Текст книги "Герой не твоего романа (СИ)"
Автор книги: lovely dahlia
сообщить о нарушении
Текущая страница: 78 (всего у книги 100 страниц)
– Я был немного занят, – уклончиво ответил Чанмин.
– Ну, мужики, куда я от вас! – И майор пошел со всеми обниматься.
– Пиар, – подытожил Юно. – Фансервис.
К свадьбе, кстати, 2Ю тоже готовились серьезно: на них было к началу церемонии столько оружия, что наблюдавший за экипировкой Джунсу просто попискивал от восторга.
– Лапуля, а зачем все это? – спросил он, когда Ючон спрятал очередной заряженный пистолет.
– Так это… – Майор одернул на себе пиджак. – Вот.
– Если вдруг «вдовец» Ханген вздумает напасть и испортить бракосочетание, – ответил герцог, убирая под рукав пиджака нож.
Но свадьбу никто не сорвал, зато Минни потом сорвал с Юно всю амуницию.
Сильвия теперь все время терлась около молодоженов. Иногда, даже ночью, она вдруг начинала скрестись в дверь супружеской спальни. И хорошо еще, если Чанмин отсутствовал по делам. А если нет?
– Да почему дон Эстебан ее сюда привозит? – пробурчал однажды Чанмин, впрочем, наливая Сильвии теплого молока.
– Лапочка хочет спать с тетей, – объяснил Джеджун, расчесывая волосы малышки. – Ты чем-то недоволен?
– Спасибо, что хоть Минни теперь кувыркается с герцогом, – вздохнул Чанмин, целуя девочку в лоб. – Пей, балда.
Сильвия показала ему язык, но потом все равно спала между ним и любимой «тетей».
После официальной расписки Джеджун стал требовательнее. Может быть, как думал Чанмин, из-за беременности.
– Не будет тут этот телевизор стоять!
– Но он же всегда стоял…
– Это неудобно! Зови майора, пусть прибьет кронштейн вон туда!
Или:
– Я не могу с этим ковром. Он страшный!
– Уже выношу. Видишь, сворачиваю.
– Ты с ума сошел?! Он дорогой! Уносить только из-за того, что он мне не нравится?!
– Разворачиваю…
– Я чокнулся?
– Слегка.
Но, в целом, они были совершенно счастливы. Несмотря на то, что Чанмину нередко приходилось отсутствовать, в их жизни наконец наступила долгожданная идиллия.
Герцог относился к Минни, как к своей любимой кукле, прекрасной и хрупкой. Это выражалось, например, в том, что он стал сам подбирать ему одежду, в которой, по его мнению, малыш выглядел особенно сексуально. Однажды вечером, сидя вместе с Джеджуном за столиком во дворе и попивая ананасовый сок, Чанмин аж поперхнулся при виде такой «красоты». Еще бы: светлые брюки в обтяжку и сетчатая маечка, да еще и короткая, открывавшая живот.
– Ты на панель собрался? – возмутился он. Джеджун молчал, потому что даже слов не находил. – Что за гей-парад? Не ходи таким педиком, а то меня, старика, инфаркт хватит.
– Я и есть педик, как хочу, так и хожу! – вспыхнул Минни. – Юно хён говорит, что мне идет!
– Да каждому Чанмину и юбки идут, – наконец опомнился Джеджун, – но это же не значит, что их надо носить! Немедленно переоденься!
– Фиг вам, я вообще сейчас еще глаза накрашу! – огрызнулся Минни, бросаясь обратно в дом.
– Ну что с ним такое? – сокрушенно произнес Джеджун, глядя на свой стакан с соком. – Где наш милый Минни? Переходный возраст?
– Просто у него в постели обосновался придурок, – процедил Чанмин.
У Минни, в свою очередь, тоже все было прекрасно, однако имелась и одна проблема. Фактически, та же, что у Джунсу. А заключалась она в том, что майор с герцогом слишком уж хорошо проводили время вместе. И вроде, все было в рамках приличия, но британский аристократ ухитрялся все время балансировать на грани флирта.
– Не могу поверить, что наш художник уговорил тебя опять ходить с длинными волосами, – засмеялся как-то утром Юно, увидев Ючона с измененной благодаря Кюхёну прической. – Тебе очень идет. Еще бы завить…
И он повертел в пальцах одну прядь волос майора.
