Текст книги "Любовь в облаках (ЛП)"
Автор книги: Байлу Чэншуан
Соавторы: RePack Diakov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 86 страниц)
Хоть и заплатил немалую цену за эту «мясную похлёбку», но вот сидит с миской в руках – и совсем не тянет есть. Цинли хоть и хороша, да всё как по учебнику: один и тот же томный взгляд, одни и те же жесты. В ней нет и десятой доли той живости, что была в Мин И.
Он мог бы посидеть и без ласк, но в комнате Цинли стоял столь насыщенный аромат румян и духов, что, едва переступив порог, он бы мгновенно пропитался им. И если бы он всё же вернулся раньше… Тогда не избежать расспросов. И тогда всё было бы напрасно, и та, что ожидала его в саду под взглядами, напрасно терпела.
[1] хуакуй (花魁) – титул высшей куртизанки, часто сопровождается особой публичной церемонией «срывания цветка», когда клиент платит крупную сумму за право провести с ней ночь.
Глава 35. Хорошее представление
Раньше у него и мысли такой не возникло бы. Ну подумаешь – кто-то там грустит… Какая разница? Уйдёт одна – появится другая. Такая, что будет смотреть с восторгом, с ожиданием, с трепетом. Таких – всегда было предостаточно.
Но стоило только вспыхнуть пламени в его собственном дворе – как в сердце Цзи Боцзая вдруг поселилось ощущение: найти другую такую, как Мин И… вряд ли получится. По крайней мере – не скоро. Даже не потому, что она миловидна и обаятельна, – таких тоже немало. А вот с таким умом, с такой хваткой – нет, такую ещё постарайся отыщи.
Он сначала злился, думал: Что за глупость? Теперь ведь её в судебное ведомство могут потащить… А теперь, оглядываясь назад, понимал: она всё давно просчитала. И сыграла свою роль не хуже актрисы на сцене.
Ночь спустилась на Му Син, словно морская гладь, усыпанная звёздами. В павильоне Хуа Мань Лоу – звучал весёлый женский смех и звонкие голоса, а тем временем у ворот поместья Цзи, недалеко от покинутого зала, всё ещё стояла одна-одинёшенька прелестная женщина. В её глазах блестели слёзы, стройное тело вздрагивало от ветра, тонкая талия дрожала, как молодая ива.
– Девочка, вернёмся? – Тётушка Сюнь бережно поддержала её. – Господин этой ночью не придёт.
– Не верю, – всхлипывая, упрямо мотнула головой Мин И. – Он сам сказал, что каждую ночь будет возвращаться ко мне. Это его главное поместье… Если не сюда, то куда ему ещё идти?
Вдалеке, у ворот одного из соседних чиновничьих домов, несколько скучающих слуг, завидев сцену, не преминули вставить своё слово:
– А чего она тут мается? Господин-то нынче в павильоне Хуа Мань Лоу, цветок сорвал, ту самую хуакуй, и прямо с балкона мешками сыпал свадебные монетки – вся улица бегала подбирать.
Мин И замерла, будто по щеке её хлестнули.
Она мгновенно обернулась, вперив взгляд в того, кто сказал это. Тётушка Сюнь попыталась её удержать, но не успела – Мин И шагнула вперёд, громко спросила:
– Какой Хуа Мань Лоу? Где он?
Слуга вздрогнул, смутился – видно было, что не хотел впутываться. Но всё же пробурчал себе под нос:
– Главный, конечно. В столице ведь он один такой.
В глазах Мин И вспыхнули два крошечных огонька – не от слёз, а от злости. Она резко схватила тётушку Сюнь за руку:
– Ведите меня туда. Сейчас же!
Тётушка нахмурилась так, что меж бровей легла глубокая складка:
– Да вы хоть знаете, что это за место? Квартал весёлых домов… вам, девушке благородной, туда и носа совать нельзя!
– А что, мы, танцовщицы из Сылэфана, чем отличаемся от них? – в голосе Мин И звенело негодование. – Мы – те же цветы, только посадили нас в другом саду! Чем я туда не годна? Я хочу сама увидеть – что за обольстительная лисица ему там так голову вскружила, что он даже не соизволил домой вернуться, когда дом сгорел!
