Текст книги "Любовь в облаках (ЛП)"
Автор книги: Байлу Чэншуан
Соавторы: RePack Diakov
сообщить о нарушении
Текущая страница: 73 (всего у книги 86 страниц)
Он не подвёл её. Он не зря получил назначение.
Он доказал, что достоин доверия.
И пусть у него нет юань. Пусть он не может, как Цзи Боцзай, заслонить её собой в бою – но он вырос. Он теперь тот, кто может нести ответственность, стоять на передовой, быть опорой.
Ветер метался по пустому проходу у ворот, приподнимая лёгкую пыль, кружа песчинки у порога.
Сыту Лин, запыхавшись, вбежал во двор и сразу огляделся.
И только увидел, как Чжоу Цзыхун стоит в одиночестве – под молодой рощицей бамбука. Тень от стеблей лежала на его плечах, длинная и неподвижная.
– Сестра Мин?.. – выдохнул он, не в силах скрыть напряжения в голосе.
Чжоу Цзыхун ответил негромко, почти шёпотом:
– Уехала.
Им нужно было возвращаться – законодательные вопросы требовали её участия, а ещё – согласование связей между новым Чаояном и Дворцовой столицей.
Мин И ждала его. Целых полчаса, задержав выезд.
Но в итоге… вынуждена была уйти.
Она лишь оставила ему лакированную коробочку с пирожными – молча, без записки.
Сыту Лин остолбенело смотрел на ворота, туда, где она только что была – или могла быть. Губы крепко сжаты, в глазах – предательский блеск. Он пытался сдержаться, но… всё внутри уже горело.
Он ведь так долго её не видел.
Чжоу Цзыхун ещё может писать ей официальные отчёты. А что он?
Он – только судья из Судебного ведомства, а его дела слишком мрачны, чтобы рассказывать о них. Он боялся, что, если напишет о трупах, убийствах, изувеченных телах – она только расстроится. А если просто послать письмо с вежливым «всё хорошо, кланяюсь» – министры сочтут его послание пустым и вернут назад с пометкой «без пользы к архиву».
Он думал: сегодня, наконец, скажу всё лично.
Хотел встать перед ней, гордо вскинуть голову и заявить: «Сестра Мин, ты только посмотри, кем я стал!»
Но убийца… чёрт побери… убийца выбрал именно этот день, чтобы выдать себя.
А у него – долг.
Он не мог бросить дело. Не мог уйти от тела женщины, чей дар к юань угас в крови и боли. Она тоже когда-то была такой же девочкой, как те, что Мин И спасала.
Он не мог предать ни её, ни сестру Мин, которая учила его когда-то, что справедливость не может ждать.
Когда воздух вышел из груди, он осел прямо на плиточный пол.
Пыль прилипала к его мантии, но ему было всё равно. Он закрыл глаза, прижал рукав к лицу и вытер влажные ресницы:
– …Когда… она придёт в следующий раз?..
Чжоу Цзыхун молча посмотрел на него.
Сердце сжалось.
Он не сказал ничего.
Потому что не знал.
Потому что новый двор, что только начали строить, даже не включал покоев для неё. Только залы для обсуждений, только комнаты для приёмов.
Потому что летающий остров – её место, её дом, находился слишком близко, и всё же слишком далеко.
Как и она сама.
Глава 212. Если бы…
Когда Мин И поднялась в повозку, она сразу заметила – Цзи Боцзай спит.
Это показалось ей странным. Не Сю жестом велел ей соблюдать тишину, но она, наоборот, ещё сильнее насторожилась.
Вокруг – людно, улица шумная, здесь не может быть и речи о спокойствии.А с его характером… с его постоянной насторожённостью, даже ночью он редко позволял себе полностью расслабиться. Как он мог уснуть здесь, среди посторонних?
Меж бровей Мин И пролегла тень тревоги. Она осторожно наклонилась и, не мешкая, приложила ладонь к его лбу.
В тот же миг – взгляд похолодел.
– Не Сю, живо! В путь – немедленно возвращаемся!
Не Сю вздрогнул. Даже у него, привыкшего ко всему, от её голоса по спине побежали мурашки. Он тут же скомандовал кучеру – и повозка резко вздрогнула, тронулась, прорываясь сквозь толпу.
