Текст книги "Инквизиция: Омнибус (ЛП)"

Автор книги: Дэн Абнетт

Соавторы: Сэнди Митчелл,Грэм Макнилл,Джон Френч,Роб Сандерс,Саймон Спуриэр,Энди Холл,Джонатан Каррен,Нейл Макинтош,Тоби Фрост
сообщить о нарушении

Текущая страница: 245 (всего у книги 325 страниц)

6

И вновь буйство джунглей мелькает под стенами пластхрустальной трубы, сквозь которую несется поезд.

– Давайте повторим всё, что случилось, еще раз, – спокойно сказал Жак.

На самом деле он был далеко не спокоен. Виталий Гугол не отвечал на вокс-сообщения, отправляемые из Кефалова – снова и снова – и никакого ответа от навигатора. Эта загадка требовала их немедленного возвращения. Жак был очень раздражен тем, что им манипулируют подобным образом – вдобавок к ярости, которую он чувствовал за то, что сделали с Ме’Линди.

Как влезли в её эмоции, в ее нервную систему! Той, что может усилием воли превратить себя в неплохое подобие генокрада. Той, что может убить одним пальцем. Что значит для нее стать безвольной игрушкой для клоуна! Дать Карнелиану обвести себя вокруг пальца: это просто отвратительно.

– Прошу разрешения совершить показательное самоубийство, – тихо произнесла ассассин. – Я обесчещена.

Жак чувствовал всю скрытую глубину её страданий и искренность требования.

Но явно этого не чувствовал Гримм. Тот ударил кулаками об колени.

– Ха, – засмеялся он. – Показательное самоубийство, говоришь? А что это такое? Самоубийство, которое покажет нам полезный пример? Как, например, в одиночку броситься на целую армию предателей? Сражаться насмерть с Титанами? С голыми руками пересечь мир смерти? Ха.

В горле у Ме’Линди заклокотало.

– Ха. Рычи сколько хочешь. Ты еще бы рявкнула «Не презирайте меня!», да только занята тем, что презираешь сама себя, – возможно, коротышка отлично все понимал, и его грубость была сродни некой терапии. – Я не презираю тебя, ты знаешь, – добавил он. – Я никогда бы не стал тебя презирать, чтобы не случилось.

Неужели Гримм покраснел от такого признания?

– И, тем не менее, я прошу разрешения, – с непроницаемым лицом повторила Ме’Линди.

Жак искренне надеялся, что она чувствовала себя обязанной просить об этом по личному кодексу чести, а не из-за внезапного внутреннего ощущения собственной никчемности. Если последнее, то Арлекин действительно подрезал ей крылья, подорвав в её сердце веру в себя.

– Отказано, – твердо ответил он ей. – Это я виноват в том, что приказал не навредить ему. Я связал тебе руки.

Жак тут же пожалел о сказанном, заметив, как слегка расширились её глаза. Гримм ухмыльнулся. Он наверно подумал, что Жак пошутил? Возможно, Гримм искренне верил, что шутка в таких обстоятельствах лучшая вещь и делал для этого все возможное.

– Просто расскажи мне всё снова, Ме’Линди. Может быть, мы пропустили что-то важное.

Разве не все, в силу обстоятельств, не заметили то, что, за неимением лучшего слова, можно назвать правдой? Эти мусорщики, живущие всю свою жизнь в пещерах под Кефаловым, были ярким примером ограниченного восприятия – всё их мироздание сводилось к нескольким кубическим километрам мусора. Даже правители Сталинваста, живущие в роскоши в вышине своих ульев, были ограничены в своих взглядах. И даже инквизиторы, такие как Харк Обиспал, страдали от… ну, узости зрения.

Жак изо всех сил старался видеть, как Император. Он стремился думать в иной плоскости разума и понимания. Лишь таким образом он мог выйти за пределы сложившейся ситуации и надеяться разгадать загадку Зефро Карнелиана – даже вынужденный действовать предсказуемо…

– Я бросилась за Карнелианом, – рассказывала Ме’Линди. – Я бежала сквозь разрывы, прожженные вами в щупальцах. Из ран уже росли новые отростки. Казалось, что каждый оторванный кусок жил своей жизнью. Некоторые куски явно двигались с какой-то целью. Что касается брызг – ну, я не знаю. Это точно не обычная материя.

