Текст книги "Герой не твоего романа (СИ)"
Автор книги: lovely dahlia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 81 (всего у книги 100 страниц)
– Тебе не нравится ужин? – поинтересовался главный вампир мира, снова обратившись к нему. – Почему почти ничего не ешь? Ты давно не насыщался кровью, и тебе не до обычной пищи? Но цвет лица у тебя хороший…
– Спасибо, у Хинима всегда идеальная кожа. – Хичоль сжал руки в кулаки у подбородка и похлопал глазами, показывая совсем не уместное в этой обители зла эгьё. Затем, прекратив паясничать, сказал: – Я как бы сюда не один попал. Вот Настю я вижу, – он жестом указал на проводницу, – сидит, жует, свесив голову, прямо как образцовая корова на пастбище. – Настя возмущенно уставилась на него. – Но Джешке стало плохо, а он в положении. Кюхён, конечно, не беременный, но ему тоже не очень хорошо. Я беспокоюсь о них. – Хичоль виновато улыбнулся и тут же отправил в рот ложку гаспаччо.
– У Джеджуна я только что был, – сказал вампир, – омега в полном порядке, ребенку тоже ничего не угрожает. И Кюхёна проведал. Он тогда еще не очнулся. Выглядит именно так отвратительно, как и положено сволочи, ослабившей связь Чанмина со мной и позволившей слуге оставить молодого господина без присмотра. Впрочем… Пожалуй, недостаточно отвратительно. – Злодей покивал своим мыслям. – Я вполне аккуратно уничтожил только его глаза, а следовало бы изуродовать все лицо. Но это для Николаса. Ему еще предстоит надругаться над этим святошей, и лишать невинности обожженного Фредди Крюгера, по-моему, весьма бредовая идея…
– Пап, я же себе это представил, – прыснул Хёкдже. – Такой, блин, застенчивый Фредди Крюгер снимает свой полосатый свитер и потом прижимает его к груди: «Ах, нет, я не готов…»
Отец, смеясь, закрыл глаза ладонью и покачал головой.
– Хёкки, ешь, – попросил он.
– А то что? Суши остынут? – язвительно поинтересовался Хёкдже.
– Уже разлагаться начнут. Ешь, балбес, иначе я заставлю Ханни кормить тебя.
– Ну, вот еще, – буркнул Хёкдже, исподлобья взглянув на Хангена, и все-таки донес до рта «гоночный болид» с лососем.
Семейная идиллия в стане мирового зла. У певца случился когнитивный диссонанс.
После ужина два Хичоля отправились на небольшую прогулку по «дворцу»: вампир решил показать артисту, что где находится. Всего в здании было три этажа: нижний – служебный, где находились комната с картиной, пустая «камера», кухня, еще какие-то помещения, которые певцу не показали, и больничное крыло, куда его не пустили. Второй этаж представлял собой «жилой квартал»: здесь располагались апартаменты всех постоянных обитателей здания, гостевые комнаты, обеденный зал, пара кабинетов и гостиных. Третий оказался зоной отдыха: спортивный зал с тренажерами, большой бассейн и даже настоящая оранжерея, в которой имелись прогулочные дорожки и скамьи. Хичоль, впрочем, сосредоточился не на интерьере, а на плане по захвату мира, о котором поведал его двойник. Он в точности соответствовал предположениям Чанмина: возможность добровольного подчинения – почти повсеместный отказ – демонстрация магической силы – новый ультиматум – продолжение сопротивления большей части государств – магическая плюс военная сила стран, перешедших под протекцию Совета, – достаточно быстрая, но плавная победа. Завоеватель не собирался устанавливать жестокие порядки, превращать смертных в рабов, убивать людей миллионами. По сути, он хотел лишь официально утвердить вампиров как высшую касту, сделать доступ в нее желанным для каждого обычного человека и контролировать международную политику, а также крупный бизнес. Возможно, население планеты от этого только выиграло бы: каждый наводит порядок в своих владениях, и если владеешь всей Землей, то волей-неволей захочется прибраться даже в ее «подвалах» и «чуланах». Майор Пак, разумеется, нашел бы тут, что возразить; в ответ на это замечание певца вампир пренебрежительно поморщился и напомнил:
– Терронцы были оккупантами, колонизаторами, пришедшими извне. Земля служила для них лишь источником полезных ископаемых и дешевой рабочей силы. Кроме того, куколка, там так для сюжета надо было. А в реальности разумные люди довольно быстро поймут, что никакого зла мы собой не представляем. Кроме самого факта вампиризма.