– Завить, брякнешь тоже, – ответил Ючон с улыбкой. – Че, в бигудях спать? Ну в баню. Я ж не баба.
– И так каждый день, – прошипел художник, наблюдавший за этими нежностями вместе с макнэ. – Мацаются, как влюбленные школьники.
– Это еще что, – мрачно добавил Минни. – Позавчера Юно хён учил майора играть в гольф. Показывал, как клюшку держать. Порнография какая-то! И что он нашел в этом тупом пугале?!
– Но-но, – оскорбился Джусу. – Ючон, конечно, необразован, но внешность у него – на десять из десяти!
– Чего? – Минни презрительно засмеялся. – Да я таких страшных вообще больше не знаю. Он еще хуже оригинала, хотя я своего хёна и так за красавца никогда не держал.
– Ты намекаешь на то, что у меня плохой вкус? – зло прищурился Джунсу.
– Ужасный, – пожал плечами Минни. – Но вместе вы нормально смотритесь. А вот Юно хён должен быть только с красивыми. Вроде меня.
– Не понял, – совсем вскипятился Джунсу, – ты хочешь сказать, что я тоже страшненький, поэтому ЮСу «сойдут за третий сорт»?!
– Я такого не говорил, – немного испугался Минни. – Просто… Ну… Вы внешне отлично сочетаетесь. Вот. Как Шрек и Фиона.
– Фиона в виде монстра? – осклабился художник. – Да у тебя самого уши большие, нос длинный, губы дурацкой формы и глаза выпученные!
– А у тебя большая задница, пальцы кривые и лицо квадратное!
– Сучка! – Джунсу замахнулся на Минни, и тот стал от него улепетывать сначала по всему дому, а потом и по двору.
– Наши дамы опять повздорили, – покачал головой герцог, провожая их взглядом.
– Су это может, – с любовью улыбнулся майор. – Су хоть до столба доебется.
Кюхён снова активно посещал церковь, но уже другую, священник в которой не пытался его совратить. Кроме того, он устроился в дом престарелых, где помогал медсестрам и врачам. Это приносило ему успокоение, но счастливым больше не делало. Как он ни старался заставить себя отпустить любимого, все равно каждый вечер читал новости о Super Junior и Ким Хичоле. Когда монах смотрел на его фото, взгляд все время останавливался на чувственных губах, которые ему доводилось целовать. Щеки вспыхивали румянцем, сердце пускалось вскачь. Ну разве можно с такими помыслами уходить в католический монастырь?
– Как мне забыть все это? – печально спросил он одним вечером у Ючона. – Как перестать мечтать еще раз обнять его, услышать его голос?
– Никак, – вздохнул майор. – Я вон хотел Су забыть, а не мог, хоть он мне и хамил с утра до ночи.
– Надо найти тебе парня, – предложил сам Джунсу, который сидел на диване рядом с Ючоном и игрался с его волосами. – Не уходи в монастырь. Живи нормальной жизнью. Помогай больным сколько влезет, о сиротах заботься. Мы тебе даже разрешим в своей комнате бездомных собак и кошек собирать. Ну, не больше двадцати. Только, пожалуйста, трахайся, как все здоровые люди.
– Я не хочу этого делать, – тоскливо ответил Кюхён. – Мне претит даже сама мысль о том, чтобы целовать кого-то, кроме Хичоля.
– Тогда знаешь че? – Майор задумчиво посмотрел в потолок и потом щелкнул пальцами, сформулировав мысль. – Тогда иди в монастырь. Вот с этой своей любовью к Хичолине. Ты же с ним не трахался, девственник еще. Ну, типа эта любовь у тебя чистая, хоть и неправильная. Так и че тогда? Это ж ты… как его… соблазну противостоял. Да, Су?
– Да, милый. – Джунсу поцеловал его в щеку. – Горжусь тобой. Так ты у меня лет через десять грамотно разговаривать начнешь. Мы с тобой перед сном еще диктант напишем. На страничку. Меньше двадцати ошибок – минет.
– Видимо, придется сегодня без минета, – засмеялся майор.
– Ты прав! – воскликнул Кюхён, вставая с дивана. – Спасибо тебе, Ючон! Да, я грешен, но лишь в мыслях! И могу получить прощение за свои низкие желания!
– Только уж дождись рождения Джешкиного ребенка, – попросил Джунсу, укусив майора за ухо. – Ему будет приятно дать тебе подержать малыша на руках. Ты ведь его друг.