– Это я понимаю, – произнес Жак.

Вещество, из которого состоит гидра, должно состоять частично из обычной материи и частично из Имматериума – материи варпа, по сути своей являющейся текучей энергией Хаоса.

Там, где вещество варпа просачивалось в наш мир, могли появляться и демоны.

– Он стремительно несся вдалеке через пустоши, хлопая плащом. Я догоняла. Храбрый Гримм пытался не отставать, но у него не получалось.

Гримм аж засветился при слове «храбрый» – но не от гордости, почувствовал Жак, а потому что произнести такой комплимент Ме’Линди могла лишь не полностью погруженной в самоненавистничество.

– Карнелиан был быстр. «Догони и найди! – кричал он. – Догони и найди!» Я догоняла. Всё дальше и дальше. Я шла точно по его следам, чтобы не попасть в какую-нибудь ловушку. А затем клубок щупалец выскочил из кучи мусора и обхватил мои ноги словно тисками. Я выхватила оружие, но плети отростков обвили мои запястья и шею. Меня свалили с ног и растянули в стороны. Карнелиан прибежал обратно. Я могла бы сломать зуб и впрыснуть смертельный…

– Я тебе это запрещаю, Ме’Линди.

– Да. Еще один отросток заткнул мне рот. Улыбающийся Зефро встал на колени возле моей головы. Я извивалась, но не могла вырваться на свободу. Он прошептал мне на ухо: «Скоро это заполнит весь Сталинваст, и когда оно будет везде…». Я не знаю, использовал ли он тонкий усик гидры – я не видела этого – но полагаю, что да. Усик Имматериума, используемый как зонд. Он проник мне в голову, в мой мозг. Нашел там центр удовольствия. И стимулировал его снова и снова. Я его ненавидела, но корчилась в предательском экстазе, агонии наслаждения. Я его ненавидела, но сгорала в пламени абсолютного восторга. Он говорил мне: «Сэр Жак правильно предполагал, что все погибшие возродили это к жизни своей жертвой – своего рода колдовство». Я едва ли могла о чем-то думать, только чувствовать. Но все же смогла прохрипеть: «Что такое эта гидра? Какая у неё цель?». «Разрежьте её и посмотрите, – отвечал он. – Нашинкуйте на маленькие кусочки». Я не могла защищаться. Если бы он стимулировал меня дальше, я знаю, что стала бы хотеть такой стимуляции еще, хоть и против своей воли. Я представляла, как убиваю его. Я накладывала это видение на горячий экстаз. Нас учили сопротивляться боли. Нас учили блокировать её. Но как противостоять экстазу: кто же мог подумать, что это произойдет? Он засмеялся и оставил меня в покое. «Довольно! – воскликнул он. – Твой маленький друг почти доковылял сюда. Ни он, ни Жак никогда не смогут заставить тебя почувствовать себя так, как это сделал сегодня я. Даже если ты этого от них когда-нибудь захочешь! Так что запомни этот недосягаемый идеал. Запомни Зефро Карнелиана, повелителя гидры!». И он убежал, скрылся с глаз. Я продолжала стонать. Гримм качал мою голову, а я прижималась к нему. Потом я на него зарычала, и он отпустил меня. Я откатилась в сторону. Отрезанные щупальца и усики отрастали вновь, такие же упругие и цветущие. Грим подобрал шляпу Карнелиана, которую тот потерял во время погони. Мы вернулись. Я опозорена. Я просто… я прошу разрешения.

– Нет, Ме’Линди. Корнелиан виновен в психическом изнасиловании. Ты не виновата, поверь мне.

– Ха, – произнес Гримм, – это отличается от физического изнасилования, после которого все болит, как я слышал. Почему же враг причинял тебе удовольствие?

– Чтобы оскорбить, – отстраненно ответила Ме’Линди.

– Чтобы подорвать твою уверенность в себе, – бодро сказал скват. – Чтобы ты начала сомневаться в себе – как раз этим ты сейчас и занимаешься. Но я не сомневаюсь в тебе.