Хичоль хмыкнул и сказал:
– Если бы в мире была страна Сопляндия, населенная девочками от двенадцати до двадцати, то она перешла бы под власть Совета Вампиров ровно через минуту после требования.
Двойник громко засмеялся, оценив шутку.
– Кстати, о похожем государстве, – заметил он, открывая одну из дверей на третьем этаже. За ней скрывались несколько смежных помещений, погруженных в интимный полумрак, с низкими диванчиками, разноцветными подушками, мягкими коврами и небольшими столиками, – казалось, тут следует курить кальян и смотреть на танец живота в исполнении восточных красавиц. – Есть еще холодная страна, погруженная в снега девичьего одиночества и согреваемая лишь солнцем недостижимой любви, – Фанляндия. Там-то я и нашел наших первых добровольных доноров, которые будут жить во «дворце» и предоставлять кровь. – Вампир прошел через два помещения, отодвигая тяжелые шторы, разделявшие их. Певец семенил следом. – Уж прости, что это не юноши, а девушки. Позже, когда мы завоюем власть, выбор будет куда больше. А так… Ну, выбирал среди Эльфов, готовых получать оргазм от укусов людей, похожих на любимых артистов.
В третьем – последнем – помещении навстречу вошедшим поднялись с диванов сразу десять девушек. Это были не прекрасные юные смертные, как на роскошных вампирских пирах в каком-нибудь кино. Обычные фанатки. Три азиатки, две черных, латиноамериканка и четыре белых. Имелись и совсем тощая, и очень толстая, и с кривыми зубами, и в прыщах, и первокурсница, и почти сорокалетняя… Хичоль – как, впрочем, и все вампиры его типа – не имел привычки сравнивать смертных с едой. Но сейчас невольно провел параллель. Он будто пришел в захолустное заведение общепита и замер перед раздаточным столом, выбирая между слипшимися макаронами, пережаренной карточкой, развалившейся на части вареной рыбой, вчерашней курицей с ползающей по ней мухой и явно уже скончавшимся салатом.
– Среди них есть девственницы, – тихо сказал вампир певцу. – Хотя после монаха, думаю, тебя эта второсортная невинность мало вдохновит…
– Я Кюхёна давно не кусал, – нахмурился Хичоль. – В последний раз меня настоящий Юно кормил, например. И вообще, я не понимаю, в чем соль этой девственности? Вкус крови от нее меняется, но не так чтобы на сто процентов…
– Ты не умеешь наслаждаться процессом, – пожурил его вампир, пригрозив пальцем. – Вместе с кровью ты вкушаешь воспоминания, эмоции. Если сосредоточиться на этой чистоте, то в какой-то момент испытаешь экстаз. А ты просто делаешь глотки, стараешься не замечать чужих мыслей и отпускаешь жертву, промокнув ранки салфеткой. Все еще считаешь себя человеком. Мило. – Он улыбнулся и чмокнул свою «куколку» в щеку.
Древний вампир выбрал для себя тощую блондинку неопределенного возраста, а неофит вцепился в молодую кореянку чуть симпатичнее других «блюд». Остальные девушки поклонились и ушли из комнаты.
Обе пары развалились на одном диване, благо места было предостаточно. Певец решил следовать примеру своего двойника, не сводя с него пристального взгляда. Фанатка тем временем прижалась к его груди и шепотом называла «оппой» (каким-то образом он безошибочно отмел всех чужих поклонниц и выудил собственную). Злодей, схватив свою жертву за волосы, заставил ее наклонить голову, открывая шею; Хичоль уже занес руку для аналогичного действия, но не решился, и девушка сама убрала волосы, чтобы ему было удобнее. Персонаж укусил быстро, как стремительный дикий хищник, и даже напугал морально подготовленную европейку; артист же примерялся, как будто мог промахнуться мимо шеи, и, хоть страх от его колебаний уменьшался, боль это в итоге лишь усилило.
