Текст книги "Герой не твоего романа (СИ)"
Автор книги: lovely dahlia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 100 страниц)
На день рождения родственницы Сильвии вместо обычного охранника пошел Чанмин, что понравилось и самой дочке наркобарона: она очень хотела увидеть, как «тетя» преображается рядом со своим «дядей». Но взрослые, разумеется, вели себя, как хорошие знакомые, и скоро девочка, которой было скучно на празднике, попросила отвезти ее домой, но не к себе, а к «великолепной семерке». Джеджун позвонил дону Эстебану, получил разрешение подержать у себя малышку до вечера и согласился выполнить ее просьбу. Во дворе, у бассейна, лежал Хичоль в шортах и футболке. Чанмин поинтересовался, почему он загорает чуть ли не при полном параде, и получил ответ, что вампиры вообще не загорают, им надо солнца бояться, а что на него прямые солнечные лучи не действуют – так это еще один минус нечисти, которая оказалась совсем не страшной и абсолютно не таинственной. Чанмин пообещал добавить мрачности, купив ему уютный гроб, но предупредил, что оборотень туда точно не полезет. «Придется закапывать гроб в лесу, – вздохнул Хичоль, снова поудобнее укладываясь на шезлонге. – Будем друг к другу в гости ходить. Я к нему – под дерево, он ко мне – в могилу.» Чанмин махнул на него рукой и прошел в дом, а Джеджун, семенивший следом, шикнул на певца: «Хватит так шутить, вы же не мертвые!»
Сильвия заставила Чанмина и Джеджуна играть с ней в «угадай персонажа»: она загадала Рапунцель, и противникам требовалось выяснить, кто это, задавая вопросы. Победил Чанмин, так как Джеджун просто не знал эту сказку. В его мире, как он шепотом признался вампиру, существовала история с аналогичным сюжетом, но вместо златовласой принцессы в неприступной башне там томился, конечно, омега. Следующим был загадан Эдвард Каллен. Уж кто позволил ребенку смотреть «Сумерки» – неизвестно, только девочка хорошо знала героев. Джеджун, краснея, назвал правильный ответ. Влюбившись в вампира, он решил посмотреть тематические фильмы. «Дракула» с Гэри Олдманом был великолепен, но никак не напоминал его ситуацию, а вот история о замухрышке, приглянувшейся благородной нечисти, импонировала ему.
– Смотрел бы ты лучше «От заката до рассвета», – со смехом сказал Чанмин, толкая его в бок. – Упыри там и то больше на меня похожи, а этот Эдвард Каллен – вылитый Кюхён. Возвышенный девственник и в каком-то смысле вегетарианец.
– Ты тоже это смотрел, – удивился Джеджун.
– Разумеется, – признал Чанмин. – Нас уже давно не боятся, а хотят, но тут каждая вторая девочка-подросток поверила в наше существование и стала мечтать о браке с кровососом. Пришлось узнать, из-за чего им такая моча в голову ударила.
– Говорите при мне по-английски! – обиделась Сильвия. – Я хочу понимать ваши любовные беседы!
Джеджун смутился еще сильнее. Чанмин определил это как «вторую степень Джешкиного смущения». Всего степеней было, по его личной шкале, пять. До первой и второй омега постоянно доходил сам, до третьей его нетрудно было довести, имея хоть какую-то изобретательность, четвертая требовала больше усилий и хитрости, а пятая соответствовала понятию «готов умереть на месте со стыда» и нравилась Чанмину больше всего, но он щадил омегу.
– Кстати, а почему вы не женаты? – вдруг поинтересовалась Сильвия, угрожая довести Джеджуна до третьей степени. – Когда двое любят друг друга, они должны быть мужем и женой.
– Не сразу, – ответил Джеджун, отводя взгляд и неуверенно улыбаясь. – Сначала просто общаются.
– Или это потому, что вы оба мальчики? – предположила Сильвия.
– Он не мальчик, – шепотом сказал Чанмин, пальцем указывая на Джеджуна. – Это девочка, просто она странно выглядит.
Омега треснул его ладонью по плечу.
– Тогда я вас поженю, а то неправильно, – решила Сильвия, поднимаясь с ковра, на котором сидела во время игры. – У вас должна быть свадьба.
Сильвия убежала к бассейну, где все еще отдыхал Хичоль. Дернув вампира за руку, она потребовала реквизит: кольца и фату. Хичоль лениво спросил, зачем ей это нужно, услышал ответ, соскочил с шезлонга и побежал в свою комнату – искать подходящие вещи. Юно любил всевозможные украшения и уже приобрел немало колец, два из которых стали обручальными; ничего похожего на фату не было, но Хичоль решил, что белый искусственный цветок, служивший украшением держателя для шторы, будет неплохо смотреться в волосах «невесты». Джеджун практически докатился до «пятой степени», когда Чанмин, подыгрывая Сильвии, торжественно взял его руки в свои и заглянул в глаза.
– Я объявляю вас мужем и женой, – сообщила девочка, решив обойтись без долгих предисловий или попросту забыв их. – Можете поцеловать невесту. Ну?
Джеджун сказал, что Сильвия еще маленькая, но Чанмин, не слушая «молодую супругу», нежно клюнул его в висок. Девочка захлопала в ладоши, а Джеджун хихикал, спрятав лицо в ладонях. Было очевидно, что для него это бракосочетание понарошку – больше, чем прихоть ребенка. Он не мог рассчитывать на настоящую семью, и уже то, что любимый не отказался от игры, было для него равносильно предложению руки и сердца.
– Мне кажется, что все слишком хорошо, – сказал той ночью Джеджун, прижимаясь к полуобнаженному телу вампира. – Я люблю тебя. Ты перестал отталкивать меня, заботишься обо мне. – Чанмин в очередной раз предпочел компьютеру книгу, от которой и оторвался, чтобы посмотреть на лопочущего о любви омегу. Хотелось пригладить его волосы, и вампир не стал отказывать себе в таком удовольствии. Джеджун закрыл глаза и помолчал, наслаждаясь нехитрой лаской. Да, ему было уже тридцать и его внешность даже выдавала это, но он все равно казался Чанмину маленьким и трогательным. Или же вампир просто утратил объективность по отношению к этому существу. – И вот, я думаю… Разве так может быть? В моей жизни еще никогда не было столько счастья. У меня такое чувство, будто я должен за него заплатить.
– Ну так и плати, сколько можно просить тебя сделать мне минет, – ответил Чанмин, крутя двумя пальцами прядь окрашенных волос. Джеджун возмущенно запыхтел, и вампир поспешил исправиться: – Шучу. У меня такое же чувство. Я не привык быть просто счастливым. Но… у меня это проходит. И с тобой скоро будет то же самое. Кстати, ты подумал насчет моего предложения стать… – Чанмин опустил взгляд и заметил, что Джеджун старательно притворяется внезапно уснувшим. – Ага, вот оно как. Даже не знаю, от какой темы ты сейчас ушел: орального секса или превращения. Ну, спи, спи, чудо природы. У тебя еще есть время подумать над обоими вопросами.
Джеджун и правда задумался. Нет, не о своем присоединении к числу сверхъестественных кровопийц – это для него оставалось чем-то из области фантастики. Но вторая проблема…
– Что значит – как я отношусь к оральному сексу? – обалдел Хичоль, услышав заданный смущенным шепотом вопрос. – Прямо отношусь, хотя с волчарой рискую подавиться, задохнуться или просто вывихнуть челюсть. Не понимаю, дружок, из чего ты такую трагедию делаешь. Ладно, если бы мне еще Джунсу такой вопрос задал. Майор, по-моему, принимает ванну только по большим праздникам. Но Чанмин – очень чистоплотный, особенно для кровососущего мертвеца. Почему ты не хочешь ему приятное сделать? Боишься, что у него вкус тухлятины? Или благородным девицам Римско-католическая церковь запрещает в рот брать?
– Спасибо, все доступно объяснил, – ответил Джеджун, сраженный бестактным юмором младшего вампира.
– Обращайся, – самодовольно ухмыльнулся Хичоль. – С Чанмина – шоколадка!