Жак нахмурился. Могло ли это быть основным мотивом Карнелиана? Возможно, могло. Жак чувствовал, что что-то упустил. Он старался анализировать события…

Было ясно, что в планы Карнелиана не входило познакомить Жака с видами переработки человеческих тел, имевшей место в подулье. Правда, краболюды начали проявлять нездоровый интерес к нему, как только его спутники бросились за человеком-арлекином. Он даже был вынужден пальнуть по ним два-три раза. К тому времени, как вернулись Гримм и Ме’Линди, нападение казалось неизбежным. И, тем не менее, они избежали его достаточно легко.

Нет, Карнелиан определенно не казался заинтересованным в смерти или ранении Жака и его компаньонов; за исключением раненого самолюбия Ме’Линди и, следовательно, самого Жака. Но это могло быть и простой случайностью…

И если предполагать, что навигатор, оставшийся в Сталинвасте, столкнулся с агентами Карнелиана, то возможно, Виталий был всё еще жив.

Человек-арлекин влез в голову Ме’Линди. В своем роде, взял ее под контроль – конечно не так, как это сделал бы алчущий демон из варпа со своей жертвой.

Не было ли пси-изнасилование ассассина и беспечное отступление Карнелиана неким сообщением, о том, что истинным предназначением гидры было такое насилие над разумом?

Если так, то зачем он показал это Жаку?

– Дай-ка мне посмотреть на его шляпу, – попросил Жак.

Гримм вытащил из кармана измятый пурпурный комок и попытался придать ему более-менее похожую на шляпу форму.

Жак внимательно осмотрел кокарду. Она изображала голого младенца, сидящего на стилизованном облаке на фоне звезд, которыми служили крошечные камушки карнелиана или по-другому – сердолика. Младенец то ли дул, то ли кричал через сложенные рупором пухлые ладошки.

Ребенок был зефиром, духом ветра. Следовательно, это действительно была личная шляпа Зефро. Не считая этих звезд с кровавым оттенком, картинка казалась необычайно доброй и безвредной.

– Ну? – с нетерпением спросил Гримм.

Жак сорвал кокарду и спрятал в карман с чувством некоторого удовлетворения что, по крайней мере, хоть небольшой кусочек человека-арлекина находится в его руках.

– Он просто потерял шляпу. Здесь нет какой-то наводки. Она просто упала.

– Ха. По крайней мере, он сам не безупречен. А, Ме’Линди?

– Это должно меня утешить? – спросила она ледяным тоном.

Скват малость приуныл. Когда на его долю выпало освободить ее из пут гидры, получила его острая привязанность сокрушительный удар или же наоборот – подъем? Разве она не побыла у него, можно сказать, в объятиях? А теперь снова стала абсолютно чужой?

Жак задался вопросом, скольких же усилий стоило ей, сопротивляясь всепоглощающему удовольствию, задать пару вопросов своему мучителю и искусителю. Насколько сильно это перевернуло её сущность?

Много лет назад на скорбном Черном Корабле на пути к Земле Жак поцеловал одну девушку-псайкера. Её звали Оливия. Её несформировавшимся талантом было лечить раны; и ей суждено было умереть.

Оливия думала, что Жаку тоже была уготована подобная участь и он не стал её разубеждать в этом. Им было хорошо в объятиях друг друга. Они поцеловались, и ничего более.

Много позже Жак почувствовал, что предал Оливию. Возможно, его самоотречение от плоти началось именно тогда и там. А та женщина, к услугам которой он прибег на ледяном мире, будучи неоперившимся инквизитором? Женщина, которой он заплатил за то, чтобы познать те чары, что опьяняют мужчин и женщин? Он так и не спросил её имени. Опыт подвел его.

Он чувствовал, что сможет быть лишь с той женщиной, которая будет ему ровней – в профессиональном смысле, так сказать. Но как мало людей по всей галактике подходили под этот критерий! И если они соответствовали бы всем условиям, то были ли ему лишь потенциальными соперниками, конкурентами, даже в облике коллеги.

Так что остается одно: одиночество и долг.

Он начинал думать, что Ме’Линди как раз была человеком, который может… Человеком достаточно сильным, достаточно странным…

Жак заткнул мысль, словно открытую рану. Рану, нанесенную Карнелианом с разрушительной точностью. Но не потому, что арлекин осквернил Ме’Линди в глазах Жака, о нет, никаких таких презренных мыслей – а потому, что Карнелиан в качестве оружия использовал удовольствие, следовательно Ме’Линди отвергнет развлечения с любыми подобными удовольствиями; даже если она и почувствует вначале мимолетное желание поразвлечься, что было весьма сомнительно.

«Глупости! – подумал Жак. – Я реагирую на неё словно сходящий с ума от любви Гримм или мечтающий Виталий. Двойная глупость. Нападение Карнелиана на Ме’Линди одурманило меня».

И ее тоже…

– Мы оба должны мыслить очень ясно, – сказал он ей. – Мы не должны потакать своим чувствам.

Там, в поезде, Жак молился о просветлении.

Они нашли Гугола крепко связанным в изумрудном люксе с натянутым на голову кожаным мешком. Навигатор обделался и скулил от боли в онемевших конечностях. Глаз-экран пропал.

Гримм освободил Гугола, вымыл и сделал небольшой массаж. Распластавшись с несчастным видом на диване, навигатор шепотом рассказал о том, как силовой топор проделал в дверях дыру и как люкс заполнил сонный газ, и всё это произошло за считанные секунды. Гугол в недоумении глядел на дверь, которая казалась совершенно не тронутой. Нападавшие зачем-то заменили её. Чтобы поставить под сомнение слова Гугола? Или чтобы скрыть от посторонних глаз свое преступление?

– Вроде их было трое. Лиц я не видел, лишь слышал голоса, когда очнулся уже связанный. Делал вид, что всё еще нахожусь без сознания.

– Предположим, они догадались, что ты очнулся, – сказал Жак. – Вероятно, они заметили твои дерганья. Предположим, что они только и ждали, чтобы ты смог подслушать их разговор.

– Это не приходило мне в голову.

– Нет? Ну, у меня просто возникают подозрения, Виталий.

– Но, конечно же, не насчет меня, Жак? Вы же не думаете, что… Они проломили дверь, я клянусь!

– Да, да, я уверен, что они это сделали. И ослепили меня, украв экран. Что они хотели, чтоб я узнал?

– Ах, сейчас вспомню… Они вошли. «Теперь Драко не сможет увидеть, что творится в Василареве». И всё такое в то же духе. Они еще упоминали какие-то другие города, но я не расслышал, что они говорят, из-за мешка.

– Ме’Линди, – произнес как ни в чем не бывало Жак, что, учитывая ситуацию привело ее в боевую готовность. Он показал глазами.

Ей потребовалось мгновение, чтобы засечь муху-шпиона в одной из теней, прицелиться своим пальцевым лазером и испарить крошечное устройство наблюдения. Её точность оставалась на прежнем уровне.

– Время ловли мух, – сказал Жак, доставая из своего багажа детектор. Он провел им по люксу и устройство зачирикало, выявив еще четыре мухи-шпиона, с которыми быстро расправилась Ме’Линди.

– Вот теперь Карнелиан не сможет подслушать нас, – сказал он. – Я смогу спланировать нечто неожиданное.

– А снаружи: другие мухи? Куда бы мы не пошли?

– Несомненно.

– Может, использовать тарабарщину?

– Карнелиан может понять её.

– До этого он добрался до вас через таро. Может ли он подслушать нас через карту, Жак? Чувствовать, что ты думаешь?

– Если я активирую их. Очень может быть! Но в ином случае – сильно сомневаюсь. Я оставлю их инертными, даже если это закроет потоки будущего. О чем еще они болтали, Виталий?

– Больше я ничего не запомнил.

– Кстати, верный охранник, – вставил Гримм, – чем же ты, интересно, плодотворно занимался лежа без движения с мешком на башке?

– Я обдумывал способы убийства напавших на меня.

– Ха, это довольно неблагодарно, учитывая, что они-то оставили тебя в живых. Может ты просто проигрывал произошедшее с тобой в роли героя? Разве ты не фантазировал о том, что могло бы произойти, если бы у тебя был пистолет и ты смог бы задержать дыхание на какое-то время? Ах, держу пари, что, в конце концов, ты был бы поражен, внезапно обнаружив себя связанным необъяснимым образом.

Гугол вздохнул.

– Я бы их точно перестрелял. Сквозь варп водят не трусы. Что касается моего… приступа медитации… существуют некие психические дисциплины, которых, боюсь, тебе, Гримчик, не понять. Хотя я очень благодарен тебе за то, что втер жизнь в мои конечности.

– А еще поменял твое грязное нижнее бельё, – Гримм обнюхал свои короткие, но ловкие пальцы. Он проигнорировал коверканье его имени навигатором, вероятно, почувствовав на этот раз в его голосе нотки почти нежной благодарности. Почти.

– На самом деле, – признался навигатор, немного оживившись, – я сочинял поэму и довольно неплохую.

– Что? – спросил Гримм.

– Ты и вправду это сделал, Виталий? – в голосе Ме’Линди промелькнула нотка восхищения. – Моё уважение.

– Зачем? – в недоумении спросил скват. Со стороны Ме’Линди это была первая положительная реакция с момента унижения Карнелианом. – Мне тоже нравятся стихи, – с надеждой выдавил он из себя. – Мы поем множество эпических баллад – о наших войнах с грязными орками и лживыми эльдар. И все они весьма длинные. Нужен день или два, чтобы прочесть одну из них.

– Мои, как правило, довольно краткие, – сказал Виталий. – Стихи должны быть похожи на драгоценность, а не на пустую породу.

– Ха! Послушай-ка меня…

Были ли скват и навигатор на грани поэтического поединка, началом которому послужили слова Ме’Линди? Возможно, но она прервала его.

– Вся прежняя жизнь человека становится поэмой, когда он сочиняет предсмертную оду.

Жак не мог больше слушать:

– Гримм, я хочу, чтобы ты проник глубоко в недра Василарева в поисках еще одной гидры. Я уверен, что ты найдешь её внизу, там, где собираются подонки и отбросы общества.

– Если найду – мне её нарезать помельче?

– Нет, конечно! Просто доложить мне.

– Пойти должна я, – печально сказала Ме’Линди. – Мне надо искупить вину.

– Роль убийцы, – напомнил ей Жак, – состоит не в том, чтобы чувствовать угрызения совести из-за чего-либо. Я предпочитаю, чтобы ты осталась тут. Мне надо подумать.

– Её присутствие помогает вам думать? – спросил Гугол. Ирония начала возвращаться к нему – следовательно, он оправился от своего небольшого потрясения.

Думать.

«Найди другую гидру» – вот что сказал он Гримму.

Когда Жак снова расспрашивал Ме’Линди, чтобы сравнить свои впечатления и её, до него вдруг дошло тошнотворное понимание о вероятной природе гидры.

«Рассеките её, возьмите трофей». Получается, Карнелиан подстрекал Жака, вынуждая его делать то, что нужно арлекину, размахивать топором в стиле Обиспала.

Мало того, что существо регенерирует оторванные конечности в новые, мало того, что эти куски дают начало новым тварям, но в некотором смысле – не без помощи варпа – вся эта субстанция может быть связана, всё еще функционировать как единое целое, даже и порубленное на куски.

И поэтому, поэтому, гидра, что скрывалась под Кефаловым и любая гидра, угнездившаяся в подвалах Василарева или других городов планеты, была одним и тем же существом.

А плазменный выстрел Жака действительно навредил зверю – или же помог ему, распылив повсюду его частички?

Все эти миллионы смертей во время восстания генокрадов – мощный психический рев ярости, боли и гибели – послужил толчком к росту этого существа.

Восстание было спровоцировано намеренно и в первую очередь ради создания этой твари. Для того, чтобы породить эту странную смесь протоплазмы и флюидов варпа – или вернее, ускорить процесс, поскольку место её рождения, безусловно, находится в другом месте, некоем ужасном биологическом горниле.

Но почему Сталинваст, а не какой-нибудь другой мир? Жак представил себе тайные астроматические расчеты и извращенные гадания таро – совершенные Карнелианом, этим таро-пронырой? – перед тем, как эта планета была избранна местом первого появления этой сущности.

Первого. Где-то же она должна была появиться в первый раз. И этот мир был достаточно наводнен генокрадами, чтобы вызвать столь мощное сгорание жизней – рассчитанное количество непомерных жертв – и в тоже время не вызвать действительно крупного опустошения.

И всё для чего? Если ей будет управлять опытный специалист, гидра может проникнуть в такие глубины разума людей, где расположено самое базовое управление поведением, центр удовольствия и центр боли…

Кажется, демоны тут совсем не причем. Кто-то – человек или ксенос – создал мощный и зловещий живой инструмент неизвестного назначения. А на роль дурачка выбрали Жака.

Обнаружив подобную сущность, любой инквизитор, который не зря ест свой хлеб, призовет на помощь любых находящихся поблизости космодесантников – Кровавых Ангелов, Космических Волков и любых других – для искоренения злобной формы жизни.

Результатом такой очевидной стратегии было бы то, что гидра распространилась бы еще дальше, так как разрасталась бы из всё многих и многих отсеченных частей. Это тоже самое, что рассекать воду мечом или рубить море.

Жака ослепили – его глаз-экран был украден агентами Корнелиана – так что он увидит меньше, чем мог раньше, и, скорее всего, будет вынужден вызвать столь решительное и в тоже время, бесполезное нападение. Карнелиан даже поддразнивал его, полагая, что Жак не в состоянии понять этого.

Таким образом, Жак не мог вызвать на помощь космодесант. Не мог, нельзя.

Оставалась лишь одна последняя возможность – единственная альтернатива, которую никто, даже Карнелиан, не мог от него ожидать, тем более так скоро…

И этой альтернативой был экстерминатус.

«В Империуме миллион миров, – раздумывал Жак, – что стоит гибель одного мира ради чистоты?»

Для этого и существовал экстерминатус: полное уничтожение всего живого на поверхности планеты с помощью вирусных бомб, сброшенных с орбиты.

Пожирающий жизнь вирус распространяется с удивительной скоростью, поражает всё, что дышит или растет, ползет или летает, а также все, что имеет биологическое происхождение: еду, одежду, дерево, перья, кости. Этот вирус ненасытен. Джунгли Сталинваста быстро превратятся в гниющий ил, который образует неглубокие озера и моря, и будет продолжать гнить до тех пор, пока весь воздух на планете не вспыхнет пламенем, сжигая всё на поверхности и превращая её в пепел и голые скалы.

В городах всё белковое сожрет само себя и илом стечет в глубокие подвалы, гниль будет жрать гниль, а затем горючие газы вспыхнут, превратив города в мертвые груды разбитых кораллов.

А что если гидра… не совсем живая? Не имеет значения. За чем ее останется охотиться, если в этом её назначение?

Экстерминатус.

Слово звучит как колокольный плач.

«Что значит гибель одного мира?..»

Когда умирает один человек, то весь мир этого человека – вся его вселенная – для него исчезает. Мироздание тухнет и гаснет. По существу, смерть любого человека – это смерть целой вселенной, так ведь? Смерть целого населенного мира вряд ли будет тяжелее.

И всё же – значит.

Сейчас Жак стоял на коленях и молился. Ему очень хотелось воспользоваться своими таро, чтобы установить слабую связь с духом Императора. Но он не решался на это, зная, что может вмешаться Карнелиан.

Экстерминатус.

Да, значит. Ему надо принести в жертву целый богатый индустриальный мир, оплот человечества Империума. Он этим также убьет часть самого себя, выжжет некоторые аспекты… чуткости, скептицизма. Аспекты, которые не давали забыть Оливию и оплакивать смерть этого в принципе, незнакомого человека. Хотя разве не каждый для него незнакомец? Наверное, стоило прижечь в себе эти аспекты уже давным-давно.

«Планировать убийство целого мира, – размышлял он, – сродни планированию убийства самого себя». Жесткий холодный свет засиял в его душе, и там, где он засиял, начала собираться абсолютная тьма.

Колени болели от многочасовой молитвы. Гугол спал и тихо храпел. Ме’Линди сидела, скрестив ноги, и смотрела ничего не выражающим взглядом на Жака. Она была похожа на статую – он едва обращал на неё внимание. Внутренний свет озарил его израненные, спутанные и безнадежные чувства к ней; но тут же исцеляющая тень пронеслась по чувствам, скрывая их.

Экстерминатус.