Текст книги "Инквизиция: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Джон Френч,Роб Сандерс,Саймон Спуриэр,Энди Холл,Джонатан Каррен,Нейл Макинтош,Тоби Фрост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 252 (всего у книги 325 страниц)

– Что? – спросил Жак. Ме’Линди, похоже, стояла на пороге какого-то откровения – может быть, схожего с фальшивым озарением наркотического бреда, когда раздавленный жук кажется переполненным космической значимости. – Что, Ме’Линди?

– Я вот думаю: не может ли по-настоящему выдающаяся личность избавиться от владычества Хаоса собственными силами? Тогда эта личность станет невосприимчивой к Хаосу, в точности как я невосприимчива к гидре – надеюсь, что невосприимчива.

– Может ли Зефро Карнелиан быть такой личностью? – тихо спросил Гугол со своего ложа навигатора. – Везде как дома, как он похвалялся! Способной скакать по мирам Хаоса и не запачкаться.

– Ненавижу его, – туманно ответила Ме’Линди. – Хотя… глубоко внутри он меня тронул.

«Глубже, чем я?» Жак ощутил укол ревности.

– Я чую вонь культа, – объявил он резко. – Крестовых походов и спасителей. Человеческий разум очень склонен к культам. Культы генокрадов, культы Хаоса, заговоры… Но есть только один спаситель. Император. Держитесь только за эту надёжную цепь (Хотя насколько надёжна она в реальности? Насколько надёжной она осталась?). Пусть эта цепь связывает вас. Примите её оберегающие узы с радостью.

– В таком случае, – спросил Гримм, – не должно ли нам с радостью принять узы гидры? Если она на самом деле очистит Галактику от демонов, и мутантов, и злобных ксеносов?

Жак вперился в сквата злым взглядом:

– И от недолюдов тоже, коротышка? Почему тогда не от всех, кто отклоняется от человеческой нормы? Пока не останется только одна норма повсюду – в галактике моноразума.

Такой была позитивная сторона гидроплана; с обратной стороны была… галактика, кишащая отродьями Хаоса.

– Я, помню, не был нормой, – В душе Жака боролись противоречия. Он прижал ладони ко лбу. Пробормотал молитву – кому? Слабеющему Повелителю Человечества?

– Я только спросил, босс, – сказал пристыженно Гримм так, словно ему передалось душевное смятение Жака.

– Вся галактика спрашивает. – И кто ответил на её мольбы? Лицемерная клика потенциальных рабовладельцев? Пройдоха-арлекин? Или осыпающийся утёс, который хлещут волны Хаоса?

– Куда мы направляемся? – Навигатор желал знать.

Точно, очередная полезная единица испрашивала руковождения. И, конечно, гидра обещала даровать тотальное руководство. Если бы Жак только мог поверить заговорщикам… но он не мог.

– Наша цель – священная Терра, Виталий. Больше некуда. Мы проникнем туда на виду у всех. Это будет проверкой твоего мастерства пилота.

– Да я, м-м, особо не напрашивался на проверку. Не в таком виде, во всяком случае! Не то чтобы я не рад возможности… Но Виталий Гугол против целой оборонительной сети солнечной системы… Э-эм, да? Ладно…

– Этот полёт может войти в легенды, – подсказал Гримм. – Может, ты сложишь хвалебную песнь своему пилотажу.

Ме’Линди холодно усмехнулась:

– Или наоброт – оду самоубийству.

– В первую очередь, – сказал Жак, – нужно выбросить за борт ящик с гидрой. Пустим его своим ходом в самое солнце. Местное голубое светило сгодится не хуже остальных.

– Это твоя единственная улика, босс. Гидра – твоё доказательство.

– Ты думаешь, я сплю и вижу, как бы протащить её контрабандой в самое сердце Империума? Вообрази, если выпустить гидру на волю в недрах мира, породившего нас, в самом центре человечества? Невозможно!

Тем не менее, подумал Жак, часть вещества гидры всё-таки долетит до самой Земли. Та часть, что незаметно прячется внутри Ме’Линди, усвоенная, обезвреженная.