– Девушка! Девушка, остыньте хоть немного! – тётушка Сюнь не переставала её увещевать всю дорогу, но всё было напрасно: на её глазах Мин И оседлала лошадь, собираясь скакать прямиком к Хуа Мань Лоу. Пришлось срочно всё менять – она поспешно подсунула ей более устойчивую звериную повозку[1] и сама уселась рядом, чтобы сопровождать.
А уж когда повозка тронулась – тут и началось настоящее представление. Любители чужих семейных драм, слуги из разных домов, сбежались за повозкой, бежали вслед, смеялись, перешёптывались. Смех и гомон разносились по улицам, и даже прохожие на обочинах останавливались, вытягивали шеи: Что случилось? Кто едет? Куда?
Было уже за полночь, Хуа Мань Лоу начал стихать, веселье спадало. Цзи Боцзай как раз собирался лечь спать в отдельной гостевой комнате, когда вдруг…
– Цзи Боцзай, ты бессовестный предатель! – раздался громкий голос, будто молния разрезала ночное небо.
Он резко сел на кровати. Несколько секунд молчал – ошеломлённый. Неужели… послышалось?
Ведь за все эти годы, что он провёл в окружении цветов и красавиц, он всегда относился к женщинам снисходительно, щедро, не обижал. Его никогда… никогда не называли такими словами.
Но шум и гомон, раздавшиеся снаружи, окончательно вырвали его из оцепенения. Там, на улице, кто-то уже вовсю подначивал, гоготал, кричал – всё это не могло быть сном.
Цзи Боцзай стремительно поднялся, воспользовался покровом ночи, чтобы пробраться в комнату хуакуй и незаметно заменить Не Сю. Лишь потом, встав у окна, глянул вниз.
А там, прямо посреди улицы, на крыше звериной повозки стояла Мин И.
Увидев его в окне, она задрала голову, её глаза налились красным:
– Господин… почему вы так со мной?..
Он не успел сказать ни слова, не успел даже собраться с мыслями, как она уже опустилась на крышу, захлёбываясь рыданиями:
– Вы ведь сами сказали… сказали, что возьмёте только меня… а прошло-то что? Пара дней – и вы уже покупаете хуакуй!
Цинли, разбуженная шумом, встала с ложа, накинула одежду и подбежала к окну, прижалась к руке Цзи Боцзая, глядя вниз.
Если бы она не показалась – может, всё ещё можно было бы уладить. Но стоило Мин И увидеть её, как боль пронзила её почти физически. Голос её сорвался, грудь вздымалась, и она закричала так, что с улицы, казалось, было видно, как дрожит горло:
– Господин больше не нужен мне… он… он меня бросил…
Цзи Боцзай наконец пришёл в себя, лицо его стало холодным, как камень. Он резко хлопнул ладонью по подоконнику:
– Ты хоть понимаешь, что ты творишь?! Как ты выглядишь?!
Мин И вздрогнула от его крика, покачнулась и безвольно осела на крыше повозки, захлёбываясь слезами:
– Господин… вы ведь обещали… вы же обещали мне…
Сцена была столь впечатляющей, что не только в трактире и домах веселья люди начали переглядываться и шептаться – даже те, кто уже лёг спать, были разбужены толчками и увещеваниями: «Вставай, такое не каждый день увидишь!»
Щёлкали, хлопали, раскрывались одно за другим ставни и окна по всей стороне улицы – будто фейерверк с хлопками, только деревянный. Одно за другим, как взрыв петард – и вот уже вся улица глядела вниз.
Воодушевлённая этой безмолвной поддержкой, Мин И заплакала ещё громче, ещё искреннее:
– Сегодня в поместье вспыхнул пожар… Я была в панике, я дрожала от страха, надеялась – вы придёте, обнимете, скажете тёплое слово… а вы – вы уже с новой! Значит, мне и вправду лучше было сгореть тогда в доме! Тогда бы мне сейчас не было так больно…
– Тётушка Сюнь! – рявкнул Цзи Боцзай, лицо пылало от гнева и стыда. – Увести её! Немедленно!
– Слушаю, господин! – поспешно откликнулась тётушка Сюнь и дёрнула вожжи.
Повозка рванулась с места – и Мин И, стоявшая на крыше, пошатнулась, не удержалась и съехала вниз по скатной крыше.
Он вздрогнул – сердце сжалось, едва увидел, как Мин И соскальзывает с крыши. Рука сама дёрнулась, словно хотел поймать, поддержать… Но он остановил себя. Застыл, напрягся, словно сам себе приказал – не двигаться.
