Текст книги "Любовь в облаках (ЛП)"
Автор книги: Байлу Чэншуан
Соавторы: RePack Diakov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 81 (всего у книги 86 страниц)
«Ну хоть при ребёнке старое не вспоминай…» – молили его глаза.
Мин И хмыкнула, махнула рукой – мол, живи, отпускаю, – и вновь перевела взгляд на сына.
– Твоя свадьба – твоё дело. Если она простит тебя и согласится стать твоей женой, просто сообщи нам. Но если нет – не смей мешать ей налаживать жизнь и принимать других сватов.
Цзи Минчэн занервничал:
– А может… всё-таки невесту мне указом назначить?
– Нет, – Мин И прищурилась, пристально глядя на него. – Хватит использовать нас с твоим отцом как прикрытие. Ты уже взрослый мужчина – умей отвечать за свои поступки.
– Мать твоя права, – строго кивнул Цзи Боцзай, поддержав супругу.
– Сын всё понял, – покорно поклонившись, Цзи Минчэн в растерянности вышел из внутренних покоев, медленно шагая по усыпанной гравием дворцовой дорожке.
Следом за ним поспешал один из внутренних евнухов. Уловив хмурый, отрешённый взгляд юноши, тот нерешительно спросил:
– Чего ради Ваше Высочество столь омрачены? Госпожа Хай всегда питала к вам тёплые чувства… Теперь, когда вы сами просите её руки, разве она не согласится?
– До сегодняшней ночи, возможно, и согласилась бы, – с досадой взъерошив кисточку на нефритовом подвесе у пояса, Цзи Минчэн нахмурился. – Но после… боюсь, всё изменилось.
Он знал – у Хай Цинли прямой, открытый характер. Она с детства не терпела фальши, не прощала полумер. Если он сейчас просто придёт с извинениями и предложением руки, она, скорее всего, решит, что это не от сердца. Может, даже с усмешкой отпарирует: «Не бери в голову. Пустяки».
И от этого было горько до рези.
С небесами в свидетели – он клянётся, что дело не в том, что между ними что-то произошло, и теперь он «должен отвечать». Нет. Всё было иначе. Это близость только подтвердила: все его прежние сомнения – пусты. Он всё ещё хранит её в сердце.
Но как… как сказать об этом Хай Цинли?
Небо постепенно светлело. Девушка, так и не дождавшись возвращения кого бы то ни было, с трудом вздохнула с облегчением… но её глаза, наоборот, потускнели.
Ни единым взглядом, не выдав своих чувств, она встала, пошла заниматься боевыми техниками, как делала это всегда, потом – спокойно переоделась и села за завтрак.
У них в доме было принято принимать утреннюю трапезу всей семьёй. Отец, как обычно, занял почётное место во главе стола, и, исподтишка поглядывая на дочь, в конце концов всё же заговорил:
– Раз уж ты вернулась из дворца, стоит бы и подумать о подходящей паре.
Хозяйка дома, госпожа Хай, сидевшая рядом, тут же тихонько дёрнула его за рукав.
Не говорит она об этом – значит, не хочет. Зачем же снова начинать? Не то время. И не то место. У них и так всё есть, никто из дома её не гонит. Так почему он ведёт себя так, словно хочет поскорее выдать её замуж?
Но господин Хай был по-своему прав – он переживал о судьбе дочери. Столько лет прожито в нерешительности, в ожидании милости из дворца – и что в итоге? Ни статуса, ни обещаний, одни пересуды за спиной. Хоть бы выбрала себе ровню, с доброй душой – была бы хоть какая-то определённость, кто-то рядом в лютые морозы и в часы тоски.
Между супругами повисло напряжение – оба, нахмурившись, упрямо глядели друг на друга, ни один не желал уступить. Отец сжимал кулак на коленях, мать же то и дело бросала на него предостерегающий взгляд.
И тут, спокойно и как будто невзначай, Хай Цинли положила себе в чашу немного солений и, ковыряя палочками пёструю зелень лука, будто мимоходом произнесла:
– Хорошо.
В доме мгновенно наступила тишина. Оба родителя с изумлением обернулись к ней.
Она слегка улыбнулась, но уголки глаз были красными от сдержанных слёз:
– Вы и так уже немало для меня сделали. Родили, воспитали, дали всё, что могли… а теперь ещё и судьбой моей обеспокоены. Это не вы в чём виноваты. Это я – недостойная дочь.