Он представил себе Ме’Линди в застенках своего ордоса. Он представил себе, как её распинают и вскрывают, словно лягушку, в демонологической лаборатории Маллеуса, исследуют, зондируют, разрушая сначала разум, потом тело.

Его разум отверг это видение, но не раньше, чем её встревоженный взгляд встретился с его.

16

Глаз Ужаса лежит у окраины Галактики к галактическому северо-западу, в области такой же одинокой, как Жак иногда чувствовал себя в эти дни. И на душе легче не стало, когда Гримм едва не покинул корабль на полпути к Терре…

Скват утверждал, что расстояние слишком большое, чтобы пытаться преодолеть его одним варп-прыжком с тем запасом топлива, что оставался в баках «Торментума».

Он, без сомнений, был прав. Только указать на это должен был Виталий Гугол. Навигатор утверждал, что собирался это сделать, как только корабль покинет систему голубого солнца, как только «Торментум» снова полетит, швыряемый штормами, сквозь варп.

Не хотелось ли Гуголу в глубине души помешать полёту на Землю, ограничить возможные заправки по дороге, чтобы пришлось зайти куда-нибудь на крупную базу, где бы начали задавать неудобные вопросы или агентам заговорщиков было легче нанести удар?

Хуже того, не стал ли Гугол беспечным? Разве ему всё равно: застрянут они где-нибудь на необитаемом куске камня или нет? Навигатор обиженным тоном возражал на эти полуобвинения.

Из вымученных отрывков стихотворения, которые Жак подслушал потом, выходило, что поэта гнетут воспоминания об унизанной кольцами великанше, словно кислота, разъедая его романтическую душу, по причинам, которые Жак не совсем понимал и решил, что будет умнее туда не лезть. Представляла ли Кралева Маланья нечто вроде антиидеала для Гугола, некий отталкивающий пример сексуальности, который неотступно преследовал его, от которого он пытался избавиться и забыть его, но не мог?

В какую романтическую формулу он мог бы уложить Кралеву? Если этого не сделать, то как её забыть? Как ему смириться с тем, что оставил тёмные страсти этого живого, телесного города – так же, как смирился с тем, что никогда не получит Ме’Линди?

Жака это привело в уныние.

Они направлялись к одинокому красному карлику под названием Бендеркут в тысяче световых лет к центру, в сторону сегментума Соляр. Записи числили Бендеркут как прародителя всего четырёх небольших каменистых миров, все – необитаемы. У самого крайнего приютился мелкий орбитальный порт для военно-космического флота и торговых судов. Гравитационный колодец был неглубоким: всего два дня пути от безопасной прыжковой зоны внутрь системы и два дня обратно наружу.

Оставалось надеяться, что порт не уничтожен нападением чужаков или не заброшен; записи могли устареть на сотни лет. При неудаче с Бендеркутом у путешественников оставалось ещё как минимум три очевидных варианта – три порта на второстепенных трассах, куда они могли причалить. Жак лишь надеялся, что Гугол ведёт корабль честно, и клял себя за подозрительность.

Как бы там ни было, тысячелетний порт по-прежнему кружил возле Бендеркута-4. У причала стоял пришвартованный имперский крейсер: скопление украшенных резьбой рифлёных башен, соединённых арчатыми контрфорсами, утыканных черепами – эмблемами смерти. Плюс дырявый, латаный-перелатаный округлый грузовик.

Гримм, который снова потратил долгие часы, доводя до ума, а потом – ещё полируя, движки «Торментума», отправился «на берег», чтобы передать мешочек с редкими металлами в качестве оплаты и «подышать воздухом», как он выразился.

Настал час отправления, Гримма всё не было.

– Мне пойти его поискать? – спросила Ме’Линди.

Жак посмотрел в иллюминатор на бугристое металлическое плато, усеянное мостками и пузырями оборонительных систем. Ярко-освещённые башни отбрасывали тени, похожие на тёмные канавы. Порт небольшой, однако, без сомнений, там прячутся многие километры коридоров и залов. Топливные и кислородные шланги, извиваясь, отошли прочь.

«Сапфирный орёл, вылет разрешён, – прохрипело радио. – Человеческой чистоты вам».

