные на карте белыми пятнами, - они смутно напоминали ему Луизиану: он всеми силами заставил себя перенестись к брату, и посмотреть на него. Джастин, блуждая взглядом по гигантским плоскостям водной глади Миссисипи, пепельно-синим, безветренным горам, сияющим зеленью сосновым кронам, все отчетливее представлял себе Луизиану, такой, какая она была в довоенное время – яркая и живая, а не выжженная пустошь, в которую превратилась теперь. Ему казалось, что Джефф жив: его брат был отличным бойцом, он бы никогда не сдался, попав в рабство, никогда бы добровольно не лег под мужчину, не нарушил бы свое слово, данное на присяге, - его брат был жив, потому что мог бороться до конца.
У Джастина слипались глаза, но он настолько сильно опасался увидеть у смертельной ямы Криса, что отгонял от себя сон и проклинал провидение за ниспосланные ему ужасные картины.
- Лейтенант? – Джастин не заметил, как отворилась дверь, но, услышав голос, поднял покрасневшие глаза на вошедшего и немало удивился своему посетителю. - Я рад, что ты в порядке! Хвала всем богам, я уж думал, что ты не выкарабкаешься, и мы не свидимся больше. – Радостно воскликнул Дерек Маррей, но, вдруг стушевавшись, затравлено оглянулся, словно ожидая, что из коридора за спиной выйдет капитан Эллингтон и всыплет ему собственноручно за вторжение в личные апартаменты. - Старина, тебя невозможно убить. – Добавил он, проявив типичное американское желание как можно быстрее улизнуть.
Джастин все так же лежал на животе, почти без сил, скомкав тонкое одеяло и, не вытирая слез, заставил себя безрадостно и угрюмо улыбнуться Дереку, приглашая войти. Пока не было Алекса, он мог позволить себе подобное. Маррей тихо прикрыл дверь и бесшумно прошел по комнате, сев на капитанское кресло. Калверли перевернулся, подогнул колени и, обхватив подушку, приподнялся, облокачиваясь о спинку кровати. На его большом и широком лбу от напряжения налилась жила и, он вытер лоб ладонью, ощутив жар от собственных рук.
- Скажи, Дерек, что произошло во Флориде? – спросил он, внутренне содрогаясь от ожидания.
- Э-э… ты, что видел газету за понедельник? – изумленно протянул тот, видимо, будучи полностью уверенным, что Джастин, стараниями капитана, изолирован от любых средств информации. Джастин смотрел как спокойное, добродушное, лицо, в раз стало серым и осунувшимся, будто эта тема была непосильно тяжела для него. - Когда это?
- Нет, не видел. – Резко отозвался Джастин, теряя терпение. - Отвечай, рядовой.
Видимо поняв душевную тревогу, охватившую его, Маррей несколько раз нервно покрутил головой, явно не решаясь начать столь серьезную тему, но, видя пронзительный неуклонный взгляд Джастина, Дерек все-таки сказал:
- Федеральное правительство подготавливало военную экспедицию во Флориду, ещё год назад, но не столько с целью захвата этого штата, а чтобы закрыть все лазейки, которыми пользовались контрабандисты, нарушавшие морскую блокаду, вывозя продукты местного производства и ввозя оружие и боевые припасы из Англии. Думаю об этом ты слышал. Месяц назад, может меньше, мы вошли в штат и больше обслуживать южное побережье Джорджии пираты не смогли. Теперь их суда находятся у берегов Старого Света, и Флорида осталась без морской поддержки. Чуть севернее устья Сент-Джонса, в порте Фернандина, всё захвачено федералистами. Они день и ночь патрулируют эту часть побережья.
- А каперские судна? – Калверли смотрел в лицо мальчишки, с удивлением отмечая, что глядит, будто в зеркало, видя, как больно говорить ему о Флориде. Тем не менее, он должен был выяснить как погиб друг: - Неужели вы осмелились выгнать английских каперов? Они промышляют при поддержке короны.
"Англичане наша последняя надежда".
- Англия уже объявила Вашингтону возможное начало боевых действий, если их кораблям не дадут войти в дельту Миссисипи. - Почесал подбородок и, морщась, проговорил Маррей. - Через три недели порт откроют, но к тому времени во Флориде не останется никого, зато мы сможем избежать войны с Англией.
Джастина будто молнией пронзило; он молчал, ощутив, что в буквальном смысле отрезан от мира. Не было на свете ни Европы, ничего – только их маленький уголок, вырезанный, пылающий, воюющий: это было дикое, страшное чувство потерянности. Одно дело – скакать на любимом боевом коне Гоаре, в центре сражения и видеть, что происходит своими глазами, взрывать поезда северян, собственноручно подсчитывать захваченные боеприпасы и щеголять на плацу в живописно простреленном мундире. Другое - мыкаться в черном, гадком мире насилия и лжи, в чужом краю, где человеческая жизнь ничего не значит, чувствуя себя ихтиозавром, выброшенным на берег, которого нашли несколько лет назад английские натуралисты. Джастин боялся представить, сколько же он пропустил за свое пребывание в Вайдеронге и сколько еще упустит, находясь взаперти, в этой комнате.