У госпожи Хай глаза тут же наполнились слезами, она поспешно отвернулась и украдкой смахнула выступившие капли. А господин Хай только тяжело кивнул, пристально посмотрев на дочь:
– Я не могу обещать, что тот, кого я подберу, будет тебе по сердцу. Но он обязательно будет тебе надёжной опорой, и ты никогда не пожалеешь, что сделала этот выбор.
– Благодарю отца, – тихо отозвалась Хай Цинли.
После этого вся семья закончила утреннюю трапезу в редком согласии и мире.
С этого дня в доме Хай началась суета. Слуги сновали туда-сюда, принося портреты достойных женихов, которых господин Хай успел подобрать за последние месяцы. Вся стопка живописных изображений легла на стол в её уединённом дворике.
Хай Цинли села у окна и принялась за рассмотрение.
Один за другим проходили перед глазами красивые, достойные, воспитанные мужчины, а день за окном постепенно клонился к закату… но ни один из них не вызвал в ней ни малейшего отклика.
Как раз в тот момент, когда Хай Цинли устало опустила очередной свиток, дверь тихо скрипнула – кто-то вошёл, зажёг светильник и, не говоря ни слова, протянул ей ещё одну картину.
Она рассеянно взяла её, развернула – и пальцы в тот же миг вздрогнули.
На шёлке был изображён юноша с мягкими, полными чувства глазами. Черты лица, столь ей знакомые, словно с детства, вырезанные в её сердце.
Словно сквозь вуаль тумана она подняла взгляд – и точно, он стоял прямо перед ней. Живой. Настоящий. Сколько упрёка и безысходности в его голосе:
– Ты правда мне настолько не веришь? Предпочтёшь выйти за первого встречного, лишь бы не быть со мной?
Хай Цинли, чуть склонив голову, сдержанно улыбнулась и кивнула:
– Да.
Проще выйти за чужого человека, чем снова позволить любимому растерзать своё сердце.
– Не дождёшься, – нахмурился Цзи Минчэнь. – Хоть я и наследный принц, но, если придётся – остановлю свадебную повозку, разорву брачный договор и плевать на титул. Я всё равно не допущу, чтобы ты вышла за другого.
Хай Цинли слегка опешила, оторопело посмотрела на него:
– И за что же мне такая кара, Ваше Высочество?
– Ни за что, – процедил он сквозь зубы, глядя ей в глаза. – Просто потому, что я тебя люблю.
В комнате наступила глубокая тишина. Даже щебет птиц за окном и шелест лепестков стали вдруг пугающе отчётливы.
В душе Хай Цинли, конечно, было тепло и радостно. Но эта радость угасла столь же быстро, как и вспыхнула. Она сдержанно усмехнулась:
– Ваше Высочество вовсе не влюблены. Всё, что вы чувствуете – не более чем желание обладать. Лишь потому, что я была рядом, вы не хотите, чтобы кто-то другой стал близок мне.
– Это… Нет! Не так! – вскинулся Цзи Минчэнь, лицо его вспыхнуло от досады. – Я не хочу, чтобы ты сближалась с другим, не потому что ты когда-то была близка со мной, а потому что…
Он запнулся, сбился на полуслове.
– Редкость – видеть, как Ваше Высочество теряет самообладание, – с усмешкой заметила Хай Цинли, легко махнув рукой. – Ладно уж, не стану с вами спорить. И вы, пожалуй, тоже больше не терзайтесь этим.
Цзи Минчэнь был готов взорваться от бессильной ярости.
– Вэй Лин теперь живёт в другом дворце. Я велел заново обустроить твои покои. Когда вернёшься?
– Не вернусь, – отрезала она, не поднимая глаз. – Если вы и вправду ещё считаете меня другом, помогите тогда выбрать жениха. Хочу поскорее выйти замуж.
С этими словами она потянулась к следующему свитку с портретом, будто бы в разговоре и не было никакой тяжести.Цзи Минчэнь с упрямством ребёнка вновь положил перед ней свиток со своим портретом:
– Вот, выбери этот. Остальных даже не рассматривай.
Улыбка на лице Хай Цинли угасла. Её взгляд стал холодным, словно вода в зимнем ручье.