– И вам того же, – ответил Жак. – Мы задержимся на полчаса, – и уже к Ме’Линди: – Если у него неприятности, мы застрянем здесь, как в силке.

– Движки он оставил в порядке, – сказал Гугол. – Мне будет не хватать этого мелкого нахала.

– Считаешь, он удрал?

– Наверное, не захотел прыгать к тигру в пасть… Не знаю, как у вас, инквизиторов, там заведено, но тебя, возможно, уже объявили отступником.

Путешествие в Глаз и потом обратно на Терру хоть и измерялось неделями варп-времени, могло стоить Жаку не одного года реального времени. Как только выяснилось, что Жак направляется в сторону Глаза с Карнелианом на хвосте, астропат мог тут же отправить сигнал на Землю, использовав коды Маллеуса. Возможно даже, что у человека-арлекина на борту «Покровов света» был свой ручной астропат. А Карнелиан позаботился о том, чтобы убить звездовещательницу Жака – Мому Паршин.

У Баала Фиренце длинные руки. Но вот Обиспала… его можно попытаться изловить и заставить подтвердить слова Жака. Правда, Обиспал может быть в Галактике где угодно.

Они подождали.

Пятнадцать минут.

Двадцать.

Двадцать пять.

– Виталий, готовься к отлёту.

Жак ценил сквата. Всегда высказывался в защиту недолюдов… И вот скват его предаёт. Пусть это тривиальное предательство на фоне космической измены, задуманной заговорщиками, но всё равно обидно.

Жаку самому, может быть, придётся предать Ме’Линди, сдав её в лаборатории Маллеуса. Если Ме’Линди это заподозрит, останется ли она по-прежнему верной узам своей присяги ассасина?

На двадцать восьмой минуте Гримм ворвался на борт.

– Прости, босс. Спасибо, что подождали. Встретил своих собратьев. Пришлось немножко выпить. Хлоп-хлоп, бегом-бегом.

– И вместе с ними думал ты отправиться?

Гримм не стал напрямую отрицать, что по крайней мере было честно.

– Потянуло к родне, босс. Хоть я и бродяга, но всё-таки…

– И ты решил посмотреть, не уйдёт ли корабль без тебя, избавив таким образом от трудного решения.

– Запускаю! – предупредил Гугол. «Торментум» короткими импульсами стал отползать от причала.

– Ха, так вы и правда хотели меня бросить! – Гримм сумел подпустить в голос возмущённого упрёка, и Жак не смог сдержать бледной улыбки.

– Конечно, я ещё подумал: «Земля!». В другом разе Землю-то, скорее всего, никогда не увижу. Как говорится, увидеть Землю и умереть?

Верно подмечено. Сколько партий юных псайкеров прибывает на Землю только за тем, чтобы умереть. Кое-кто называл Повелителя Человечества не иначе как Пожирателем Падали. Поглотил бы он точно так же Жака?

– Прости, босс. Правда!

– Гримм, ты вернулся – и это главное.

Скват, навигатор, ассасин – в ком из них Жак может быть стопроцентно уверен? Он молил Императора не дать пасть жертвой паранойи, в которой обвинил его Карнелиан, иначе вся история, сумеет он её рассказать или нет, будет выглядеть абсолютно невероятной.

Но, разве паранойя – не критерий здравомыслия во вселенной врагов и обмана?

«Не верь никому, даже себе, ибо сам можешь даже не заметить, как свернул с праведного пути».

Жак крепился.

Терра.

Все каналы бурлили вокс-переговорами часовой, минутной, секундной давности. Астральные волны, наверное, были почти так же забиты телепатическими сообщениями – даже ещё большей срочности, правда, подобным сообщениям не мешал предел скорости электромагнитного излучения. Дальний радар фиксировал метки сотен кораблей, идущих внутрь системы или выбирающихся по последнему пологому склону из глубокого гравитационного колодца Солнца.

Наблюдение с самой дальней линии даже подходов к родной системе уже с избытком доказывало, что центр Империума никогда не замирает. Однако Жаку не нужно было напоминать, как в прошлом варп-шторма отрезали родную систему от звёзд на несколько тысяч лет. Первые цветы человеческой цивилизации, взошедшие на просторах Галактики, увяли и перегнили в клоаку эры Раздора, которая так затмила ту прежнюю героическую эпоху, что и по сей день её скрывал мрак.