Голода не было, поэтому сначала особого удовольствия кровь не принесла. Двойник советовал окунуться в чужую жизнь – певец попробовал это сделать. И вот теперь, расслабившись, медленно высасывая кровь из крошечных ранок, а вместе с ней – коктейль из частиц прошлого, он осознал: этот процесс может действительно не просто поддерживать жизнь в теле вампира. Айдол ощущал, что сейчас эта фанатка, со всеми ее воспоминаниями, мыслями и желаниями, принадлежит ему, находится в его власти. Студентка колледжа, слушает Super Junior уже восемь лет, сразу влюбилась в Хичоля, была на многих концертах, собирает фотографии мужчины своей мечты, не может смотреть на обычных парней, вместо этого фантазирует о ласках «оппы»…
– Довольна? – хрипло, с какой-то дьявольской сексуальностью в голосе прошептал ей на ухо Хичоль, оторвавшись от шеи. Сам себя не узнал, офигел и грохнулся обратно в реальность.
– Да, оппа, – прошептала девушка, с затуманенными от возбуждения глазами. Оргазма она, может, и не испытала, но была очень к этому близка.
Старший вампир тоже отпустил свою жертву. Обе девушки, поблагодарив кровопийц на разных языках, поспешно удалились.
Персонаж потянул артиста к себе и уложил на свои колени, лицом вверх; наклонившись, он стал лениво слизывать остатки крови с его губ, одновременно расстегивая пуговицы точно такой же, как на нем самом, рубашки. Реальность снова стала ускользать от Хичоля, он даже ответил на этот почти-поцелуй, поиграв с языком двойника своим собственным.
– Может, не нужно? – спросил певец, упираясь ладонями в грудь двойника и отталкивая его. Секс входил в план по спасению пленных, но тирана следовало подразнить, не так ли? – Я не уверен, что хочу этого сейчас…
– Мать твою, Хичольда, – усмехнулся вампир, – ты только себя послушай! Неужели девственность передается воздушно-капельным путем? От монаха подхватил?
– Ну так, – криво улыбнулся певец, поняв, что стиль отказа пролетел «мимо кассы». – В обраточку пошло. Скоро краснеть начну при слове «член». Болезнь-то быстро прогрессирует.
– А ты лечишься? – Вампир все-таки продолжил расстегивать пуговицы рубашки. Другая рука стала гладить длинные волосы.
– Ну, конечно, – ответил Хичоль. – Инъекции порнухи утром и вечером, ингаляции пошлых шуточек после еды и оздоровительная гимнастика в виде онанизма.
– Но без настоящего секса все это – лишь витамины. – Вампир наклонился к своему оригиналу для нового поцелуя и стал неспешно катать по его груди капельку горного хрусталя на цепочке – ту, где Кюхён заключил человеческую ауру. – Кто был твоим последним лечащим врачом? Я? Ханни?
– Герцог… – прошептал Хичоль.
Персонаж, подняв голову, грубо вцепился в его волосы и дернул вверх. В его глазах плескалась, как обжигающая лава, звериная ярость.
Кто еще не знал, что Ким Хичоль – специалист по неуместным комментариям?
– После связи со мной… После признания монаха… – Голос вампира был, по контрасту со взглядом, обжигающе-ледяным. – Ты еще спал с этой самодовольной псиной? Чего же тебе не хватало, шлюха?
– Эй, эй, – безуспешно попытался расцепить его пальцы артист, – чего ты так завелся? Я думал, и так все знаешь, потому что кусал Кюхёна, а он же в курсе моей измены…
– Меня интересовало лишь убийство сына, и почти все прочее я оставил без внимания. – Персонаж сбросил оригинал со своих колен на пол. Хичоль уткнулся лицом в мягкий ковер с длинным ворсом. – Как выяснилось, зря. Впрочем, ты и сам все рассказал… – Певец попробовал подняться на ноги, но тут же шлепнулся обратно, сраженный ударом наотмашь по лицу. Щека сразу вспыхнула, как от ожога. Однако тут же вспомнилась другая жертва вампира, подожженная в прямом смысле слова, и жалеть себя резко расхотелось. – Он тебе нравится, да, куколка? Ты влюблен в этого пса?
– Герцог же волк, – робко напомнил Хичоль. Двойник перевернул его на спину и, оседлав бедра, одним движением сорвал все оставшиеся застегнутыми пуговицы рубашки. – И не влюблен я в него. Просто секс. Понимаешь, Кю был очень щепетилен насчет этого, а мне…
– Да, кстати. – Вампир остановился, крепко, до боли, сжав руками плечи лежащего под ним певца. – Почему он так упрямо хранил девственность до самого последнего момента? И не говори мне, что из страха. Он не мог бояться секса настолько сильно, чтобы отталкивать возлюбленного с риском измены. А если избегал греха, то должен был вообще держаться от тебя подальше.
Хичоль затаил дыхание. Нести чушь он умел прекрасно, однако выдумывать подходящую ложь в стрессовой ситуации получалось весьма посредственно.
– Кюхён не самого секса боялся, а того, что магию потеряет, если обет нарушит, – все-таки нашелся он. Пауза, вроде, была не слишком большой и подозрений не внушала. – Когда ты типа умер, ему стало плевать на свою магию, и мы решили пошалить. Только тебе приспичило обидеть самого слабого, и вряд ли ему со мной теперь что-то обломится…
– Он заслужил это, – заметил персонаж строго. – Все они заслуживают того, что с ними будет. Ведь я оставил их в покое. Не трогал, не мешал. Они сами объявили мне войну.
Похоже, вампир находился на тонкой грани между возвращением к бешенству и проявлением теплоты к своей «куколке». Хичоль больше не мог подставлять, в прямом смысле этого слова, свою задницу – происходящее точно закончилось бы сексом, и уж лучше было оградить эту часть тела от попадания в нее каких-нибудь чересчур крупных/заостренных/раскаленных инородных предметов. Он обнял своего похитителя – хотел сделать это страстно, а получилось нервно, с испугом, как у ребенка, который просит маму простить его за мелкие проступки и больше не пороть ремнем.
– Как это трогательно, – усмехнулся вампир, еще крепче прижимая к себе артиста и медленно гладя его по волосам. – Ты все правильно делаешь, куколка. Лучше переступить через себя и стать моей принцессой, чем ухватиться за принципы и кончить так же, как монах.
– Очень сомневаюсь, что Кю хоть раз в жизни кончал, – брякнул Хичоль.
Двойник чуть слышно посмеялся и начал избавлять его от одежды. Губы жестокого вампира припали к шее, лаская кожу поцелуями, пока одна рука расстегивала брюки. За этим последовал укус – болезненный, потому что ожидаемый. Это возбудило Хичоля, ведь теперь ничего страшнее секса ему точно не грозило. Персонаж ощутил его реакцию, когда погладил через ткань трусов начинающий твердеть член. Хичоль, все еще немного безумный после выпитой крови, чуть приподнял бедра навстречу ласкам. Потом он мог найти достаточно времени, чтобы отругать себя за вполне искреннее наслаждение, а пока лишь слабо оправдывался тем, что втирается в доверие.
– Не хочу думать о том, что ты так же вел себя в постели с псом, – утробно прорычал вампир, рывком переворачивая Хичоля на живот. Тому уже надоел этот ковер, в которое лицо утыкалось, словно в мох. Лучше бы паркет положили – хоть ворсинки в рот не лезли бы. – Я заставлю тебя забыть его.
Вампир неспешно, с чувством провел языком по позвоночнику певца от шеи до копчика, при этом его руки массировали то бока, то еще скрытые под материей одежды ягодицы. Хичоль негромко застонал, едва язык дошел до пояса расстегнутых брюк. Ему хотелось, чтобы путь прошел еще ниже. Не темнолордовское это, конечно, дело – пленников риммингом радовать. Но кто знал конкретно этого зловещего повелителя? А уж со стороны Хичоль, вылизывающий Хичоля, вообще смотрелся бы великолепно.