Тем временем Мин И уже осторожно переместила тело Цзи Боцзая, усадила его, уложив головой к себе на колени. Её пальцы сомкнулись на его запястье, и из-под кожи заструился тонкий поток чистой юань – она пыталась гармонизировать его раскалённую, разбегающуюся энергию.
Но – тщетно. Свет и тьма несовместимы. Их юань с рождения были антагонистами, и сколько бы сил она ни вкладывала – всё разбивалось о его естественную защиту, оставляя чёрные потоки внутри него неукрощёнными.
Раньше, когда он болел, в его теле всегда оживал чёрный дракон – древний дух-защитник, оберегающий внутреннее равновесие. Но в этот раз…Ни единого щита. Ни следа внутренней защиты.
Даже Не Сю, обычно тонко чувствующий перемены в ауре своего господина, на этот раз ничего не заметил – ведь не было чего чувствовать. Он просто… не защитился.
Мин И ощутила почти злость.Этот человек – с его острым умом, с его амбициями, с его безжалостным стремлением к вершине – как он мог так наплевать на своё тело?
Повозка неслась, будто преследуемая бурей, пока, наконец, ворота дворца не распахнулись, пропуская её внутрь.
Янь Сяо, словно предчувствуя беду, уже ждал их внутри.Тётушка Сюнь привела с собой троих-четверых служанок, чтобы помочь нести Цзи Боцзая.
Но Мин И решительно покачала головой.
– Нет. Отойдите. Все. – её голос был резким, почти властным.
Такое количество чужих рук только усугубит его состояние. Энергии будут мешать друг другу, как бурлящие реки, и без того нарушенные каналы просто не выдержат.
Под шаги, полные решимости, она вскинула его себе на спину.Он был высок и широк в плечах – его голова почти касалась её ключиц, волосы щекотали шею.Но Мин И, крепко обхватив его под бёдра, устойчиво пошла вперёд, проводя по позвоночнику поток собственной энергии – не в лечение, а, чтобы стабилизировать его дыхание.
Внутри главного дворца, в драконьих покоях, где только он и имел право отдыхать, Янь Сяо уже готовил серебряные иглы.Он колдовал над их расположением, ворчал сквозь зубы, даже не глядя на неё:
– Я же говорил – не выходи на ветер ночью. Он же, как всегда, не слушал. Это тело – не чужое, не в аренду взято, а своё. А он бережёт его хуже, чем какой-нибудь слуга свою метлу…
Мин И застыла, будто кто-то хлестнул её по лицу невидимой плетью.
– Он не переносит ночного ветра? – прошептала она, всё ещё не веря услышанному.
Янь Сяо склонился над ложем, сосредоточенно выводя узор из тонких игл, и, не отрывая взгляда от своего дела, мрачно бросил:
– Посмотри на него сама. Разве хоть одно ранение на этом теле зажило как следует? Ветер ночной для него – как лезвие по старым шрамам. Стоит лишь немного остудить кровь – и это уже не простая простуда, а бедствие.
И тут всё стало на свои места.
Мин И вспомнила, как он упрямо настаивал остаться в комнате, как отвёл взгляд, когда она упомянула о крыше…Он не дулся. Он не играл в капризы. Он просто не мог. Он не был способен.
А всё это время – он вёз её по шести городам, молча терпел боль, пряча слабость за ледяной маской.
На подушке – лицо белое, почти как снег за окном.Слишком тонкое, как будто время, что было у него, истончалось с каждой ночью.
Когда иглы были вынуты, когда отвар влили сквозь стиснутые зубы, Янь Сяо повернулся к ней – с усталостью, с прямотой, с тем оттенком безнадёжности, который слышен лишь тем, кто уже переживал прощание.
– Если ему и правда осталось недолго… – тихо сказал он, – сможешь ли ты… провести с ним это время по-настоящему? Как женщина – с мужчиной? Не как соперник, не как обида прошлого, а просто… рядом.
Словно камень осел в груди, и горло сжалось до боли.
Она не знала, как ответить.Не могла.Слова застряли, как осколки, не давая ни вдоха, ни выдоха.
Цзи Боцзай… умирает?