Ему не нужно было напоминать, как в тридцать первом тысячелетии одержимый мятежник магистр войны Гор опустошил Луну и вторгся на Землю, пробившись к самому внутреннему дворцу. Путч разгромили, о да, но какой страшной ценой! С тех дней раненый Император переживал одно мрачное тысячелетие за другим, лишь восседая недвижимо на своём золотом троне-протезе.

Но, чего едва не достиг Гор при помощи главных сил Империума и боевых машин Адептус Механикус, Жак надеялся добиться хитростью – при участии подчёркнуто скорбного навигатора, сквата, чья надёжность теперь была под вопросом, и убийцы, ход мыслей которой занимал Жака всё больше и больше.

Он ткнул пальцем в отметку на экране радара:

– Виталий, покажи вот этот.

Гугол поколдовал с магнископом, вывел в фокус тёмный летучий замок и ахнул:

– Чёрный корабль, Жак! Идёт внутрь системы.

– Подваливай к нему. Поднимемся на борт с инквизиторской проверкой.

– Но разве такое судно не должно входить в число самых бдительных?

– Они в пути год или около того. Если я в чёрном списке преступников, сомневаюсь, что местный инквизитор об этом знает.

Жак говорил с уверенным видом. Он – человек Маллеуса. Поэтому, пусть даже на Чёрном корабле летит обычный инквизитор – это будет только на руку.

Инквизиторы часто путешествовали на Чёрных кораблях, пока те пересекали Галактику из конца в конец, собирая свежих псайкеров. Инквизитор крайне полезен для офицеров Чёрного корабля, которым приходится в пути проверять свой живой груз и выдёргивать сорняки. Жаку даже слишком хорошо это было известно: его вот так же выдернули, но только не как сорняк, а как драгоценный цветок, пересадили и отправили дальше – для более великих дел. Он помнил Ольвию. Множество таких, как она, набивали в унылые трюмы Чёрного корабля; их молитвы звучали тем громче, чем ближе нырял корабль к Земле; их души скорбно сосредотачивались на предстоящем самопожертвовании. Гнетущие психические миазмы внутри такого судна могут стать отличной защитной завесой для Жака.

– А что с «Торментумом»?

– Запрограммируй его уйти обычным ходом за прыжковую зону к поясу комет, а потом просто лечь в дрейф. Мы будем примерно знать, где его искать, если когда-нибудь сможем встретиться снова.

Гугол кивнул. За прыжковую зону почти никто не выходил. Корабли были либо внутрисистемными, оставаясь в границах солнечного пространства, либо межзвёздными – в этом случае они ныряли в варп при первой возможности. «Торментум» останется там, незамеченный, и в то же время к нему можно будет добраться на обычном корабле, оставляя вариант для непредсказуемого, тёмного будущего.

Как много спутники Жака сейчас знали! Они знали об Ордо Маллеус, о заговорщиках, о гидре, о Глазе и созданиях Хаоса. Больше, много больше, чем положено простому смертному. Если миссия Жака закончится успешно, его сообщникам следует устроить мозгочистку… Так же, как десантников подвергают мозгочистке после участия в экстерминатусе демонов, низводя до уровня младенцев, чтобы уберечь их непорочность и здравомыслие. Или казнят с почётом.

– Ме’Линди, я хотел бы поговорить с тобой наедине.

Он пошёл впереди неё по чёрному как смоль коридору мимо мерцающих альковов в свою спальную ячейку, закрытую от чужих глаз и ушей.

Воспоминания о предыдущем разе, когда они остались здесь наедине, будоражили, хоть он и знал, что повторения той возвышенной ночи быть не может. Но Жаку очень хотелось узнать, что она на самом деле чувствует.

– Да, инквизитор?

– Ты ведь понимаешь, что ты – единственное вместилище гидры поблизости?

– Точно так же, как знала, что ты решишь отправиться на Землю и посчитаешь нужным выбросить за борт тот адамантиновый ящик.

– Значит поэтому ты съела кусок гидры? Не для того, чтобы защититься от неё, а скорее чтобы оставить хоть что-то?

– Ассасин – это инструмент, – сказала она ничего не выражающим тоном. – Разумный инструмент, однако всё равно инструмент, служащий высшим целям.

– Ты согласишься на мучения? На вскрытие? – Ну вот, он сказал это. Он признал свой страх и вину любовнице на одну ночь.

– Боль можно блокировать, – напомнила Ме’Линди, – как при изменении тела.

Жак знал, что это не вся правда. Боль физическую можно блокировать. Однако в мозгу есть центр чистой, абсолютной боли. До него можно добраться мозговым зондом. Она знает, как отрезать своё сознание от такого? Да, а как насчёт ужаса, когда твою личность разбирают на кусочки? Разве это не должно приносить самую глубокую и мучительную боль?

– Если бы я мог тебе что-нибудь дать, Ме’Линди, что бы ты выбрала?

Она подумала минуту.

– Наверное… забвение.

Теперь он понимал ещё меньше.

Если только… если только она не знала – а Гримм и Гугол, несомненно, даже не подозревали – что священный долг Ордо Маллеус – стирать самое знание о чудовищном Хаосе из разума людей, чтобы знание это не совращало слабых. Подобные знания должно уничтожать.

Неужели Ме’Линди заранее простила ему возможную судьбу товарищей, если предположить, что он добьётся успеха?

Вот что называется преданность.

Жак погасил вспышку мучительной гордости. Преданность кому бы то ни было, кроме Императора, опасная штука, ведь так? Доказано воинствами Гора.

Однако Жак всё равно прямо здесь же дал себе обещание, что сделает всё возможное, чтобы спасти Ме’Линди, и Гугола, и Гримма. Даже если это сделает его, в чём-то малом, предателем. Даже если при этом он откажется даровать Ме’Линди желанную амнезию.

Уже уходя, Ме'Линди остановилась.

– У меня есть много что забыть. В этом теле прячется пластиплоть и флексохрящи, в которых записана память одного конкретного злого облика.

– Ты хочешь сказать, что чувствуешь, будто внутри тебя начертана некая руна зла? Чувствуешь, что каким-то образом проклята? А вовсе не благословлена своей чудесной способностью?

– Способностью превратиться в одну тварь и только одну! Теперь, когда я пользуюсь полиморфином, я не могу принять облик другого человека. Я лишь запускаю внутри себя шаблон генокрада. И тем отрекаюсь от способностей хамелеона. Я спрашиваю тебя: это Каллидус? Это изворотливость?

– То есть, по-твоему, ты изменяешь традициям своего храма? Хотя сам храм тебя об этом попросил?

Она кивнула:

– Это сделали с моего согласия.

Может быть, она чувствовала, что храм её обманул.

Жак помешкал, прежде чем спросить:

– На тебя давили, чтобы получить согласие?

Она рассмеялась горько:

– Вселенная всегда давит, с разных сторон, разве нет? Давит так, что того и гляди раздавит.

Это был не настоящий ответ, да он и не ожидал. Разве ассасин выдаст секреты своего храма?

– Однако на мире Кралевы, – напомнил Жак, – к тебе пришло озарение… насчёт Хаоса и возможной природы человека-арлекина.

Ме’Линди поджала губы – те губы, что однажды блуждали по его телу, те самые губы, что вытягивались в жуткое рыло.

– Тёмное озарение, – поправила она. – Тёмное.

Но даже в таком случае Жак не испытывал никакого желания погасить её свет.

17

– Плодотворное путешествие, агент? – поинтересовался Жак у молодого бородатого инквизитора – почти точной копии его самого в ранние годы.

В мочках ушей у Рейфа Зиланова болтались серьги из зародышей какого-то ксеноса. Молодой инквизитор выглядел смышлёным, хотя и несколько неопытным. Какими бы ни были его особенные таланты – как бы хорошо ни были отточены те из них, что позволяли диагностировать среди пассажиров малейшую демоническую порчу, – ноющий психический шум на борту Чёрного корабля давал как раз такой уровень астральных помех, на который уповал Жак.

