Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

22

Дальше я понять ничего не успел, поскольку вокруг началась страшная суета – крики, ругань, стрельба, топот коней. Драгуны вмиг окружили меня, подхватили, усадили в седло.

– Князь! Князь! – наклонившись ко мне, почти в ухо кричал моментально избавившийся от последствий обкуривания Игнат. – Михаил Васильевич!

– Да не ори так! – буркнул я отстраненно, левой рукой ощупывая правое плечо. Дыра в мундире приличная, материал уже насквозь пропитался кровью, но рука действует, хотя и через боль. Будем надеяться, что кости целы. Еще по лицу кровь течет, но тут Лукьянов быстро нашел причину – протянув руку, вытащил торчащий у меня изо лба металлический осколок величиной сантиметра полтора и приложил к ране свой платок.

– Держите! В лагере разберемся с остальным!

Иванников склонился из седла, ухватил повод моего коня и потащил за собой. Весь отряд наконец сорвался с места, дав напоследок упреждающий залп по приближающимся туземцам.

Мы мчались во весь опор по берегу озера, всего в десяти метрах от кромки воды, постепенно забирая вправо, поскольку впереди маячил холм с крутым склоном, который необходимо было обогнуть. Я вцепился левой рукой в лошадиную гриву, проклиная чересчур заботливого Сашку, лишившего меня возможности самостоятельно править конем.

Насколько было возможно при такой скачке, я осмотрел себя на предмет ранений. Вроде бы больше ничего, так что можно с уверенностью сказать – пронесло! Нужно будет попытаться выяснить, кто додумался метать гранаты при таком сближении с противником. Не в целях наказания, а в назидание на будущее – как делать нельзя.

Когда наш отступающий отряд огибал холм, появилась возможность оглянуться и с небольшого возвышения взглянуть на происходящее позади нас. Сказать, что увиденное меня не порадовало, – значит ничего не сказать: у меня буквально волосы дыбом встали! Практически все пространство между нами и лесом было усеяно хошонами. Навскидку, их было никак не меньше пяти тысяч! Завязнуть в поле при таком соотношении сил сродни самоубийству, да и в лагере нужно будет постараться выстоять до подхода идущего из Петровска отряда Зайцева.

Вышедшая из лагеря для помощи нам кавалерийская сотня была развернута на ходу. Так уж получилось, что ее выход только усугубил дело, создав серьезный затор на входе у ворот. Хорошо еще, что канониры вовремя сориентировались и открыли огонь из гаубиц и минометов, отбив у хошонов желание ворваться в лагерь на наших плечах.

Лагерь наш уже представлял собой маленький городок, с трех сторон обрамленный земляным валом. С севера и запада валу предшествовали рвы глубиной около двух метров, пока еще недоделанные и не заполненные водой. С южной стороны роль рва прекрасно выполняла речка Игнашка, а берег озера пока был укреплен только двумя огневыми позициями артиллеристов да частью повозок из состава гуляй-города. Ну и в воде на всякий случай были притоплены рогатины, которые в случае необходимости можно будет быстро поднять в боевое положение при помощи веревок.

Ворот как таковых в городке пока не было, их роль тоже выполняли два фургона, при необходимости откатываемые в сторону дежурной командой. В качестве жилья для членов первого отряда служили несколько землянок и все те же фургоны, на которых сюда прибыла пехота.

Наткнувшись на огневой вал артиллерии, хошоны не откатились назад, но повернули своих коней в сторону, несколько раз проследовав на безопасном расстоянии вдоль всего периметра, то тут, то там пытаясь приблизиться. Даже через речку переправились, чтобы и с того берега произвести разведку боем.

Пока они кружили вокруг городка, я, сжав зубы, терпел обработку своей раны и угрюмо размышлял о произошедшем. Злился на себя, ведь по всему выходило, что оплошал я, заигрался. Привык уже, что мои знания и техническое превосходство позволяют держать под контролем любую ситуацию. А тут вот попал впросак, недооценил туземцев, посчитав, что устроенная им зимой взбучка отобьет желание продолжать вражду, сделает их сговорчивыми. Да и на воздушную разведку очень уж понадеялся. Но то, что раз в неделю над этой местностью пролетит дирижабль, еще не означает, что ситуация статична и находится под контролем.

Стыдно, товарищ из двадцать первого века, ой как стыдно! Возомнил себя самым умным, а из-за твоей самонадеянности люди погибли. И сам теперь будешь в осаде сидеть, дожидаясь подхода Зайцева. Этого ли от тебя твои люди ожидают? Этого ли ждет царевич Федор? Ты сюда уехал для того, чтобы доказать всем недальновидным невежам свою правоту, прирастить землями Таридию, ставшую твоей новой Родиной, а сам, словно мальчишка, встрял в новую авантюру.

С другой стороны, должен же был я попытаться договориться с туземцами! Худой мир ведь всяко лучше любой войны! К тому же время дорого, не хочется терять его на возню с хошонами. Нужно как можно скорее взять под свой контроль Ратанский проход и закрыть фрадштадтцам доступ в северную часть континента, а для этого как раз и нужно, чтобы воинственные рунгазейцы не путались под ногами и не били в спину.

Так что людей жаль, но погибли они не зря. Средства дипломатии исчерпаны, теперь уж точно церемониться с хошонами не буду. Понимают только язык силы? Будет им сила, сами на брюхе приползут. Нам бы только ночь простоять, да день продержаться.

Непривычно короткие сумерки южных широт быстро сменились ночной тьмой, дневная жара немного спала, с озера потянуло прохладой. Хулуз отвел своих воинов метров на шестьсот от лагеря в степь, вроде бы собираясь там заночевать. Вскоре наш городок оказался в огненном полукольце – костров туземцы разожгли как-то неестественно много. Если учесть, что округа вовсе не изобиловала древесиной и дрова им приходилось таскать аж из того самого леска, откуда они появились, то нетрудно было предположить, что долго поддерживать такой уровень иллюминации будет сложно.

– Проволоку приготовили с озерной стороны? – осведомился я, опуская бинокль.

– Так точно! – подслеповато щурясь в сторону степи, ответил пехотный майор Сидоров. – Может, нам и с этой стороны дополнительно растянуть перед рвом?

– Поручик, не забывайте постреливать брандскугелями в степь, – эта фраза уже предназначалась для артиллериста Литвина. – Только поближе, не нужно пока показывать хошонам, что наши гаубицы могут до них дотянуться.

– Сделаем, ваше сиятельство! – радостно кивнул поручик. – Будет светло, как днем. Если только норы выроют за ночь, по-другому незамеченными не подберутся.

– Даже если с другой стороны будет очень шумно, без приказа своих мест не покидать! – повысил голос я, чтобы услышали все собравшиеся вокруг офицеры. – Каждый держит свой сектор!

– Думаете, с озера полезут? – майор в задумчивости потеребил свой пышный ус.

– Может, и отсюда попробуют, но только если решат, что мы все силы бросили на отражение атаки с озера. Слишком много костров, отвлекают внимание от восточной стороны. А поскольку дров у них много быть не может, скоро нужно ожидать гостей.

И дай бог, чтобы эта атака была единственной, потому что на месте Хулуза я бы не стал так торопиться. Логичнее дождаться предрассветного «часа волка», когда внимание наблюдателей волей-неволей ослабевает. Но это по нашей логике, а кто знает, что там на уме у хошонов? Может, считают, что никуда мы не денемся, пока горячо, а может, что-то знают о приближении второго отряда. В любом случае их спешка нам на руку – соваться в городок без разведки и предварительной подготовки я бы никому не советовал.

– Что ж, господа, полагаю, у нас совсем немного времени, давайте-ка по местам! Покажем этим дикарям, что не нужно было связываться с таридийцами!

– Михаил Васильевич… – осторожно начал было Игнат, как только офицеры разошлись, оставив меня наедине с Лукьяновым и Иванниковым.

– Даже не начинай! – вяло отмахнулся я, присаживаясь на откидные ступеньки фургона. Перевязанное плечо болело, и от таблеточки обезболивающего я бы сейчас не отказался. Но чего нет, того нет, придется терпеть.

Усталость порой вытворяет с человеком поразительные вещи, заставляя засыпать в абсолютно неестественных позах. Ну вот скажите на милость, кому в здравом уме придет в голову устроиться спать сидя, привалившись бочком к впивающимся в тело краям деревянных ступеней? А мне вот удалось. Такая усталость навалилась, что никаких сил не было оставаться на ногах. Да и все, что можно было сделать, уже было сделано. Люди и орудия расставлены по местам, все предупреждены о возможных действиях противника и знают, как действовать при любом развитии событий. Вот и прикорнул я, буквально на минутку, прислонив голову к стенке фургона, и тут же провалился в липкие объятия сна.

Что снилось, вспомнить не удалось, а проснулся я от громкого хлопка минут через тридцать. После секундного замешательства пришло понимание, что разбудил меня выстрел из гаубицы, запустившей в сторону степи зажигательный снаряд. Тут же из ночной тьмы донесся леденящий кровь хошонский вой. Неужели все-таки атакуют из степи?

В кровь хлынул адреналин, мигом выводя тело из сонного состояния. Но, прежде чем я сообразил, куда нужно бежать, примчался посыльный от майора Сидорова.