– У тебя с головой всё в порядке? – тихо, но с нажимом произнесла она. – Я уже сказала – ни к чему тебе за это отвечать, ни к чему вспоминать об этом вообще. Считай, что ничего не было. Так зачем ты продолжаешь цепляться?
Цзи Минчэнь замер, а потом усмехнулся с горькой обидой:
– Я всерьёз прошу у тебя руки! Ты же и сама знаешь – я тебе небезразличен. Так почему ты всё время отвергаешь меня?
Хай Цинли склонила голову, уголки её губ приподнялись, но в улыбке не было ни капли тепла:
– Ого, так ты, оказывается, понял, что я к тебе не равнодушна? А раньше где был?
– А кто в шестнадцать лет может точно знать, с кем хочет прожить всю жизнь? – вспыхнул он. – Кроме тебя и моей сестры, я вообще ни с кем из девушек не общался. Если бы мы просто поспешили и поженились, а потом я вдруг понял бы, что ошибся… разве тебе от этого было бы легче? Я лишь хотел узнать, какие ещё бывают девушки – ведь я даже не знал, что сравнивать!
Хай Цинли, медленно хлопнув в ладоши, с усмешкой склонила голову набок:
– Не зря вы были последним учеником наставника Циня. Не только сила у вас великая, но и язык – острый, как отточенный клинок. С вашими-то речами выходит, что и мне, пожалуй, стоит присмотреться к другим мужчинам… Вдруг, как вы и говорите, потом начну жалеть, что не попробовала.
Цзи Минчэнь замер. Будто глотнул ледяной воды – так резко выветрилась вся его уверенность. Он хотел было возразить, но слова не шли. Плечи невольно опустились, и он выдохнул:
– Я был неправ…
Но Хай Цинли уже отвернулась, голос её звучал спокойно, хотя в нём сквозила колючая усталость:
– Нет, не ты ошибся. Ошибка – моя. Я слишком рано уверилась, что сердце моё выбрало правильно. А жизнь, как ты верно заметил, долгая… Кто знает, сколько ещё будет поводов пожалеть о сделанном. Спасибо, что открыл мне глаза.
Цзи Минчэнь стоял, как остолбеневший. Ему оставалось только осознать, что прямо сейчас он собственными руками рушит то, что было ему дороже всего.
Он ведь сам подложил этот камень себе под ноги… И теперь оступился.
Акт 5
Цзи Минчэнь всё больше задумывался: возможно, именно потому, что все вокруг него имели счастливые и завершённые отношения, он сам возложил на собственные чувства слишком большие ожидания.
Он был уверен: любовь обязательно должна быть такой же крепкой и нерушимой, как у его отца и матери; жизнь с супругой – яркой и полной взаимности, как у сестры с её мужем. Всё должно быть безупречно, будто высечено из мрамора.
И именно поэтому он боялся – боялся ошибиться, боялся, что однажды всё изменится, что сердце человека способно отвернуться.
Но он и не подумал о другом: настоящие чувства никогда не бывают с самого начала идеальными. Это не выверенный план и не заранее написанный сценарий. Это путь, где двое вместе – спотыкаясь, поднимаясь, споря и обнимая – учатся быть рядом. А он ведь даже первый шаг сделать побоялся… О чём тогда говорить?
С этими мыслями Цзи Минчэнь покинул дворик Хай Цинли.
А Хай Цинли… Она долго сидела одна у окна, глядя, как медленно падают осенние листья. Её взгляд был спокоен, но в этом спокойствии таилась какая-то не проговорённая боль.
На следующее утро, как всегда, она встала с первыми лучами света, собираясь приступить к занятиям. Но не успела она завершить утренний туалет, как к ней поспешно подбежал один из слуг:
– Барышня! Из дворца… прибыли с предложением руки и сердца!
Уголки её губ дёрнулись. Не сказав ни слова, Хай Цинли подхватила подол своего платья и быстрым шагом направилась во двор перед главным залом…
Пришёл не государь с супругой, а сам Цзи Минчэнь. Не в парадных одеждах наследника престола, а будто сын из обыкновенного, пусть и благородного дома. И всё бы выглядело скромно, если бы не приданое, которое заполнило весь двор до отказа – дары шли ящиками, сундуками, свёртками, и казалось, что для них вот-вот не хватит места.