– Плодотворные? Тысяча сто псайкеров на круг для Императора. Думаю, это можно назвать плодотворным. Ликвидировать пришлось всего полпроцента. Пять процентов выглядят достойными дальнейшего развития.

А девяносто пять – достойными для корма полумёртвому Повелителю Человечества, дабы питать его Астрономикан. Сколько ещё, сколько ещё может длиться величественная агония человеческой галактики? Может, всё-таки идея заговорщиков – заменить эту людоедскую систему абсолютно тоталитарным контролем – верна?

Нет-нет, не верна. И – нет, они почти наверняка не те, кем кажутся.

Жак крякнул.

– Что-то не так? – спросил косоглазый, дюжий капитан.

Морщины на багровом лице капитана Олофернта говорили о многолетнем влиянии психической мигрени тех, кого он был обязан перевозить. Вот, подумал Жак, невоспетый герой Империума. Не десантник, не рыцарь-терминатор, но всё же герой. Герой невежественный – но благословенно невежественный. Герой, чья форма увешана амулетами. Герой, которого можно запугать.

Стены капитанской каюты скрывали гобелены с космическими сражениями – бессменные напоминания о военной судьбе, которая могла бы ему достаться?

На столе капитана Жак заметил блёклые кружки от рюмок. Тайное пьянство, пока навигатор ведёт корабль через варп, служило Олофернту утешением, его убежищем, анестезией – и слабым местом.

Жак активировал свои татуировки, показав Зиланову, что выше него чином, правда, каким образом, молодой человек понял не совсем, но посчитал за лучшее не спрашивать.

Однако Зиланов оставил при себе своё мнение, но Жак на его месте поступил точно так же. Агент с любопытством разглядывал пёструю свиту Жака. Он явно распознал в Ме’Линди ассасина.

– Не так, капитан? – протянул Жак насколько возможно невозмутимо. – О, кое-что не так. Я расследую одно дело. Оно касается таких кораблей, как ваш. Точнее говоря, того, что происходит после того, как они доставляют свой груз на орбиту Земли.

– Наши пассажиры проходят там повторную отбраковку, – проворчал Олофернт, – чтобы перепроверить, что мы службу свою знаем, – что весьма разумно. Потом большую часть челноками перевозят в Запретную крепость для долгой подготовки к Астрономикону и краткой службы следом. Что из того?

– Где находится Запретная крепость, капитан?

– Ха! Для таких, как я, эта информация под запретом. Тоже весьма разумно.

– Где, вы полагаете, она находится?

– Мне не следует даже во сне об этом думать, инквизитор.

– Весьма разумно.

Цитадель Адептус Астрономика располагалась внутри горного массива, известного как Гималаи. Целой горе придали форму верхней половины каменной сферы, в которой и находился Астрономикан.

– Ты сказал: «долгая подготовка и краткая служба». Почему ты упомянул об этих подробностях? Я слышу недовольство? Прожилку мягкости у тебя в душе?

Олофернт глянул на Рейфа Зиланова, ища поддержки.

– Языки без костей! – зарычал Жак. – Которые лучше вырвать! Уверен, в будущем ты будешь более осмотрителен, скрыто критикуя Империум, если это, конечно, не алкоголь развязал тебе язык. Но не важно. Что меня беспокоит, так это недозволенное рабство, а именно – сбор сливок в виде крошечной доли пригожих псайкеров.

Зиланов нахмурился, а капитан ахнул:

– Кем? – после чего явно пожалел, что спросил. – Не то, чтобы я проявляю излишнее любопытство. Не то, чтобы я…

Жак одарил Олофернта самой натянутой улыбкой.

– Мне нелегко это говорить. Чиновникам-извращенцами достаточно высокого положения при императорском дворе.

Недозволенное рабство, подумал Жак, в противоположность узаконенному посвящению Императору… Проживут ли эти недозволенные рабы дольше в частных руках? Вряд ли. Их краткое существование в лапах ценителей упадка окажется безусловно гнусным. Впрочем, эти ценители не существовали нигде, насколько это известно, кроме его собственного воображения. Лучше всего верить в собственную ложь, тогда и другие в неё поверят.

– Вряд ли мне нужно говорить, насколько смертельно опасно содержать необученных псайкеров даже во внешнем дворце. Пусть даже их держат взаперти за психическими экранами, любой из них всё равно может стать проводником для демона. Особенно, если от боли и отчаяния взывает к помощи в любой форме. Если демон овладеет хотя бы одним рабом во дворце, и этот раб сбежит – подумайте о последствиях!

– Списки наших пассажиров всегда точны, – возразил Олофернт.

– Не сомневаюсь. Однако, как насчёт той малой доли пассажиров, которую каждому Чёрному кораблю приходится уничтожать? Вы оставляете тела для последующего учёта?

– Вам должно быть известно, что такие тела выбрасываются за борт в варп.

– Что, если эта малая часть в действительности не становится трупами, а содержится живьём в стазисе в каком-нибудь закутке на борту столь огромного корабля, как ваш?

– Только не на борту моего, смею вас уверить! – капитан метнул взгляд в сторону стола, где обычно стояла бы рюмка. Как её сейчас не хватало!

– Я не обвиняю никого лично. Вы сейчас узнали привилегированную информацию, вот и всё.

– Что вы хотите, чтобы мы сделали? – спросил Зиланов. Молодой инквизитор почти поверил. Да и почему бы не поверить? История выглядела достаточно правдоподобной, чтобы любого имперца мороз продрал по коже. Зачем старшему инквизитору лгать?

– Мне нужно, чтобы нас контрабандой провезли в юго-восточный порт номер три Императорского дворца в точности так, как, мы подозреваем, провозят этих недозволенных рабов, а именно – в продовольственных стазисных коробах. Меня и моих спутников.

– Вы будете абсолютно беззащитны, – заметил Зиланов.

– Пока стазис не отключится в установленное время, это так. Вы хотите сказать, что следует избегать опасности, когда, рискнув, мы можем захватить исполнителей преступления?

Теперь Зиланов уверился полностью. Ни один изменник не рискнёт оказаться абсолютно беспомощным или попасть парализованным в руки вероятного врага.

– Это секретная операция важности альфа-прима. С вас взята присяга соблюдать абсолютную секретность. Сейчас я раскрою маршрутные коды, которые вы должны использовать для контейнеров…

И стазис кончился.

Жак выбил крышку контейнера, в котором лежал, вынужденно скрючившись в позе эмбриона.

Никаких внешних ощущений он не чувствовал. Да и не предполагал.

Вместо этого его сознание застыло на единственном кванте мысли, и этой мыслью была тревога. Вероятно, работа сознания успела чуть-чуть продвинуться за безвременный период изоляции, а психическое чувство защиты пыталось снять осаду тревожности. Но получилось, что Жак намертво застрял в точке страха: всё его существо состояло из ожидания опасности и больше не из чего. Ни воспоминаний, ни деятельных мыслей, ни вялых грёз – только безликая квинтэссенция тревоги, возникшей в тот самый бесконечный миг-вечность.

Теперь, когда он снова стал Жаком, его затрясло от накопившегося страха. А что, если бы он вошёл в стазис в состоянии ужаса или боли?

В конце концов Жак решил, что психический дар смог бы усмирить и притупить ощущения, изменив сам характер этого мига-вечности.

А что, если нет? Что, если бы он не владел чарами? Жак допустил, что открыл новую и ужасную пытку или наказание. Ибо на пике мучений пленника можно погрузить в стазис-камеру, и он будет переживать это состояние год, столетие…

Прищурившись, Жак посмотрел вверх на толстенные ржавые трубы, обросшие бородой конденсации. А, нет, эти пятна – не ржавчина. Многие поколения благочестивых рун выцветали и переписывались поверх, и снова выцветали. Каракули проплывали мимо в паре метров над головой. До Жака донеслось лязганье, скрежет, далёкий перезвон металла о металл. Контейнер, похоже, двигался по конвейерной ленте.

Как и было задумано. Справившись со страхом, накатившим при выходе из стазиса, Жак встал. Действительно, четыре контейнера неторопливо ползли на сегментированной стальной ленте вниз по унылому и будто нескончаемому туннелю. Светосферы мучительно изливали тусклый оранжевый свет. Было холодно. Никого, даже сервиторов, поблизости не наблюдалось.