Вампир, запечатлев еще один поцелуй на пояснице своего любовника, стал стягивать с него брюки вместе с трусами. Забыв обо всем на свете и со сладким нетерпением ожидая дальнейших действий, Хичоль вцепился в длинный ворс ковра. Двойник погладил его обнаженные ягодицы, затем чуть раздвинул их и провел между ними двумя пальцами правой руки. Прикосновения кожи перчатки в этом чувствительном месте были весьма интересными и необычными, так что Хичоль простил злодею брезгливость и благодарно прогнулся в спине. Вампир, довольный таким ответом, взял в человеческую руку его член и некоторое время ласкал его, кружа большим пальцем по головке; кожа перчатки тем временем продолжала тесно соприкасаться с давно не получавшим внимания отверстием. Хичоль зарылся лицом в ковер – это уже не имело никакого значения – и тихо стонал сквозь стиснутые зубы, чувствуя приближение разрядки. Первой за два с половиной месяца добровольного целибата.
– Нет, нет, – ласково прошептал ему на ухо персонаж, переместив обе руки на плечи. – Не так быстро, куколка. Придется потерпеть.
Он снова заставил Хичоля лечь на спину и дернул брюки ниже, чтобы полностью избавить его от одежды. Вот тут вся извращенная красота сцены и полетела в пропасть. Артист влез в штаны, которые, что называется, без мыла не напялишь, – и когда вампир резко потянул их, то лишь провез пленника по ковру, но брючки крепко засели на щиколотках.
– Хичольда, – разочарованно вздохнул он. – Вселенская ты дурость. Видишь, что такое брюки? – Он похлопал себя по голени. – Вот ЭТО. А ты всунул ноги в какие-то лосины, которые при этом чудом не разошлись по швам.
– Мне нравится. – Хичоль, опасаясь снова вызвать гнев явно не слишком стабильного злодея, проворно сел на ковре и стал аккуратно вытаскивать ступни из штанин. – Ноги обтягивают. А они у меня красивые. Ну… У нас с тобой.
– Твои несколько полнее моих, – заметил вампир, игриво шлепнув свой оригинал по ляжке. – Любовь к сладкому, да, куколка?
– Эй! – Хичоль наконец выдернул обе ноги из брюк. – Будешь наезжать на мою фигуру – я взбешусь и вообще возбудиться не смогу!
– Прости. – Двойник повалил его, уже полностью обнаженного, на пол и поцеловал, совсем нежно прикусив нижнюю губу. – Ты красивый. Я обожаю твое тело.
Некоторое время Хичоли просто лежали в объятиях друг друга, целуясь и наслаждаясь взаимными ласками. Вампир не раздевался, и от этого певец казался еще более беззащитным перед ним. Ему самому это нравилось. Он прижимался обнаженной кожей к потенциальному захватчику мира и старался уловить тепло его тела через ткань одежды. Стало совсем трудно сдерживаться, когда Хичоль заметил, что потолок был зеркальным и прекрасно отражал двоих практически одинаковых людей. Ладонь персонажа опять скользила по его до предела возбужденному члену, и он рисковал кончить в любую секунду. Чтобы продлить злодею удовольствие, Хичоль закрыл глаза и стал представлять себе подобные ситуации с другими парами «клонов». Например, его господин страстно зажимает в углу краснеющего от растерянности Шим Чанмина. Ким Джеджун целует ручку омеге. Герцог рвет одежду на перепуганном и пытающемся куда-нибудь уползти лидере группы. Майор с самым виноватым видом просит прощения у матерящегося и плачущего Пак Ючона, которому он только что вставил без подготовки… Помогло. Хичоль смог дождаться момента, когда двойник позволил ему встать на колени. Лубрикант, хоть и в маленьком тюбике, он с собой принес – значит, с самого начала собирался закончить сексом этот не слишком приятный вечер (или какое уж время суток было в данной местности). Хичоль блаженно закрыл глаза, ожидая проникновения. Но со стоном вернул лицо в ковер, когда вместо нежных пальцев или горячего члена в его анус вторглось нечто грубое, шершавое, беспощадно царапающее, даже несмотря на смазку, несчастные стенки.
– А-а-ай, – заныл певец, морщась. – Что ты в меня пихаешь?
– Три пальца, – спокойно ответил вампир, демонстрируя орудие своего «труда». – Тебе много? Отвык?