Господин Хай сидел во главе зала, лицо его оставалось непрозрачным, ни одним движением не выдавая чувств. Перед ним стоял Цзи Минчэнь, сложив руки в поклоне, и голос его звучал с необычайной искренностью:
– Если хоть однажды после свадьбы я обижу её – пусть тесть лично возьмёт меч и явится во дворец. Обещаю: никто не встанет у него на пути.
– Не зовите меня так, – сдержанно сказал господин Хай, – пока она не стала вам женой. Всё решит сама Цин`эр. Это её право.
Цзи Минчэнь чуть опустил голову:
– Она обижена. Не хочет верить, что я говорю от сердца. Вот я и пришёл просить – с открытым лицом, без высоких слов. Только вы, как родители, можете мне помочь.
Он снова поклонился – низко, с уважением. И хотя был наследником трона, никто не осмелился принять этот поклон. Отец и мать Хай Цинли поспешно встали, чтобы поднять его.
Госпожа Хай, нахмурившись, произнесла:
– И как вы себе это представляете? Чем мы можем вам помочь?
В ответ Цзи Минчэнь молча достал из-за спины свежую, гибкую плеть из лозы. Ту самую, которую в былые времена использовали для наказания – не из жестокости, а, чтобы показать раскаяние.
Как только Хай Цинли переступила порог боковой двери и зашла за ширму, перед глазами сразу предстала неожиданная сцена: её отец, с каменным лицом, высоко поднял над головой плеть из лозы, а Цзи Минчэнь стоял на коленях, не двигаясь ни на волос.
Сердце болезненно сжалось – она бросилась вперёд и, перехватив отца за руку, воскликнула:
– Отец, что вы делаете?! Перестаньте немедленно!
Госпожа Хай холодно фыркнул:
– Он предал тебя, да ещё и осмелился заявиться с просьбой о браке! Пусть хоть сто раз наследник престола – я обязан выпороть его. А потом – подать императору письменное прошение с разъяснением.
– Да куда ж до такого доводить! – Хай Цинли чуть ли не растерянно покачала головой и попыталась оттолкнуть застывшего на коленях Цзи Минчэня. – Что ты встал тут, как дерево? Вставай и иди отсюда, живо!
Но тот, словно врос в землю, только упрямо вытянул шею и твёрдо произнёс:
– Не уйду. Пока он не согласится отдать тебя мне в жёны – не встану.
Хай Цинли онемела.
Этот юноша, любимец небес, воспитанный в строгости, но всё равно окружённый почётом, всегда был гордым и недосягаемым. Ни один человек во всем Цинъюне не посмел бы и пальцем его тронуть.
А теперь он – стоит на коленях в их доме, добровольно подставляя спину под плеть. Лишь за то, чтобы просить её руки.
– Не мешай, – подхватила с нажимом госпожа Хай, вставая рядом с мужем. – Мы и сами давно зуб на него точим! Годы шли, а он водил тебя за нос. И теперь, как ни в чём не бывало, заявился с брачной просьбой – да как у него язык повернулся?
Хай Цинли вспыхнула и даже не подумав, выпалила:
– Так ведь он и пришёл просить руки как раз потому, что столько лет всё тянулось! Ну подумаешь, не радуетесь – не бейте же его! Он всё-таки наследник престола!
Господин Хай прищурился и с интересом посмотрел на дочь:
– А ты сама-то разве не сердишься на него?
– Да… нет… Ну не то чтобы прямо злюсь, – пробормотала она, отводя взгляд. – Ну разве что слегка… раздражена его черствостью.
Цзи Минчэнь не выдержал, плотно сжав губы, и возразил:
– Я вовсе не черствый!
– А ну-ка повтори это ещё раз! – Хай Цинли метнула в него сердитый взгляд. – Это не ты велел мои вещи вынести из дворца?!
– Богиня моя, я каждую безделушку велел аккуратно уложить в лучшие парчовые коробки! И велел слугам с уважением вручить всё тебе в руки! Что за “выкинуть”?!
– Да смысл-то тот же! – с горячностью перебила она, и в ту же секунду выхватила из отцовских рук плеть. Глаза её вспыхнули. – Ты столько лет со мной знаком, а её – едва несколько дней! Так вот скажи: ты просто падок на всё новое, да?