– Господин?.. – Цинли с недоумением посмотрела на него.
– Чем дальше от глаз – тем спокойнее, – отрезал он, с усилием захлопнув окно. Подвёл её к кровати. – Ложись. Пора отдыхать.
– Но… на глазах у всех такое случилось, – Цинли сжала губы, глаза увлажнились. – Завтра весь город только об этом и будет судачить… Боюсь, я доставила вам лишние хлопоты.
Цзи Боцзай качнул головой, сдерживая раздражение:
– Ты ни при чём.
А потом бросил тяжёлый, злой взгляд в сторону окна:
– Терпеть не могу истерик и показных сцен.
– Господин… – Цинли с затаённой обидой прильнула к нему, надеясь хоть так вызвать к себе немного тепла.
За окном ещё доносились приглушённые всхлипы, но вскоре и они стихли. Цзи Боцзай мягко велел ей лечь, а сам, с видом человека глубоко рассерженного, отошёл к столу и сел, будто собирался остыть.
Цинли, не решившись мешать, только наблюдала за его спиной. Смотрела… смотрела – и незаметно сама погрузилась в сон.
С первыми лучами солнца по всей столице начали распространяться слухи о ночной сцене у павильона Хуа Мань Лоу. Один передавал другому, десять пересказывали сотне, и к тому моменту, как Цзи Боцзай вошёл во внутренний двор Ямэнь, его уже ждали – встревоженные и нахмуренные – Лян Сююнь, Шу Чжунлинь и ещё несколько приближённых.
– Боцзай, ты как? Всё в порядке? – поспешил спросить Лян Сюань. – Говорят, ночью была целая драма…
Цзи Боцзай только усмехнулся:
– Ну подумаешь, она устроила сцену – с чего бы мне быть не в порядке?
– Ты не понимаешь, – покачал головой Лян Сюань. – Вспомни хоть того же Сюй Ланя – его ведь тоже любовница уличила, она сгоряча пошла в Судебное ведомство жаловаться, и что? Вся подноготная наружу полезла.
– Чтобы жаловаться, – лениво отозвался Цзи Боцзай, скользнув взглядом по стоявшему поблизости Чжао-сыпаню, – нужно, чтобы было на что жаловаться. А у меня – совесть чиста.
Он сказал это с такой уверенностью, что у всех на лицах появилось облегчение. Сомнения рассеялись, и разговор быстро сменился на поддразнивания:
– Кто бы мог подумать, барышня Мин не из робкого десятка, а настоящая страстная натура!
– Всё потому, что ты, Боцзай, чересчур уж хладнокровен! Туда-сюда по цветущим ветвям скачешь, а про барышню Мин и забыл… Раньше ведь, вроде, души в ней не чаял, а теперь – раз и сердце остыло. Кто ж такое стерпит?
– Эх, да так ведь Боцзай всегда – не успеет пройти и полмесяца, как всё, охладел, – отмахнулся кто-то с усмешкой. – В этот раз просто срок подошёл.
Стоявший неподалёку Чжао-сыпань смотрел на всё это с невольным раздражением. Цзи Боцзай – человек с железным сердцем. Стоит тут, весело болтает, как ни в чём не бывало, будто Мин И для него и вправду ничего не значила. Даже хуже, чем Сюй Лань. А ведь тот хоть пришёл в судебное ведомство, хоть попытался уговорить Чжантай изменить показания, молил о прощении…
А этот? Высокий чин, влиятельное положение – и полное равнодушие. Неужели он действительно не имеет никакого отношения к смерти вана Пина?..
Разрываясь от недоверия и подозрений, Чжао-сыпань молча повернулся и поспешил в сторону здания судебного ведомства.
В это время Мин И уже сидела внутри. Прямо перед ней, с распухшими, покрасневшими глазами, сидела Чжантай. Возле неё, на коленях, – Сюй Лань.
Судя по виду, Чжантай проплакала всю ночь. Слёзы высохли, лицо побледнело, взгляд стал пустым. Она просто сидела молча, словно обессилевшая, с потухшим взором. А вот Сюй Лань не умолкал ни на миг:
– Это всё мать настояла! Хотела, чтобы я женился на той дальней родственнице! Но в сердце у меня – только ты. Мы же договаривались, помнишь? Как только ты родишь, я тут же дам тебе имя, всё сделаю по-честному. Разве не так было?!
Глава 36. Девушки, запомните, на мужчин нельзя полагаться!
Эти слова когда-то и впрямь действовали на Чжантай. Раньше она ещё верила… Но сейчас, слушая его, ей хотелось только горько усмехнуться.
Если бы ты и вправду любил… зачем же тогда ждать, пока я рожу, чтобы дать мне имя?
Она выдернула ладонь из его руки, с отвращением отвела голову в сторону, словно даже смотреть на него больше не хотела.
В этот момент в зал вошёл Сыту Лин.
Мин И всё ещё смотрела на Чжантай – взгляд у неё был усталый, под глазами алели следы бессонной ночи. Она тоже была измотана, но по сравнению с Чжантай – держалась гораздо увереннее.
Увидев Сыту Лина, она поспешно поднялась и сделала поклон. Но едва склонила голову, как глаза снова наполнились слезами.
– Сестра Мин, не плачьте, – поспешил её утешить Сыту Лин. – Мужчины просто… существа с холодным сердцем.
Мин И хотела было сдержаться, но от его слов невольно хихикнула сквозь слёзы:
– А вы, молодой господин, что – не мужчина?
Сыту Лин тяжело вздохнул:
– В одном только Му Сине каждый год более тысячи девушек кончают с собой из-за любви. Когда я вырасту… я никогда не стану таким мужчиной, как они.
Когда он это сказал, Мин И вдруг ясно осознала – перед ней ведь всего лишь юноша, ещё не выросший до конца, а уже носит официальные одежды и ходит с таким видом, будто может вершить правосудие.
Что-то дрогнуло в ней, проснулась жалость. Она смягчила голос:
– Молодой господин позвал меня заранее… Неужто есть какие распоряжения?
На деле у Сыту Лина вряд ли были какие-то приказы. Просто после ночного скандала он заподозрил, что её положение ничуть не лучше, чем у Чжантай, и хотел услышать – что она скажет, как поведёт себя.
Мин И, хоть и убитая горем, в отличие от Чжантай не теряла самообладания и не падала духом столь откровенно.
Он немного помедлил, а потом сказал прямо:
– Хотел узнать, что сестра Мин собирается делать дальше?
После такого разрыва, после той сцены – едва ли Цзи Боцзай позволит ей вернуться в дом. Всё же он человек знатный, уважаемый, а скандал вышел на весь город. Вряд ли простит.
Мин И даже не попыталась сдержаться – выдернула платочек, всплеснула руками и снова разрыдалась:
– Я и сама не знаю, что делать… Цзи Боцзай – он… он безжалостен! У него сердце каменное! У-у-у!
На её плач отозвалась и Чжантай. Она слегка шевельнулась, словно очнулась от оцепенения, и, глянув на Мин И, слабо усмехнулась:
– Я думала, тебе повезло больше, чем мне… Кто бы мог подумать – ты такая же несчастная, как и я.
С этими словами Чжантай повернулась к Сюй Ланю, который всё ещё не унимался, продолжая сыпать оправданиями и укорами:
– Уходи.
– Уйти? – нахмурился он. – А куда мне идти? С тем, что ты наговорила, меня и впрямь могут упечь в тюрьму. Раз уж ты всё вывалила, пусть при молодом господине прояснится, кто здесь прав, а кто – клевещет!
Чжантай лишь усмехнулась, горько и устало:
– А что, я тебя оболгала? Это не ты шантажировал танцовщиц за кулисами? Не ты принуждал нас к унижению, предлагая покровительство за грязную плату? Не ты принимал взятки, чтобы «любимая» стояла в центре на пиру и первым танцем встречала родичей?
Сюй Лань вспыхнул, бросил тревожный взгляд на Сыту Лина и резко повернулся к ней:
– Не неси чушь! Я – никогда! – прошипел, а затем схватил её за руку и процедил сквозь зубы: – В твоём животе – мой ребёнок. Ты хочешь, чтобы меня разжаловали, сняли с должности? Кому от этого станет лучше, тебе?
Чжантай выдернула руку, её глаза сверкнули холодом:
– Всё равно ты бы не признал меня. Всё равно никогда бы не забрал меня в дом. Так мне какое дело – останешься ты с должностью или нет?
Она прищурилась и усмехнулась, срезав последнюю нить между ними:
– А насчёт ребёнка… Я уже выпила отвар. Никакого ребёнка больше нет. Хочешь отцовства – поищи себе новую.
