Текст книги "Любовь в облаках (ЛП)"

Автор книги: Байлу Чэншуан

Соавторы: RePack Diakov
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 86 страниц)

Мин И нахмурилась:

– Ты странный человек… Жизнь тебе ведь подарили родители.

– А они спросили, хочу ли я эту жизнь, прежде чем её дать? – снова вскинул бровь он.

Девушка напротив явно рассердилась:

– Да как ты вообще можешь так говорить? Кто ж не хочет жить! Раз не хочешь – так верни им обратно!

– Уже вернул, – тихо отозвался Цзи Боцзай, опустив взгляд. – Тогда, в Му Сине, когда я чуть не умер от множественного отравления – именно тогда. Жизнь мне спасла не Сы-хоу Янь. Меня вытащили другие. Моя жизнь теперь принадлежит им – моим спасителям. Не ей.

Мин И замолкла, не зная, что ответить. Увидев, как Цзи Боцзай, опустив глаза, будто бы слегка загрустил, она растерянно потерла ладони и мягко проговорила:

– Ты не грусти. Даже хорошо, что ты так всё для себя решил… Ведь Сы-хоу Янь – совсем не добрый человек. Я бы, и сама не была спокойна, если бы ты к ней вернулся.

Вот уж заботливая нашлась… – с лёгким удивлением подумал Цзи Боцзай, приподняв бровь. Он ведь просто прикрыл глаза, чтобы немного отдохнуть – утомился с дороги, вот и всё. А она уже рядом пригорюнилась и чуть ли не утешать его взялась.

С ней, похоже, несложно…Мелькнула мысль.

Он вздохнул – нарочито тяжело и глубоко:

– Не думал, что визит в Чаоян обернётся таким водоворотом событий…

Мин И тотчас съёжилась, опустилась рядом на корточки и пробормотала:

– Я… я просто хотела, чтобы ты знал правду. Чтобы потом… потом не было слишком поздно…

Чтобы если она вдруг погибнет – хоть кто-то остался бы, кто знает всё это.

Ей казалось, любой бы захотел знать, кто его настоящие родители. Но, как выяснилось, Цзи Боцзаю было это безразлично. И на её фоне это выглядело… почти как навязчивость.

Цзи Боцзай горько усмехнулся:

– Такая правда только омерзение вызывает… Увидел сегодня Сы-хоу Янь – теперь, боюсь, даже в Хуа Мань Лоу заходить расхочется.

– Ну нет! – быстро возразила Мин И. – Собаки не перестают любить… грязь. Можешь не волноваться.

– Хм? – он прищурился.

– А, нет-нет! Я хотела сказать: Сы-хоу Янь – это Сы-хоу Янь, она не имеет отношения к другим. Ты ведь повсюду славишся своей… лёгкостью на подъём, пройдёт немного времени – и всё наладится.

Славится… лёгкостью? Когда это он «славился»? Да, прежде ему нравилось флиртовать с женщинами, но это ведь было просто баловство от скуки… Или всё же – не просто?

Хм. Даже сам себе уже не поверю. А ей – и подавно.

Он бросил взгляд на Мин И – и ощутил лёгкую пульсацию в висках. Головная боль.

Он не хотел отпускать её. Ни сейчас, ни потом. Но в её сердце не осталось ничего, кроме вины перед ним – едва заметной и тихой.

Разочарование.Прежде женщины не могли с ним расстаться, уходили в слезах, держались до последнего.А теперь он сам чувствует себя как… долг, который кто-то хочет вернуть и забыть.

Он тяжело выдохнул, опустив взгляд.

Мин И растерялась. Наугад обвела глазами комнату – и вдруг заметила на полке деревянную фигурку зайца. Осторожно взяла её в руки.

– Это мне Эрши Ци подарил, – Мин И аккуратно поднесла к нему деревянную фигурку. – Во всей комнате это самое милое, что тут есть. Когда мне грустно, я смотрю на него. Хочешь тоже взглянуть?

На фоне всей этой холодной, мрачной обстановки, резной зайчик и правда выглядел неожиданно тепло. Но Цзи Боцзай прищурился:

– В конце концов, Эрши Ци  – всего лишь слуга. А ты до сих пор хранишь то, что он тебе подарил?

Уголок губ Мин И дёрнулся:

– Ну и что, что слуга? Во всём внутреннем дворе только он ко мне по-настоящему хорошо относился.