- Ты из Флориды? – вдруг спросил Калверли, еще раз посмотрев на угрюмое лицо Дерека, навязчиво ловя его мутный взгляд.
- Моя мать оттуда. - С мрачным недовольством ответил тот, глядя прямо перед собой, упрямо избегая смотреть в глаза своему собеседнику. То ли, чтобы отбить у Джастина желание к подобным расспросам, столь личного характера, то ли, потому, что чужим ответ знать не полагалось. - Отец забрал меня, когда мне исполнилось десять. Больше я с ней не виделся. – Глаза его расширились, словно от испуга, но Джастин в следующую секунду понял, что это было нечто схожее с воспоминанием – таким ярким, что оно рвалось наружу и скакало перед глазами как призрачный солнечный луч. - Теперь и не увижусь.
Вдруг Дерек резко встряхнул головой; странный, не рассчитанный на реакцию жест, и преобразился, точно все происходившее до сих пор было лишь розыгрышем, подготовленным заранее и педантично исполненным с начала до конца.
Джастин опять потерял ориентировку, не сразу поняв, что произошло. Это была не мужественная попытка скрыть свое горе, а непристойная, откровенная грубость, выражающая насмешку в собственную сторону.
- Зачем, спрашивается, ты мне в душу лезешь? – едко усмехнулся Дерек. - Это не твое дело.
- Ты не обязан был отвечать. - Желая скрыть неожиданное чувство изумления, самым безразличным тоном сказал Калверли.
- А ты не обязан был спрашивать меня об этом. – Маррей сидел на хозяйском месте, подперев пальцем висок, и на его губах играла самозабвенная ухмылка-сатира. - Доволен теперь?
- Ты пришел, чтобы поговорить на душещипательные темы или чтобы оскорбить меня? Учти, больше, чем есть, уже не удастся. – Вдруг темные глаза Калверли совсем потемнели от бешенства, и он внятно матерно выругался, не забыв упомянуть несколько раз имя Эллингтона. Им обоим было совершенно ясно, о чем идет речь.
- Ты сам виноват в этом. – Несколько озабочено проговорил рядовой и, словно боясь не справиться с волнением, произнес нарочито медленно. - Ты ему поддался.
- Не ты ли притащил меня к своему капитану, когда я при всем желании сдох бы, чем вернулся сюда? – Джастин передернул плечами и отвернулся.
Впервые в жизни ему сознательно захотелось жалости к себе, и он представил, как когда-нибудь, в не скором времени, он подойдет к брату, дыхание прервется, и он покажет рукой на далекие северные леса и прошепчет: "Это уже закончилось".
- Я выполнял приказ. Это мой долг, как твой долг не сдаваться.
"Они все лгут, утверждая, что напряжение борьбы вынуждает их быть жестокими. Опасность, наоборот, отрезвляет их, неуверенность в своих силах заставляет сдерживаться. Мальчик, тебе не следует становиться таким".
- Он приказал привести меня к нему? - На щеках Джастина выступили пятна, глаза высохли и он зло скрипнул зубами.
- Нет. – Тяжело глядя на собеседника, покачал головой Дерек. - Это был приказ доктора. Он счел нужным показать Эллингтону всю тяжесть твоего состояния, чтобы тот разрешил умертвить тебя. Капитан устроил настоящий погром в лагере – поверь, эти четыре дня тебе ещё припомнят твои соотечественники. Ох, как они от него настрадались, пока он бесился, рвал и метал. Он был настолько пьян, что не явился в штаб на внеплановое собрание. - Рядовой медленно поднялся с хозяйского кресла, всплеснул руками, сложа их на груди.
- У него какие-то проблемы в Вашингтоне? – С каким-то торжествующим, яростным и изнемогающим интересом, с отчаянно бьющимся сердцем, спросил Джастин, подавшись вперед, но не находя в себе сил подняться с кровати, будто высушенная мумия запертая в гробнице.
- Откуда мне знать? – напряженно отозвался Дерек, потерев влажную шею. - Это солдаты между собой переговаривались пару деньков назад… сплетни, знаешь ли. Кто ж там разберет, правда или вымысел?
- Ты не должен мне этого рассказывать. Мы же враги.
- Я наполовину южанин. Считай это братской помощью.
- Слушай… Дерек, - внезапно начал Калверли. - Раз уж ты говоришь о помощи: скажи, возможно ли отправить письмо на южный берег и что для этого требуется?
Джастин не мог больше оставаться в неведение: он чувствовал в себе позыв действовать, чтобы утомить в себе это острое, как зубная боль, отвращение к себе.