Сюй Лань остолбенел от её слов. Его лицо медленно налилось краской, в глазах вспыхнула злость:
– Ты… ты дрянь! Как ты могла быть такой эгоисткой?!
Он едва не сорвался с места, начал приближаться, лицо исказилось от ярости. Мин И тут же шагнула вперёд, заслонив Чжантай, и резко обернулась к Сыту Лину:
– Молодой господин, вы что же – не собираетесь защищать свидетеля?
Сыту Лин, опомнившись, тут же махнул стражникам:
– Уведите Сюй Ланя!
Потом с неловкой миной объяснил:
– Он пока не осуждён, по закону имеет право на встречу…
– Всё равно надо бы держать на расстоянии, – укоризненно сказала Мин И. – А если он с кулаками набросится? Кто тогда ответит?
Чжантай вгляделась в неё, молчала с минуту, а потом вдруг спросила:
– Ты давно знала, что он такой?
Вот и оно. Такой вопрос – стоит лишь ошибиться в ответе, и всё пойдёт прахом.
Но Мин И и бровью не повела, отвечала быстро и уверенно:
– Нет. Только что и увидела его истинное лицо. Ты ведь была с ним ближе всех – и сама не разобралась. А я что? Мы и парой слов-то почти не обменялись. С чего бы мне было догадаться?
Когда подругу обманывает мужчина, хуже всего – услышать «а я ведь тебя предупреждала». Это никогда не помогает. Только злость вызывает. А вот если поддержать, если встать рядом – плечом к плечу в обиде – тогда и боль легче пережить.
Мин И, хоть и злилась на Чжантай за то, что та втянула её в это, не чувствовала в ней злого умысла. Видно было – не специально выдала. А вид у неё сейчас был и вовсе жалкий… Мин И смягчилась, подошла ближе и тихо, почти ласково сказала:
– Ты красивая. И ещё молода. Жизнь у тебя только начинается – не пропадёшь.
Глаза Чжантай, уже высохшие от слёз, снова увлажнились. Она всхлипнула и, глядя на Сыту Лина, сказала:
– На том пиру… всё правда. Я сама просила Мин И подменить меня. Она не надевала платье из мулян-цина. Станцевала – и сразу ушла. С ваном Пином вообще не пересекалась.
Сыту Лин перевёл взгляд на Мин И.
Та, вытирая уголки глаз, тоже не смогла сдержать слёз:
– Всё равно Цзи Боцзай меня больше не примет… бояться мне уже нечего. Господин, проверяйте всё, как сочтёте нужным. Только… не слушайте завистливых девиц из Сылэфана – у них язык без костей. А на самом пиру и родичи, и чиновники ясно видели: платье из мулян-цина тогда было на Жун Синь.
– Сестра Мин, ты точно не менялась с ней одеждой? – уточнил Сыту Лин.
– Платье цвета мулян-цин – такой чудесный, благородный оттенок… Если бы оно принадлежало мне, – разве я стала бы с кем-то меняться? – Мин И округлила глаза, в её голосе прозвучала искренняя обида.
Её игра была безупречна. Каждое движение, каждый взгляд – естественный, живой, полный чувственности и правдоподобия. Сыту Лину даже показалось, что, может быть, и правда всё это – проделки Жун Синь и остальных, решивших свалить вину на Мин И.
Он сделал пару пометок в своём реестре и мысленно решил: стоит проверить окружение Жун Синь. Если у неё и впрямь не было поводов мстить вану Пину, значит – случайность. И дело можно будет закрыть как несчастный случай.
Хотя где-то внутри у него жила тень сомнения, будто бы Мин И не так проста, как кажется… Но Сыту Лин не хотел это слушать. Не хотел портить тот образ, что уже сложился у него в голове.
Он был умён, одарён, но имел слабость: склонность судить по первому впечатлению. А впечатление о Мин И у него было изначально – как о женщине умной, решительной и благородной. И теперь он никак не мог представить её убийцей.
Тем более… ван Пин и сам был человек скользкий, и многие считали, что получил по заслугам.
Перед тем как закрыть тетрадь, Сыту Лин поднял глаза и, как бы между прочим, спросил:
– У вас не осталось никаких сведений… касающихся Цзи Боцзая?
Мин И всхлипнула, в её глазах мелькнула обида, смешанная с ненавистью:
– Я бы с радостью, как Чжантай, подала жалобу на Цзи Боцзая… Но он, хоть и одаривал меня вниманием, никогда не делился ни делами, ни мыслями. Что я могу рассказать? Не за что зацепиться…
Сыту Лин кивнул, соглашаясь.