Он усмехнулся – холодно и резко:

– Вот в чём дело… Тебя ведь просто никогда по-настоящему не баловали. Стоит кому-то дать тебе каплю тепла – и ты уже считаешь его хорошим.

– Такую же игрушку я мог бы подарить тебе хоть сотню штук. – В голосе прозвучал укол раздражения. – Но ты почему-то ни разу не подумала, что я искренен.

Мин И взглянула на него – взгляд у неё был сложный, спокойный и уставший. Потом она встала, подошла к полке из чёрного дерева и бережно вернула зайца на место.

– Искренность… – тихо произнесла она. – С каким боком это слово может иметь отношение к господину?

Цзи Боцзай молчал.

Он действительно никогда не был с ней искренним.Но и она? Разве сама не скрывала от него многое? Разве её приближение не было изначально продиктовано совсем не чистыми намерениями?

Молчание сгустилось в комнате, воздух стал плотным, словно перед грозой. И в этот момент, ничего не замечая, вбежал Луо Цзяоян – вечно с улыбкой:

– На первый взгляд, то что это твой дворик и не скажешь, но ведь тут просто сокровищница! В эти дни нам точно стоит засесть здесь с головой – практиковаться и учиться.

Мин И отрешённо моргнула, затем расправила плечи и уже с мягкой улыбкой ответила:

– Если будут трудности – спрашивай. Хоть и истощена моя юань, путь самосовершенствования я знаю наизусть.

Когда она улыбалась ему, в её взгляде всегда будто сохранялась тонкая вуаль, как будто она держит дистанцию.Но в ответ Луо Цзяояну – её глаза светились, уголки губ поднимались легко, искренне. Она выглядела живой, очаровательной, по-девичьи милой.

Цзи Боцзай сжал пальцы.Почему-то пересохло в горле…

Тут в комнату заглянул Чу Хэ, неуверенно спросил:

– А как будем делить комнаты? В доме всего три пустых – придётся потесниться.

Три комнаты.Одна кровать – на двоих.А значит… один из них непременно будет делить покой с Мин И.

– Я с госпожой Мин! – Луо Цзяоян тут же вскинул руку. – Могу хоть на полу, не привередлив. Заодно спрошу у неё про девятую главу «Книги боевых мастеров»…

Фань Яо поспешно дёрнул его за рукав.

– Эй, ты чего? – возмутился Луо Цзяоян, обернувшись. – Я первый сказал, не вздумай теперь со мной тягаться!

Тягаться с тобой? Я тебе жизнь пытаюсь спасти! Фань Яо молча замотал головой, в отчаянии бросив взгляд на Цзи Боцзая.

Тот сидел спокойно, безмятежно, как будто происходящее его вовсе не касалось. Взгляд ленивый, губы кривятся в едва заметной полуулыбке.Но в уголке глаз ясно скользило – он внимательно следил за выражением лица Мин И.

А она лишь спокойно кивнула:

– Можно. В комнате есть ширма, отгородимся – и всё. Мы, боевые культиваторы, к таким мелочам не привязаны.

Вот так… Как человек, что не ждёт завтрашнего дня, она и правда перестала чего-либо стесняться.

Цзи Боцзай медленно вдохнул, уголки его губ изогнулись в улыбке, от которой не теплеет:

– Прекрасно. Значит, решено.

Цинь Шанъу нахмурился, хотел было что-то возразить – но не успел.

Его ученик, с холодным лицом, не проронив ни слова, резко встал, развернулся и большими шагами покинул комнату.

Глава 138. Противоядие

– Чего это он опять взъелся? – с недоумением пробормотал Луо Цзяоян.

Фань Яо хотел что-то сказать, но передумал. Чу Хэ лишь тяжело вздохнул и устало провёл рукой по лицу:

– Ты и правда… башка у тебя будто из чурбана. Ну не может же быть так, что раз госпожа Мин сильна, то её и девушкой считать не стоит? Да это ж человек Цзи Боцзая – и ты ещё смеешь говорить о совместном проживании?

Хотя…

Сама госпожа Мин, похоже, к господину никаких особых чувств и не питает. Иначе как бы она так спокойно согласилась?

Цинь Шанъу помолчал немного, а потом, взвесив всё, всё же решил вмешаться:

– Мин И, – сказал он, – всё же ты лучше дели комнату с Боцзаем. У него характер порывистый, а теперь, когда он только что узнал правду о своём происхождении… боюсь, эмоции могут взять верх, и он натворит глупостей. Если ты рядом – я буду спокойнее.

После слов наставника Мин И уже не могла отказаться – только молча кивнула:

– Сегодня я едва не втянула вас всех в беду… Благодарю, наставник, за ваше великодушие.

Цинь Шанъу отмахнулся:

– Пусть Му Син и невелик, но что такое честь и общее дело – мы знаем. Раз ты согласилась ковать для нас артефакты – значит, уже стала частью нашей команды. Тут не о «великодушии» речь, а о взаимной опоре.

Она и не думала, что когда-нибудь действительно станет частью отряда Му Сина. В душе она до сих пор оставалась бойцом Чаояна – привыкшей сражаться за его славу, за его знамя.

Но сейчас…

Мин И молча поклонилась Цинь Шанъу – низко, с уважением. Без лишних слов.

Вскоре все были размещены в павильоне Фанхуачжу. К вечеру Мин И увидела, как Цзи Боцзай, с выражением глубокой обречённости, переступил порог её комнаты. Он даже не взглянул на неё – просто прошёл мимо и разложил постель на полу, в дальней части внешней комнаты.

В помещении стояла такая тишина, что можно было различить дыхание друг друга.

Первой заговорила Мин И:

– Уйти отсюда… будет непросто. Господин готов к этому?

– Мм. – коротко, почти беззвучно отозвался он.

И вновь тишина – плотная, напряжённая, как перед бурей.

Мин И уловила, что он зол. Это чувствовалось – в том, как он вошёл, как бросил взгляд в сторону, как разложил постель с угрюмой решимостью. Но… вот только на что он, собственно, сердится?

Слишком многое случилось за этот день. Каждый эпизод – повод для раздражения. Как тут угадаешь, что именно его задело?

Понимая, что попытки уговорить или утешить могут только усугубить, она молча отвернулась, улеглась и закрыла глаза.

Цзи Боцзай лежал, глядя в потолок, не мигая.

Вот же… бессердечная женщина.

Он же сам пришёл сюда – и не с приказом, не по долгу службы, а… как человек. По своей воле.

Разве нельзя было хоть пару слов сказать? Хоть взглянуть? Хоть попытаться… как-то сгладить?

А она что?

Она спокойно легла.

И, что хуже всего – заснула.

Быстро, без колебаний. Через пару минут её дыхание стало ровным, тёплым, ласкающим ночную тишину.

А он – лежал с открытыми глазами, спиной к стене, охваченный раздражением. Не оттого, что она рядом – а оттого, как она рядом.

Всё, что произошло сегодня, – в его глазах, сущая ерунда. Шум, суета, драмы – это всё не важно. Важно только одно, её отношение.

Что она вообще имела в виду, говоря: «В комнате есть ширма, разделим – и всё»?

Что именно – “и всё”?!

Он лежит через всю комнату, чуть ли не у стены, и всё равно различает аромат её волос. И при этом она могла позволить кому угодно жить с ней под одной крышей?

Нет, это не ревность, – яростно убеждал себя он. – Не ревность. Просто… где стыд, где достоинство?

В таком случае – если бы вместо него здесь лежал Луо Цзяоян… она разве чувствовала бы разницу?

Значит ли это, что он для неё – такой же, как и все?

   Его глаза сузились. Цзи Боцзай резко перевернулся и сел, глядя в сторону ширмы.

Молчание. За перегородкой – ровное дыхание.Она спала. По-настоящему. Крепко, безмятежно. Усталая, истощённая, она провалилась в сон сразу, как только коснулась подушки. Он встал – и подошёл ближе. Даже тогда она не проснулась. Лишь в тот момент, когда он почти коснулся её – глаза внезапно распахнулись.

– Господин… не спится? – голос был хрипловатый от сна, а в глазах – туманная, едва сдерживаемая дремота.

Он невольно усмехнулся – с раздражением, с досадой:

– На полу жёстко. Чем больше лежишь, тем сильнее устаёшь.

Она подумала секунду, зевнула и, даже не открывая глаз, сдвинулась вглубь кровати, освобождая место:

– Тогда… ложись сюда.

Сказала – и тут же снова провалилась в сон, будто его присутствие вовсе не смущало.

Онемел.

– Ты… ты что, и правда думаешь, что скоро умрёшь, и потому тебе уже всё равно? – Он постучал пальцами по краю кровати – по этой твердой, как доска, поверхности, которую она, видимо, называла ложем.

От лёгкого стука она снова проснулась, слабо пошевелилась и сонно, почти не понимая, что происходит, повернула голову:

– А?.. – Взгляд её был затуманен, как у ребёнка, которого разбудили посреди ночи. – Что?..

Укутанная с головой в одеяло, она выглядывала из-под него только лицом – бледным, чистым, как лепесток лотоса, умытый родниковой водой. Ни грима, ни украшений – и всё же она была поразительно красива.

Цзи Боцзай смягчил взгляд, губы едва заметно дрогнули:

– Помнишь, я принёс тебе лепёшки с луком? Они были вкусные?

Мин И всё ещё не до конца проснулась. В её глазах – туман, мысли путаются, она сонно потянулась, потёрла глаза:

– Господин приносил мне такие лепёшки уже не раз… Сейчас про какие говоришь?

– Те, в которых была спрятана противоядие.

– А, те… с противоя…

Она не договорила. Слова прервались зевком – долгим, тёплым, сонным…

Но посреди зевка её глаза вдруг резко распахнулись. Она села, от неожиданности даже икнула:

– Ты… что ты сказал?

Цзи Боцзай смотрел на неё холодно, спокойно:

– Противоядие от лихэнтянь. У меня был всего один флакон. Один. Если кто-нибудь снова решит отравить меня этим ядом – у меня больше не будет спасения.

Ты разве не заметила, что твои меридианы больше не разъедаются ядом?

Мин И окончательно очнулась. Сон с неё слетел, как воск с пламени.

Она сидела в тишине, вглядываясь в него – в глаза, в лицо, в эту чужую, недоступную резкость в его голосе.

Он отдал ей единственный шанс на жизнь. И сказал об этом – вот так, между прочим, посреди ночи.

В комнате не было света.

Лишь редкие блики ночи, просачивающиеся сквозь тонкие щели окна, давали понять, что они сидят совсем близко друг к другу.

Мин И могла различить очертания его лица – строгий профиль, холодные брови, тонкие губы. Это точно он. Цзи Боцзай. Не галлюцинация, не злой розыгрыш.

– Ты… ты подмешал то противоядие… в лепёшку? – её голос дрогнул, дыхание сбилось. – Но… почему? Тогда, в Му Сине… я ведь тебе совсем ни к чему была.

Он усмехнулся – резко, с оттенком иронии:

– И сейчас ты мне ни к чему. Я просто захотел посмотреть… что будет, если ты поживёшь чуть дольше.

У неё приоткрылись губы, но слова застряли.

Долгие секунды она сидела в молчании, ошеломлённая.

Поживёшь дольше… и что тогда?

Она никогда об этом не думала.

Её жизнь была цепью отсрочек, бегом наперегонки со смертью. Она лишь хотела, пока ещё жива – успеть, побывать в новых местах, переспать с мужчиной, сделать всё, на что раньше не решалась.

Но теперь… он сказал, что дал ей противоядие. Единственный флакон. Без остатка.

В голове у неё загудело.

Смех и слёзы подступили одновременно. Она не понимала, что с ней – лёгкость или паника.

Протянула руку – сжала его за край одежды. Губы дрожали, голос стал хриплым:

– Ты… ты ведь любишь меня, да? Иначе зачем бы ты отдал мне единственную каплю спасения?

– Если бы я тебя не любил… ты бы давно умерла. Сотню раз, а то и тысячу, – произнёс он, чуть приподняв подбородок. Но запомни… первой полюбила ты. И только потом – я.

Он… даже здесь не мог не потянуться к победе? Даже в этом – должен быть первый, последний, правый?

Слёзы и смех переплелись у неё на лице. Мин И всхлипнула, наполовину смеясь, наполовину плача:

– Спасибо тебе…

– В этом мире ничто не даётся даром, – резко отмахнулся Цзи Боцзай. – Так что не спеши благодарить. Противоядие – теперь твоё, но значит и жизнь твоя отныне принадлежит мне.

Улыбка на её лице медленно застыла. Она сжала губы, побледнела.

– Господин… ты хочешь, чтобы я снова стала наложницей?

Он действительно думал об этом.

Не было ещё ни одной женщины, которая покинула бы его сама.

Так, как это сделала она – спокойно, без жалоб, без слёз, без цепляния.

Но сейчас, глядя на выражение её лица – на лёгкое, почти невидимое отчаяние – в нём вдруг что-то дрогнуло.

– Что, быть рядом со мной тебе настолько тяжело?

Мин И опустила взгляд:

– У господина своя жизнь. И у меня – тоже своя. Похоже, эти две жизни… просто не пересекаются.

– Я могу помогать на состязаниях, – добавила она тихо. – Могу выполнять задания, чтобы вернуть долг. Но не более.

В груди у него будто что-то резко сжалось. Лицо Цзи Боцзая помрачнело:

– А с каких это пор тебе выбирать?

Мин И приподняла бровь, взгляд её стал дерзким:

– Раз ты уже отдал мне противоядие, разве выбор не за мной? Или… ты хочешь, чтобы я его обратно отрыгнула?

На лице у неё – чистейшее нахальство.

Это выражение он знал до боли – точно таким же сам не раз смотрел на окружающих, когда издевался, поддевал, дразнил. Она просто повторяла его. Подобно зеркалу.

Он фыркнул и усмехнулся – коротко, с горечью. Затем опустился рядом с ней на кровать:

– Спасти тебя… было ошибкой.

– Господин – сам по себе человек великодушный, – невозмутимо ответила она, с тем же самым укором, с какой обычно он поддевал других.

– Что это было – великодушие или нечто совсем другое, ты и сама прекрасно знаешь, – отрезал он и отвернулся, бросив напоследок сквозь зубы:

– Словно жемчуг свинье…

Сколько времени он провёл среди танцовщиц, во флиртах и игривых интрижках.

Мин И вовсе не была наивна – напротив, знала все тонкости женского и мужского поведения.

Но его чувства… они были слишком редкими, слишком настоящими. Он привык играть. А она – не привыкла верить.

Когда-то она смеялась над другими женщинами, что теряли голову рядом с ним. А теперь… она клялась себе, что сама – так никогда не поступит. Он спас ей жизнь – и за это она будет благодарна. Но её благодарность будет выражена там, где имеет значение. На арене. В деле. В победе. Не в податливом вздохе или опущенных ресницах. Потому что для настоящего бойца важнее всего – это победа.

И потому уже на следующее утро, едва началась тренировка, Цинь Шанъу с удивлением понял, с Мин И что-то произошло.

Что-то в её движениях стало другим.

Глава 139. Очарование красоты

Повреждённые меридианы сильно подорвали силу Мин И, и её юань уже не была столь мощной, как прежде.Но лёгкость движений, скорость, отточенность телодвижений остались с ней. Она по-прежнему двигалась легко, точно ласточка, скользящая по ветру.

К тому же, она слишком хорошо знала арену Чаояна.Два часа она вела остальных, показывая маршруты, объясняя особенности местности, и благодаря этому вскоре каждый участник смог интуитивно чувствовать себя здесь, как дома – быстрые перебежки, скрытные манёвры, координация – всё стало точнее.

– Победа достаётся тому, кто первым поразит закатное солнце в конце арены, – указала она вперёд, на багрово-алую даль, где густая энергия юань выстроила иллюзорную картину вечернего неба.

Цзи Боцзай шагнул вперёд.Простым движением он сжал пальцы в воздухе – и энергия сформировалась в стрелу.Рука метнулась вперёд – и стрела, наполненная силой в тысячу цзиней, со свистом пронеслась сквозь иллюзию и пробила алый круг – самое сердце «закатного солнца».

Воздух вздрогнул.От стрелы поднялся порыв ветра, скользнул рядом с Мин И, и её волосы – чёрные, блестящие – вспорхнули, коснулись щёк, легли на брови.Жёсткость её взгляда на миг растаяла под этими непослушными прядями, и в ней промелькнула нежность – мимолётная, будто случайно отразившаяся в воде.

Он повернулся именно в этот момент.

И замер.

Просто смотрел. Несколько секунд.Словно видел её впервые.

Уловив его взгляд, она чуть склонила голову и приподняла бровь:

– Что?

Он медленно изогнул губы:

– Разве тебе никто не говорил, что в бою ты выглядишь особенно красиво? Раньше я думал, что женская красота – это мягкость, изящество, покорность… а теперь вижу, что женщина может быть и такой – решительной, яркой, блистательной.

Тон его голоса в этот раз был совсем не похож на прежние насмешки и лёгкие поддразнивания.

Взгляд тёмных, как безлунная ночь, глаз был спокоен и прям – он смотрел на неё по-настоящему, без игры, без маски.

Словно говорил то, что действительно чувствует.

Мин И весело хлопнула в ладони, улыбнувшись:

– Ну, наконец-то господин открыл глаза.

Кто вообще сказал, что женщина обязана быть мягкой, кроткой и послушной? Просто большинству из них не выпал шанс освоить путь боевого искусства.

Но если бы каждая получила такие же возможности, как она – кто знает, может, тогда по всему Поднебесному уже давно сражались бы не мужчины, а женщины боевые культиваторы.

Небо темнело, иллюзорное «солнце» клонилось к горизонту, уступая место заре.

Их тренировка подошла к концу.

Мин И бросила взгляд в сторону. Вдали, затаившись в тени, наблюдали сановники Чаояна. Она прекрасно понимала, зачем они пришли, чего ждут – и именно поэтому не стала дожидаться Цзи Боцзая. Повернувшись, она спокойно пошла по боковой тропинке, уводящей в сторону.

Однако пройти ей удалось всего несколько шагов, прежде чем сзади послышались торопливые шаги. Кто-то быстро догонял.

– Ты же сама говорила, что готова стать для меня волом или конём, лишь бы отплатить за спасение, – голос за спиной был слегка укоризненным, с упрёком. – А теперь что – даже подождать меня не можешь?

Цзи Боцзай шагнул к ней, поравнялся, нахмурился чуть заметно

Мин И обернулась, взглянула на него – и, не удержавшись, рассмеялась:

– Но ведь они все пришли не ко мне, а к тебе.

То, что накануне в зале совета не удалось прийти к какому-либо решению, вовсе не означало, что вельможи Чаояна сдались.Раз уж Цзи Боцзай прибыл сюда, они, конечно же, не собирались отпускать его с пустыми руками. Надо было во что бы то ни стало заставить его остаться.Уговорить, уломать, окружить выгодами – любые средства шли в ход.

Но сам Цзи, казалось, не придавал происходящему никакого значения. Он только неторопливо сказал, глядя на Мин И:

– Отведи меня поесть. То, что ты считаешь вкусным.

Мин И остановилась, вскинула на него пристальный взгляд:

– Господин… ты сейчас серьёзно?

– А почему бы и нет? – ответил он просто. – Веди.

В её глазах вспыхнул озорной огонёк. Она улыбнулась так, что в уголках глаз будто заискрились капли света, и весело кивнула:

– Тогда пусть господин пообещает всё до последнего доесть.

Цзи Боцзай мгновенно уловил подвох. Что-то тут было не так. Но, подумав, лишь отмахнулся.Ну, подумаешь, кухня Чаояна – поострее. Но я и в Му Сине ел с перцем – не умру же.

Однако, когда он сел в комнате  Фанхуачжу и увидел, что весь стол уставлен блюдами всех оттенков красного – от алого до кроваво-рубиново-огненного, – его уголок губ непроизвольно дёрнулся.

– Это… вот это ты считаешь вкусным? – спросил он, сдерживая интонацию.Он взял палочками один из перцев, покрутил в руках. – Перец, жареный с перцем? – выдохнул он, потрясённый.

– Там есть курица, – с видом знатока заявила Мин И. – Надо просто хорошенько покопаться.

Сама она уже устроилась за столом, с довольным видом взяла в руки палочки и с первого же движения начала энергично уплетать.

Кухня Чаояна всегда славилась тем, что «шла с рисом». Острые, яркие на вкус, насыщенные блюда – лучшая награда после долгой тренировки.

Мин И больше всего любила те вечера, когда, вспотевшая, уставшая, она могла сесть за стол и съесть две большие чашки риса, запивая каждую ложку жгучими соусами.

В Му Сине всё было слишком пресно.

Еда – как вода.

А тут – всё снова имело вкус.

Прошло какое-то время – и только тогда, подняв взгляд от своей чаши, она заметила, Цзи Боцзай по-прежнему не притронулся к еде.

Он сидел, глядя на краснеющее мясо на своих палочках так, будто это было… нечто взрывоопасное.

Мин И хихикнула:

– Если тебе не по вкусу, могу принести что-то другое.

Но он только махнул рукой – резко, как будто проглотил свою гордость.

Нахмурился. И решительно отправил кусочек курицы в рот.

Мин И даже приостановила жевание.

На её глазах его лицо постепенно начало наливаться цветом.

Его чёткие, тонкие черты покрылись румянцем – живым, ярким, как у юного ученика, что впервые увидел танцовщицу без вуали.

Даже глаза – обычно глубокие, как ночное небо, – вдруг заблестели влагой. Будто кто-то уронил каплю воды в чашу с чёрным нефритом – и он внезапно смягчился, задрожал.

Он выглядел так… Мягко. Неожиданно по-человечески.

Что ни говори, а если отрешиться от всех его интриг, высокомерия и затаённых слов – то внешность у господина, всё же, была… редкой.Если не сказать – преступно хороша.

Сейчас, когда всё острое в его тарелке уже начало вступать в свои жгучие права, он выглядел так, словно вот-вот собирался закашляться – и в то же время изо всех сил держался, чтобы не выдать слабость.Небесно-синяя одежда плотно облегала грудь, которая едва заметно вздымалась при каждом сдержанном вздохе.Губы – обычно тонкие и холодные – теперь налились ярким, влажным румянцем, будто смоченные вином.И в этом выражении – немного растерянности, немного гордости, и что-то… неуловимо уязвимое.Такое, что почти хотелось… подтолкнуть, подразнить, прижать к стене и спросить: ну, кто теперь над кем смеётся?

Мин И сдалась. Она не удержалась – и сдержанно, но с явным сочувствием, подала ему чашу с чаем.

Но он не взял её из рук. Вместо этого – медленно, с упрямой грацией – просто наклонился вперёд и, не отрывая от неё взгляда, коснулся губами края чаши, которую она всё ещё держала.

Выпил всю воду залпом. А глаза – глубокие, потемневшие – поднялись к её лицу. В этом взгляде было всё: три доли лёгкой досады… и семь – неизбежного подчинения.

У Мин И ёкнуло в груди. Она поспешно отвернулась:

– Я… я велю, чтобы принесли тебе другие блюда.

– Не нужно. – Он аккуратно поставил чашу обратно и с лёгкой улыбкой добавил: – Я просто хотел попробовать то, что любишь ты.Он немного вздохнул.– Просто… не ожидал, что твой пылкий нрав – это, оказывается, прямая заслуга перца.

Слова прозвучали как-то… слишком многозначительно. Мин И бросила на него взгляд – и тут же пожалела об этом.

Он явно флиртует. И очень даже сознательно.

Но… После всего, что между ними произошло, неужели он и вправду способен сейчас думать о заигрываниях? Нет, скорее всего, это всё просто её воображение. Она переоценивает. Наверное.

Мин И молча налила новую чашку воды и поставила её прямо перед ним, в пределах досягаемости:

– Ополосни рот. Потом ешь дальше.

Цзи Боцзай мягко усмехнулся, в голосе прозвучала тень удивления:

– Смотри-ка, и заботиться умеешь.

Она не подняла на него глаз, лишь спокойно ответила:

– Господин только что спас мне жизнь. Как же мне не заботиться? А теперь ешь. Быстрее справишься – раньше отдохнёшь.

Он кивнул. И поел.

Но отдыхать сразу не стал.

Когда Мин И, после омовения и переодевания, вернулась к себе в комнату, он уже ушёл куда-то, и её встретила тишина и чистый воздух позднего вечера.

На столе, прямо по центру, лежали две вещи.

Одна – яркая, будто капли янтаря на солнце, – аппетитная связка сахарных фруктов на деревянной шпажке.

Другая – небольшая золотая пластинка, размером с фалангу пальца, с чётко выгравированным узором.

Она не знала, смеяться ей или сердиться.

– Это… что ещё такое? – спросила она у подошедшего слуги, не скрывая лёгкой растерянности.

Из-за занавеси послышался ленивый голос Цзи Боцзая. Он уже устроился на кровати и даже не повернулся:

– Награда. За то, что сегодня ты меня прикрыла.

Я человек простой – награждаю и наказываю одинаково честно.

– Не стоит… – тихо сказала Мин И, глядя на лежащие на столе леденцы и золотую пластинку.

– Я и так в долгу перед господином.

Сердце её, конечно, радовалось – она и вправду любила эти мелочи, сладость фруктов на палочке, сияние настоящего золота. Но именно поэтому она и не могла принять.

Если она возьмёт это, всё, что произошло сегодня, перестанет быть долгом. А превратится в плату.

А она не хотела, чтобы её чувства к нему обесценились монетой.

Она аккуратно вернула обе вещи на стол.

Цзи Боцзай молча наблюдал за этим, но больше ничего не сказал.

Ночью они спали на одной кровати – каждый под своим одеялом, по разные стороны. Между ними лежало расстояние, как пропасть. Близость без прикосновений. Тишина, в которой каждый жил отдельно.

На следующее утро Мин И получила весть.

Мин Ань – признан виновным и приговорён к ссылке.

Сы-хоу Янь – лишена титула, понижена в звании до наложницы и переселена в отдалённый, холодный дворец – Цинъюдянь.

Жизнь обоим пощадили.

Но в изгнании Мин Аня могла ждать смерть не хуже казни – слишком много врагов у него было. Слишком много людей хотели закончить начатое.

Мин И долго сидела перед зеркалом, не в силах пошевелиться.

Взгляд был рассеянный, руки – сложены в коленях.

Я должна его спасти, – думала она.

Но как?

У неё не было ни полномочий, ни влияния.

Чаоян жил по своим законам, и она больше не была его частью. Даже просить – она не имела права.

Тишину нарушили лёгкие шаги.

Цзи Боцзай прошёл мимо, остановился за её спиной и тихонько коснулся её плеча – не крепко, не властно. Просто знак: я здесь.

Она вскинула глаза, но увидела только его спину – он уже шёл прочь, расправив плечи и не оборачиваясь.

– Оставайся здесь, – бросил он, даже не сбавив шага. – Никуда не ходи.

У ворот всё ещё дежурили люди, ожидавшие появления Цзи Боцзая.

Обычно он предпочитал обходить таких через боковые тропы, не вступая в ненужные разговоры.

Но не сегодня.

На этот раз он вышел прямо вперёд – открыто, уверенно, не намереваясь ни прятаться, ни увиливать.

– Господин Цзи! – дежуривший тяньгуань тотчас поспешил навстречу, поклонился. – Наш да сы желает увидеться с вами.

– Веди, – спокойно ответил Цзи.

Тяньгуань даже немного растерялся – не ожидал, что тот согласится так легко. Но, быстро опомнившись, обрадовано закивал и немедля повёл гостя к главному дворцу.

Мин Ли, владыка Чаояна, в этот день даже не дослушал утреннее собрание до конца.

Узнав, что Цзи Боцзай наконец согласился прийти, он поспешно поднялся и направился в зал приёмов.

Зайдя внутрь, он сразу заметил его – и на мгновение лицо его озарилось довольством.

Но тут же выражение сменилось: серьёзность, сдержанность, политическая сдержанность человека, знающего, что играет в тонкую игру.

Он прошёл к возвышению и сел на своё место.

Взгляд был прямой, глубокий, с долей давления:

– Как проживание? Привыкли?

– Павильон Фанхуачжу – прекрасное место, – спокойно ответил Цзи Боцзай.

– Чаоян – тоже прекрасное место. – Мин Ли слегка наклонился вперёд. – Мы можем предложить тебе многое. То, чего тебе никогда не получить в Му Сине.

Он на мгновение замолчал, затем, чуть понизив голос, добавил:

– Послезавтра – состязание. Я не хочу видеть, как Чаоян снова проигрывает другим городам.

Глава 140. Не желаю обрывать будущее

Слова, сказанные Мин Ли, были прямыми и откровенными до резкости. Стоящий позади него тяньгуань нервно задвигался, отчаянно подавая знаки – то взглядами, то мельком дёргая рукав.

Так разговаривать с Цзи Боцзаем?

Он не из тех, кто нуждается в Чаояне. Ему и в голову не придёт унижаться.

А Мин Ли, привыкший к почтению, издавна вознёсся над другими – что, если Цзи сочтёт этот тон недопустимым… и просто уйдёт?

Но, к удивлению, всех, тот, кому были адресованы столь обидные слова, и не подумал сердиться.

Он лишь усмехнулся – легко, едва заметно:

– Ван Юн – человек посредственный. И мечтать о том, чтобы занять место Мин Сяня? Чаояну с такими амбициями выиграть состязание будет непросто.

Слова были правдивы – и тем обиднее.

Лицо Мин Ли потемнело, взгляд стал тяжёлым:

– Ван Юн – мой сын.

Цзи Боцзай кивнул, не теряя ни уверенности, ни холодного достоинства:

– Тем более пусть наследует ваш город и вашу власть. Тогда, простите, зачем вашему сыну мешать мне идти своим путём?