– Обязательно, – радостно пообещал Кюхён. – Я сам очень хочу увидеть такое чудо. Ведь это будет настоящий человечек, рожденный от двух вымыслов.
Прошло чуть больше месяца с тех пор, как персонажи вернулись в Мексику. «Боевое трио» с раннего утра уехало по своим уголовно наказуемым делам, так что законопослушные граждане завтракали одни. Джунсу еще вечером написал Рамон, и художник был угрюмым, раздумывая: то ли устроить мексиканцу прощальный секс, то ли повести себя правильно, сразу попросив больше не беспокоить. Ханген сидел грустный: он уверился в том, что злобный двойник занял его место и отнял Хичоля. Минни накрасил ногти и тщательно прятал маникюр от «нуны». Кюхён собирался просто погулять. Что касается Джеджуна, то Хёкдже подбил его на поход в магазин.
– Тебе нужно много одежды для беременных, – важно произнес он, помогая готовить завтрак. – Я-то пока могу ходить в нормальной, но ты на пятом месяце, надо прибарахлиться. Просто носишь широкое – ну куда это годится? Деньги есть, так трать.
– Наверное, ты прав, – согласился Джеджун. Он уже отказывался выходить в город, чтобы не привлекать к себе внимание: живот становился хорошо заметен под одеждой. Но правильный наряд мог ненадолго улучшить ситуацию. Пришлось звонить дону Эстебану с просьбой предоставить кортеж (омега все еще боялся показываться на улице без охраны). Вместе с бандитами приехала и Сильвия, которая изъявила желание съездить в магазин с «тетей».
– А я опять имя придумала, – сказала она, когда Джеджун поставил перед ней тарелку с завтраком. – Не испанское. Роберт.
– Бобби Шим, – улыбнулся омега. Он уже знал, что ждет мальчика. – Радость моя, это звучит, как псевдоним какого-нибудь корейского певца.
– Тогда Алекс, – предложила Сильвия. – Вдруг будет омега, как ты? А имя подходит и девочке тоже.
– Алекс Шим. – Джеджун задумался. – А ведь красиво.
– Я выбрала имя для братика? – обрадовалась Сильвия.
– Возможно, – ответил омега. Неожиданно его взгляд за что-то зацепился, и он метнулся к Минни, хватая его за руку. – Это еще что? Перламутровый лак?
– Нуна, мне так нравится, и Юно хёну тоже, – надул губы макнэ.
– А ну стирай! С ума сошел! Ты же мальчик!
– Нуна, я гей!
– Вот совершенно не оправдание. Иди и сотри!
Минни понуро поплелся за жидкостью для снятия лака.
– Гомофобка, – хмыкнул Джунсу, набирая сообщение: «Прости, Рамон, я полюбил этого Ючона. Он – самый лучший мужчина в мире. Когда ты сможешь одной рукой перевернуть автомобиль – тогда и поговорим.»
– Если нужно что-то купить в городе – звоните, – сказал Кюхён, выходя из-за стола. – Я планирую гулять до вечера.
– Пра-а-аздность, – пропел Джунсу.
Монах покраснел от стыда, хотя до этого целую неделю проводил в доме престарелых по двенадцать часов в день.
Кюхён бродил по Мехико, раздавая деньги попрошайкам (часто обычным мошенникам) и делая фотографии. Он снимал не только архитектуру или природу, но и людей. Отец, играющий с маленьким сыном; старенькие супруги, влюблено смотрящие друг на друга; девушка-подросток, с упоением кушающая шоколадные конфетки; парень, вдохновенно рисующий граффити на стене забора; две подружки, выбирающие сладости за столиком открытого кафе…
– Офигенный кадр, – прозвучал за спиной до боли в сердце знакомый голос, когда монах просматривал свои снимки. Кюхён напряженно застыл, боясь обернуться. – Ты в фотографы подался, Кю? Спасибо. А я уж боялся, что найду тебя в этой тупой рясе.
– Хичоль. – Кюхён повернулся, не выдержав. Перед ним стоял певец. В неизменно аляповатой одежде, с макияжем и идеально уложенными светло-рыжими волосами. Он улыбался, но его глаза блестели от готовых пролиться слез. – Ты приехал к нам?