Цзи Боцзай – человек непростой, с глубоким умом и хитрым сердцем. Во всем Му Сине среди знатных мужей едва ли найдётся другой, кого понять труднее. Именно это и порождало в Сыту Лине сомнение. Он не верил в его невиновность… но и не мог доказать вину.
Если он действительно держал Мин И на расстоянии, не раскрывал ей ничего важного, то сговора между ними быть не могло. Значит, сестра Мин – чиста. А вот Цзи Боцзай…
Без свидетелей, без улик – даже допрашивать его сейчас нельзя.
Сыту Лин тяжело вздохнул:
– Я только недавно прибыл в столицу, пока что живу в скромном доме, что выделили в судебном ведомстве. Если вам, сестра Мин, некуда пойти – я могу предложить крышу. Хотя бы на время.
Мин И горько усмехнулась:
– Всё равно придётся ждать, пока господин Цзи вернётся и вынесет мне приговор…
Хотя он и был первым, кто предал её, но статус – вещь неоспоримая. Пока Цзи Боцзай не отпустит её сам, Мин И всё ещё числилась за ним. И, как бы ни было горько, она по-прежнему должна оставаться в поместье.
Чжантай, сжав её руку, подняла глаза к Сыту Лину:
– А меня… ждёт наказание?
– Как танцовщица, самовольно отказавшаяся от выступления на внутреннем пиру, вы подлежите телесному наказанию – тридцать ударов. Но с учётом того, что вы первой дали показания и способствовали расследованию, заслуги и проступок взаимно погашаются. Останется лишь штраф, – спокойно объяснил он.
Чжантай с облегчением выдохнула, но тут же погрустнела. Без Сюй Ланя у неё не осталось ни гроша.
– Я заплачу за тебя, – неожиданно сказала Мин И, не моргнув глазом.
Все в зале обернулись на неё, даже Сыту Лин. Мин И, заметив это внимание, немного сжалась, потом поспешно уточнила:
– А… сколько?
– Две тысячи свадебных монет, – весело подмигнул Сыту Лин.
Все дружно втянули воздух. Мин И зажала себе переносицу, прикрыла глаза и с выражением глубокой внутренней боли глянула на Чжантай:
– Ты мне их потом обязательно вернёшь. До последней монетки.
Чжантай и плакала, и смеялась:
– Ты… ну ты и характер!
– А что делать? – фыркнула Мин И. – У меня каждая монета – как спасательный круг. Когда Цзи Боцзай меня выкинет, я хотя бы смогу себе домик купить. В наше время, знаешь ли, на мужчин полагаться – всё равно что на лёд весной. Только серебро надёжно.
Глава 37. Те, кто умеют поджигать дома, – самые милые
Раньше она и сама любила говорить так: «в наше время только серебро надёжно.» Но тогда Чжантай лишь отмахивалась. Деньги, мол, – дело мужское, у мужчин они всегда есть. Стоит ухватить мужчину покрепче – и всё, живи себе без забот. Зачем ей самой горбатиться?
Но теперь, в своём нынешнем положении, она вдруг поняла: а ведь будь у неё припрятано хоть немного, ей бы не пришлось чувствовать себя так беспомощно. Не пришлось бы тревожно соображать, куда идти, не пришлось бы вот так полагаться на Мин И – и теперь ещё думать, как возвращать ей долг.
Она машинально коснулась живота. Глаза вновь затуманились.
Мин И заметила её взгляд, но ничего не сказала. Лишь взяла за руку и повела – сначала заплатить штраф, потом – поставить подпись под показаниями, пройти всю эту утомительную, но необходимую волокиту. А затем, уже у дверей, буквально втащила Чжантай в повозку.
– Мне… с тобой обратно в поместье? – робко спросила Чжантай.
Мин И покачала головой:
– Нет. Я подыщу тебе местечко, где можно будет осесть.
В самом центре города дома стоили бешеных денег, но вот лавочки с пристройками для проживания обходились гораздо дешевле. Они вместе прокатились по городу, присматривая варианты. Мин И специально выбирала место поближе к шумной улице – в окружении людей всегда проще затеряться, и, если что, помощи под рукой больше.
После этого Чжантай с изумлением наблюдала, как Мин И, сжав зубы, достаёт из-за пазухи два золотых слитка и с ожесточённой решимостью вступает в торг с владельцем.