– Левую руку используй, – процедил Хичоль. – Или хоть перчатку обратно надень…
– С какой это стати? – Злой двойник снова протолкнул пальцы внутрь. Певец вскрикнул, подаваясь вперед и сжимаясь в отчаянной, безуспешной попытке прервать болезненную растяжку. Легко было звать себя мазохистом при катастрофически неопытном монахе, а вот в обществе своей безжалостной копии он не мог похвастать особой любовью к мучениям. – Ты тоже заслужил немного боли.
– Так ведь… Ты же неаккуратно, – пожаловался Хичоль. – Ты не просто делаешь мне больно, а сейчас поранишь…
Очередное резкое движение заставило понять, что причинение вреда было не случайностью, а осознанной целью вампира.
– Ты только что пил кровь, – напомнил тот. – Все быстро заживет. Не будь таким трусишкой – я точно не хуже чокнутого оборотня…
Хичоль решил ничего не комментировать и просто терпеть. Скоро ощущения подсказали, что внутри уже есть повреждения. Артист вцепился в ворс ковра не только руками, но и зубами, не сумев сдержать очередного стона. Неожиданно вампир стал человеческой рукой гладить его по груди и животу, сопровождая такое действие успокаивающим шепотом:
– Это совсем маленькое наказание, милый. Ничего страшного. Потом я стану нежным, если будешь хорошо вести себя. Но сейчас ты должен принять это.
От смеси боли и ласковых увещеваний у Хичоля закружилась голова, возбуждение вернулось с новой силой. Он чувствовал себя в приятном подчиненном положении, любимым слугой, каким раньше являлся для этого существа его собственный господин. Когда грубые уродливые пальцы сменил член, боль уже только заводила. Хичоль удовлетворенно стонал, разбавляя это жалобными всхлипами, и совсем потерял способность здраво мыслить, пока двойник быстро двигался в нем. Он кончил, перепачкав так доставший его ковер, и упал на бок, обессиленный и совсем ничего не соображающий. Вампир застегнул брюки и надел перчатку.
– Я не замечал этого раньше, когда смотрелся в зеркало, – негромко произнес он, откидывая волосы с лица своего возвращенного любовника. – Какой у нас красивый профиль. Какие восхитительные губы. Какие глаза…
Он наклонился к лицу оригинала и провел влажным языком по шее, слегка прикусив кожу под ухом. А затем выпрямился и направился к выходу из комнаты.
– Мне снова нужно уйти по делам, – сообщил персонаж. – Чувствуй себя, как дома. Все здание – в твоем полном распоряжении.
Певец поднял руку, чтобы помахать ему, но почти сразу уронил. Он не мог пошевелиться, и не только из-за боли, которая стремительно утихала, или опустошенности после оргазма. Хичоль номер один, конечно, не был способен сопротивляться Хичолю номер два, потакать всем прихотям было единственным выходом. Но отдаваться двойнику следовало со скорбной физиономией, а не достойными порнографии стонами-криками. Надо было как можно скорее принять душ, отругать себя последними словами и бежать к Кюхёну, раз уж Хичоль заработал своей пятой точкой право разгуливать по всем помещениям.
Артист с трудом заставил себя приподняться на локте. Когда он примерно на четверть приблизился к тому, чтобы встать, в комнату вошла бесцельно слонявшаяся по зданию Настя. Она застыла на пороге, оставив штору позади, и с каждой секундой отвращение все явственнее отражалось на ее лице.
– Ты как будто голых Хичолей никогда не видела, – фыркнул айдол, даже не думая скорее чем-нибудь прикрыться.
– Это сперма, что ли? – Проводница с омерзением указала на перепачканный ковер.
– То есть вот тут она противная, – возмутился Хичоль, – а когда у тебя на одежде, мимо рта пролетевшая, – за модный принт сойдет?
– Какое же ты чмо, – рассердилась Настя. – Еще и мое место занял! Надеюсь, этот псих затрахает тебя до смерти.
– Глядите, как легко «оппа» поменялся на «психа», – пропел Хичоль, улегшись на спину. – Я же ему все расскажу.
– Я тоже кое-кому сейчас все расскажу, – прошипела Настя, отдергивая штору, чтобы выйти. – Говорят, он в себя пришел. Ему даже простого анальгина не дают, чтобы кровь не портить. От боли чуть ли не в бреду. А тут я – с новостями про его единственного и неповторимого. Сразу загнется или еще помучается?
Настя ушла. Она, конечно, ничего говорить не собиралась. Но Хичоль не смог сдержать слез. Ради чего бы он ни спал с двойником, это было предательством.
Боль и темнота; и та, и другая – бесконечные, абсолютные. Кюхён старался переключиться на что-нибудь еще: например, на слух или тактильные ощущения – но все равно осознавал, что время от времени забывается. Это было недопустимо, ведь в любой момент кто-то мог укусить его, и тогда требовалось незамедлительно произвести корректировку воспоминаний. Впрочем, до сих пор никто не появился в том месте, где находился раненый. Монах отвлекался на исследование всего, до чего мог дотянуться. Пальцы еще не приучились выполнять функцию глаз, но он старался представлять себе то, чего касался. Одеяло. С одной стороны кровати – гладкая стена, с другой – тумбочка, сверху на ней – ничего, кроме стеклянного стакана с некой жидкостью. У тумбочки – три ящика, все – запертые.
Неожиданно раздался странный шум – судя по всему, в сторону отъехала входная дверь-купе. За этим последовали шаги. Монах повернул голову в ту сторону, откуда доносились эти звуки.
– Кто здесь? – спросил он, с трудом разлепив пересохшие и уже основательно искусанные губы.
– И правда, как похож-то, – тихо произнес по-английски некий мужчина. Кюхён не понял ни слова, но дальше произошло то, что не требовало перевода – гость провел пальцами сначала по его шее, а затем груди, найдя под тонкой футболкой левый сосок и погладив его. – Хорошенький… Глазки только жаль…
Рука гостя поползла ниже, под одеяло. Кюхён, страдавший от непрекращающейся боли, не смог подавить вспышку ярости – и наглец, едва успевший положить ладонь на живот раненого, свалился на пол, пронзаемый электрическими разрядами. А монах невольно издал протяжный стон: от этого усилия мучения стали хуже.
– Это еще что за шуточки?! – закричал Николас, когда магическая атака завершилась. Он выпрямился, одернул на себе пиджак и безуспешно пригладил вставшие дыбом волосы. Монах выглядел очень слабым, но, по всей видимости, это не мешало ему пресекать посягательства на свое изможденное тело. Председатель сказал себе, что человек, только что перенесший столь страшную травму, не отвечает за свои действия. Успокоившись, он произнес по-корейски – ласково, но, на всякий случай, оставаясь на расстоянии от своего «подарка»: – Не бойся меня. Я не обижу. Меня зовут Николас Уайтстоун, я главный слуга господина Хичоля.
– Где я? – поинтересовался Кюхён. Каждое слово отзывалось болью. Он хотел снова потерять сознание, чтобы хоть немного отдохнуть от нее.
– Не могу сказать, – признался Николас. – Господин запретил. Ты чего-нибудь хочешь? Поесть? Попить?
Кюхён чуть заметно помотал головой, не поднимая ее с подушки.
Дверь снова отъехала в сторону, и в палату вошел Хёкдже. Увидев Николаса, он без предисловий указал большим пальцем за свою спину и сказал:
– Иди к папе, ты ему нужен. Потом свою игрушку посмотришь. Сейчас все равно без толку до него докапываться, ему плохо.
– Да, ваше высочество, – кивнул Председатель, покидая палату. Если уважать Хангена ему и не приказывали, то сын господина получил непререкаемый статус принца.
Хёкдже подошел к одному из шкафчиков с лекарствами, чтобы наполнить чем-то шприц, а затем вернулся к монаху и взял его за руку. Едва игла коснулась кожи, Кюхён вздрогнул и обеспокоенно спросил:
– Что ты собираешься сделать?
Хёкдже, не реагируя на его испуг, ввел иглу в вену и лишь после этого пояснил:
– Я делаю то, что папа запретил. Колю тебе морфин.
– Не надо, – в отчаянии, слабым голосом попросил Кюхён, пытаясь отдернуть руку. – Это ведь наркотик!
– В твоем случае – лекарство. – Хёкдже, сделав инъекцию, швырнул шприц в мусорное ведро и отпустил руку монаха. – Я заходил уже пару раз. Что, не припоминаешь? Потому что бредил. И орал от боли. Я задрался тебя терпеть.
– Но ты можешь… просто не заходить, – заметил Кюхён. Хёкдже молча скрестил руки на груди и уставился себе под ноги. – Тебе стало меня жаль?
– Ты получил по заслугам, – возразил «принц», упрямо не желая признавать свою человечность. – Просто меня взбесили твои крики.
– Ты хороший, – через силу улыбнулся монах. Он протянул одну руку, как бы призывая вампира вложить в его ладонь свою. Хёкдже нерешительно посмотрел на нее, но все же не пошевелился. Кюхён помедлил, прежде чем опустить руку на поверхность кровати. – У тебя на самом деле доброе сердце.
– А я и не говорю, что злое, – хмуро ответил Хёкдже.
– Скажи, пожалуйста… – Кюхён попробовал облизнуть губы, но даже во рту было сухо. – Ты же видел меня до операции… Скажи, я очень сильно изуродован?
– Да, – как можно более злорадно сообщил Хёкдже. – От верхней части физиономии мало чего осталось. Но папа заказал для тебя симпатичные шелковые ленты – видишь ли, ты здесь в качестве игрушки его нового слуги, бывшего сенатора, и надо, чтобы ты ему даже такой искалеченный нравился. Станешь завязывать этими лентами глаза. Ну, в смысле, то место, где они были. Это будет, наверное, на садо-мазо похоже. Еще кляп в рот впихнуть – и полный набор. А что? Тебя волнует внешность? Я думал, монахам должно быть фиолетово. Тем более, что папа все равно больше не даст тебе приблизиться к Хичолю из СуДжу. Он из него, так сказать, мою мачеху делает.
– Я так и думал, – ответил Кюхён после продолжительной паузы. Морфин начинал действовать, и говорить ему становилось легче. – Что ж, в таком случае, мне жаль, что мое лицо не стало уродливым полностью. Я не хочу спать с этим сенатором…
– Кстати, вполне симпатичный мужик, – пожал плечами Хёкдже. Он хотел добавить что-то еще, но не придумал ни одной фразы, а монах никак не прокомментировал сообщение о привлекательности Николаса. «Принц», еще немного постояв у кровати раненого, вышел из палаты. За дверью взволнованно ожидал настоящий Хичоль, даже не просушивший волосы после душа, – попасть внутрь можно было лишь с помощью электронной карты, которую артисту никто не выдал.
– Спасибо, что открыл, – улыбнулся Хичоль, пытаясь проскользнуть в палату; Хёкдже остановил его и толкнул назад. Дверь захлопнулась.
– Не надо к нему, пусть отдыхает, – сказал он сурово. – Я ему морфин вколол. Ну ты бессовестный… Потрахался с моим отцом, в душ залез для хоть какого-то приличия – и побежал с монахом сюсюкаться… Чего мылся-то? Мог бы прискакать прямо голый, весь в «следах любви». У монаха глаз нет, он бы не заметил.
Хичоль только жалобно и потерянно моргал. Он мог как угодно корить себя за содеянное, но из чужих уст все звучало куда более гадко.
Хёкдже прошел мимо него. Певец еще какое-то время стоял у двери, раздумывая о том, не стоит ли попробовать выбить ее, а потом присел рядом на корточки и, опустив голову к коленям, опять заплакал. Сейчас больше всего на свете хотелось подойти к Кюхёну, взять его за руку, признаться во всем и получить прощение. Монах бы точно простил – Хичоль знал об этом (и нагло злоупотреблял великодушием). А вот так, без прикосновения к нему, без звука его голоса было совсем тяжело. Хичолю казалось, что он потерял Кюхёна. Но ведь еще полдня назад все было хорошо! Айдол вспомнил, как бродил по Мехико за монахом, пока тот делал дурацкие фотографии. Ясно увидел его удивленный, радостный и почти неверящий взгляд, когда он повернулся к своему преследователю. У этого парня были неповторимо красивые глаза. И совсем не такие же, как у давно знакомого макнэ. Хичоль даже достаточно громко всхлипнул, подумав о том, что не может быть рядом, когда Кюхёну так плохо. Гуляй где хочешь, конечно. Только к монаху не заходи. Потому что ты мой и должен хотеть меня двадцать четыре часа в сутки, а не рыдать у постели изувеченного бойфренда.