– И еле тебя нашел! – в негодовании ответил Хичоль, разводя руками. – Тебя по запаху, гада, искать? Я же не Юно! Сунулся в особняк – а там полоумный Ханген по лужайке скачет да Джунсу коктейлями накачивается. Хангена пришлось вырубить, он в бассейн тащил трахаться. Хорошо хоть Су еще не совсем нафигачился и сказал, что ты гуляешь. А Мехико, мать твою, не деревня! Вот полчаса назад только на тебя наткнулся и шлепал за тобой. Ты как блаженным был, так и остался. Чего фоткаешь? На хрена тебе эта бабка, которая на улице вышивает?
– Это жизнь, – пролепетал монах. – Обычные счастливые люди.
– То есть счастливая мексиканская бабка тебе, значит, нужна, – разъярился Хичоль, роняя две слезинки, – а счастливый я – нет?! Я люблю тебя!
Если бы прямо в голову Кюхёна ударила молния, он, возможно, был бы менее поражен. «Люблю». Такого слова он от Хичоля даже не надеялся услышать. И теперь не мог ничего сказать, хотя нужно было.
– Люблю, люблю! – с жаром повторил артист, не вытирая бегущие по щекам слезы. – Понял это, когда ты слинял! Ну, нам все время расставаться, чтобы до меня дошло, как ты мне нужен?! В задницу такие откровения! Я тут ревел полночи. Подходит этот твой оригинал. И признается, мразь мелкая: «да это я его уговорил уйти, чтобы тебе жизнь не портить». Вот это я понимаю – эвил! – Хичоль все-таки вытер слезы быстро извлеченной из кармана салфеткой. – Он моего парня пинком спровадил! Ненастоящий, говорит! Придуманный! Это уже не эвил, это просто говно на палочке какое-то! А я виноват, что этот вымышленный для меня лучше всех реальных?! Я не хочу там петь, если ты тут! Пусть оживляют другого Хичоля, из гетного фика, он еще и женится на горе или радость фанаткам! А я с тобой хочу! С этими дебилами и с тобой! Хуй ты у меня в монастырь уйдешь! Будешь моим парнем, и все тут! Мне плевать – хоть Библию читай, хоть Аллаху молись! Главное – чтоб был в моей постели, когда я утром просыпаюсь!
Кюхён больше не мог верить в спасение своей души. Хичоль его любил. Прилетел ради него. Плакал, прося быть рядом. Пусть и не без мата. Но это же Хичоль.
– Я люблю тебя, – проникновенно сказал Кюхён, обнимая артиста. – Люблю больше всего в жизни. Прости, Господи…
Они начали целоваться прямо в переулке, где монах запечатлел на фотокамеру бабушку с вышивкой. Хичоль стал гладить его шею и грудь, неожиданно наткнувшись на нечто странное.
– Крестик, – укоризненно произнес он, достав из-под воротника кофты серебряную цепочку.
– Да, я теперь крещен, – признал монах, пряча священный символ. – Я католик.
– Ну и плевать. – Хичоль прижался к нему, будто пытаясь раздавить в своих объятиях. – Я тебя и католиком люблю. Гореть тебе, долбанутому, в аду. Поехали в особняк. Если ты меня сейчас не трахнешь, я вообще не знаю что сделаю.
– Ради тебя я готов к вечным мучениям, – улыбнулся Кюхён.
Теперь обоим все казалось невероятно простым. Они взяли такси и вполне прилично, но долго и нежно целовались на заднем сидении. Конечно, Кюхён боялся. Сделать что-то неправильно, не понравиться – он ведь совсем мало знал о сексе. Но Хичоль так сильно хотел его и, главное, признался в любви. Это перевешивало любую неуверенность. Естественно, Кюхён намеревался вести праведную жизнь. Никого не обижать, помогать страждущим, почитать своего нового Бога. С одним исключением: он собирался так часто, как возможно, дарить удовольствие одному нахальному, но, по сути, очень доброму атеисту. Оставалось лишь узнать, как это делают.
– О, Хичольда откопал своего падре, – хихикнул лежавший на шезлонге Джунсу, увидев пару. – Извините, я уже в дрова.
– Твое нормальное состояние, – фыркнул Хичоль. – Только майор за порог – и ты бухаешь.
Он, взлетев на второй этаж, закрыл дверь в спальню Кюхёна.
– Надо бы в душ, я же из самолета, – подмигнул он. – Давай вместе?
– По отдельности, – возразил монах. – Я хочу в первый раз быть с тобой в постели.
– Да я бы просто спину мочалкой потер! – притворно обиделся Хичоль.
Через полчаса они, оба еще немого влажные после душа и снова одетые, уже сидели рядом на кровати.
– Ты слишком красивый, – улыбнулся Кюхён, расстегивая первую пуговицу на синей в крапинку рубашке певца. – Так нельзя. Знаешь об этом?
– Знаю, – прошептал Хичоль, запрокинув голову, когда монах коснулся губами его шеи. – Это чтобы таких, как ты, на путь греха вытаскивать. Ах… Сделай засос.
– Это как? – испугался Кюхён.
– Блин, как поцелуй, только кожу в рот втянуть. Я мазохист, вообще-то. Это еще фигня и детский лепет. Вот люблю, когда шлепают.
– Так? – Растерявшийся Кюхён треснул Хичоля по плечу.
– Ну дурилка, – ласково обозвал его артист, ложась на кровать и притягивая неопытного любовника к себе. – Потом покажу. Просто делай со мной все, что хочется.
– Я хочу любить тебя, – горячо произнес Кюхён, наклоняясь над губами Хичоля.
Сердце певца часто билось под ладонью, которую он положил на его грудь, а в прикрытых глазах плескалось нежное желание. Это должно было произойти. После всего, что они пережили вместе и порознь, после всех недомолвок и разногласий. Два таких разных существа должны были соединиться в любви, что разрушает любые барьеры и возводит мосты через самые бурные реки. Кюхён взял одну руку Хичоля в свою, переплетая их пальцы, и поцеловал его со всей доступной ему страстью, будто разрывая последние цепи, удерживавшие от греха.
Джеджун уже пару часов выбирал себе одежду, а день клонился к вечеру. Виновата была Сильвия, которая сначала поехала за мороженым, потом в зоопарк, а теперь подходила к выбору одежды серьезнее «модели». Хорошо хоть бутик для них закрыли.
– Вот в этом Алекса не видно, – сказала девочка, оценив двухслойную блузку. – Ты обычная тетя.
– И правда, – согласился Джеджун, вертясь перед зеркалом. В последнее время он особенно волновался. Против живота Чанмин ничего не имел и даже постоянно гладил его, общаясь с сыном. А грудь? За две-три недели до родов она появляется. Даже Хёкдже смеялся, потому что в его фанфике это было не так. Чанмина бы стошнило? Хотелось плакать и тоннами есть огурцы. Джеджун теперь все время хотел свежих огурцов.
– У Алекса такая красивая мама, – восторженно произнесла Сильвия. – Моя мама тоже была красивая.
– Конечно, поэтому у нее такая красивая дочка, – мягко ответил Джеджун. – Ну, думаю, с одеждой хватит. Поехали домой. Тебе надо покушать.
– Тут есть еще детский отдел! – Сильвия проскакала по магазину. – Платье, тетя Дже!
– Обещай потом съесть весь ужин! – строго сказал омега, устремляясь за ней. – И овощи!
– Да-да-да! – прокричала девочка. – Даже у дяди Кюхёна их отберу! Ух ты!!! Розовое! Тетя Дже, оно мне пойдет?
– Это же для совсем маленьких. – Джеджун выдернул шелковистую материю из пальцев девочки. – Пошли дальше. А вон зеленое какое хорошенькое?
– Да глупое, – нахмурилась Сильвия. – Простое.
– Ничего такого! – Джеджун снял платье с вешалки и повел малышку к зеркалу, чтобы приложить к ней наряд. – Ну, смотри! Красавица?
– Тетя Дже, у тебя вкус плохой. – Сильвия пригладила складочки платья. – Оно же такое скромное.
– Тебе уже шесть лет, ты не маленькая, зачем слишком яркое? – продолжил убеждать ее Джеджун. – Вот, гляди. Очень хорошо. И можно на каждый день. Папе понравится.
– Ну, может быть, – неуверенно согласилась Сильвия.
– Не может быть, а точно, – раздался знакомый голос за спинами «тети и племянницы». – Малышка выглядит прекрасно.
– Хичоль, ты вернулся! – Радостный Джеджун выпрямился, повернувшись к гостю, стоявшему в другом конце отдела детской одежды. – Неужели ты… за Кюхёном?
– Кюхёна я уже встретил и сделал с ним кое-что очень нехорошее, – беззаботно признался Хичоль. – А потом сразу поехал к тебе. Соскучился.
– Я тоже, – ответил Джеджун, охотно устремляясь к нему навстречу и одновременно поправляя на себе выбранную одежду, чтобы предложить другу ее оценить. – Нам всем тебя очень не хватало, мы следили за новостями о группе. Когда ты успел опять покраситься?..
Джеджун замер в десятке шагов от Хичоля, смертельно побледнев. Тот протягивал ему правую руку.
В черной кожаной перчатке.
США, ШТАТ ВАЙОМИНГ, В 50 КМ ОТ ШАЙЕННА
Особняк, стилизованный под Викторианскую эпоху
Два дня спустя после того, как герцог Кентерберийский, майор Пак, монах Кюхён и вампир Чанмин были в Ялте
В просторном подвальном помещении все было готово для вызова Дьявола. Его вызывали ежегодно, меняя дату лишь для удобства участников обряда, которые работали в правительствах и крупнейших банках своих стран. Дьявол еще ни разу не явился, зато церемония заканчивалась грандиозной вечеринкой, ради которой семь десятков человек и съезжались в горный штат ежегодно.
Сейчас особенно ждали таинственного «Повелителя», учинившего несколько загадочных катастроф разного происхождения и анонсировавшего свое грядущее пришествие, написав о нем облаками в небе. Полагали, что это посланник пресловутого правителя Ада. Ради встречи с ним наняли какого-то потомственного колдуна из Восточной Европы, который вот уже минут тридцать дрыгался по всему освещенному свечами подвалу, городя некую околесицу на смеси латыни с польским и чешским.
– Позорище, – вздохнул сенатор Николас Уайтстоун, пятидесятилетний полноватый мужчина, впрочем, из тех, кого называют «импозантными». Это был один из самых влиятельных людей США, но он впервые согласился явиться на данное мероприятие. – Долго ему еще так?
– Это ритуал, – ответил банкир из Великобритании, его хороший знакомый. – Ритуалу полтора века. Ты можешь нормально его потерпеть? Если хочешь войти в состав настоящей мировой элиты, надо соблюдать наши правила.
– Зато какие там потом путаны, м-м-м, – произнес китайский политик, закрыв глаза. – Есть ради чего терпеть.
Николас тяжело вздохнул и снова посмотрел на «колдуна», которого уже откровенно колбасило.
– А он не болен? – недоверчиво прошептал сенатор, покачиваясь, потому что сидеть на коленях было неудобно. – По-моему, у него судороги…
– Все так, как надо, – шепнул банкир. – Прекрати вести себя неприлично. В Конгрессе это норма, что ли? Вон, погляди на Горбунова. Он из русской Думы – и то спокоен.
– Идиотизм какой-то. – Сенатор Уайтстоун опустил голову. – И что за привычка у сильных мира сего – к Дьяволу подлизываться…
Запертые двери внезапно с шумом распахнулись. Колдун застыл от удивления, прекратив свои бесноватые пляски. Свечи вспыхнули ярче. В центр, где дергался «темный маг», вышли, мерно стуча подошвами ботинок по мраморному полу, три человека. Стройный блондин с довольно нестандартными чертами лица. Коротко стриженный и строго одетый брюнет, чьим взглядом можно было убивать. И женственно красивый юноша с черными волосами до плеч, в костюме и всего одной перчатке на правой руке. Все были азиатами.
– Кто вас пустил? – закричал седой политик из Германии, который присутствовал на церемонии двадцать шестой год подряд. – Охрана!
– Ваша охрана мертва, – спокойно ответил красивый юноша, махнув одной рукой – колдуна расплющило о стену, и мозг из раздавленной головы пополз по кирпичам. – Для меня закрытых дверей нет. Захотел – и вошел. Но мне повезло, что я нарвался на ваш маленький раут. С трудом узнал про него. Вы не афишируетесь.
– Да кто вы такие?! – заорал британский банкир, поднявшись с колен. Все последовали его примеру, хотя каждому было уже смертельно страшно.
– А вы кого вызывали? – невинным тоном поинтересовался юноша.
– Дьявола, – признался китайский политик.
– Я же говорил, пап, – хихикнул блондин.
Один из присутствующих извлек на свет оружие, которое тут же, словно само по себе, повернулось дулом к нему и выстрелило в лицо. Поднялся крик, но юноша приложил палец, обтянутый черной кожей перчатки, к губам. Наступила тишина.
– Вот забавно. – Он грациозно прошел к столу, на котором водрузили ритуальный кубок с неким псевдозельем, наклонился и незначительным жестом смахнул посудину на пол, чтобы опереться о край. – Вы вызывали Дьявола, а пришли Super Junior. Мораль сей басни такова: не слушайте, деточки, корейскую попсу!
Один из присутствующих, потеряв над собой контроль, бросился к выходу; брюнет в строгом костюме легко поймал его и, не изменившись в лице, задушил, а затем бросил труп на пол.
– Да это же Ким Хичоль, – пробормотал сенатор Уайтстоун. – Я его знаю… И с ним – Ынхёк с Хангеном…
– Фу, позор. – Хичоль подошел к Николасу, зубами стянул с правой руки перчатку, схватил сенатора за редеющие волосы, полоснул желтоватыми когтями по шее и облизнул их. – Знаешь Super Junior. И, надо же, хочешь их младшенького! Даже серьезные деньги предлагал за ночь с ним, но агентство отказало. А их еще обвиняют в неуважении к своим артистам… – Хичоль отпустил Николаса. – Но Кюхён? Уж такая красота…
– Донни бы сказал, что это страшилище, – грустно заметил Хёкдже, вспомнив о покойном брате.
– Потому что сам Донни у нас был очень красивый, – с мимолетной болью улыбнулся Хичоль. – Но я, пожалуй, предоставлю Кюхёна. Может, немного не того, зато девственника. А у тебя нет, случаем, знакомых, любящих DBSK? Желательно, садистов. Мечтающих жестоко, извращенно изнасиловать Юно или Ючона. – Сенатор, помедлив, помотал головой. Хичоль убрал уродливую руку в карман пиджака и продолжил без особой торжественности: – Итак! Я думаю, вы поймете, кто я такой. Кто-то из вас точно так развлекался, у элиты это модно. Я – из иллюзии, списан с одного певца. Вымышленный. Но я – вампир. Однако не такой, к каким вы привыкли в кино. Я всесилен. Вы ведь надеялись увидеть того «Повелителя», что недавно устраивал стихийные бедствия и взрывы. Это я и есть. – Хичоль чуть склонил голову – низко кланяться было не в его правилах. – Теперь у вас два варианта. Либо умереть по очереди от того, что мой слуга, списанный с предателя Хангена, свернет вам шеи. Вы видели – делает он это отлично. А еще быстро. Либо – уже веселее – стать моими слугами, жить вечно и безраздельно править этим очаровательным земным шариком. Вы же ради этого Дьявола вызывали? Дьявол прислал меня.
Сенатор Уайтстоун знал, что настоящего Хичоля называют вторым «эвилом» коллектива. Однако от истинного зла – того, которое сейчас обжигающими волнами исходило от его улыбающегося двойника – у странноватого артиста, в общем, ничего и не было.
МЕХИКО
Настоящее время
Кюхён целовал Хичоля, не слишком хорошо, в общем, представляя, что делать дальше. Он решил предоставить все любимому, который не возражал против того, чтобы взять инициативу в свои руки. Поцелуи – это прекрасно, но нужно же что-то еще. Хичоль немного задрал кофту нависшего над ним Кюхёна, чтобы можно было гладить его спину. Монах шумно выдохнул, оторвавшись от его губ – то, как нежно и одновременно требовательно ладони любовника заскользили по обнаженной коже, было для него слишком сладкой пыткой. А когда одна рука передислоцировалась на грудь и подушечка указательного пальца погладила сосок, пришлось затаить дыхание и потратить полминуты на то, чтобы, абстрагировавшись от всех ощущений, заверить себя в нормальности происходящего. Ничего предосудительного. Наслаждение – это хорошо. Соединение тел – прекрасно, если бьющиеся в них сердца связаны любовью.
– Ты не умер? – с коротким смешком поинтересовался Хичоль.
– Все в порядке, просто твои ласки немного смущают, – честно признался Кюхён.
– Ой, я даже не начинал! – Хичоль задорно скинул с себя монаха, опрокинув того на спину, низко наклонился над ним и стал с упоением облизывать его правое ухо, покусывая, посасывая мочку и путешествуя языком по раковине, как по лабиринту. Кюхён крепко обнял любимого, закрыв глаза, и чуть задрожал от растущего возбуждения.
– Всего лишь ухо, а неплохо, да? – самодовольно спросил Хичоль, оторвавшись от своего занятия. – Эрогенные зоны. Я тебе все свои покажу, и мы вместе твои поищем.
– Звучит заманчиво, – засмеялся Кюхён, покрасневший от стыда и удовольствия.
В дверь настойчиво постучались. Хичоль выпрямился, сидя верхом на Кюхёне, и с досадой крикнул:
– Су, ну блин, иди бухать дальше и оставь нас в покое! А то ты не соображаешь, что я тут человека совращаю! Ты же художник, засранец, так вот пойми: лишение девственности – это тоже процесс творческий, мастера отвлекать нельзя!
Кюхён, уже смущенный до крайности, хоть и счастливый, спрятал лицо в ладонях.
Ответа не последовало, но стук повторился. Хичолю пришлось слезть с монаха и подойти к двери. Кюхён жестами отговаривал его отпирать замок: ему совсем не хотелось, чтобы Джунсу, пусть даже и под высоким градусом, увидел его в прерванном процессе грехопадения. Это касалось лишь двоих – хватало и того, что художник понимал, чем они занимаются. Хичоль внял его немым мольбам и просто дал двери пинка.
– Короче, уходи и жди мести, – сказал он, возвращаясь на кровать. – Я влезу к вам через окно, когда майор будет тебя трахать.
Замок щелкнул. Любовники напряглись, удивленно глядя на медленно открывающуюся дверь. Первым отреагировал, увидев того, кто стоял на пороге, Кюхён – он вскинул одну руку и выпустил в него мощнейший электрический разряд, настоящую шаровую молнию. Хичоль же просто сидел истуканом на уже смятом покрывале, едва дыша и думая: откуда? как? почему?
Разряд растворился в воздухе на расстоянии пары шагов от вампира. Тот зачем-то устроил маскарад, одевшись, почти как настоящий певец: узкие брюки, яркая рубашка. Тем не менее, его волосы оставались черными и были чуть длиннее, чем у оригинала.
– Моя куколка тискает какое-то чучело. – Вампир улыбнулся так, что настоящего Хичоля сковал ледяной ужас. – Я должен был вмешаться.
Кюхён снова попробовал атаковать магией, но на этот раз уже был поставлен блок: со своими жестами он выглядел, как актер фэнтезийного фильма, дергающийся на фоне зеленой стены в ожидании наложения компьютерных спецэффектов. А затем его просто отбросило к стене. Хичоль кинулся к своему двойнику, но словно увяз в трясине на полпути.
– Куколка моя, со мной теперь бесполезно сражаться, – сказал вампир, приблизившись к бессмысленно трепыхающемуся в воздухе артисту. Он провел двумя пальцами по его щеке и потом поцеловал в кончик носа, посмеявшись не то над собственными нежностями, не то над той паникой, что отражалась на лице Хичоля. – Поверь, я не зря терпел дикие боли и немощность. Моя сила – абсолютна.
– У дома же охрана, – прошептал певец. – Как ты разделался с ней, что мы ничего не услышали?
Кюхён, придя в себя после удара об стену, вновь бросился в бой – точнее, лишь попытался направить во врага оглушающую энергетическую волну. Но тот, даже занятый общением с кем-то другим и не глядящий в его сторону, теперь полностью лишал монаха магических способностей. Кюхён превратился в обыкновенного физически слабого парня, не знающего даже простейших приемов самообороны.
– Да что ты все лезешь? – нахмурился вампир. Кюхёна приподняло над полом и вышвырнуло из комнаты – он пролетел мимо обоих Хичолей и упал на лестницу, с которой скатился кубарем до первого этажа.
– Кю! – закричал певец, безуспешно пытаясь вырваться из невидимых сетей. Внезапно вампир его отпустил, и он, запутавшись в собственных ногах, грохнулся на пол, но тут же поднялся и рванул за выброшенным из помещения монахом.
– Ты влюбился в него, – разочарованно констатировал вампир, без спешки следуя за своим оригиналом. – Это неправильно, куколка. Ты прекрасен, а таких, как он, миллионы.
Хичоль склонился над Кюхёном и, придерживая его за плечи, помог ему сесть. Монах был в сознании, но сильно ударился головой и не мог еще подняться на ноги.