– Ты… собираешься купить это место? – с удивлением спросила она.
Мин И не обернулась:
– А что толку снимать? Купишь – и душа спокойна. Люди туда-сюда ходят, место людное, фэншуй хороший. А если вдруг решишь подзаработать – просто откроешь переднюю лавку и всё.
Чжантай одновременно и растрогалась, и сжала брови. Растрогалась – потому что знала: Мин И всегда была бережливой до жадности, а тут разом выложила такую сумму ради неё. А насупилась – потому что с младенчества была окружена заботой и росла в довольстве, какой ей к чёрту мелкий торг и возня с лавкой? Пусть эта передняя часть так и остаётся закрытой, ей и маленькой жилой комнаты вполне хватит.
Сделка была заключена. Поскольку дом давно пустовал, перевозить туда ничего не требовалось. Получив на руки договор купли-продажи и земельную грамоту, Мин И тут же наняла нескольких крепких парней – привести дом в порядок, расставить мебель, закупить нужное.
Странное дело, когда она ругалась с Сюй Ланем, ни капли обиды не чувствовала. А сейчас, глядя, как Мин И хлопочет, суетится, всё сама, – вдруг защипало в носу.
К наступлению темноты Чжантай уже лежала на постели в задней комнате нового дома.
На столе остался мешочек с тремя тысячами серебряными монетами, которые Мин И оставила ей на первое время. Свет свечи отражался от монет, заставляя их таинственно поблёскивать. Чжантай смотрела на них… и наконец не выдержала – расплакалась в голос.
Мин И вернулась в усадьбу, и повсюду слуги смотрели на неё с едва скрытой жалостью.
Что уж тут поделаешь – в мире Цинъюнь женщины без мужчины словно без воздуха. А такую, как она, да ещё опозоренную перед всеми – кто вообще станет выручать? Жалкая судьба. Никто и не знает, что с ней будет дальше.
Она же – напротив – вела себя вполне в духе, плача на людях и возвращаясь в Лючжаоцзюнь, будто сама трагедия в человеческом облике, до последней капли выжав жалость из всех встречных.
Но стоило ей войти в двери, как оказалось – за столом в зале кто-то сидит.
– Д-а-а? – с удивлением приподняла она бровь. —Господин?
Сквозь переменчивый свет и тень Цзи Боцзай обернулся к ней – правильные черты, чёткий взгляд. На нём всё ещё был тот самый алый шёлковый халат, что он надевал в Хуа Мань Лоу – с лёгким шлейфом аромата пудры с фувэньцзы (малина).
Мин И едва заметно сморщила нос.
– Что такое? – он был внимателен, уловил малейшее движение и тут же фыркнул. – Уже и господина брезгуешь?
– Что вы, господин, – она глуповато хихикнула, прикрывая за собой дверь и подходя к нему. – Тётушка Сюнь говорила, что вы вернётесь не раньше, чем через полмесяца. Я… просто удивлена, вот и всё.
Удивлена – и с таким выражением лица? Такого Цзи Боцзай ещё не видел.
Он хмыкнул, усмехнулся и, протянув руку, обнял её за талию, легко притянув к себе:
– И`эр, вчера ты выдала отличный спектакль.
Она сразу прильнула к его плечу и спросила вкрадчиво, словно мурлыкая:
– А господину понравилось?
– Очень, – с усмешкой произнёс он. – Потому и поспешил вернуться, взглянуть на тебя. Не ушиблась ли где?
– Я же знаю, господин не любит, когда у меня хоть царапинка, – с гордой лукавинкой она моргнула. – Как же я посмела бы пораниться? Только вот глаза после слёз горят, будто сухим огнём жжёт. Если бы господин мог…
…добавить ещё пару золотых слитков – было бы просто чудесно.
Но договорить она не успела – он уже склонился к ней, прижал губы к её веку, холодные, почти ледяные, и веки у неё дрогнули, как лепестки под росой.
Порыв ночного ветра сорвал пламя с подсвечника, и в комнате повисла густая темнота, мягко подсвеченная лишь звёздами за окном. Их свет ложился на лицо Цзи Боцзая – строгое, красивое, отточенное, как клинок. Он привлёк Мин И ближе, ладонью поддержал её затылок, прижимая к себе, и едва слышный, глухой звук сорвался с его горла – тяжёлый, глубокий, как из самого нутра.