Так что омега, получивший очередное напоминание о своих предубеждениях, решил немедленно с ними покончить. Чанмин, правда, отсутствовал весь вечер и ночь, явившись лишь под утро. Джеджун не спрашивал, где он пропадал, понимая, что все равно не хочет знать подробности. Вместо этого он взялся ласкаться, чувствуя себя настолько неуверенно и неуютно, что Чанмин сразу догадался о терзающих его сомнениях. Впрочем, как истинный демон-искуситель, останавливать омегу он не стал. Если уж Джеджуну стрельнуло в голову набраться опыта по всем фронтам, так пусть его Кюхён на путь истинный наставляет, а дело вампиров – подтолкнуть к «запретным» удовольствиям.
– Ну, и… мне его прямо полностью? – жалобно спросил Джеджун, когда встал на колени перед сидящим на кровати Чанмином. Тот развел руками: мол, сам думай, подсказывать не стану. – А как тебе нравится? Ты скажи… Ну, чтобы я знал…
Опять не дождавшись ответа, Джеджун аккуратно погладил пенис вампира кончиками пальцев и, закрыв глаза, погрузил его в рот на несколько сантиметров. Омега выглядел, как ученик начальных классов, изо всех сил старающийся хорошо справиться с новой и слишком сложной для себя задачей. Никакой эротичности, вопреки здравому смыслу, в этом не было. Чанмин, присмотревшись к нему, тихо засмеялся, и Джеджун прервался, резко обидевшись. Вампиру пришлось просить у него прощения, что затянулось аж на два с половиной восхитительных часа. После этого оба уже были слишком вымотаны обоюдной страстью, чтобы предпринять вторую попытку обучить омегу основам орального секса. Джеджуну даже не пришлось притворяться, когда Чанмин поинтересовался: а что он, собственно, решил по поводу второго, более серьезного вопроса о превращении? Омега и безо всякого лицедейства засопел в плечо любимого через пару минут после того, как они в третий раз подряд растворились в экстазе.
– Ладно, все еще успеем обговорить с тобой, извращение ты мое на тонких ножках, – ласково сказал ему Чанмин, накрывая одеялом. – У нас впереди много времени.
Остальные же вовсе не думали, что им достался слишком большой кусок счастья. Например, Кюхён, как ни прикидывался безразличным и вновь познавшим дзен, с каждым днем лишь отчетливее осознавал безнадежность своего положения. Тяжело, когда твоя любовь безответна; ужасно, если предмет воздыханий состоит в отношениях с кем-то еще; а если эротический беспредел с участием твоего единственного творится прямо у тебя на глазах – то это настоящая катастрофа. По ночам, лежа без сна на чересчур мягкой для него кровати, монах старался не думать о совместном времяпрепровождении вампира с оборотнем и терпел ожидаемое фиаско. Утром же, встречая Хичоля где-то в особняке или на прилегающей к нему зеленой территории, Кюхён не мог отделаться от мысли, что этим телом недавно овладел другой мужчина. Это было непонятное, постыдное и почему-то будоражащее чувство. Губы, припухшие от грубых поцелуев, кожа, еще явственно помнящая настойчивые ласки, все остальное, о чем у немного просвещенного монаха теперь плохо получалось не думать… И обязательно – маячащий где-нибудь неподалеку Юно, который всем своим видом демонстрировал, как он доволен. Кюхён испытывал нездоровое возбуждение, думая об этих двоих, и ошибочно принимал свой интерес за смирение гордыни и ревности, пока не понял, какое это на самом деле извращение. Пожалуй, Ючон, когда Джунсу не ночевал дома, вел себя правильнее: закатывал рукава и грозно говорил: «Не, я этой суке Рамону скоро ноги оторву. Хуй ли он, морда мексиканская, все к Су лезет?!» А Кюхён, видите ли, с трепещущим сердцем пытался угадать, как прикасался к Хичолю Юно… «Я обезумел, » – печально догадался Кюхён и в наказание на целых два дня лишил себя пищи, оставив в рационе только воду. Когда Хичоль об этом узнал, он сварил овсяную кашу и сам стал пичкать ей Кюхёна, треснув его ложкой по лбу за оказанное сопротивление. «Уж не знаю, что там у тебя – просто пост какой-то начался или это способ самоистязания, – ворчал Хичоль, вытирая губы ошарашенного монаха салфеткой после насильственного кормления, – только чтоб я такого больше не видел!» Кюхён растаял от такой заботы и на следующий день уехал в город, где приобрел подвеску с капелькой из горного хрусталя – вовсе не потому, что жалел денег на драгоценности, а из-за магических свойств камня, который, как считалось, уберегал раскаявшуюся нечисть от новых злодеяний.
– С днем рождения, – сказал Кюхён, протянув Хичолю коробочку с подарком.
Вампир был приятно удивлен: до этого его поздравил только господин, дав подарочные карты из трех бутиков.
– Спасибо, Кю, ты прелесть, и фиговинка милая, – улыбнулся он, надевая подвеску. – А как ты узнал?
– «Википедия», – объяснил Кюхён, который теперь прилежно учился использовать все блага цивилизации. – А если просто вводить в Google твое имя, то система предлагает узнать все о твоих девушках, гей ты или нет и какие у тебя пластические операции. – Хичоль пренебрежительно помахал рукой. – Кстати говоря, в этом амулете я заключил человеческую ауру, которая затмевает твою, темную. Так даже те, кто ощущает проклятых… прости, пожалуйста… кто ощущает вампиров, будут думать, что ты – человек.
– Зашибись, – оценил Хичоль, взяв хрустальную капельку двумя пальцами. – Но, вообще, полезная хренька. А то тут в Мексике всякие потомки индейских шаманов околачиваются, и они на меня косо смотрят.
– Ты этого не заслужил, – подсказал Кюхён, зачем-то отвешивая легкий поклон.
– Уничтожил я все твои предубеждения против нечисти, – улыбнулся Хичоль, потрепав его по волосам.
– И еще я хочу заказать торт, все, кроме меня, смогут его поесть, – еще больше воодушевлялся монах. – Я читал, как в этом мире принято. Купил свечки, ровно тридцать…
Хичоль шлепнул его по губам.
– Цыц! – пригрозил он, мигом помрачнев. – Я тебе натыкаю тридцать с лишним свечек в торт! Девятнадцать, понял? И чтоб ни одним огарком больше!
– Глупо не гордиться своим возрастом, – ответил Кюхён. – Прожитые годы даруют мудрость.
– Угу, если речь идет о каких-нибудь монахах с твоей Хреновой горы, – заметил Хичоль. – А в моем случае – только те пластические операции, про которые ты из скромности наверняка даже читать не стал.
Но Джунсу, безусловно, приходилось труднее всех. Он словно очнулся от действия каких-то сильных наркотиков и начал понимать, что все хорошее было лишь следствием искажения восприятия: усеянный цветами луг оказался грязным ковром, ярко светящее летнее солнце – люстрой с разбитым плафоном, а прекрасный юноша, решивший познакомиться, – сварливым стариком-соседом, который пришел с просьбой сделать музыку потише.
Во-первых, Джунсу было стыдно за собственную доверчивость. Никто из окружающих на самом деле особенно не шифровался – часто даже в их разговорах мелькали прямые указания на то, кто есть кто. Юно в его присутствии спокойно называли «волчьей мордой» или «герцогом», а Ючона – «майором» и «пришельцем». Джеджуна он однажды утром увидел с пластырем на шее; тот, готовя завтрак, встретил на кухне Кюхёна, заметил на его руке повязку, посмеялся, что ночью «оба одновременно проголодались» и поинтересовался вполголоса, почему Хичоль кусает не в шею. «Это слишком напоминает любовные ласки, – ответил Кюхён. – А у нас не такие отношения, я лишь помогаю ему питаться без причинения вреда посторонним.»
Более того, никто и не пытался играть тех, кого он знал. Это были совершенно другие люди, и теперь он до тошноты четко понимал это. Джеджун. Его друг осознал свою сексуальную ориентацию еще в пятнадцать и всегда открыто говорил о ней, хотя встречал неприязнь со стороны зараженных предрассудками соотечественников, и поддерживал каждого, кто оказался с ним по одну сторону баррикады. Помог он когда-то и Джунсу, который сперва стеснялся интереса к мальчикам. Более того, начав встречаться с Юно, он пришел к его родителям и выдал столь пламенную тираду о возвышенности их однополых чувств, что даже отцу пришлось смириться, а уж мать и вовсе дала благословение. Сейчас же Джеджун работал в модном журнале и был известным блоггером, который убедительно отстаивал права ЛГБТ-сообщества, а его главной особенностью был упор на возможность соблюдения моральных ценностей геями и лесбиянками. В самом деле: пока его ровесники меняли партнерш, как перчатки, и уже двух-трех девушек загнали в центры планирования семьи на аборты, Джеджун много лет был только с Юно и всячески оберегал младшего братика от опрометчивых поступков. Но что же видел Джунсу вместо этого энергичного мужчины с активной гражданской позицией, здоровым интересом к сексу с постоянным партнером и твердыми убеждениями? Он видел замученного жизненными невзгодами и не верящего свалившемуся на него счастью человека, который стеснялся своей природы, внешности, возраста и всего, чего только можно. Этот человек был застенчивым, покладистым, тихим. Он никогда не стал бы отстаивать права тех, кого порицало общество, – для своего мира он был только неудачником, но никак не «извращенцем». И, главное, Джунсу видел… женщину. Стоило абстрагироваться от сходства с лучшим другом, как художник понимал, что это – несчастливая, но добрая, сильная духом, самоотверженная и наивная не по годам женщина. «Нет-нет, не трогай эту колбасу! – всполошился как-то раз Джеджун, отнимая у него продукт. – Она уже испорченная! Я просил Ючона выкинуть, когда он за нее взялся. Глядите, обратно в холодильник сунул. И, кажется, полбатона съел, ну кто бы еще додумался… Дай выброшу, беда с вами.» В этот момент Джеджун так напоминал ему двоюродную сестру, нервную «старую деву», что он едва ли не одинаково брезгливо отмахнулся как от колбасы, так и от него.
Далее. Чанмин. Где был тот забавный, милый и немного капризный ребенок, который любил интересные фантастические фильмы, вкусную еду, безобидные шутки над хёнами и своего одноклассника? Ответ напрашивался сам собой: в квартире журналиста. Здесь же, в особняке, находился взрослый, самостоятельный человек, самоуверенный до наглости, но при этом явно что-то скрывающий. Ел он немного (кровь явно была важнее), кино предпочитал литературу, а его манера общения коробила Джунсу – это был какой-то сумасбродный коктейль из едких подколов, демонстрации своего интеллектуального превосходства и откровенных попыток подлизаться. Последнее особенно касалось…
Юно. Джунсу запомнил доброго парня, который готов был помочь всем и каждому по мере своих возможностей и всегда сохранял позитивный настрой, даже если ситуация вынуждала страдать. Он нежно любил Джеджуна и относился к Чанмину, как к младшему братику. Но тут Джунсу встретил самовлюбленного, эгоистичного парня с манией величия, который считал Чанмина ничтожеством, а к Джеджуну относился с презрительным снисхождением. Да и разговаривал он так, что у Джунсу, начавшего обращать на это внимание, не находилось слов для комментариев. «А как это снимают? – изумился он однажды, увидев „Трансформеров“. – Строят такие большие макеты и потом дергают их за ниточки, будто марионеток?.. Ах, это все нарисовали? И люди, что играют в этом фильме, ведут диалоги со стеной? Стоит ли избирать профессию актера, чтобы потом демонстрировать свой талант в общении с пустым местом! Эта профессия и раньше не пользовалась уважением, но теперь…»
Далее – Кюхён. На вредного, но при этом добродушного мальчишку с непреодолимой страстью к видеоиграм он точно не походил. И как Джунсу прежде не замечал, что этот человек вырос в стенах монастыря? Он же из простого ужина мог сделать проповедь! Кроме того, его восхищала всякая ерунда. Если парень Чанмина мог часами заворожено играть в «StarCraft», то монах с не меньшим восторгом наблюдал за бабочками во дворе. «Воистину, мир прекрасен и удивителен, – прошептал он как-то раз, сидя на коленях у бассейна и разглядывая какое-то насекомое. – Сколько на свете чудесных созданий! Всех и не сосчитать!» «А самое чудесное сейчас суп варит, – усмехнулся проходивший мимо Юно, лишний раз доказывая Джунсу, как слеп тот был в своей доверчивости. – Интересно, если его запереть в комнате без счетов, половой тряпки и газовой плиты, как быстро он сойдет с ума?»
И, наконец, Ючон. Джунсу даже не хотел сравнивать простого, сильного и доброго, но отчаянно безмозглого мужика с тем трогательным юношей, которого он совратил. Майор шифровался глупее всех: например, таща на второй этаж особняка телевизор, увидел Джунсу, понял, что крупногабаритную технику его двойник на плече носить не мог, и с виноватым выражением лица бросил груз на пол – хорошо хоть телевизор был надежно упакован в пенопласт, иначе разбился бы. А уж эти его знаки внимания! «Су, доброе утро! – гаркнул он однажды, саданув со всей немалой дури по заду художника. – Как спалось? Че снилось?» Джунсу стал специально, из мстительного желания поиздеваться, давать ему записки на корейском. С выводом тянуть не пришлось: читать на этом языке Ючон не умел. «Ты – тупая мразь, – гласила одна записка. – Ты будто родился в окопе. Мне противно к тебе прикасаться. Ты хоть туалетной бумагой пользуешься, когда в туалет ходишь, или прямо рукой подтираешься?» Ючон, не поняв ни одной загогулины, посмотрел на автора послания, увидел его фальшивую улыбку и расцвел. «Романтик ты, Су, – сказал он, аккуратно складывая листок с оскорблениями в свой адрес. – Я бы тоже че-нить настрочил, но че-то не знаю. Вот. Но типа я тебя и без каракуль всяких люблю.» Джунсу оценил «богатый» лексикон майора, и его чуть не стошнило. Из-за этого особенно больно было вспоминать того Ючона, которого он увидел раненым около своего дома. Но именно эти воспоминания теперь преследовали Джунсу. Каждое движение, каждый взгляд любимого мальчика – все это прожигало его мозг и выворачивало душу наизнанку. «Подожди, хён, – испуганно произнес Ючон, когда впервые залез в постель возлюбленного. Они были уже раздеты, и идти в отступление было бы настоящим садизмом по отношению к художнику. – Мне… немного страшно. Это больно?» Джунсу тогда улыбнулся и, поцеловав своего мальчика, сказал: «Да, котенок. Твоя девственность – это цветок. Я собираюсь его сорвать. Как думаешь, цветку больно, когда его срывают?» Ючон растаял от такого сравнения, и его «первый раз» принес ему только удовольствие. А этот? Стал бы он бояться? Да какое там! Глупо было даже представлять его в подобной ситуации, особенно после того, как Джунсу увидел его рубящим дрова для предложенного Кюхёном вечернего костра. Он легко размахивал топором под палящим солнцем, вытирая пот тыльной стороной ладони и не выпуская изо рта сигарету – ни дать ни взять деревенский мужик за работой. «У нас есть бензопила, – сказал Чанмин, похлопав его по плечу. – Но тебе, пожалуй, по фигу. Ты можешь и об голову поленья раскалывать.» Ючон расхохотался, наконец вытащив изо рта сигарету. «Да не, Мин! – ответил он. – Об башку никак, ты че!» Джунсу не мог не согласиться: странно раскалывать дерево об дерево. «Если это – сын представителя внеземной цивилизации, то я не понимаю, как такие кретины могли захватить нашу высокоразвитую планету, » – думал Джунсу вечером, когда все сидели вокруг костра и Ючон рассказывал похабные армейские анекдоты. Оставалось лишь удивляться тому, как этот мужик додумался ему отдаться. Но вскоре Джунсу подслушал разговор Ючона и Кюхёна о заклинаниях последнего, и все вопросы отпали сами собой. Художник испытал облегчение: ему было гадко думать, что он занимался сексом с таким чурбаном.
Хичоль, который вообще свалился, как снег на голову, был ничем не лучше других. Если наглость Чанмина носила скользкий, вкрадчивый характер, то здесь она просто сияла, подобно лучам мексиканского солнца. «Что хочу – то и ворочу» – в этом был весь он. Хичоль оказался единственным, кто родился в этом мире, а потому ощущал себя хозяином положения. Ему ничего не стоило подшутить над застенчивым Джеджуном, целомудренным Кюхёном или гордым Юно, задевая их чувства и ничуть этого не стесняясь. Поэтому праздновать его день рождения Джунсу совсем не хотел, но вечеринку организовали с относительным размахом. Плюнув на чужое мнение, художник позвал Рамона: этот человек стал для него ближе лжецов со знакомыми лицами.
Тогда Джунсу и стал докапываться до страшной истины. Начало этому процессу положил Джеджун, который, потанцевав под хиты восьмидесятых, сел на колени Чанмина и со счастливой улыбкой произнес:
– Я хотел бы вернуться в свой мир. Ненадолго. Просто увидеть друзей, папу, братьев и рассказать им, как у меня все хорошо. Это можно сделать?
– Вряд ли, – ответил Чанмин, обнимая его за талию. – Да и зачем… Мы здесь. Навсегда. Забудь все, что было раньше.
– Вернуться, – прошептал Джунсу, уведя Рамона в сторону. – И как я раньше не подумал? Нас привели сюда – наверняка могут и увести обратно! Нам лгут, чтобы мы не сбежали! Та проводница не может быть единственной в своем роде. Рамон, прошу, помоги мне найти человека, способного вернуть меня назад!
– Я не отпущу тебя, – упрямо заявил мексиканец. – Помогу только в том случае, если ты обещаешь не уходить навсегда.
– Я лишь хочу увидеть Ючона, – ответил Джунсу. – Если он жив – я должен его вылечить. Если мертв – обязан прийти на его могилу.
– Хорошо, я попробую, – согласился Рамон. – Но обещать ничего не могу.
А тем временем из-за пробравшегося к ноутбуку Кюхёна заиграла песня «Mr. Simple». Не успел Джеджун начать пританцовывать под нее, как Хичоль отшлепал монаха по спине и включил «Simply The Best» Тины Тёрнер. Джеджун не расстроился: ему нравились слова. Снова прижавшись к Чанмину, он мурлыкал: «Ты просто лучший. Лучше всех других. Лучше любого, кого я встречал раньше. Я влюблен в твое сердце и прислушиваюсь к каждому твоему слову. Лучше умереть, чем разлучиться с тобой.»
– Я кому говорил забыть про Super Junior, засранец? – тихо ругался Хичоль. Кюхён по-доброму посмеивался над его реакцией. – Нет такой группы! Для тебя – нет!
– Есть, – возразил монах, жестом указывая на Хичоля. – Вот – ее часть.
– Да я уже как вы, прощай, эстрада, испортился я с вами, придурками! – Хичоль опять треснул Кюхёна, на этот раз – по плечу. Тот лишь веселее рассмеялся.
– Один из фактов о Ким Хичоле: он любит бить людей, – заметил Кюхён, за что получил по уху.
– Вот ведь зараза религиозная! – зашипел айдол. – Ишь ты, интернетом научился пользоваться!
– Что за безвкусицу ставил на воспроизведение наш монах? – поинтересовался вальяжно приблизившийся герцог, кладя руку на талию Хичоля. – Я видел, как ты бросился менять композицию. Не думал, что подобная музыка оскорбляет твои эстетические чувства.
– Песня как песня, – надул губы вампир, пихая оборотня локтем в живот. Юно посмеялся, предупредил именинника, что будет ждать его у бассейна, и ушел.
– Это он просто клип не видел, – сказал Кюхён. – Ты там очень красивый.
– Ты тоже, – не подумав, ответил Хичоль. Монах грустно улыбнулся, и вампир быстро исправился: – Не ты. Ты там не снимался, чего это я. Тот парень, конечно. А я вот… пойду. Аристократия ждет. Сейчас в бассейне меня топить будет. Ну, как топить… Во двор не выходи, мало ли, какой там сейчас разврат твориться будет…
И Хичоль, злой на самого себя за мучительное чувство неловкости, засеменил к бассейну, не забыв по пути захватить стакан с виски. Правда, никакого разврата в бассейне организовать не удалось: рядом, на шезлонге, уже сидел демонстративно брошенный майор. Юно, хоть стыда и не знал, обнимать и целовать своего любовника на глазах у человека в самом плохом расположении духа считал верхом неприличия.
====== Глава 22 ======
МЕХИКО
Рамон взял на себя ответственность узнать информацию о людях, способных путешествовать по параллельным мирам. Сначала, разумеется, переводчик терпел неудачу за неудачей: даже если ему удавалось найти человека, оказывавшего такие странные услуги, то на поверку это оказывался хозяин наркопритона, посетители которого получали билеты в другие миры внутривенно. Однако Джунсу не отчаивался и умолял продолжать поиски. Он искренне верил, что у него есть возможность вернуться к любимому, живому или мертвому. Чтобы Рамон, его единственная опора в этом мире, не вздумал отказаться, Джунсу был с ним нежен и обходителен, даже написал его портрет. И эти усилия были вознаграждены: однажды вечером мексиканец сообщил, что нашел женщину, которая умеет входить в другие миры. Она пользовалась большой популярностью в узких кругах, и любители экзотических развлечений часто наведывались в ее салон. Многие полагали, что эта дама использует наркотики, да и сама она поддерживала такой имидж, но знающие люди утверждали обратное: никакого надувательства, чистое волшебство.
Джунсу записался на прием к Аделите, гиду по параллельным мирам. Ее салон находился в подвале двухэтажного жилого дома, который занимала она одна. Это была чернокожая женщина лет сорока, с пышными формами и еще очень привлекательная. Встретив гостей и проверив их имена в своем списке, она указала им путь в «комнату снов». Помещение оказалось уютным, благоухающим восточными ароматами и полутемным, а из мебели здесь были только широкие мягкие диваны и большой чайный столик; обстановка напомнила Джунсу изысканный бордель. Устроившись поудобнее, художник стал с нетерпением ждать дальнейшего развития событий. Он чувствовал, что на этот раз попал по нужному адресу.
Аделита принесла гостям чай и, заняв диван напротив них, спросила, какой сон они желают увидеть. Рамон перевел ее слова, и Джунсу ответил:
– Я не хочу видеть сон. Мне говорили, что вы можете путешествовать по другим мирам. Это именно то, что интересует меня. Я должен попасть в другой мир.
Аделита, дождавшись перевода, улыбнулась и сказала:
– Вы неправильно поняли. Из моего салона нельзя попасть в другой мир. Можно лишь увидеть сон, во время которого ваши тела будут отдыхать на этих диванах. Выбирайте то, что вам по душе! Прекрасные женщины, готовые доставить вам самые безумные удовольствия? Захватывающие приключения, жестокие битвы? Мирные долины, усеянные прелестными цветами и населенные волшебными животными?
– Да что она городит? – разозлился Джунсу. – Я ей ясно говорю: мне нужно в другой мир, а не обкуриться до галлюцинаций. Ну, Рамон, переводи. Конкретный мир!
– Конкретный… – Аделита провела длинным ярко-красным ногтем по нижней губе. – Понимаю. Вам известно чуть больше, чем мне хотелось бы. – Она чуть слышно засмеялась. – Но я не оказываю таких услуг по обычной цене. Это – дороже.
– Заплачу сколько угодно, – согласился Джунсу. – Главное – отведите меня обратно в мой мир.
– Обратно? – повторила Аделита, нахмурившись.
– Все верно, – кивнул Рамон, беря руку художника в свою и с нежностью глядя на него. – Этот человек пришел сюда из другого мира и лишь недавно узнал об этом. Он…
Аделита, перестав слушать его, встала с дивана, обогнула столик и села рядом с Джунсу. Ее ладони легли на щеки художника, который возмущенно дернулся от такой фамильярности.
– Точно, – произнесла она в удивлении. – Кто-то умер, чтобы ты жил… Но я не видела проводников, способных на такое… Уже много лет не было подобного…
– Пусть пояснит свою ахинею, – потребовал Джунсу, отпрянув от загадочно ухмыляющейся Аделиты. – Кто умер? Ючон из моего мира?