– Это вовсе не жажда новизны! – с нажимом возразил Цзи Минчэнь, голос его звенел упрямством. – Я только хотел понять, какими бывают другие девушки. Ведь если бы мы с тобой поженились, а потом я вдруг начал интересоваться другими – разве это не было бы ещё более подло?
– Ах, как складно ты всё объясняешь, – фыркнула Хай Цинли, – и при этом не забыл поселить её в моей бывшей резиденции. А ведь знаешь, как она близко к твоим покоям.
– Ты ведь сама говоришь – близко, – кротко заметил он. – Но ведь именно ты жила там дольше всех.
Щёки Хай Цинли вспыхнули. Она со злостью шлёпнула плеть о пол и шагнула ближе.
– Тогда скажи прямо, – её голос стал хрипловатым от сдержанных чувств. – Неужели у тебя к ней не было ни капли симпатии?
– Не было, – серьёзно ответил он. – А к тебе было больше.
Она замерла.
Молча отвернулась, досадуя на его беззастенчивость, потом с тяжёлым вздохом отбросила плеть в сторону и опустилась рядом с ним на колени.
– Прошу отца и матушку благословить наш союз.
Она прекрасно понимала – дело приняло слишком публичный оборот: со всех сторон уже шепчутся, что наследный принц сам пришёл свататься в дом Хай. Если он уйдёт с пустыми руками, это будет на устах у всей столицы. А раз уж сердце всё ещё откликается на его голос и взгляд – к чему дальше ломать комедию? Лучше уж спуститься с пьедестала самой.
Глаза Цзи Минчэня ярко вспыхнули – в них отразилось нетерпеливое, почти мальчишеское ликование.
– Ты согласна? – воскликнул он, повернувшись к ней вполоборота.
Хай Цинли закатила глаза, не в силах сдержать усталую усмешку.
– Угу.
Супруги Хай с облегчением перевели дух. Мать и отец одновременно наклонились, поднимая их с колен, после чего принялись увещевать наследного принца, высказывая множество слов – и наставлений, и благословений. Лишь убедившись, что всё сказано, они велели слугам приготовить брачное письмо.
Цзи Минчэнь сиял от радости, словно юный победитель на параде. А вот Хай Цинли оставалась сдержанной – улыбка её была спокойной, без прежней остроты.
Смотря на стоящего рядом человека, она вдруг задумалась: а когда придёт новая «Вэй Лин»? Кто будет следующей? Через сколько месяцев или лет ей придётся снова смотреть в лицо той, кто попытается занять её место в его сердце?
Но пока всё было решено.
А вот кто действительно ликовал – так это император с императрицей. Радовались они, впрочем, не столько из-за свадьбы сына, сколько по куда более личной причине. Ведь согласно установленному Цзи Боцзай правилу, после того как наследный принц вступает в брак, он официально восходит на трон.
А значит…
Он, наконец-то, мог снять с себя императорскую печать и со своей И`эр отправиться странствовать по Поднебесной, ни о чём больше не заботясь. Больше никакой опеки, никакой столичной скуки. Он собирался сбросить с плеч бремя власти – и забыть, что когда-то был правителем.
– Наконец-то! – воскликнул он, хлопнув по столу. – Свобода!
Разумеется, всё это – стремление поскорее сбросить бразды правления – нельзя было демонстрировать слишком явно. Цзи Боцзай, как и подобает императору, принял участие в свадьбе своего сына со всем должным почётом. Вместе с Мин И он чинно восседал в зале, рассматривая подарки, что текли нескончаемым ручьём в сундуках с нефритом, золотом, шелками и редкими артефактами. А в довершение – передали Хай Цинли ключ от личной кладовой своего сына.
– Женщины из императорской семьи – не то же, что девушки из простого люда, – тихо и основательно наставляла её Мин И, – они не могут просто так выйти за ворота и зарабатывать, к примеру, ковкой артефактов. Потому береги это, дитя. Если он когда-нибудь станет к тебе несправедлив – заберёшь всё это с собой и уйдёшь.
Хай Цинли, прижав к груди небольшой резной ларец с ключами, стояла в полном недоумении. Она, повидавшая многое, не могла поверить – неужели такое вообще бывает?
Есть же на свете такие свекрови?