Жак перебрался к соседнему контейнеру и поднял крышку. Ме’Линди села и, словно змея, подалась назад для удара. Но змея не ужалила, а лишь быстро поцеловала.

– Спасибо за глоток забвения, господин.

– Господин?

– Мы же притворяемся рабами?

– Об этом можно уже забыть. Есть какие-нибудь отрицательные последствия?

– Мы, ассасины, знаем, как сделать разум пустым, если требуется, чтобы уйти в гибернацию. Я стала пустой, ощущая только желанное ничто – состояние мира до того, как возникли Вселенная и Хаос, когда существовал один Бог – Бог-Ничто.

Жак решил, что Ме’Линди вернулась мыслями к некоему странному полузабытому культу своего давно потерянного родного мира. Истинный бог – неумирающий Император, пожиратель душ, маяк для страждущего и борющегося человечества – был уже в пределах досягаемости, всего в каких-то четырёхстах километрах пути по дворцу.

Ме’Линди в свою очередь открыла крышку Гримма, и недолюд воскликнул: «Ха! Ха!». Словно подгоняя вновь застучавшее сердце.

Жак открыл последний ящик.

– Пустота, – прошептал Виталий, – бесконечная пустота. Третий глаз не перестал видеть. Он рыскал по пустоте бесконечности. Ты знаешь, что существуют степени небытия? Оттенки не-света?

– Глуши чушь, – ворчливо ответил Гримм, высунувшись сбоку от Жака. – Тут прям, как дома в пещерах, тока камня нигде не видно. И на дворец не особо похоже. А где все? Мы точно сели на тот маршрут, босс?

– О да. Это древний глубокий подводящий туннель – крошечный отросток вдали от сердца. Но даже так нам скорее повезло, что сейчас здесь нет каких-нибудь работников из Адептус Терра.

– Ха, теперь он нам об этом говорит!

В мире снаружи сейчас могла быть зима. Хотя по правде мира снаружи на Терре почти не существовало. Все континенты Земли – кроме южных приполярных ледников, в недрах которых скрывалась Инквизиция – были закованы, часто – на километровую высоту, в лабиринт построек того или иного государственного учреждения. Дворец, экклезиархия, огромные здания бюрократии – каждый практически отдельный мир сам по себе.

Целые поколения проводили всю свою жизнь в одном имперском учреждении, почти не ведая о звёздах над головой, разве что в виде заметок на инфопланшетах или в гроссбухах, и ни разу не увидев, как тусклое солнце проглядывает на отравленном небе.

Скоро воздух стал теплеть и неприятно застревать в горле. Лента несла их дальше вниз – к отзвукам шума и деятельности, к далёким лучикам света. Туннель явно вскоре выходил в какое-то место попросторнее.

Сбросив стазисные ящики с ленты, они достали пристяжные кислородные баллоны и дыхательные мембраны. Эти мембраны служили и защитой для глаз от всё более загазованного и едкого воздуха. Теперь кислородные «пшики» освежали лёгкие.

Позади, из оранжевого полумрака появились другие грузы. Расплющив стазис-ящики, отряд спрятал их в пыльной боковой каморке. Дальше пошли пешком вдоль натужно ползущей ленты.

В просторном пластальном зале с колоннадой киборги и ампутанты, присоединённые к машинам, с лязгом ездили туда-сюда на гусеницах или с бряцаньем шагали на изъеденных окислами металлических ногах. На полу переливался всеми цветами радуги слой маслянистых химикатов под блеском меняющихся огней.

Одни механизированные рабочие трудились возле глухо грохающих огромных механизмов, перевитых жилами кабелей. Другие вскрывали силовыми клещами ящики с ленты, проверяли накладные и переносили поступающий груз к вееру ржавых мощных пневмомагнитных труб, который отправляли предметы в далёкие пункты назначения с яростным шипением, грохочущими хлопками сжатого воздуха и треском электромагнитных разрядов. Разбитые пустые контейнеры исчезали в утробе печи, огненная глотка которой заливала багрянцем хлюпающую бурду вокруг. По залу каталось эхо рокота, шипения, хлопков и рёва.