Губы его – прохладные, чуть шершавые – коснулись её закрытого века, и от этого прикосновения её ресницы дрогнули, будто от удара током. Она ощутила, как горячая, почти обжигающая ладонь обвила её талию, как тело его плотно прижалось, как он будто впивался в неё кожей, пальцами, дыханием.
Цзи Боцзай всегда казался ей из тех, кто держит себя в холодной узде, даже в постели он был больше зрителем, чем участником, играющим роль господина – властного, уравновешенного, недосягаемого.
Но сейчас всё было иначе.
В этом простом, безмолвном прикосновении было нечто пугающе живое. Как будто он наконец сорвал маску. Как будто в нём вспыхнул голод.
Мин И задохнулась, её губы чуть приоткрылись, тело стало податливым, текучим. Она не знала, что именно её волнует сильнее – жар его прикосновений или то, как дрожит её собственная кожа от предвкушения. Его пальцы скользнули под ткань её одежды, исследуя, не торопясь, с почти медитативной жадностью. Он дышал ей в шею, и от его дыхания по позвоночнику прошёл электрический разряд.
Она изогнулась в его руках, чувствуя, как под ней плавится земля. Его губы уже не были сдержанны – они искали, жадно, требовательно, пробираясь от виска к скуле, к уголку губ, к шее…
Мин И думала – он и правда возбудился так, будто это не она, а само пламя в его объятиях. Неужели всё дело в том пожаре? Неужели ему нравятся такие, кто способен сжечь всё до тла?
Ну что ж… надо было сказать раньше. Она бы не только кладовую спалила, но и кухню, и повозку, и, пожалуй, полпоместья – если это значит, что он будет целовать её вот так.
Спустя какое-то время, когда жар их тел стал чуть тише, а дыхание выровнялось, он всё ещё держал её за талию, притягивая ближе, как будто не хотел отпускать. Мин И лежала, уткнувшись в его шею, кожа на щеках до сих пор пылала.
Цзи Боцзай тихо сказал, будто небрежно:
– Я только что заглянул в кладовую…
Её сердце ухнуло вниз.
– …Что это за мысль – сжечь склад?
Мин И вздрогнула. Ну вот, началось. Как и ожидала.
– В тот момент всё происходило в спешке, – Мин И вздохнула. – Тётушка Сюнь успела лишь шепнуть мне, что случилось нечто важное, как Сыту Лин уже стоял на пороге. Мне не оставалось ничего другого, кроме как собрать всю свою силу и разжечь огонь под ящиками с тканями в кладовой. Дотла.
Она говорила тихо, почти оправдываясь, но тело её оставалось в его кольце рук – податливое, чуть влажное от недавней близости, с трепещущими ресницами и всё ещё учащённым дыханием. Подушечки его пальцев лениво скользили по её спине, будто изучая рельеф её лопаток, замирая в ямочке у талии.
Он молчал, но по напряжению в его пальцах она чувствовала – думает. Подозревает. Он всегда подозревал.
Всё, что касалось тётушки Сюнь или причины, по которой она знала, какие именно ткани хранились в том складе, было под запретом. Ей нельзя было выдать ни одного слова – не перед этим человеком.
Мин И закусила губу, склонила голову и, опираясь на его плечо, жалобно выдохнула:
– В больших домах, у знатных людей, всегда найдутся тёмные счета… Я увидела, что к нам спешит кто-то из судебного ведомства, а вас, мой господин, не было в поместье… Я испугалась, что всё это может обернуться бедой. Если что случится – ведь я, как хранительница дома, буду повинна. Вот и велела сжечь кладовую. Так было надёжней. Быстрей.
Она прижалась губами к его шее, будто бы прося прощения, будто утешая. Её голос становился всё мягче, чуть хрипловат, как будто ещё не до конца отошла от того, что между ними только что произошло.
Он хмыкнул. Горло у него дрогнуло под её губами.
– Не похоже это на тебя, – пробормотал он, поглаживая её по спине, обводя пальцем линию позвоночника. – Такая жадина до денег… И вдруг – сжечь? Не спрятать, не умыкнуть, а вот так… сжечь?
– А когда же было прятать-то? – она обиженно надула щёки и ткнулась носом ему в грудь. – Всё было на глазах, вдруг чего не досчитаются – это только больше подозрений вызовет. У нас ведь были описи. А так… всё пепел. И никто не узнает, что было внутри.