А свекровь, которая не только отдаёт казну, но и не устанавливает никаких строгих дворцовых порядков – и вовсе чудо! Спустя всего месяц после свадьбы Мин И и Цзи Боцзай, оставив трон и дворцовые дела, отправились в путешествие – постигать красоту гор и рек, оставив молодожёнам полную свободу.
Новый император взошёл на престол. Всё вокруг наполнилось свежим дыханием перемен.
Прошёл первый год – Хай Цинли наблюдала за Цзи Минчэнем, и всё в нём ей нравилось. Он был внимателен, ласков, надёжно держал её ладонь в своей. В его поступках не было ни холодности, ни равнодушия.
Настал второй год – он по-прежнему смотрел на неё, как будто весь его мир начинался и заканчивался на ней. Всё, что она ни делала – вызывало в нём живой отклик.
На третий и четвёртый год супружества Хай Цинли начала хмуриться:
– Ты что, не устал ещё всё это притворяться?
Цзи Минчэн чуть не захлебнулся собственной досадой:
– Притворяться?! В чём, скажи на милость, я притворяюсь? Я ведь по-настоящему… всем сердцем – с тобой!
– Ох, – сухо отозвалась она, но в её взгляде ясно читалось: «Не верю».
Так вышло, что в жизни нового императора, наряду с государственными заботами и реформами, самым сложным испытанием стало не удержание шести городов и не управление казной – а то, как убедить собственную супругу, что он действительно её любит.
В какой-то момент он даже пригрозил летописцам, что заставит их прописать в хрониках золотыми иероглифами его преданность и любовь к императрице. Увы, строгие хранители пера вежливо, но решительно отказали.
Однако, годы шли, а чувства не меркли.
Цзи Минчэн, подобно тому, как он строил своё государство, изо дня в день, из года в год, с тем же упорством доказывал Хай Цинли, что её присутствие – его источник света и опора. Он прожил свою жизнь, посвятив её одной-единственной – той, с кем делил радости и горести, кто однажды в порыве гнева бросила в него плетью.
И потому в летописях всё же осталось её имя:
«Императрица Сяосянь, супруга Его Величества из рода Хай, была возлюбленной и верной спутницей жизни императора, истинной владычицей Поднебесной. Она делила с ним и радости, и печали, и в посмертии упокоилась рядом с ним в усыпальнице императорской династии».
3. И пухленькие бывают весьма милы.
Акт 1
Когда Цзи Ичэнь только появилась на свет, звали её совсем иначе. Её отец, Император, заранее отобрал более сотни изысканных и нежных имён, каждое словно из россыпи жемчуга – одно лучше другого, всё ждал, какое из них малышка сама выберет, как настанет день чжочжоу, первый годовой обряд.
Но до обряда так и не дошло – Цзи Ичэнь тяжело заболела, не успев и года прожить.
Лекарь Янь Сяо говорил, что недуг был принесён ещё из чрева. Мол, мать девочки, Мин И, в своё время пострадала от яда, и, хотя сумела выжить, здоровье её с тех пор было хрупким. А Цзи Ичэнь – первый её ребёнок, принявший на себя часть той невидимой тяжести.
Болезнь не переросла в беду: жизнь девочки оказалась вне опасности. Но тело у неё стало особенным – с возрастом она быстро набирала вес, даже глоток чистой воды норовил отложиться округлостью на щеках. Ни отваров, ни талых трав не помогали – организм жил по своим законам.
Однако Цзи Боцзай, отец, до смерти перепугался. Он не допустил бы, чтобы с его дочерью случилось хоть что-то дурное. Чтобы защитить её, он даровал ей самое ценное – свою кровь, свою фамилию и часть имени матери. А вместе с тем – редкий в императорской семье иероглиф Чэнь, который разрешено было использовать только прямым наследникам трона.
Так у неё появилось имя: Цзи Ичэнь, и титул – Чанлэ: «Долгая радость».
Так весь Цинъюнь знал, принцесса Чанлэ – баловница небес. Её обожали все: и сам Владыка Поднебесной, и его верная супруга, даже суровый наставник Шэ, всегда хмурый и неулыбчивый, позволял ей карабкаться к нему на плечи, а сам при этом смеялся и с готовностью таскал её повсюду, словно сокровище.