Он ведь был гением, каким столетиями не знала Циньюнь – человеком, рождённым для великого, закалённым в лишениях, прошедшим сквозь предательство, кровь, одиночество. Ему довелось слишком долго сражаться за право просто жить – и вот, когда дорога вроде бы начала выравниваться, когда, казалось, впереди могли быть хоть немного покоя и света, ему суждено было уйти? Так рано? Так бессмысленно?
Небо… зачем же так жестоко? Она ведь до сих пор стоит, дышит, живёт – почему не она? Почему он?
Если он уйдёт… что останется ей? Да, путь всё ещё тянется вперёд, и цель её не изменилась. Но без него этот путь обернётся пустотой. Никто не поймёт её как он. Никто не разделит тишину её радости, когда силы возрастут, – потому что никто не знает, через что ей пришлось пройти. А если вдруг она устанет, кому тогда позволено будет подставить плечо?
Словно невидимая рука сжала ей горло. Веки защипало. Она глубоко вдохнула, выпрямилась и взглянула на Янь Сяо – прямо, требовательно, как будто в его словах был приговор.
– Скажи… – её голос звучал сдержанно, но в нём звенела тревога. – Сколько у него ещё времени?
Янь Сяо взглянул на неё как на странную птицу, лениво пожал плечами и совершенно беззастенчиво ответил:
– Ну, лет тридцать-сорок, может и больше. Если перестанет вести себя как упрямый осёл и будет пить отвары, как положено.
Мир замер.
Слёзы, подступившие к горлу, вдруг застряли где-то между дыханием и гневом. Мин И медленно опустила глаза, стиснув зубы. Пальцы сжались в кулак, суставы хрустнули.
– Тогда что… – процедила она сквозь зубы, медленно поднимая взгляд. – Что, ради всех духов девяти небес, значили твои слова раньше?!
Янь Сяо, не мигая, пожал плечами снова и, не без довольства хмыкнув, ответил:
– Хотел проверить. Всё-таки интересно же – нравится он тебе хоть немного, или нет. А по всему видно – нравится.
– Я ведь всего лишь сказал «если». Как бы, вдруг, допустим… – Янь Сяо, явно учуяв надвигающуюся бурю, мгновенно вскочил на ноги и с ловкостью вывернулся из-под её взгляда. – Просто… вы оба так изматываете друг друга, он изнутри выжжен, ты изо всех сил цепляешься за свою гордость, не позволяя себе простить. Вот я и подумал – пусть она, наконец, задаст себе вопрос: а остался ли он у неё в сердце?
– Моё сердце – моё дело. И уж точно не тебе указывать, что мне в нём чувствовать! – яростно выпалила Мин И, выпрямившись, как стрела, и, не дожидаясь продолжения, метнула в него тонкий разряд юань.
– Эй, эй! Поосторожнее! Я ж…. я же лекарь! – завопил Янь Сяо, лавируя между книжными полками и резными ширмами.
– Сейчас ты – вовсе не лекарь. Сейчас ты – его сообщник, сговорившийся меня дразнить!
– Да сы, пощады! Милости! Не бей лечащего врача, как же он потом тебя будет лечить?! – Янь Сяо почти споткнулся о ковёр, но спасся бегством в соседнюю комнату, где и скрылся, оставив за собой только вздохи и жалобы.
Мин И не стала продолжать погоню. Она остановилась и, сбросив с плечи остатки раздражения, медленно подошла к ложу.
Он всё ещё спал.
Спокойно, тяжело, будто тело его всё ещё сражалось с невидимым врагом. Лицо оставалось бледным, черты осунувшимися, будто с каждой ночью из него вытекала часть силы, частица того света, что раньше горел в его глазах.
Мин И села рядом и долго смотрела, не мигая.
– Я не хочу возвращаться в то, что было. – Голос её прозвучал тихо, как шелест опавших лепестков. – В моей жизни может не быть брака. Мне вовсе не обязательно склонять голову, даже ради тебя.
За её спиной раздался тяжёлый вздох. Это был Янь Сяо, который, вернувшись после побега, облокотился на стол, всё ещё пытаясь отдышаться.
Он посмотрел на неё с упрямой, доброй усталостью:
– И всё-таки ты сидишь рядом с ним.
Мин И не ответила. Ответ был в том, как мягко скользнул её взгляд по чертам спящего.
Он был.
И она – всё ещё рядом.
Братец, дальше я тебе не помощник… – взгляд Янь Сяо, скользнувший на лежащего в постели, был полон безысходности. – С этой девицей и сам Небесный владыка не сладит. Дальше справляйся сам.
Болезнь, что сразила Цзи Боцзая, была стремительной и жестокой. Лишь спустя полмесяца, проведённого в тишине главного зала, его дыхание начало выравниваться, а лицо вновь обрело человеческий цвет.
Но выздоровев, он будто заново родился – с новыми силами и, что удивительно, с жаждой деяний. Цзи Боцзай, некогда равнодушный к управлению, вдруг с головой ушёл в дела шести городов. Каждый указ, каждая реформа теперь проходила через его руки.
На одном из утренних совещаний, когда в зале было прохладно, а лучи света прорывались сквозь расписные ставни, один из седовласых старших чинов не удержался от вздоха:
– Закон об единобрачии… трудно будет претворить его в жизнь, – голос был устал и негромок. – Богатые дома всегда найдут обходной путь, как ни запрещай.
Мин И, сидевшая справа от трона, с прямой спиной и сосредоточенным взглядом, медленно подняла глаза. В её голосе не было ни тени мягкости:
– Раз трудно, – сказала она, – значит, следует добавить новые статьи. К примеру: ни одна наложница не имеет права претендовать на имущество основного дома. Даже если глава семьи что-то ей дарует – законной супруге разрешено подать иск в управу и вернуть всё в семью. Или ещё: если кто-либо силой берёт простолюдинку в наложницы – его потомки лишаются права поступать на государственную службу. Что до тех, кто уже в служении, – в доме разрешается держать только одну жену, ту, с которой был заключён первый брак.
Зал замер.
Слова её падали не как предложения – как приговоры. И в этом не было ни злобы, ни упрёка – только решимость.
И больше никто не посмел возразить.
– Кроме того, – продолжала Мин И, не торопясь, – браки отныне заключаются по обоюдному желанию. Письма о расторжении, составляемые мужем в одностороннем порядке, упраздняются. Вместо них – книга мирного развода. Женщина может выйти замуж повторно, мужчина – также жениться вновь. Но для расторжения брака требуется согласие обеих сторон. Если одна сторона против – решение передаётся в руки судебной управы, которая будет судить по справедливости: расторгать союз или нет.
Словно гром с ясного неба – зал мгновенно ожил.
Послышались испуганные вздохи, кто-то даже выронил табличку с докладом. Старшие чины, чей взгляд на устои был закален десятилетиями, всполошились до глубины души. Один за другим поднялись, гулко опускаясь на колени:
– Это… это неслыханно! Это же подрыв устоев! Разве можно позволить женщине решать – когда ей выходить и когда уходить?!
– Ваше Величество! – обратились они к трону, к единственному, кто, по их мнению, ещё мог остановить этот беспредел.
Но, увы, трон не дал им надежды.
Цзи Боцзай, сидящий во главе зала, чуть наклонился вперёд, локоть лежал на подлокотнике, а взгляд его неотрывно следовал за Мин И. В его глазах светилась откровенная гордость, а на лице читалось лишь одно: Вот это моя женщина.
Лишь после того, как его окликнули несколько раз, он нехотя оторвался от созерцания и взглянул на них с холодной сдержанностью:
– И в чём, по-вашему, ошибка в её словах?
– Продолжение рода – долг перед предками! – выпрямился один из старших чинов, лицо его налилось краской от праведного гнева. – А если женатый человек не может иметь детей? Что тогда? Разве не великое это непочтение – не оставить потомства?
Голос его гремел, как набат. И всё же, он уже чувствовал – эпоха сотрясается под ногами. И это уже не остановить.
Мин И легонько махнула рукой, словно отгоняя комара:
– Нет потомства? Так пусть разводится и женится снова. В конце концов, не рождение ребёнка всегда связано с женщиной. Пусть сменит пару жён – глядишь, и поймёт, в чьей стороне корень беды. Быть может, проблема-то вовсе не в женах…
– Вы… ты!.. – несколько старших сановников побагровели от возмущения. – Возмутительно! Где это видано, чтобы женщина в зале совета ещё и так бесстыдно выражалась! Тебе вообще не место во главе города!
Но Мин И не только не смутилась – напротив, мягко улыбнулась, а затем медленно поднялась, ни капли, не уступая в достоинстве:
– Под моим управлением Чаоян процветает: и пашни, и ткацкие станки – всё в расцвете, – её голос звучал твёрдо, но спокойно. – Мужчины могут содержать семьи – да, но и женщины могут. Муж может взять жену – но и жена может выбрать супруга. Люди сытны, дома их полны, дети растут без страха, и всё это – при моей власти. Неужели, только потому, что мои слова не пришлись вам по вкусу, вы хотите лишить меня титула?
Она вздохнула – тихо, с лёгкой насмешкой:
– Какое же уважаемое самомнение у вас, господин министр.
Зал замер. Слова «лишить титула главы города» из уст чиновника шести ведомств – звучали уже как прямая измена. Ведь на троне всё это время сидел сам Цзи Боцзай. И подобное заявление при живом монархе – не что иное, как вызов его власти.
Старший сановник поспешно пал на колени, лоб коснулся мозаичного пола:
– Ваше Величество, у подданного нет подобного намерения…
Цзи Боцзай сидел на троне, величавый и спокоен, словно гора, не знающая ветра. Он медленно заговорил, голос его звучал спокойно, но в нём таилась безапелляционная твёрдость:
– В прошлом месяце Чаоян стал первым среди всех шести городов по сбору налогов. Если кто из вас, достопочтенные, считает, что политика Чаояна неразумна – можете провести свои взгляды в другом городе. Условие одно: как только налоги того города превысят сборы Чаояна – я позволю вам говорить дальше.
Зал притих. Министры переглянулись, глядя друг на друга с тревожной неуверенностью. Помимо Чаояна, только Цансюэ, известный своими залежами редких руд, мог бы составить конкуренцию, да и то – после войны он тоже начал перенимать новые порядки.
Остальные четыре города? Им и до колен Чаояна было не дотянуться.
Все всё поняли.
Это был не аргумент, это был приговор: «если вы не можете добиться лучших результатов – значит, молчите».
Император откровенно и бесстыдно благоволит своей женщине – и даже не думает это скрывать.
Глава 213. Пыль, не достигшая неба
Утро над Чаояном выдалось туманным – небо заволокли тонкие серые полосы, но в воздухе стояла тишина, как перед грозой.
На заднем дворе дворца Мин И стояла у старой сливовой беседки и молча смотрела на гладь озера. В её руке было письмо – тонкий свиток с аккуратным почерком. Она читала его уже в третий раз, но чувства всё ещё не отпускали.
«…если к осени ты не ответишь, я уеду. Уеду насовсем. А если ответишь – подожду, сколько скажешь».
Письмо было от Чжоу Цзыхуна.
Мин И молча свернула свиток. Ветер тронул кромку её рукавов, и на мгновение ей показалось, что это пальцы прошлого, осторожно прощупывающие, осталось ли в ней что-то от той, прежней – которая могла бы верить в чувства.
Но она не ответила.
Не тогда, не сейчас.
В это время Цзи Боцзай вошёл в сад. Он не издавал ни звука, но Мин И ощутила его присутствие – как чувствуют приближение грозы. Она не обернулась, только спросила:
– Ты читал?
– Да, – коротко ответил он. – И сжёг.
– Это не твоё дело, – голос её был спокоен, как зеркало, но в глубине льда затаилась трещина.
– Всё, что касается тебя, – моё дело, – медленно произнёс он, подходя ближе. – Я не стану повторять, Мин И. У тебя нет дороги назад. Не с ним.
– А с тобой есть? – она наконец обернулась, глядя ему прямо в глаза. – Ты дал мне выбор?
Он молчал. Потому что не дал.
Словно поняв это, Мин И чуть склонила голову, словно устала.
– Тогда не говори мне, что сжёг чужое письмо. Просто скажи честно – ты боишься, что я уйду?
Он вздохнул, подошёл ближе и на этот раз не стал касаться её. Только сказал, низко и глухо:
– Я боюсь, что ты останешься, но сердце твоё будет с ним.
Словно паутина дрогнула в воздухе. Ни она, ни он не сказали больше ни слова.
И только цветок сливы, тяжёлый и тёмный, сорвался с ветки и упал в воду, разбив гладь на сотни крошечных волн.
…
– Но ведь она не такова, – голос Цзи Боцзая прозвучал твёрдо, как удар жезла о плиту храма. – Она не только за народ просит, она ещё и всё золото, что я сам ей пожаловал, отдала на строительство женских институтов Юаньшиюань. Не только в Чаояне, но и в остальных пяти городах – и не потратила ни единого серебрянного из государственной казны.
Он оглядел молчаливо поникших чиновников, голос его стал мягче, но не менее весом:
– То, чего она добивается, разве толкает вас в бездну? У вас у всех есть жёны, матери, сёстры, племянницы… Неужели не хочется, чтобы и у них в жизни было чуть больше покоя и достоинства?
Зал на мгновение стих. Слова императора будто приглушили гнев, остудили пыл. Но кто-то всё же не утерпел, в голосе сквозила тревога:
– Но ведь в этом мире испокон веков мужчина – глава дома. А она всё переворачивает с ног на голову! Словно хочет, чтобы женщины стали выше мужчин. Это…
– Сейчас в Циньюне мужчин и так больше, чем женщин, – перебил Цзи Боцзай холодно. – Она всего лишь расправляет для женщин плечи, даёт им возможность дышать. Это как капля чернил на белой бумаге: стоит ей чуть растечься – и вы уже кричите, что черноты слишком много. А ведь чтобы стало по-настоящему поровну, эта капля должна занять половину листа.
Он обвёл их взглядом, в котором не было ни ярости, ни угодливости – только спокойная, тяжёлая правда:
– До той справедливости, которой она стремится, ещё очень и очень далеко.
– Разумеется, – сдержанно продолжал Цзи Боцзай, – госпожа Мин вовсе не требует, чтобы каждая женщина непременно сравнялась с мужчиной во всём. Она лишь хочет, чтобы при равных условиях, при одинаковом труде и усердии, женщина могла достичь такого же признания, как и мужчина. Разве это – так трудно?
Старые министры переглянулись, в зале повисло напряжённое молчание. Наконец один из них, помедлив, вставил:
– Но возьмём хотя бы её Жу Ци Лоу… Она же принимает туда только девушек, а юноши, если хотят обучаться кузнечному делу, должны проходить через куда более высокие пороги…
– Верно! – подхватил другой, ободрённый.
Цзи Боцзай покачал головой:
– Господа, коли уж мы говорим о справедливости – так давайте смотреть на неё целиком. Сотни лет в Циньюне лишь мужчины имели доступ к культивации, к боевому искусству, к кузнечному мастерству. Женщинам не оставалось ничего, кроме заднего двора. И если теперь, спустя века, госпожа Мин даёт им хоть каплю преимущества, – это не привилегия, это всего лишь попытка сократить отставание, возникшее за века.
Он произнёс это спокойно, без гнева, но так, будто ставил последнюю печать на неоспоримой истине.
Среди министров поползло недовольное роптание. Кто-то, не выдержав, резко проговорил:
– Подобная слепая приязнь к женщине… Увлечение мягким обликом, сколь бы силён ни был её ум, – всё это не достойно истинного Правителя!
Цзи Боцзай взглянул на него – взгляд его был холоден и ясен, как весенний лёд:
– Если быть Правителем – это значит забыть, ради кого мы правим, – тогда, возможно, я и не достоин этого титула.
Он поднялся с трона и добавил, глядя прямо в глаза старику:
– Но если защищать тех, кому веками не давали ни слова, ни меча, ни имени – это “соблазн женским лицом”, то, может быть, нам стоит всем переучить само понятие справедливости.
Услышав такое, Цзи Боцзай вдруг приободрился, и сонливость как рукой сняло. Он прищурился, губы изогнулись в ленивой улыбке:
– О, так ты недоволен, подданный? – спокойно, почти весело произнёс он. – А чего же мелочиться? Может, ты просто поднимешь мятеж против нашего величество? Давно не размина́л рук, а то всё бумажки да указания – скука смертная.
В следующее мгновение в императорском кабинете – воцарилась мёртвая тишина. Ни шороха, ни кашля, только глаза, расширенные от ужаса. Они совсем забыли, что сидящий на троне – вовсе не добродушный старец, а юноша с ледяной хваткой и неоспоримой мощью, способный одним словом стереть город с карты.
Какой правитель так вот запросто предлагает своим министрам восстать против него?..
Поняв, что уговоры и резоны не работают, старейшины, храня последние крохи достоинства, подали свои отставки – один за другим, ровно тридцать прошений. Надеялись, что их отсутствие поколеблет столпы власти: дескать, без них и страна не страна.
Но не тут-то было.
Цзи Боцзай принял все тридцать прошений без тени колебания. Более того, он даже не попытался уговорить никого остаться – напротив, с лицом, полным радости, собрал свитки и поспешил в покои Мин И.
– И`эр, – весело позвал он, распахивая дверь, – иди-ка сюда, помоги мне выбрать, кто на их места подойдёт!
Мин И как раз сидела за столом, сосредоточенно составляя новый свод правил по оформлению артефактов. Она оторвала взгляд от пергамента, скользнула взглядом по стопке бумаг у него в руках и приподняла бровь:
– Что, даже старый министр Лю решился уйти? Удивительно. Я-то думала, он на троне с тобой помрёт, не раньше.
Высокий чин, богатое жалованье, да ещё возможность обеспечить будущность своим потомкам – такую тёплую, сытую должность и внуку не передашь, а сам отказаться? Да быть того не может!
Мин И медленно выпрямилась и прищурилась:
– Он ведь всегда держался за своё кресло двумя руками. Что ж случилось, что теперь так рвётся «отдохнуть на родине»?
Цзи Боцзай, развалившись на мягком сидении, лениво махнул рукой и вытащил из-за пояса ещё добрую стопку сложенных вчетверо мемориалов:
– А кто его знает… Только стоило ему вскрикнуть об отставке, как за ним хором пошли остальные. Мол, если министр Лю уходит, то и нам, мол, больше тут делать нечего.
Мин И хмыкнула, её глаза заиграли мягким блеском:
– Ну, раз так – и прекрасно. А я как раз в последние месяцы подобрала немало толковых людей. Шестнадцать – выпускники Ханьлиньского института, пять – из девушек, обучающихся в Чертоге Кузнечного Искусства, а ещё трое – вдовы, с которыми я как-то разговорилась на городской площади. Пусть все придут, попробуют себя в деле.
От этих слов у стоящего в углу Не Сю ноги чуть не подкосились.
Про кузнецов – ещё ладно. Эти девушки с детства среди пламени и металла, выдрессированы госпожой Мин, словно клинки – остры и надёжны. Но… вдовы с улицы? Да если они и вправду войдут во дворец власти, во что тогда всё превратится? Волны будут такие, что и стены Императорского дворца не устоят!
Тем временем их владыка – тот самый, кого на утренних собраниях боялись не меньше молнии с ясного неба, – лишь спокойно принял из рук Мин И список кандидатур. Внимательно прошёлся глазами по строкам, откуда кто родом, какие качества, сильные и слабые стороны – всё было отмечено рукой самой Мин И. Прочитав, он лишь кивнул, не выразив ни удивления, ни колебаний:
– Можно попробовать.
Нижняя челюсть Не Сю, что стоял у дверей, едва не шлёпнулась на пол. Ему потребовалось несколько долгих вдохов, чтобы вернуть себе способность дышать.
Мин И, глядя в лицо Цзи Боцзая, проговорила с нарочитой серьёзностью:
– Ты ведь понимаешь, что нас с тобой будут ругать вместе? Пока все стреляют по мне, обвиняя в том, что я якобы обольстила тебя – это ещё терпимо. Но если вдовы войдут во дворец власти, ты, как правящий владыка, уже не сможешь остаться в стороне. На тебе небо сойдётся клином – недостойный император не иначе, скажут.
Он посмотрел на неё долго, будто хотел запомнить каждый изгиб её бровей, каждую тень в глазах, и тихо, но твёрдо ответил:
– Быть рядом с тобой – уже счастье. Что бы мы ни делали вместе.
За дверью Не Сю уже поднимал чайный поднос, собираясь войти. Услышав эти слова, он вздрогнул так, что чашки на подносе чуть не задребезжали. Не говоря ни слова, он повернулся и молча ушёл обратно в коридор. Знал бы кто, сколько раз он был свидетелем странных признаний своего властелина.
Мин И отвела взгляд, в голосе её проскользнуло замешательство:
– Ну… тогда решено. Я пойду оповещу этих людей.
Сказала – и тут же стремительно скрылась за дверью, почти бегом. Как будто не Империей правила, а от первого признания сбежала.
Цзи Боцзай, всё ещё глядя ей вслед, с улыбкой до ушей повернулся к Не Сю и довольно заметил:
– Ты только посмотри… даже изгиб её подола, скользящего по порогу, красивее, чем у всех остальных.
Не Сю с трудом сдержал вздох. Если бы не то, что Его Величество в одиночку поддерживает налоговую систему Шести городов и своей духовной силой – юань – обуздывает возможные волнения, он бы, пожалуй, решился сказать: «Государь, вы сейчас выглядите в точности как падкий на женщин неразумный правитель».
К счастью, стоило госпоже Мин покинуть зал, как Его Величество мгновенно собрался и с прежней сосредоточенностью отдал приказы ведомству двора и ведомству церемоний – начать подготовку к новому назначению чиновников.
Но старые сановники не собирались сдаваться. Убедившись, что император не проявляет ни малейшего желания их удерживать, они начали устраивать чайные собрания у себя в резиденциях. И вместо чая там лились речи – о том, как правитель потерял разум, как стал ставить личные чувства выше долга, как Шесть городов вскоре будут обречены на гибель…
Не успели их речи разойтись по кругам, как Луо Цзяоян со своими людьми явился с облавой и распустил их чаепитие подчистую. Все, кто имел к делу отношение, были арестованы и заключены под стражу. Но народные слухи уже пустили корни. По улицам поползли пересуды: «Если у власти женщина – государству конец».
В этот самый день, когда недовольство среди простого люда нарастало, Мин И пришла в дом Сун Ланьчжи – и застала ту в самый разгар семейного унижения: над ней стояла свекровь, крича и обрушивая на невестку поток брани и упрёков.
– Женщина должна дома хозяйством заниматься, а не шляться невесть где! – визгливо кричала свекровь. – Для кого вырядилась? Для кого ластится? С благородными людьми, значит, разговаривает, да? Да ты ж моего сына в гроб вогнала, теперь, видно, за мной пришла! Безродная дрянь, хоть и из рода учёного, а глянешь – кроме как мужиков соблазнять, ни на что не годна! Что встала? Живо пошла дрова колоть!
Сун Ланьчжи с каменным лицом опустила голову, молча поклонилась и уже собиралась выйти во двор, чтобы взяться за работу. Но, обернувшись, замерла как вкопанная: в ворота хлынул отряд чиновников и стражи, широким потоком заполнив внутренний двор.
Она испугалась, но её свекровь и вовсе чуть в обморок не упала. Вскрикнув, та поспешно выскочила вперёд, схватила Сун Ланьчжи за плечо и стала пихать к выходу:
– Ой, добрые начальники! Я эту бабу и знать не знаю! Она к нашей семье никакого отношения не имеет! Хватайте её, только нас не трогайте, не губите честных людей!
Стража расступилась, и в проём ворот уверенно ступила Мин И. Она даже не взглянула на Сун Ланьчжи – сперва её внимание привлекла свекровь.
– Говоришь, она к вашей семье отношения не имеет? – спокойно осведомилась Мин И. – А я, кажется, припоминаю, что она твоя невестка?
– Не признаю! – та тут же завертела руками. – Не признаю, не признаю! Сама погубила моего сына, как с ней теперь жить? Я давно хотела написать ей письмо о разводе, да неграмотная, не умею! А она этим и пользуется – прижилась в доме, сидит на моей шее, ест да пьёт даром!.. Кто-нибудь, помогите! Напишите за меня бумагу, я прямо сейчас разорву с ней все связи! Пусть катится!
Глава 214. Вдова у власти
Сун Ланьчжи сразу узнала Мин И. Она только хотела объясниться, мол, всё недоразумение, но Мин И остановила её жестом.
– Подайте кисть и бумагу, – спокойно распорядилась она.
Бай Ин принесла письменные принадлежности, стража быстро установила длинный стол, и Мин И, не таясь, прямо на глазах у всех написала документ о разрыве брака. Затем протянула его свекрови Сун Ланьчжи:
