Текст книги "Любовь в облаках (ЛП)"
Автор книги: Байлу Чэншуан
Соавторы: RePack Diakov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 86 страниц)
Чжантай резко замерла, будто проглотила что-то гадкое. Почти машинально, не осознавая, подняла руку и коснулась своего живота.
Мин И мягко похлопала её по плечу:
– Всё это уже в прошлом.
– Не будем больше об этом, – поспешно сказала Чжан Лю, спохватившись. – Просто… язык у меня без костей. Хотела, чтобы вы знали – там, в том месте, человеку жить нельзя. Если меня однажды найдут и утащат обратно – значит, мне уже не выбраться. Тогда, пожалуйста, о Минь`эр позаботьтесь…
Чжантай кивнула. В её взгляде будто что-то прояснилось, и она повернулась к Мин И:
– Завтра я схожу в аптечную лавку.
Мин И пристально на неё посмотрела:
– Ты точно всё обдумала? Не передумаешь потом?
– Я всё обдумала, – твёрдо сказала Чжантай. – Пусть он и остаётся – вроде бы не одна, вроде бы есть поддержка… но за этим неминуемо придёт Сюй Лань, и начнётся бесконечная тягомотина. А если он будет со мной – счастья ему всё равно не видать. Да и… Сюй Лань не тот человек, ради которого стоит продолжать род.
Он изначально с трудом был способен к зачатию. Что ж – пусть так и останется. Пусть его род прервётся окончательно.
Такие мысли в Цинъюне считались чуть ли не кощунством. Высказать такое вслух – всё равно что громыхнуть молнией посреди ясного неба. И всё же, выговорившись, Чжантай вдруг ощутила тревогу. Но… ни Мин И, ни Чжан Лю не посмотрели на неё косо. Более того, на лице Мин И даже появилась тень одобрения.
– Я всё устрою, – коротко сказала она.
В ближайшие дни Цзи Боцзай не собирался возвращаться домой, а значит, Мин И не нужно было ни о чём заботиться. Всё, что требовалось – это по утрам, рано, выйти из дома с заплаканным лицом, пойти по улицам, сделать несколько покупок, а затем – так же с видом безутешным – вернуться обратно.
Так прошло несколько дней, и жители обеих соседних улиц были уже уверены: маленькая танцовщица из дома Цзи, похоже, потеряла милость. Теперь она отчаянно цепляется за последнюю надежду – бродит по всем аптечным лавкам, выспрашивает снадобья для зачатия, надеясь вернуть расположение господина Цзи.
Но господин Цзи был холоден и упрям, сердце его словно вырезано из камня. Всё это время он оставался в павильоне «Хуа Мань Лоу» и домой не возвращался. Тогда маленькая танцовщица начала понемногу закупать мебель – стулья, лежаки… готовила себе отступление, если придётся уйти насовсем.
Она была слишком хороша собой – даже когда лицо её омрачала печаль, она оставалась удивительно прелестной. Потому и разговоров о ней было особенно много.
– На его месте я бы наслаждался счастьем в этом чудесном цветнике красавиц, – слышался чей-то голос. – Как можно отказаться от такой редкой прелести?
– Именно поэтому ты и не Цзи Боцзай, – отвечал другой голос. – У него и так есть множество прекрасных женщин, и все они – самые лучшие. А куртизанка из павильона «Хуа Мань Лоу», вероятно, самая сладкая на вкус…
– Это правда. Но скажи, разве госпожа Мин не будет обижена?
В этот момент в комнатке над чайной у улицы Эрцзю Сыту Лин сидел, задумчиво попивая чай. Услышав эти слова, он слегка приподнял взгляд и выглянул в окно.
Глава 41. Любовное гу
Мин И скакала верхом по улице Эрцзю, одетая в длинное серое платье, приталенное полупрозрачным поясом из тончайшей ткани. Лицо скрывала простенькая соломенная шляпа со светлой шёлковой тканью. И всё же – по тому, как вздрагивали её плечи и опущено было тело, сразу становилось ясно: она всё ещё плачет.
Женщина, владеющая силой юань, доведённая до такого – разве можно представить, что она не затаит обиды?
Сыту Лин, наблюдавший за ней из окна, какое-то время молча смотрел вниз, затем лениво махнул рукой. Стоявший за его спиной высокий стражник тут же понял – и отправился исполнять приказ: пригласить Мин И наверх.
Поначалу она немного испугалась. Но, увидев, кто именно сидит в комнатке чайной, тревога на её лице сменилась на мягкую улыбку:
– Приветствую, почтенный юный господин.
Сыту Лин протянул ей сахарную фигурку:
– Купил только что на улице. Увидел, как сестра Мин плачет – вот, решил поделиться сладким.
Мин И приняла угощение и увидела, что фигурка изображает Чанъэ – небесную богиню, с развевающимися рукавами, с тонким, кротким лицом.
Она грустно вздохнула:
– Если бы я и впрямь была только глиняной куклой… Всегда такой красивой, с ликом как у цветка… тогда, быть может, меня бы никто не осмелился бросить.
– Что за слова говорит сестра Мин, – с искренней улыбкой проговорил Сыту Лин. – У сестры и сейчас лик, что цветок в утренней росе, ничуть не поблёк.А если кто и не сдержал слово – какое вам до него дело?
Он был сегодня в повседневной одежде из мягкого атласа благородного василькового цвета. На голове – жемчужная перевязь, губы алели, как кисточка красного бархата. Подняв лицо к луне, он смотрел с такой округлой, светлой ясностью в глазах, что сердце само собой сжималось от умиления.
Мин И с трудом удержалась от желания ущипнуть его за щёку – но всё же он был юным господином, чиновником с полным правом – и она заставила себя лишь мягко улыбнуться:
– Вот кто умеет говорить – так это вы, юный господин. От таких слов даже душа теплеет.
– Если сестре Мин больше нравится быть со мной, – вдруг подмигнул он, – я могу попросить у господина Цзи, чтобы он вас мне отдал. Это не составит труда.
Мин И едва заметно вздрогнула. В её глазах снова всплыла знакомая горечь:
– Невольница уже принадлежит господину Цзи… А я ещё и опозорила его прямо на улице. Теперь он, пожалуй, скорее велит убить меня в стенах его же дома, чем отпустит на волю.
Сыту Лин нахмурился, в голосе прозвучало искреннее недоумение:
– Как же так может случиться?
– Такая уж у меня судьба, – Мин И вздохнула, смахнула слезу и слегка всхлипнула. – Я, видно, рождена для того, чтобы терпеть. Смирилась.
В этот момент появился служка, неся чай и угощения. Сыту Лин встал, неспешно пододвинул блюдца к Мин И:
– Если есть хоть что-то, чем я могу быть полезен – сестра Мин, не стесняйтесь. Скажите. Я сделаю.
Мин И едва заметно нахмурилась. Что-то было не так.
Кто она, в сущности? Просто танцовщица. Пусть и красивая – но не настолько, чтобы за ней бегал чиновник из рода Сыту, да ещё такой молодой, с будущим. А он уже в который раз проявляет заботу. Зачем?
Её мысли тут же метнулись назад – к той ночи, когда он случайно застал её в момент использования юань, и к словам Эрши Ци, что предупреждал её: в этом мальчике есть нечто… двусмысленное.
Мин И выдавила лёгкую улыбку, кивнула в ответ – вежливо, ровно настолько, чтобы не насторожить, – и потянулась за палочками, не спуская взгляда с подноса.
На столе стояли три блюда.
Первая тарелка – золотисто подрумяненный жёлтый окунь, обжаренный до хруста, щедро усыпанный острым красным перцем.
Вторая – тушёные в прозрачном бульоне листья китайского салата; бульон белый, как снег, а сверху – две алые ягоды годжи, будто кровинки на снегу.
Третья – крошечные пирожные из липкого риса с мёдом и цветами османтуса, прозрачные, будто тонкий янтарь, сладкий аромат тянулся в воздухе.
Мин И не спешила есть.
Случайность ли это, или чей-то изощрённый умысел – но блюда перед ней как будто олицетворяли вкусы трёх главных городов Цинъюня. В каждой тарелке – отражение одной из трёх школ, трёх характеров. Уж слишком уж «случайно» они стояли здесь вместе.
Мин И лишь на мгновение замерла, поднимая палочки. Затем, без лишних колебаний, взяла кусочек мёдовой османтусовой лепёшки.
Сыту Лин опустил взгляд, деловито наполняя чашки чаем, будто бы ничто не отвлекало его от ритуала. Но Мин И отчётливо чувствовала – всё его внимание притаилось в уголках глаз, всё следит, как она двигает палочками.
Хорошо. Тогда она продолжила. Следом – жареный окунь в перце, потом – тушёная капуста в белоснежном бульоне. По кусочку, по глотку. Ни одного жеста сомнения. Ни намёка на осторожность. Все три блюда, до последней крошки, исчезли – будто в ней, танцовщице, и впрямь было место для всего этого.
Сыту Лин сперва смотрел на неё с лёгким прищуром, будто прикидывал – анализировал. Но когда последняя капля бульона исчезла из миски, в его взгляде остался один лишь неподдельный шок.
– Танцовщица… и умудрилась съесть всё это?
Разве такие, как она, не должны держать тонкую талию и питаться взглядами, избегая лишнего кусочка?
– Прошу прощения, юный господин, – Мин И изящно промокнула уголки губ платочком, взгляд её был мягок и чуть насмешлив. – В последнее время совсем не было аппетита – из-за тревог и тяжёлых дум. А тут вдруг – увидела вас, и на душе стало светлее. Вот и съела чуть больше, чем следовало.
Сыту Лин выглядел… растерянным.
Он ведь всего-то хотел взглянуть, как она ест – по-женски, сдержанно, как полагается танцовщице. Хотел по мелочам прочесть, чего в ней больше: изящества или наигранности.А она взяла – и съела всё подчистую. Так что же теперь он узнал?
– Сестра Мин, вы… точно наелись? – с трудом выдавил он. – Может, принести ещё пару блюд?
– Вы чересчур внимательны, юный господин, – улыбнулась она невинно. – Служанка сыта до краёв. А если вы всё же голодны – позвольте, я сама вам что-нибудь принесу?
– Не стоит, – он чуть заметно вздохнул и, выдержав паузу, сменил тему. – Раз уж сестра Мин не может покинуть дом Цзи, у меня есть мысль… как сделать так, чтобы вам жилось там легче.
– Вот как? – Мин И сразу оживилась, наклонившись ближе, сама наполнила ему чашку чаем. – Услышу с благодарностью. Прошу, дайте мне совет, господин.
Сыту Лин наклонился ближе, понизив голос:
– В городе Чжуюэ есть знатоки гу – ядов на чувства. Есть такой, что вызывает слепую влюблённость: его называют «любовное гу». Он состоит из двух частей – материнской и детской. Если дать господину Цзи выпить детский гу, он до конца жизни будет одержим вами, душой и телом. Ни за что не бросит, даже если захочет.
Сыту Лин произнёс это будто в шутку, но в его голосе всё же звучала тень серьёзности:
– Если сестра Мин действительно захочет… я могу достать это для вас. Сам попрошу.
О том, что город Чжуюэ славится своей ядовитой магией – знали все. Но и всем было известно: жрецы города строго хранят рецепты и не позволяют гу покидать пределы города. Это было своего рода обетом – чтобы уберечь остальные земли от безумия и распада.
Мин И не знала, чему больше удивляться: тому, что Сыту Лин действительно мог достать гу, или тому, с какой лёгкостью он предлагает ей околдовать Цзи Боцзая.
На его лице не было ни лукавства, ни злого умысла – напротив, он выглядел искренне желающим помочь. И именно это делало ситуацию особенно странной.
Её мысли метались, подспудное напряжение клубилось в груди, но на лице – ничего, кроме живого интереса и наивной надежды:
– И… это действительно действует?
– Безусловно, – кивнул Сыту Лин. – Но у Цзи Боцзая острый ум и крепкая осторожность. Вряд ли будет просто подсыпать ему что-либо. Придётся рискнуть.
– Конечно! Конечно, – Мин И кивнула с порывистой готовностью, не давая себе ни секунды сомнения. – Если есть хоть малейший шанс вернуть его расположение – я готова попробовать всё, что угодно.
Сыту Лин обернулся и бросил взгляд на высокого стража, стоявшего за его спиной. Тот замялся, взгляд стал настороженным, но всё же молча поклонился и вышел из комнаты.
И вот, спустя полчаса, перед Мин И действительно поставили чёрную глиняную чашу для гу. По ободку чаши – нарисованные кровью тонкие завитки, переплетённые в узел, словно затягивающаяся печать.
У неё по руке пробежала дрожь, и по спине – будто капля льда. Мин И осторожно сглотнула:
– Это… оно кусается?
Сыту Лин покачал головой. Спокойно, почти буднично он вытащил две тонкие дощечки, провёл ими по краям чаши – и та раскололась пополам, внутри обнаружились две капсулы-гусеницы, извивающиеся в полупрозрачном желе.
Он аккуратно отделил одну и пододвинул к ней:
– Это мать-гу. Берегите её, ни в коем случае не дайте кому-то найти.А это – дитя-гу. Малюсенькая, почти невидимая. Лучше всего подмешать её в чай, в крайнем случае – в воду, ну или вино. Главное – чтобы он проглотил.
Мин И бережно взяла глиняные половинки, как будто это был сосуд с дыханием тигра. Склонив голову, поблагодарила с глубоким поклоном – но не удержалась и спросила:
– Оно… не опасно? Не убьёт?
Сыту Лин ответил почти с улыбкой:
– Только если он захочет вас убить первым. В иных случаях – нет.Жить будет. Просто… уже по-другому.
Надо признать, подумала Мин И, не такой уж плохой этот гу.
Она моргнула – взгляд её стал чуть мягче. И всё же не удержалась:
– Господин… почему вы ко мне так добры?
Сыту Лин, болтая ногами с краю сиденья, рассмеялся – чисто, по-детски:
– Я с детства хилый, к юаню меня даже не допускали… А в тот день, когда увидел, как вы двигаетесь – уверенно, легко, свободно – сразу подумал: какая же вы необыкновенная. Девушка – и с такой силой.
Мин И выдала лёгкий смешок, чуть натянутая улыбка скользнула по лицу:
– Что вы, господин, так – баловство одно. В деревне у нас был один старый боец культиватор, скучал, бывало, так и учил нас паре приёмов. А вы же знаете, как там – девчонки вольно живут, бегают где хотят, хватают всё подряд… Ну, ничего особенного.
– Вот оно как, – с видимой искренностью произнёс Сыту Лин. – Но всё равно вы гораздо сильнее, чем я.
Сильнее…? Если бы… – подумала Мин И.Она, в отличие от него, не могла и пальцем пошевелить, чтобы вызывать гу в мгновение ока – как он только что сделал в Му Сине. Это он страшен, не она.
Слегка рассмеялась, почти застенчиво, потом, как бы вспомнив о срочном деле, встала и поклонилась:
– Тогда я, с вашего позволения, пойду готовиться. Если всё получится – непременно отблагодарю господина как следует.
Глава 42. Лёгкая ревность
На улице Эрцзю стоял гомон, клубился людской шум – повозки ползли одна за другой, прохожие сновали туда-сюда, воздух был наполнен запахами пищи, голосами торговцев и цокотом копыт. Мин И вскочила в седло и вскоре скрылась за поворотом, растворившись в потоке улицы.
Сыту Лин стоял у окна, глядя ей вслед, и с лёгкой озадаченностью спросил стоящего позади стража:
– Как думаешь… она правда такая простушка? Или только притворяется?
Страж Фу Юэ покачал головой:
– Прошу прощения, господин, но у меня глаз не такой тонкий.
Девушка казалась совершенно естественной. На её лице не мелькнуло ни тени притворства, глаза – чистые, как вода, будто могли насквозь видеть чужие помыслы. Всё в ней казалось подлинным, каждое слово, каждый жест – будто бы рожденный сию же секунду, без расчёта, без фальши.
Люди бывают двух типов: те, кто искусно притворяется, и те, кто вовсе не умеет. Умнейшие или самые простые. А она – всего лишь женщина. Так что, вероятно, второе.
Сыту Лин забрался с ногами на высокий табурет, раскачиваясь, болтая ногами в воздухе. Лёгкое «м-м» сорвалось с его губ, как будто он думал вслух:
– Но как бы там ни было… мне она нравится.
Он улыбнулся:
– Надеюсь, ей повезёт.
У лавки с паровыми булочками клубился пар, вырываясь на улицу, обволакивая прохожих тёплым ароматом. Он задел шёлковую вуаль на её шляпе и ткань чуть подрагивала от прохлады.
Мин И ехала, крепко сжимая в руке чашу с гу. Её пальцы бездумно постукивали по крышке – не ритмично, а как бы в такт внутренним мыслям, настороженным и глубоким.
Разумеется, Мин И была не столь глупа, чтобы всерьёз пытаться подсыпать гу Цзи Боцзаю. Другие, быть может, и не знали, на что способен человек с таким мощным юань, но она – знала лучше всех. Он почувствовал бы постороннюю жизнь в чае ещё до того, как крышечка коснулась бы чаши – уж она-то в этом не сомневалась.
Но и выбрасывать такую вещь она не собиралась. Редкая удача – добыть подлинный гу из города Чжуюэ. Его надо бы отнести домой, изучить как следует.
Так вот, когда Цзи Боцзай, пробыв в «Хуа Мань Лоу» добрых пятнадцать дней, наконец-то вернулся в особняк, то первое, что он увидел у входа в покои Лючжаоцзюнь, – это Мин И с серьёзным лицом. В руках у неё был поднос с тремя чашками.
– Господин, – сказала она торжественно, – какую вы хотите выпить сегодня? Вот чашка с пуэром. Вот – с Тегуаньинь. А вот – с холодным настоем, в котором плавает гу с любовным ядом.
Цзи Боцзай подавился:
– С чем, прости?
– С личинкой гу, – оживлённо уточнила Мин И, оскалившись почти радостно. – Прямиком из Чжуюэ. Самый настоящий любовный гу, связанный парой – один «сын», один «мать». «Сына» я положила в чашку, а «мать» спрятала в кувшине под кроватью.
Тайный страж Не Сю, случайно услышав это, ахнул и молнией метнулся внутрь, переворачивая всё в поисках того самого кувшина.
Цзи Боцзай, в отличие от него, сохранял абсолютное спокойствие. Он взял чашку с настоем, взглянул на неё мельком, и хмыкнул:
– Откуда ты, скажи на милость, добыла такую штуку?
Мин И невинно моргнула:
– Так это… правда настоящий гу на любовь?
– Голова чуть тронута алым, тело тонкое, как пепел, – кивнул Цзи Боцзай. – Настоящий. Самый что ни на есть подлинный любовный гу.
Тут уж Мин И и вовсе не понимала:
– А ведь я думала, Сыту Лин просто хотел использовать меня, чтобы навредить вам. А он, выходит, действительно дал мне любовный гу… Что за расчёт?
Выражение лица Цзи Боцзая заметно посуровело. Он молча прошёл мимо неё и переступил порог в покои:
– Когда ты с ним виделась?
– Позавчера, – честно ответила Мин И, следуя за ним, поставила поднос с чашками на стол. – Случайно пересеклись на улице. Ну, я, конечно, сказала ему, будто меня холодно отстранили, что господин на меня и взглянуть не хочет… Вот он и придумал – подсунуть вам гу, чтобы вернуть расположение.
Выражение Цзи Боцзая стало ещё холоднее, голос – отстранённым:
– Заботливый юноша. Просто прохожий на улице – а достал для тебя такую редкость, как гу из Чжуюэ. Прямо сердце у него болит за чужое счастье.
– Такая уж это редкость? – Мин И бросила взгляд на поднос. – Я лишь знаю, что за пределами Чжуюэ таких вещей не найти.
– Именно потому, что Чжуюэ бережёт свои яды, не отпускает их наружу, – спокойно объяснил Цзи Боцзай, прищурившись. – Так что каждый экземпляр стоит либо огромной милости, либо горы золота. Просто так их никто не отдаёт.
Мин И слегка наклонила голову, будто всерьёз задумалась:
– Но… что за выгода ему – давать вам любовный гу? Чтобы вы влюбились в меня, а потом я пошла ему на службу?
Цзи Боцзай коротко фыркнул, усмехнулся:
– А кто знает. Может, он просто искренне хотел тебе помочь.
Если в предыдущих словах Мин И и можно было уловить наивность, то в этой последней фразе Цзи – уже проскальзывало отчётливое, густое раздражение. Даже он сам это почувствовал – уж слишком резко это прозвучало.
Мин И это уловила, но сделала вид, что ничего не заметила. Вместо ответа она вдруг достала из рукава маленькое бронзовое зеркальце, с восторгом уставилась на своё отражение, подперла щёчку пальцем и пробормотала, сияя:
– Вот оно как… значит, быть красавицей – не только тяжело, но и выгодно. Подумаешь, слёзы, обиды… а люди вокруг – и жалеют, и помогают. Надо было раньше жаловаться – не на любовь, а на деньги!
Цзи Боцзай: …
Он не ответил, но взгляд его – как затянутое небо перед летним ливнем – был выразителен даже в молчании.
Он рассмеялся – не столько от радости, сколько от досады:
– Значит, дело, выходит, в нехватке серебра?
Лишь тут до Мин И начало доходить, что господин, похоже, вовсе не шутит и явно не в духе. Она поспешно убрала бронзовое зеркальце, и, словно лучшая из придворных наложниц, мягко придвинулась к нему, подняла руки и начала нежно разминать плечи:
– Как можно такое говорить, господин? Вы так щедры ко мне, даже пообещали целых пять золотых слитков… Живу себе припеваючи, жаловаться грех.
В её глазах сквозила наивная тревога – будто она и правда не понимала, чего он вдруг так вспылил, и теперь изо всех сил старалась загладить вину, успокоить. Обиженная, но покорная. Гибкая, но не глупая.
Он не удержался – протянул руку, ущипнул её за щёку:
– А если бы я был беден как церковная мышь… ты бы и рядом не осталась?
Мин И закатила глаза:
– А если бы я была страшна как смертный грех – вы бы взяли меня к себе в дом?
Все мы от чего-то зависим, господин.И уж если торгуемся, то на равных. Кто кого за что «покупает» – вопрос двусторонний. Такие вещи – нельзя ими бросаться, как упрёками.
Цзи Боцзай: …
Он будто проглотил камень – слова застряли где-то в груди. Лицо потемнело. Он резко отстранился и откинул её руку прочь.
Целых десять с лишним дней – он не появлялся в доме, и где-то в глубине души ожидал, что она, быть может, соскучится, подумает о нём, станет ждать. А вышло – что всё это время только он считал дни до возвращения, он велел Не Сю тайно присматривать за ней, боясь, что кто-нибудь её обидит…А она? Как будто и не заметила его отсутствия. Беззаботная, как будто не его, а ветер её приютил.
Кормил-кормил – а в итоге выросло бессердечное существо.
– Ай, господин~, – заметив, что он вот-вот взорвётся, Мин И не стала тянуть: живо юркнула к нему на грудь, уткнулась щекой, уцепилась за его пояс.
– Ну зачем же вы злитесь, а? Разве я не ваша? Посмотрите: такой редкий, такой ценный любовный гу мне принесли – а я ведь ни на грош его не утаила, сразу всё рассказала вам! И даже в мыслях не было навредить! Разве вы не чувствуете – как я к вам отношусь?
Эти слова хоть немного, но смягчили холод внутри. Приятно, черт возьми.
Цзи Боцзай хмыкнул, приподнял её подбородок двумя пальцами, пристально посмотрел в глаза. Потом – кивнул сам себе:
– Похудела.
Наверное,… по нему скучала.
– А господин тоже, – с лаской и искренним участием прошептала Мин И, поглаживая его лицо. – Теперь, когда вы вернулись, нужно будет подкормить вас как следует.
А то ведь с таким телом – и остаться может один скелет…
Они смотрели друг на друга – долго, молча, пристально. В этом взгляде, казалось, отражались отголоски подлинного чувства, за всеми насмешками, колкостями и игрой.
Не Сю, благо разумный, понял, что пора удалиться. Он аккуратно подобрал материнский и детский гу, как самое хрупкое стекло, и, не сказав ни слова, исчез за дверью.
Цзи Боцзай усадил Мин И к себе на колени. Его пальцы лениво обвивали пряди её волос, и в голосе звучала лениво-ироничная нежность:
– Раз Сыту Лин уж дал тебе любовный гу, тогда давай так: представим, что я его уже проглотил. Посмотрим, что он ещё задумал.
– Ой, – она чуть склонилась к нему, прижавшись щекой к груди, – а вдруг я плохо сыграю, и всё испорчу… Да ещё вас подставлю, господин…
– Два золотых, – коротко сказал он.
– Есть, господин! Всё будет как по нотам, господин! – тут же отозвалась Мин И, радостно засияв.
Она прищурилась, подняла тонкий пальчик, накрашенный блестящим розовым цветом и легонько ткнула его в середину его лба:
– Звук! Попали в сети любовного гу!
Касание было холодным, как лёд, и в то же время… волнующе игривым. От блеска лака в её ногтях у Цзи Боцзая на мгновение помутилось в глазах.
Он смотрел на её губы – как они движутся, смеются, дразнят – и внутри него что-то тревожно вспыхнуло. Тепло. Слишком тепло.
Он сглотнул:
– Ты… – воскликнул он с пересохшим горлом. – Ты что, спрятала гу под ногтями?
Мин И вздрогнула, поспешно отдёрнула руку и с наигранной тревогой уставилась на свои ногти, будто там действительно могло скрываться нечто запретное:
– Неужели?.. Не может быть… – зашептала она, разводя пальцы. – Я правда не знала… Думала, гу только один – ну, один-единственный. Он ведь… один?..
Речь её побежала сбивчиво, как вода по камешкам, цепляясь за каждое слово. Казалось, она и сама уже не верит, но продолжает говорить, лишь бы сбить с толку.
Цзи Боцзай лишь усмехнулся – негромко, в горло. Его рука скользнула к её затылку, тёплая, решительная, и он притянул её ближе, явно собираясь поцеловать.
Но Мин И вывернулась.
Она изящно соскользнула с его колен, ступила на пол и, озираясь, словно ища повод отступить, заговорила с поспешной заботливостью:
– Господин только вернулись… Наверняка проголодались? Я заранее велела кухне приготовить ночную закуску. Вам бы поесть сначала… а потом – уже отдохнуть?
Он недовольно щёлкнул языком:
– Прячешься?
– Ничуть, – с лукавой улыбкой возразила Мин И, глаза бегали, будто искали ближайший выход. – Просто у меня… пришла куэйшуй.
Куэйшуй, как знали образованные мужчины, – утончённое женское выражение. Менструация.Нечистые дни, как говорили в придворных покоях.
Она слегка склонила голову, намекая, что служить сегодня нельзя.
Цзи Боцзай вскинул бровь. Его голос прозвучал спокойно – почти чересчур:
– Правда? А куэйшуй у тебя, значит, изо рта течёт?
Глава 43. Тошно
Как же так выходит…Такой красивый, холодный, уважаемый – ну настоящий благородный господин.Но сто́ит открыть рот – и всё очарование разлетается прахом.
Сам ты куэйшуй изо рта… Весь твой дом пусть куэйшуй изо рта льёт, если на, то пошло.
– Что вы, господин, – проговорила она вслух, уже с натянутой, почти смиренной улыбкой. – Просто… в такие дни женщина считается нечистой, и я побоялась испортить вам одежду.Всё по правилам, всё из уважения.
Внутренне кипя от возмущения, она тем не менее изящно прикрыла рот рукавом, изогнулась чуть в сторону, будто смущённая, и продолжила с лёгкой улыбкой:
– У женщин в такие дни всегда есть неудобства, прошу господина понять и простить.А на кухне тем временем вас уже ждут блюда: куриный мозг с молодыми побегами бамбука, и желе из оленьих сухожилий, тушёное с серебряной лапшой.Всё – лучшими руками приготовлено.
Словно и не было неловкости. Её голос звучал ровно, глаза – ясные и кроткие, а поведение – безупречно.Если бы он продолжил настаивать – выглядел бы не как мужчина с достоинством, а как ребёнок, которого не пустили на сладкое.
Цзи Боцзай сидел, сжав губы, как туча перед ливнем. Лицо – не сказать, что мрачное, но очень недовольное.
– Ну господин, не сердитесь~, – промурлыкала Мин И, обвила пальцем его мизинец и легонько качала в стороны, – еда остынет, если вы не прикоснётесь.
Он лишь глухо фыркнул, отводя взгляд и упрямо поворачивая голову в сторону. Мол, не добьёшься.
Мин И обошла вокруг него, приподняла брови, с лукавой искрой в глазах:
– Господин, может, вы просто слишком устали? Позвольте – я донесу вас до стола на спине.
Глядя на её тонкую, гибкую фигуру, было ясно: такие слова – просто игра, дразнящий жест, а не обещание.Но Цзи Боцзай бросил на неё насмешливый взгляд – один, другой… а потом вдруг встал и всей тяжестью обрушился ей на спину:
– В таком случае… утруждайся, И`эр.
Мин И: «…»
Подождите-ка… Что?!
Она же пошутила! Он что, всерьёз решил, что она его понесёт?! У него рост под два чжана, кости как сталь, весом как три мешка риса – и ни капли сомнения, что вот эта её хрупкая спина выдержит?
Но слово – не воробей.Раз уж произнесла – остаётся только проглотить кровь со сломанными зубами и улыбаться.
Мин И глубоко вдохнула, перехватила его за бедро, чуть согнувшись:
– Раз… два… три… взваливаем!
Цзи Боцзай прищурился:
– Это ты на пристани в Му Сине кричала, когда тюки с зерном носила?
Она шатко тащила его к стоящей в соседней комнате восьмиугольной резной столешнице. Каждый шаг – как испытание для позвоночника, каждое движение – на грани падения. И всё же – не сдалась.
– Господин, – сквозь стиснутые зубы процедила она, – вы… поистине бесценны.
Слово «ценны» она выделила с такой силой, будто из воздуха вырезала. Но человек у неё на спине – будто и впрямь лишённый слуха: устроился поудобнее, прижал щекой к её плечу… и, не стесняясь, начал возиться с её шпилькой для волос.
Внутренние покои были от силы в пяти шагах от восьмиугольного стола. Но с Цзи Боцзаем на спине – казались будто на другом конце Поднебесной.
Мин И ступала медленно, шаг за шагом, каждая косточка отзывалась болью. На лбу у неё вздулись вены, дыхание сбилось, и вот – уже почти дошла…
И тут сверху раздалось ленивое:
– Там, кажется, цветы зацвели. Я хочу посмотреть – у окна, с подоконника.
Мин И: «…?»
А в могиле тоже цветы цветут. Может, вам и туда сходить, господин?
Она выдавила натянутую улыбку:
– А с ногами у вас всё в порядке?
Может, уже слезете, пока не поздно?
– Ой, – вздохнул он с такой театральной усталостью, что и монах бы позавидовал, – тяжко мне… невыразимо… утомлён…
И ведь не подавился этим – сказал так, будто свято верит в своё мученичество.
Мин И стиснула зубы, развернулась, шагнула к окну.Слава духам, в детстве на рынок ходила с вёдрами – хоть какая-то закалка.А то бы потом в «Оде о прекрасных» кто-то записал: «Все – жертвы долга, она – жертва мужской наглости. Умерла под тяжестью мужика».
– И не думал, что ты, И`эр, такая крепкая, – весело протянул Цзи Боцзай, как будто катался верхом на мулах, а не висел всем телом на её плечах. – Я недооценил тебя, выходит.
– Вы, господин, по-прежнему недооцениваете меня, – пробормотала Мин И, осторожно опуская его на резную тахту у окна.Как только он оказался на месте, она выдохнула, тяжело дыша: – Если бы не страх уронить вас, у меня бы и силы такой не нашлось.
И тут же, с тихим «ай», рухнула рядом – мягко, будто тряпичная кукла.
По шее и вискам стекал тонкий пот, тёплый румянец раскрасил щёки, и даже из-под пудры проступала живость. Лёгкое дыхание, приглушённое, но горячее. Цзи Боцзай смотрел на неё и усмехнулся – все его раздражения будто и не было.Глаза чуть сузились, голос стал мягче:
– Садись есть.
– Благодарю, господин, – Мин И тут же вскочила, и отправилась звать слуг.
Еда была приготовлена заранее и держалась тёплой в горшках – потому подали её быстро. Мин И стояла сбоку, аккуратно придерживая рукав, и тонкими палочками сервировала тарелки, не забывая каждый жест делать красивым и плавным.
Цзи Боцзай ел молча, но вдруг, не отрываясь от блюда, спросил:
– И с чего это ты вдруг решила приютить наложницу вана Пина?
Сердце у Мин И вздрогнуло. Она чуть не выронила палочки.
Как…? Он же был в павильоне «Хуа Мань Лоу» все эти дни. Кто мог ему рассказать? Она даже тётушке Сюнь ни слова не сказала… А за ней никто не следил, точно.
Она подняла на него глаза – с лёгким удивлением, почти наивным.
Он спокойно глянул на неё из-под ресниц:
– Нет в мире стены, через которую ветер не просочится. Ты, что же… правда надеялась, что сможешь это от меня утаить?
Мин И спохватилась и тут же сделала лицо серьёзным, как у девицы, которую только что ни за что ни про что упрекнули:
– Господин… вы о каком приюте говорите? Какой ещё наложницы? Ничего подобного я не делала. Та усадьба – принадлежит Чжантай, она решила приютить свою двоюродную сестру. Это к рабыне – ну, ровным счётом – не имеет отношения.
Цзи Боцзай тихо хмыкнул, повеселев. Он, не спеша, взял щепотку тушёного оленьего сухожилия, поднёс к её губам – как будто вознаграждая за ловкость:
– Умная ты, как всегда.
Наложницу приютить – дело наказуемое, но Мин И так ловко вывела себя за скобки, что и он не мог придраться. А значит, и ему хлопот меньше.