До четырнадцати лет жизнь Цзи Ичэнь текла в беззаботной неге: без тревог, без страха, без тени боли. Окружённая любовью родителей и младшего брата – того самого, что хоть и делал вид, будто вечно недоволен, на деле был к ней предан без остатка.
Но после четырнадцати лет всё переменилось.
Однажды, наблюдая за тем, как девочки в Академии вытягиваются в стройные станом барышни, с тонкой талией и изящными запястьями, она, оставшись той же кругленькой колобашкой, почувствовала первую обиду на этот мир.
– Матушка… – надув щёки, она с серьёзнейшим видом показала руками обхват с размером миски. – Ты точно не забыла мне при рождении одну талию дать? Почему у всех такая тонкая, а у меня – где?
Мин И мягко обняла дочь, притянув её к себе, и шепнула с улыбкой:
– У тебя есть талия, просто она круглая… Но разве круглая – это плохо? Ты у меня и такая хорошенькая. В Цинъюне никогда не почитали только худобу за красоту. Ты – по-своему прекрасна.
Мать никогда не обманывала её. Даже если правда была иной – ведь в Цинъюнь как раз и царило поклонение стройности, – всё равно Мин И, сказав дочери утешающее, тут же принималась искать способы изменить общественное мнение: на приёмах, в указах, в речи, продвигая мысль, что и пышность, и стройность достойны восхищения.
Цзи Ичэнь это понимала. Она знала: мать старается ради неё. Но от этого не становилось легче.
Разве не каждой девочке хочется носить тонкие, воздушные платья, украшенные шелками и нефритом? Разве не каждая мечтает услышать от кого-то, особенно от него, восхищённое: «Ты – дивно стройна, истинное чудо среди смертных»?
А в их отделении Академии для культиваторов как раз появился новый наставник – молодой, лет двадцати, и с первого взгляда напоминал порыв весеннего ветра: строгий, холодный, осанистый, с глазами цвета застывшего серебра. Его взгляд был отстранён, но в этом холоде пряталась глубина – и многие девушки уже не спали по ночам.
Она тоже была одной из них. Она ведь тоже была девушкой. И тоже – влюбилась.
Но наставнику, казалось, нравились иные девушки – те, что тонки, как ивовые ветви. Когда он объяснял приёмы ведения боя стройным ученицам, голос его смягчался, уголки губ приподнимались. Стоило же ему встретиться взглядом с Цзи Ичэнь – лицо сразу становилось суровым, а во всей фигуре появлялась лёгкая отчуждённость, как будто она – помеха, как будто она – лишняя.
Цзи Ичэнь расстроилась. Ей тоже хотелось быть стройной, как те, кто заставлял его улыбаться.
– Но ты же не объедаешься! – уговаривала подруга Хай Лань. – Ты и так питаешься мало. Если дальше будешь урезать, это навредит телу!
– Я просто хочу стать стройной… – тихо сказала Цзи Ичэнь, упрямо сжимая кулачки и глядя в сторону, где в саду, спиной к ней, стоял тот самый наставник, словно высеченный из нефрита.
На следующее утро она отказалась от привычной рисовой каши с овощами – вместо этого съела лишь кусочек кукурузного початка. В обед обошлась без мяса, выбрав лишь грубый рис и чуть-чуть тушёной зелени. На ужин не позволила себе ничего, кроме пары глотков бульона, после чего сразу пошла отрабатывать техники культивации.
Она терпела. Была решительна. Страдала, но не сдавалась. Так прошёл месяц.
И в итоге… она прибавила ещё две ляна.
Глядя, как гирька весов снова склоняется не в её пользу, Цзи Ичэнь не выдержала – в глазах предательски заплескались слёзы. Она молча смотрела на цифру, будто она выносила приговор всему её старанию, всей надежде на перемену.
И как раз в этот момент, как назло, в дверях появился Цзи Минчэнь. С бодрым настроением, с улыбкой, неся в руках – аккуратно завернутый в бумагу свёрток.
– Сестрица, – позвал он весело, – смотри, я принёс тебе те самые хрустящие лепёшки с Восточной улицы! Только испечённые!
Прежде чем он успел подать свёрток, Цзи Ичэнь зарыдала.
Целый месяц она сжимала зубы, отказываясь от любимого лакомства, проходила мимо лавочек с выпечкой, не поворачивая головы. По ночам её желудок ворчал так громко, будто тысяча демонов уговаривали спуститься на кухню. Но она держалась. Ради стройности. Ради мечты.
И в результате – не похудела ни на цунь, а только прибавила вес.
Цзи Минчэнь опешил от её всхлипа, и стоило ему только сделать шаг – как из-за угла налетел ветер, точнее, его воплощение – их отец, Император. Схватив Цзи Минчэня за шиворот, он рявкнул:
– Ты что опять натворил? Кто тебя просил трогать сестру?
– Невиновен! – взмолился Цзи Минчэнь, вскидывая руки. – Я всего лишь принёс ей её любимые лепёшки…
Вслед за императором в комнату поспешила Мин И. Она осторожно прижала Цзи Ичэнь к себе, мягко поглаживая её по спине и тихо утешая:
– Не плачь, ты уже и так сделала всё, что могла.
Но именно потому, что старалась изо всех сил, от этого становилось ещё обиднее. Цзи Ичэнь всё сильнее убеждалась: ей суждено остаться кругленькой пухляшкой до конца жизни. Ни восхищения от учителя, ни долгожданной ласки его взгляда она, похоже, не дождётся.
Постепенно она стала молчаливой. Перестала выбирать яркие платья, теперь её гардероб состоял из тёмно-синих, серо-зелёных, почти невидимых тонов. На уроках сидела в углу, ни с кем не заговаривала, не поднимала руку с вопросами, будто растворилась в тени собственного разочарования.
Хай Лань с тревогой наблюдала за подругой и, не выдержав, пошла нанести визит Мин И. В разговоре между делом упомянула об учителе, поведении которого стало источником всех бед.
– Вы говорите о Ли Шаолине? – нахмурилась Мин И, нахохлившись, как наседка, защищающая своё птенца.
– Да, – вздохнула Хай Лань. – Не могу понять, в чём причина. К другим ученицам он доброжелателен и улыбчив, а с нашей принцессой – холоден, как северный ветер.
Мин И с грустью посмотрела на неё:
– А вы не задумывались, что, возможно, причина вовсе не в полноте Чэнь`эр? Может быть, он просто робеет перед её высоким положением – не каждый день преподаёшь дочери императора.
Ли Шаолин происходил из бедной семьи, но обладал выдающимися способностями. Благодаря таланту его приняли в академию Юаньшиюань в качестве наставника, минуя обычные ступени служебной лестницы. И потому он избегал лишнего общения с принцессой не оттого, что презирал её, а потому что опасался: малейшее недоразумение может разрушить его будущую карьеру.
В конце концов, во всех шести городах действовало негласное, но жёсткое правило: муж дочери знатного дома – будь то императорская семья или род городского правителя – не должен вмешиваться в дела управления. Иначе говоря, зять правящей семьи, не мог участвовать в делах двора.
Да, правило было суровым. Но с другой стороны, в большинстве знатных родов и домов городских управителей подрастала лишь одна дочь. Чтобы защитить родовое имущество от возможных притязаний чужаков, чтобы не случилось, что какой-нибудь ловкий жених прибрал к рукам власть и богатство – все строго придерживались этого установления. Детям дочери можно было передать наследие, а вот её мужу – ни в коем случае.
Судьба зятя, по сути, была приравнена к участи невестки – всегда немного в стороне, всегда в тени.
Мин И считала эту традицию в целом справедливой. В конце концов, если мужчина согласился стать женихом в дом жены, значит, он уже внутренне принял, что ради любви придётся отказаться от некоторых амбиций.
Вот только она и представить не могла, что однажды её собственная дочь воспылает чувствами к мужчине с такими честолюбивыми устремлениями.
И что теперь? Как быть?
Мин И тяжело вздохнула. Впервые за долгое время в её сердце поселилось беспокойство.
Стоило Мин И загрустить, как Цзи Боцзай и вовсе занервничал. Ему было глубоко безразлично, какие там у молодого человека мечты и амбиции. «Да что он вообще себе возомнил, – думал он раздражённо, – с обычными меридианами цвета не выше среднего, и туда же – мечтать!» Поэтому недолго думая, он лично издал указ, велел призвать Ли Шаолина во дворец и при встрече прямо спросил:
