Текст книги "Герой не твоего романа (СИ)"

Автор книги: lovely dahlia

сообщить о нарушении

Текущая страница: 60 (всего у книги 100 страниц)

– Я вчера пил кровь и не голоден, – ответил Донхэ, покосившись на брата: тот переключал каналы и нигде не находил ничего интересного. – Я вызвал ее. Твою жертву.

– Проститутка? – предположил Чанмин, знавший, что братья нередко так поступали: снимали девчонку из числа «бюджетных вариантов», занимались с ней сексом, а потом убивали. И еда, и пизда, как говорил Донхэ.

– Нет, приличная девчонка, но искать не будут, – ухмыльнулся младший «принц». – Немолодая и некрасивая. Тебе – в самый раз.

– Что ж, спасибо за доставку, молодой господин, – нервно улыбнулся Чанмин.

Низко, конечно, – убивать ни в чем не повинную женщину. Но сейчас ему было все равно, он почти перестал соображать.

– Секс тоже входит в программу, – предупредил Донхэ. – Только я ее трахну, а ты посмотришь.

«Господину надо было лупить тебя розгами лет до двадцати,» – подумал Чанмин, сказав вслух:

– Как пожелаете. Могу снять на камеру, присоединиться, комментировать, как на футболе, – что угодно.

– Вампир без крови – очень жалок, особенно когда зависит от другого вампира, а не от собственной скорости и силы, – с ненавистью процедил Донхэ. – Ты сейчас – как наркоман, готовый на что угодно ради дозы. Ты и на руках походишь, и наголо обреешься, и дашь себя трахнуть, куда я захочу.

– Господин наказал меня, и я расплачиваюсь, – любезно улыбнулся Чанмин, из последних сил сохраняя спокойствие. – Так и должно быть.

– Папа слишком добр к тебе, – сказал Донхэ. – Ему тебя жаль. Он подобрал уродливого беспризорника, дал образование, научил убивать и чувствует свою ответственность за него. Это, наверное, старческая сентиментальность. Папа всегда был жесток с чужими и заботлив к своим, но никак не пойму: с какого перепугу ему кажется, что ты – еще «свой»?

Чанмин не знал, что ответить: любое слово могло разозлить молодого господина еще сильнее, из-за чего тот предпочел бы остаться дома и отказаться от «доставки еды». Не чувствуя голода, он бы точно придумал красивые фразы, упомянув в одном высказывании и мудрость отца, и право сыновей иметь другое мнение. Но сейчас мозг плавился и не выдавал ничего из тщательно вызубренного «разговорника истинного подхалима».

– К счастью, папа понимает, что получил ты еще недостаточно, и оставил тебя в моем полном распоряжении, – продолжил Донхэ, поставив свою чашку на стол перед слугой. – Да-да, это не ты за мной следишь – это я решаю, когда тебе можно будет выпить кровь. И на каких условиях… Ну-ка, подойди.

Чанмин послушно встал с кресла и приблизился к Донхэ, почтительно опуская взгляд. «Принц» шлепнул его пальцами по подбородку, заставляя поднять голову.

– Жалко, что с этого вполне симпатичного парня такую тварь списали, – тихо произнес он, разглядывая исхудавшее лицо. – Я даже рад, что певец жив… Ты точно не знаешь, где он прячется?

– Я знал только о Мехико, но вы же видели: его там больше нет, – ответил Чанмин.

– Кто спит со слугами – тот тухлое яйцо! – закричал, как первоклассник, Хёкдже. – Я серьезно, сам же говорил, что гадость.

– Я и не собирался его трогать, он отвратителен. – Донхэ оттолкнул Чанмина и снова ушел на кухню. – У меня для него приготовлено нечто более волнующее. – Он принес небольшой, но острый нож и скомандовал: – Режь от ладони до локтя.

– Зачем? – Чанмин попробовал прибегнуть к переговорам. – Я просто потеряю довольно много крови, но это не чересчур больно и вовсе не унизительно.

– От потери крови ты станешь еще более неуправляем, когда придет твоя еда, – объяснил Донхэ. – Хочу видеть, как ты превратишься в дикое животное, рвущее добычу на куски. Если не сделаешь этого – отменю заказ и не выйду из дома.

Угроза подействовала: Чанмин проворно закатал рукав рубашки, согнул в локте левую руку, приставил острие ножа к ладони и уверенным движением рассек кожу. Из длинной раны полилась кровь, капая на поверхность стола, над которым он держал руку. Вампир чувствовал боль, и сначала она даже принесла ему облегчение. Но скоро это ощущение, отвлекавшее от голода, смешалось с ним и усилило его. Боль стала пульсирующей, гадкой, а каждая вытекшая из сосудов капля крови просила заменить ее чужой.

Чанмин ушел в ванную, завернул руку в полотенце и, кусая губы, вжался лбом в кафель на стене. Мучиться ему оставалось еще минимум три часа, и он едва сдерживался, чтобы не упасть на колени перед Донхэ, взмолившись о разрешении немедленно выйти на улицу и напасть на первую попавшуюся соседку, выносящую мусор.

В половине девятого Хёкдже убежал к своей новой знакомой . Донхэ читал журнал и болтал с Чанмином. Тот изо всех сил пытался поддерживать светскую беседу, несмотря на бушующее внутри пламя, и мысленно подгонял минутную стрелку часов на стене.

В девять никто не пришел. Чанмин бросил полотенце в корзину для грязного белья – кровь уже остановилась, хотя рана еще и не думала затягиваться. Донхэ поставил на воспроизведение песни Super Junior.

В двадцать минут десятого наконец раздался стук в дверь. Чанмин дал себе обещание сдержаться и не доставить молодому господину удовольствия посмотреть, как он, потеряв над собой контроль, будет рвать жертву на части.

– Напоминаю: сначала я с ней поразвлекаюсь, а уж потом дам ее тебе убить, – сказал Донхэ, отпирая замок. Когда он приоткрыл дверь, Чанмин увидел профессора. Донхэ обрадовался: – О, добрый вечер, леди! Давно не виделись. Скучали по мне?

Чанмин понял все еще до того, как Донхэ грубо втащил жертву в квартиру, бросая ее на пол. Вампир на время даже забыл о своем страшном голоде.

Испуганные глаза, искусно украшенные тенями и подводкой, все еще идеально уложенные пшеничные волосы. Черные брюки, атласная серебристая рубашка и жилет без пуговиц… Явно только что с выступления.

– Дже, – выдохнул Чанмин, машинально делая шаг назад. – Молодой господин, зачем…

Джеджун поднялся на ноги и хотел броситься к нему, но Донхэ схватил омегу за руку и дернул на себя.

– Твоя обещанная еда, ублюдок, – с ухмылкой пояснил «принц». – Та самая девчонка, хоть даму ее лет уже и неприлично так звать. – Джеджун непонимающе смотрел то на Донхэ, от которого исходили обжигающие волны злости, то на Чанмина, в чьих широко раскрытых глазах плескалось отчаяние. – Смотри: накрашенная, духами пахнет… Думаю, мы неплохо с ней повеселимся. – Донхэ скользнул языком по щеке Джеджуна, и омегу охватила дрожь.

Чанмин пятился, пока не натолкнулся спиной на стену. Малыш Донни определенно решил переплюнуть папочку в изощренности наказаний.

====== Глава 38 ======

ЯЛТА

Нехорошо, конечно, обманывать близких, но Хичоль, упомянув Острова Кука, передислоцировался вовсе не в такую даль, а остался поблизости от местонахождения детей, слуг и любовницы. Он подумывал после небольшого отдыха нанести им неожиданный визит без помощи профессора и посмотреть, чем все занимаются в его отсутствие; скорее всего, сработала интуиция.

– Эти места помнят великих развалин, – со смехом объяснил он Хангену. – Почувствую себя Рузвельтом на конференции.

Они остановились в маленькой частной гостинице, где в начале марта из девяти номеров были заняты только два: в одном из них поселились сами вампиры, а в другом уже четыре дня обретались пожилые супруги с шестилетней внучкой. Они как раз спускались на обед, когда встретили азиатскую пару: Ханген уходил разбираться с заполнением необходимых документов, а Хичоль сидел в крошечном холле за столом и вертел в руке черные очки, держа их двумя пальцами за дужку. Пенсионеры сразу заприметили их; когда Ханген вернулся от хозяйки, бабушка с внучкой уже были на кухне, а дед взял Хичоля в оборот и звал его вечером к себе, попробовать домашнюю настойку.

– Я получил ключи, – сообщил Ханген, наклонившись к своему господину.

– Знакомься, Гена, – улыбнулся Хичоль, жестом указывая на собеседника, – это – Георгий Петрович, он из Владимира. Приглашает после ужина в свой номер, выпить по рюмочке, пока его жена, Софья Альбертовна, с внучкой Златой гуляет.

Ханген уже давно забыл об этой маленькой слабости господина: когда-то тот во время путешествий охотно знакомился с местными жителями, врал им с три короба и до окончания привала поддерживал что-то вроде дружбы. Ему нравилась эта игра в обычного человека.

– Нам нужно разобрать вещи, – сказал Ханген, протягивая господину руку. – Георгий Петрович, вечером можем к вам заглянуть.

Хичоль взял Хангена за руку и поднялся, позволяя вести себя к номеру.

Старик вытаращил на них глаза. Словно поняв это, Хичоль обернулся и весело объяснил:

– Не бойтесь, мы не «голубые»! Просто я слепой, без брата и дверь-то не найду!

– Я ваш брат? – удивился Ханген, вставляя ключ в замочную скважину. – Мы ведь не похожи. Я – китаец, вы – кореец…

– Ты думаешь, бедняга видит разницу? – Дверь открылась, и Хичоль проковылял в номер. Его улыбка сразу поблекла. – Скажи, что видно из окна?

– Двор, – ответил Ханген, приближаясь к нему. – Кусты.

– Умирать отвезешь меня в более живописное место, – попросил Хичоль с кривой ухмылкой. – Сам, боюсь, к тому времени соображать не буду.

– Господин, о чем вы говорите? – обеспокоенно спросил Ханген, вставая перед ним, чтобы видеть лицо. – Вам осталось совсем немного, и вы обретете невиданное могущество!

– Могущество? – Хичоль поднял брови и издал короткий смешок. – Ты же сам все видишь. Без автора я оказался ни на что не способен. Двенадцать веков шел в гору, лишь изредка оступаясь и ненамного скатываясь назад, а теперь сразу совершил грубую ошибку. Просчитался. Я умираю. Даже Настя все видит, черт бы побрал эту сучку… Видите ли, разочарована… – Хичоль устало махнул рукой.

– Выбрасывайте амулет! – предложил Ханген, с трудом сдерживая внезапный порыв – схватить господина за плечи.

– И навсегда остаться хромым, немощным слепцом, который, сидя у камина в кресле-качалке, ради развлечения не Баха на виниле слушает, а вызывает бури за окном? – Хичоль прикинулся задумчивым. – Хм, неплохая перспектива! Спасибо за идею, Ханни.

Ханген, подавляя бушующую в душе ярость, посмотрел за окно, на те самые облезлые кусты, о которых он сказал господину. Хичоль, тростью нашарив в своей личной темноте кровать, сел на нее и стал гладить указательным пальцем змееобразный набалдашник, выбранный профессором.

– Это намек на то, что он определил бы меня на свой факультет? – предположил он. – Хёкки много рассказал, ему нравится эта франшиза. А я вот не согласен. Какой из меня студент Слизерина? Разве я коварный? Подаю апелляцию и требую эту их шапку.

Хичоль говорил только для того, чтобы заполнить паузу, и никакой реакции на свои слова не требовал. Ханген хорошо это знал.

– Господин, если вам станет совсем плохо, мы переберем все фэнтезийные книги, все фанфики мира, но найдем того, кто сможет вам помочь! – Китаец даже повысил голос от переполнявших его эмоций. – Да не нужно далеко ходить – в Сеуле есть целитель!

– Он излечивает обычные недуги, а мои порождены магией, – спокойно объяснил Хичоль, ткнув змейку пальцем в морду.

– Тогда – монах! – не отставал Ханген.

– Он скорее умрет, чем поможет нечисти. И… ты полагаешь, он справится там, где сам профессор бессилен? – Хичоль с улыбкой отложил трость, прислонив ее к краю кровати. – Ханни, прекрати. Просто пообещай мне кое-что.

Ханген охотно опустился перед ним на одно колено.

– Что угодно, мой господин, – сказал он покорно.

– Обещай, что, если меня не станет, ты позаботишься о мальчиках, – попросил Хичоль. Не давая слуге возразить, он приложил палец к своим губам. – Я серьезно. Если я умру – ты должен их защитить. Мальчики думали, что папа может все, что с папой ничего не страшно… Но я подвел их. Ничего не смог дать им в реальности. Если так подумать, то Чанмин оказался куда умнее меня. Он, привыкший к низкому положению, объективно оценил ситуацию, связался с бандитами, нашел идеальных для себя партнеров и сумел за каких-то три с лишним месяца сделать из кучки совершенно дурацких персонажей людей, которых любит или уважает мексиканский наркобарон. А я сразу замахнулся на мировое господство. И вот… Я даже не вижу, плачешь ли ты сейчас или беззвучно хохочешь, радуясь скорому освобождению.

– Господин, вы будете жить, – твердо произнес Ханген, взяв его человеческую руку и почтительно коснувшись ее губами.

– Но ты обещаешь? – снова спросил Хичоль.

– Да, обещаю, – сказал китаец. – Ваши сыновья для меня – священны.

– А что ты о них думаешь? Только честно. Это приказ. Уточняю, а то вдруг приказы у меня больше не получаются.

Ханген несколько секунд смотрел на руку Хичоля, лежащую в его ладони, и затем признался:

– Из-за потери старшего сына вы желали оградить их от опасностей и слишком много баловали. Они привыкли получать все самое лучшее, ничего для этого не делая. Но Хёкдже – хороший человек. Он развратник, лентяй и основательно испорчен братом, за которым все время тянется, однако у него доброе сердце. А Донхэ был бы прекрасным воином. Вы выживите, обязательно. И тогда, если вы только возьметесь за обучение младшего сына, он сумет быть вашим истинным наследником, которого нужно лишь контролировать. Его жестокость не знает границ, он даже на брата посягает лишь из желания самоутвердиться.

– Это желание у него с детства, – тепло улыбнулся Хичоль. – Донни не нравилось, что он – «младший», и ему все время хотелось доказать, насколько он сильнее, умнее, обаятельнее старшего… Он доказал это Хёкки. Черт. А ты знаешь… Я ведь хотел назвать их Даниэль и Анри. Так и обращался к ним, пока они не родились. Но мать Хёкки взбунтовалась. Ты же помнишь, на одиннадцать лет старше выбранной мной сестры, старая дева, обманом за нами в Париж увязалась… Сказала тогда: только корейское имя! А мне уже понравилась, ну, что я мог поделать. И сестру уговорила. В итоге – Донхэ и Хёкдже, еле выторговал первые буквы имен… Надо же, только теперь понял: я – подкаблучник!

Ханген опустил взгляд. Господин безумно любил своих детей. И это трогало его почти всегда каменное сердце. Китаец на самом деле верил, что Хёкдже нужно оставить не у дел, потому что парень, хоть всегда и подстраивался под брата даже в поведении, был слишком добрым. А Донхэ ждала слава великого воина, убивающего без сострадания. Однако в той иллюзии, откуда они пришли, это не имело смысла: Хичоль давно смог создать там «тайное мировое правительство», в которое верили адепты «теории заговора», и был его фактическим главой, а в век ядерных бомб и великолепного информационного давления обычные сражения, даже с использованием магии огня, могли привести только к позорному поражению. Поэтому Хичоль вел бизнес, а не войну. «Мальчикам» же оставалось лишь расти бестолковыми папенькиными сынками, теми сосудами, в которые это жестокое существо вливало всю сохранившуюся в нем любовь.

Пока Ханген мысленно рассуждал, Хичоль слез с кровати, встал перед ним на колени и обхватил его лицо руками – видимо, чтобы не ошибиться в том, где оно находится. Китаец застыл, а Хичоль с каким-то безотчетным отчаянием поцеловал его в губы.

– Мой господин?.. – опешил Ханген.

– Возьми то, что тебе полагается по заслугам, – улыбнулся Хичоль. Это был не приказ. – Пожалуйста. Ты единственный, кто любил меня так много лет…

Ханген вспомнил их встречу. Он, охотник на нечисть, наконец нашел дворец древнего китайского вампира, в чьем волшебном саду, по слухам, прислуживали юные, невинные и лишь не более десяти лет назад обращенные мальчики, которым запрещалось убивать ради крови. За ними было интересно наблюдать, но один показался особенно красивым, и он проявил ответную симпатию, выйдя за витую ограду. Хичоль – этот слуга в белых одеждах – ухаживал за цветами. «Он невиновен, он не хотел становиться чудовищем,» – сказал себе Ханген. Так начались их отношения. Охотник не решался нападать один, послал к товарищам вестового и выжидал неподалеку от дворца. Он каждый день встречался с Хичолем и, возвышенный своей любовью, лишь целовал его руки: молодой вампир попросил не касаться его губ, так как был еще совсем чист. Ханген даже не позволял себе мечтать об этой девственной красоте, он клялся себе, что никогда не тронет столь невинное создание. Но, буквально через месяц после знакомства, Хичоль вышел из дворца не для того, чтобы ухаживать за прекрасными цветами, а с целью отдать указания. Его одежды стали разноцветными – он сменил статус. «Тебя повысили в звании?» – спросил Ханген, когда Хичоль вышел к нему из сада. Юный вампир покусал губы и отвернулся. Охотник видел, как по его щекам текут слезы. «Господин сделал меня своим любовником, – признался Хичоль. – Отнял этой ночью мою невинность. Я больше не могу ухаживать за волшебными цветами в саду…» Ханген пришел в ярость. Он полюбил этого юношу и все равно не допускал мысли о том, чтобы посягнуть на его чистоту, а бессовестный вампир посмел воспользоваться им ради забавы, перевел из сада в гарем, где и без него уже было не меньше сотни наложников и наложниц! «Рано или поздно такая участь ждет всех, – грустно произнес Хичоль. – Я знал это, но сейчас мне хочется умереть… Или хотя бы стереть из памяти то, что произошло... Это было так ужасно...» Ханген против собственной воли представил себе, как могущественный вампир срывает с перепуганного слуги одежду, как оскверняет его нежные губы грязными поцелуями, как ласкает похотливыми руками дрожащее тело, как грубо, без намека на ласку берет его, вырывая из груди юноши сдавленные стоны боли… Убийство монстра, наводившего страх на все окрестности, стало личной целью Хангена. Он должен был отомстить за это прекрасное создание. Правда, в тот же день прибыл вестовой, сообщивший, что клан охотников нападать не будет – оказалось, что вампир, помешанный на цветах и непорочных мальчиках, давно заключил с ними договор о взаимном ненападении, и только Хангена в известность почему-то не поставили. Следовало уйти, однако как охотник мог оставить безнаказанным то, что Хичоль больше не мог улыбаться, а из его больших, удивительно красивых глаз пролилось так много слез? И Ханген совершил самый рискованный поступок в своей жизни, возложив все надежды на дарованную ему природой фантастическую физическую силу – он пробрался во дворец могущественного вампира, чтобы убить его самостоятельно. Пришлось действовать осторожно и быстро, подло нападать сзади – вокруг было слишком много слуг. Затея охотника удалась: он, хоть и сам был ранен, смог расправиться с монстром. Теперь ему нужно было уходить. Одному. Но как он мог это сделать, если в покоях убитого обнаружился Хичоль, забившийся в угол и тихо плакавший из-за нового совершенного с ним непотребства? Ханген сбежал из дворца вместе с ним, усадил на свою лошадь и помчался во весь опор, остановившись на постоялом дворе небольшого городка только через двое суток. И охотник, и вампир были вымотаны, но первый держался хорошо, а второй был, как тряпичная кукла. Ханген ругал себя за то, что спас «проклятого», но просто не решился его оставить. Ведь этот юноша мог быть хорошим вампиром, не прибегающим к убийствам, добрым… И, как ни стыдно было признавать это, он мог стать его любовником. Еще несколько дней назад такое казалось кощунством, но теперь цветок невинности уже был безжалостно растоптан, и охотнику хотелось показать Хичолю, что, когда двое влюбленных соединяются, это может быть прекрасно, доставить обоим наслаждение. Закрывшись в снятой комнате, Ханген позволил себе поцеловать вампира, и тот ответил ему – робко, но с чувством. «Ты дрожишь, – заметил охотник. – Не бойся. Я не жесток, как твой покойный господин, и не причиню тебе боли. Но если тебе противно делать это…» «Я голоден, – смущенно прошептал Хичоль. – Можно выпить твоей крови?» Охотник понимал, что вампиру это жизненно необходимо, и разрешил. Если его клан пал так низко, что заключил договор с чудовищем, Ханген имел полное право заботиться об одном проклятом создании, мешая ему встать на путь зла. Хичоль неуверенно вцепился пальцами в материю одежды на его плечах, прокусил кожу на шее и сделал несколько глотков. Потом они снова стали целоваться. Вампир не просил охотника остановиться, давая свое молчаливое согласие на близость. Ханген ласкал его долго и нежно, не спеша овладеть желанным телом. Он хотел научить юношу получать удовольствие, отдаваться во власть чувственности. Когда же наконец Хичоль остался перед ним полностью обнаженным, у охотника от восторга закружилась голова. Он покрывал светлую, гладкую кожу поцелуями, шептал слова любви. «Если что-то покажется неприятным – говори сразу, – попросил охотник. – Я хочу, чтобы со мной тебе было хорошо…» А потом Ханген потерял сознание. Когда он пришел в себя, то увидел перед собой Хичоля, полностью одетого и с таким дьявольским блеском в глазах, что он казался всего лишь злым близнецом хрупкого юноши из сада. И это был… его господин. Ханген стал вампиром, Хичоль не просто пил его кровь, а отравил своим ядом! Но как это было возможно? Вампиры получают способность обращать не раньше, чем им исполнится сто пятьдесят лет! «Я не был простым человеком, – с улыбкой объяснил Хичоль. – Я – единственный уцелевший из клана Заклинателей Огня. – Вампир щелкнул пальцами, над которыми вспыхнуло пламя. – Наверное, поэтому обрел все вампирские привилегии сразу после обращения.» Ханген знал, что около полутора лет назад вампиры уничтожили этих потомственных магов; то, что кто-то выжил, держалось в тайне. «Зачем ты сделал меня своим слугой?! – закричал Ханген. – Мы могли быть вместе просто так!» Хичоль засмеялся. «Глупышка, – почти ласково сказал он. – Я хотел избавиться от своего господина, но не мог поднять на него руку. А тут подвернулся ты. Хань Гэн… Кто же в нашем клане тебя не знал! Ты силен, как бог, наивен, как ребенок, а еще – педераст. Не смог бросить очаровательного юношу в беде?» Ханген с ненавистью посмотрел на него. «Смеешься над моим влечением к мужчинам? – процедил он. – Но ведь и ты такой же. Твою девственность забрал господин, ты никогда не избавишься от этого клейма!» Хичоль похлопал в ладоши. «Один раз – не пидарас, охотничек, – наставительно заметил он. – Мне этот старый ублюдок, правда, вставил трижды, но будем считать, что разницы нет. А еще он, уничтожая наш клан, убил мою жену, наложниц, сына и двух прелестных дочерей. – Ханген от удивления широко раскрыл глаза, и он рассмеялся. – Ах, охотничек позарился на невинного мальчика, который оказался вдовцом! То, что в саду работают одни девственники – ерунда. Миф. Старый извращенец многих из них таскал в свою постель, и они все равно возятся с цветами – ну не волшебные же эти растения, в самом-то деле. Со мной уже полгода назад случилось так же. А тряпки другого цвета я вытребовал лично для тебя, чтобы ты сам обо всем догадался. Это же гораздо трогательнее, чем если бы я пожаловался на отобранную честь. Итак, начнем вот с чего. Я запрещаю тебе накладывать на себя руки. В конце концов, ты же охотник и наверняка теперь считаешь это своим долгом…»

Ханген думал, что будет ненавидеть своего господина и, подобно ему, искать способ убить его чужими руками. Однако через несколько лет уже испытывал к нему странную, болезненную и нерушимую любовь. Это был умный, смелый и обаятельный человек, который не останавливался ни перед чем, когда шел к цели. Он великолепно сражался, не знал страха и ловко манипулировал людьми. Ханген понимал, что, окажись Хичоль на самом деле тем хрупким и ранимым юношей, его чувства вскоре начали бы угасать, и он сам разбил бы сердце привязавшемуся к нему парню. Но настоящий Хичоль, решивший стать одним из самых могущественных вампиров мира, вызывал у него истинное восхищение. Он не просто считал его привлекательным – он трепетал перед ним.

И вот теперь оказалось, что настоящий Хичоль – это придурковатый поп-певец, а его господин, слепой и слабый, хотел отдать ему свое тело в качестве подарка перед смертью. Ханген не мог согласиться. Он хорошо помнил, как Хичоль говорил Хёкдже об унижении. Ему не нужна была такая жертва похоронившего себя человека.

– Господин, вы будете жить, – пообещал он. – И потом вам станет противно вспоминать, что вы позволили мне это сделать. Я не могу так рискнуть вашим расположением, несмотря на то, как сильно желаю вас.

Хичоль засмеялся с какой-то истеричностью в голосе.

– Что же ты будешь делать! И не потрахаться напоследок! Настя меня больше не хочет, а ты струсил! – Ханген замер. Может быть, господину это все-таки было нужно: он ослаб, ему требовалось ощутить тепло и заботу кого-то сильного, верного, надежного… Но надежды китайца тут же разбились вдребезги. – А вообще, конечно, ты прав. Надо соблюдать субординацию! Я сейчас лягу спать, а вечером мы пойдем к деду из Владимира. Безбожно наклюкаюсь – вот тогда и приставай!

Соглашаться следовало сразу. Ханген проявил благородство и получил то, что всегда за него полагается, – дырку от бублика.

СЕВАСТОПОЛЬ

Джеджун перенесся из туалета студии в коридор старого советского дома. При этом он чуть не упал, но волшебник удержал его за руку.

– Отпустите меня! – закричал омега, безуспешно вырываясь. – Что вам нужно?!

– Сын повелителя попросил привести тебя, – объяснил профессор, с омерзением глядя на похищенного. – И мне нравится его план. Каким же отвратительным ты кажешься, если знать, что из себя представляешь…

Волшебник повел его к одной из квартир. Джеджун упирался, но это не давало результатов.

– Вы из «Гарри Поттера», да? – уточнил он. – Если хотите знать, мне говорили, что вы тоже часто бываете омегой и рожаете от кучи других героев мужского пола!

– Это профессор Снейп из романов Роулинг бывает омегой, – усмехнулся волшебник. – А я – тот конкретный счастливый случай, когда этому герою достался не муж в лице Малфоя или Блэка, а оригинальный женский персонаж.

Он остановился у двери и постучался. Джеджун в страхе посмотрел на него.

– Зачем я вам? Как заложник? – спросил омега.

– Пальцем в небо, мистер Ким, – ответил профессор. – Просто на растерзание.

Дверь открыл Донхэ, который назвал Джеджуна «леди» и насмешливо поинтересовался, скучал ли он по нему. Омега не успел ничего ответить – вампирский «принц» дернул его за руку, буквально кидая на пол в прихожей. Джеджун, удачно приземлившийся на четвереньки, поднял голову и увидел Чанмина. Измученного, с землистым оттенком кожи, тянущейся от ладони к локтю раной и безумно горящими глазами. Омега забыл обо всем и рванул к любимому, но Донхэ схватил его за руку и прижал к себе.

– Дже, – произнес Чанмин, словно само появление омеги было для него смертным приговором. – Молодой господин, зачем…

– Твоя обещанная еда, ублюдок, – сказал Донхэ. – Та самая девчонка, хоть даму ее лет уже и неприлично так звать. – Джеджун похолодел от ужаса. Чанмина наказали именно так, как он предполагал. И первой пищей за месяц следовало стать… ему? – Смотри: накрашенная, духами пахнет… Думаю, мы с ней неплохо повеселимся. – Джеджун ощутил прикосновение чужого языка к своей щеке, но задрожал не совсем из-за этого: он понял, как именно собрался веселиться молодой вампир, потому что был наслышан о его извращенной натуре.

– Отпустите! – Чанмин, неизвестно как еще державший себя в руках, подбежал к Джеджуну и обнял его, уводя от Донхэ. – С ума сошли, молодой господин? Ваш отец хотел, чтобы я больше никогда не видел Джеджуна, он не желает ему зла!

– Зато я желаю, – сказал Донхэ. – Точнее, не ему, а тебе. Но так уж вышло, что настоящую боль ты чувствуешь, только если больно этому чудику.

– Я согласен, – кивнул профессор, занимая удобное зрительское место на кресле с чехлом, где до него располагался и рассыпавший немного соленых орешков Хёкдже. – Мне претит одна мысль об этой женщине, у которой тело певца-мужчины. Она – урод.

Чанмин со сверхъестественной скоростью подлетел к профессору и сдавил его горло руками. Волшебник стал вампиром совсем недавно и не мог тягаться с товарищем по несчастью, которого обратили более двухсот лет назад.

– Это не женщина, а омега! – закричал Чанмин. – Не смей его оскорблять!

– Отстань от нашего туроператора, – пренебрежительно потребовал Донхэ. Чанмин тут же отпустил профессора. – Психопат… Джешка, шлепай сюда. – Джеджун покорно приблизился к своему будущему мучителю. Тот быстро достал у него из кармана джинсов телефон, открыл, вынул аккумулятор и швырнул в прихожую. – Вот так, теперь друзья не поймут, где ты. Северус, сунь мобилку в унитаз, чтобы от нее точно толку не было.

Профессор поднял с пола телефон и его запчасти, а затем ушел в ванную.

– Джеша, Джеша, пакость ходячая… – Донхэ погладил омегу по плечам. Тот стоял на месте, как вкопанный, понимая, что сопротивление бесполезно и опасно. – Читал я твой фанфик. К такой девчонке и не прикоснулся бы – скучно. Но ты капельку мужского пола, и мне интересно. Устроим самый идиотский в мире пэйринг? – Донхэ снова прижал к себе омегу, глядя ему в глаза. – Как же он будет называться… ДонДже? ХэДжун?

Чанмин оттолкнул Донхэ в сторону настолько резко, что молодой вампир едва не упал.

– Господин против, мелочь ты бестолковая! – рявкнул он. Ему хотелось кого-то растерзать, и, хотя манил запах Джеджуна, атаковать он предпочитал «принца». Донхэ ненадолго опешил от такой наглости. – Твой отец хочет подчинить себе правительства всех стран мира и ради этого терпит ужасные физические страдания, при этом, поразмыслив, решил пощадить и певцов, которые ничего в политике не значат, и персонажей, ничем от него в смысле происхождения не отличающихся! А ты лишь позоришь господина, мучая несчастного омегу, который даже отпора дать не может! – Чанмин пригрозил пальцем Донхэ. – Зря мне не разрешали тебя пороть. Я звоню господину.

Чанмин дрожащей рукой вынул из кармана штанов мобильный. Но он тут же выскользнул из его пальцев и улетел.

– Акцио телефон, – сказал профессор, уже завершивший топление аппарата Джеджуна. – Наложу заклятие, чтобы ты не мог отобрать.

– Тебе же хочется крови, ничтожество, – улыбнулся Донхэ. – Как только я его оттрахаю – сможешь наброситься.

Чанмин отодвинул Джеджуна за свою спину и отчаянно произнес:

– Хочешь кого-то поиметь – делай это со мной! Мне все равно. У меня нет ни гордости, ни принципов!

– Ты – убожество, – процедил Донхэ. – А вот твоя телочка виновата лишь в том, что у нее есть член… Маленький, я полагаю?

Донхэ попытался вновь схватить Джеджуна, однако Чанмин заслонил его собой.

– Невоспитанный, избалованный, наглый мальчишка! – заорал он. – Я помню, как кормил тебя с ложечки, как учил ходить, держа за ручку… Когда ты успел стать таким чудовищем?!

– Чужие дети быстро взрослеют, особенно, когда ты почти полвека их не видишь, – зло произнес Донхэ.