– Имитация, ваше сиятельство! Вроде как кавалерия наступает, но на одного всадника приходится шесть-семь заводных лошадей! Так и кружатся на подступах, сильно к лагерю не приближаясь.

И тут же подоспел человек от занимающего позиции на берегу озера прапорщика Лесина:

– Кажись, плывут, ваше сиятельство! Но пока не много!

– Не много? Сейчас исправим! – усмехнулся я. – Сашка, ну-ка метнись к Литвину, прикажи пошуметь хорошенько, будто испугались штурма с западной стороны!

Артиллеристов упрашивать не пришлось, и минут через пять они уже отрабатывали по степи минимум из десяти стволов. Когда мы подошли к позициям, защищающим берег Скалистого озера, степь к западу от городка была светла, почти как днем, из-за зажигательных снарядов. Зато здесь царила ночная тьма – сегодняшней ночью даже убывающая луна и звезды были надежно упрятаны в небесах облаками.

Но как бы ни была темна водная гладь, на ней все же были видны головы плывущих хошонских воинов.

– Сколько их? – прошептал я, опускаясь на корточки рядом с Лесиным.

– Трудно сказать, – ответил прапорщик, не отрываясь от наблюдения за озером, – сначала разведчики появились, покрутились у берега и отошли. Потом уже основная масса пошла.

– Пушкари готовы?

– А как же! Картечи заготовлено вдоволь, с такого-то расстояния промахнуться невозможно! Да и ручные мортирки, – тут прапорщик любовно похлопал лежащий рядом гранатомет, – тоже наготове. Запалы выставлены на минимум, три секунды – и взрыв!

– Командуй залп, и сразу поднимайте рогатины. Дальше уже будем действовать по ситуации!

Передние ряды туземных боевых пловцов уже поднялись на ноги и, пригнувшись, брели по мелководью, стараясь производить как можно меньше шума. Вот интересно – они в самом деле считают, что с воды мы не ждем нападения, или это только часть плана? Судя по количеству виднеющихся на поверхности воды голов, вряд ли мы имеем дело с отвлекающим маневром, так что сейчас тут станет жарко.

Первый залп дали пушки, спрятанные внутри фургонов: там не были видны зажженные фитили, потому до самого последнего момента нападающие не опасались выстрела.

На самом деле страшное зрелище, когда пушечная картечь буквально выкашивает людей. Сколько раз мне уже приходилось наблюдать это воочию, а до сих пор не могу привыкнуть. Вот и сейчас невольно передернул плечами, когда выбирающихся на берег хошонов словно ветром сдуло. Хорошо, что зацикливаться на этом совершенно нет времени, война есть война, и маховик сегодняшнего ночного сражения уже запущен.

Солдаты ухватились за веревки, и через мгновение в трех-четырех метрах от берега над водой поднялся целый лес заостренных кольев. Понятное дело, что никто на них с разбега наскакивать не собирается, но тратить драгоценное время на преодоление препятствия придется.

Вслед за залпом из фургонов открыли стрельбу и орудия из расположенных на флангах земляных укрытий, после чего в дело включились гранатометчики и стрелки. Результатом стало быстрое уничтожение первых рядов наступающих, что стало для хошонов огромной неожиданностью. Обескураженные туземцы повернули назад, и несколько минут у меня даже теплилась надежда, что на этом активные боевые действия закончатся. Но нет, не случилось такого подарка. Вскоре послышался до боли знакомый боевой не то вой, не то клич – даже не знаю, как это правильно назвать. Воды озера буквально забурлили от вновь бросившихся вплавь рунгазейцев. Появилось даже несколько лодок, с которых берег пытались обстреливать из ружей. Выглядело это более чем странно, потому что попытка вот так в лоб лезть из воды на береговые артиллерийские позиции была сущим самоубийством. Или отвлекающим маневром.

– Игнат, передай приказ одному эскадрону драгун выдвинуться за речку и атаковать противника вдоль берега озера, а второму сделать то же самое, но с северной стороны, за защитным рвом!

Самое логичное со стороны противника в данной ситуации – раз уж не удалось скрытное проникновение в лагерь, попытаться нанести основные удары, по самому мелководью просочившись с флангов мимо торцов земляных валов. В недостроенном защитном периметре городка это самое слабо защищенное место.

И предводитель туземцев показал, что он умеет быстро оценивать ситуацию и прекрасно управляет своими воинами. Атакующие производили много шума на озере, яростно взбивали воду руками, карабкались на удерживающие рогатины щиты, палили с лодок из ружей и луков, но выходить на сушу не спешили. Зато две большие группы хошонов стали выбираться на берег прямо у земляных валов с северной и южной сторон лагеря, вне секторов обстрела нашей береговой батареи. Здесь мы могли их накрыть только гранатами и из ружей, но обеспечить достаточную плотность огня было затруднительно.

Однако наивно было полагать, что отвечавшие за устройство лагеря таридийские офицеры не озаботились этой проблемой. До сих пор туземцы не сталкивались с проволочными ограждениями, так что знакомство с ними стало для них полной неожиданностью.

Почувствовавшие близость цели хошоны спотыкались о первые ряды проволоки, натянутые параллельно друг другу над самой землей, падали, судорожно барахтались, стараясь увернуться от падающих на них соплеменников и выбраться из-под быстро растущих завалов. Те, кого миновала сия чаша, пробегали на пару метров дальше, чтобы напороться на следующие ряды проволочного заграждения, установленные чуть повыше. И снова крики, падения, проклятия, заглушаемые звуками взрывов гранат и частой ружейной стрельбы.

Я спешно подтянул людей с других участков периметра, потому что численное превосходство туземцев на берегу озера было подавляющим, и это, несмотря на все прилагаемые нами усилия, грозило прорывом обороны. Проникновение же большого количества живой силы противника внутрь укрепленного лагеря могло привести к непоправимым последствиям.

Усугубляло проблему повисшее над местом сражения пороховое облако: очень скоро мы практически лишились возможности видеть как атакующих, так и держащих оборону соратников, видимость составляла, дай бог, десять-пятнадцать метров. В какой-то момент хошоны все-таки хлынули на наши позиции, вынудив солдат встречать их штыками. Я поднялся на ноги, держа револьвер в левой руке. Неудобно, но все-таки стрельба с левой будет понадежнее попыток отбиваться от разъяренных туземцев, держа в «слабой» руке шпагу. Впрочем, я успел сделать всего один выстрел, после чего охрана обступила меня со всех сторон, лишив возможности действовать самостоятельно.

Вот не люблю я этого, не привык. Понимаю, что так правильно – негоже генералам врукопашную ходить, а все равно какое-то гаденькое чувство охватывает из-за того, что кто-то другой за тебя своей жизнью рискует.

Хорошо, что стадия ближнего боя оказалась короткой. Прорвавшиеся туземцы быстро закончились, а новые на их место поступать перестали. Поспособствовали этому как раз направленные мной в атаку драгуны. Несмотря на внушительное численное превосходство противника, стремительный удар кавалерии по флангам вынужденной брести по колено в воде пехоты опрокинул туземцев, заставив их напрочь забыть о стремлении попасть внутрь нашего городка.

Вряд ли ушел живым кто-то из попытавшихся спастись бегством по берегу озера Скалистого, да таких «умников» и не было много – основная часть нападавших, оставив тщетные попытки противостоять всадникам, удирала вплавь. У меня мелькнула было мысль направить теперь конницу прочесать озерный берег в двух направлениях, да быстро я ее отогнал ввиду нежелания действовать «вслепую». Будь у меня побольше кавалерии, можно было бы рискнуть и попытаться накрыть выбирающихся на берег хошонов. Взять их, так сказать, тепленькими. Но людей у меня сейчас мало, а потому распылять силы нецелесообразно. Тем более что есть другая возможность нанести врагу ощутимый урон.

Не мудрствуя лукаво, я направил всю имеющуюся кавалерию в степь. Туда, где тлели остатки призванных ввести нас в заблуждение костров и где хошоны оставили вместо себя своих лошадок.

Оставленные в степи коневоды только и успели броситься врассыпную, не оказав даже символического сопротивления. Правда, чтобы облегчить собственное бегство, кое-кто из них успел разогнать часть табуна, а туземные кони – они злые и норовистые, чужаков не любят. Так что пришлось драгунам изрядно потрудиться, чтобы к утру согнать к лагерю голов пятьсот-шестьсот. Остальные разбежались, да и слава богу, потому что лошади требуют ухода и присмотра, а нам пока не до этого. Здесь важным было то, что большая часть хошонского отряда превратилась в пешеходов.

Эту ночь мы пережили, враг больше не делал попыток атаковать городок. А ближе к полудню следующего дня из-за западных холмов в озерную долину потянулись фургоны второго отряда, возглавляемого ротмистром Зайцевым. Упустили хошоны свои шансы – договариваться с нами не захотели, а победить не смогли. Что ж, ход за мной. Посмотрим, как вы запоете через недельку-другую.

23

Джеймс Ричмонд пребывал в состоянии бешенства. Уже битый час он то метался по кабинету, расшвыривая в стороны попадавшиеся на пути стулья, круша вазы, срывая со стен дорогие картины, то затихал у окна, судорожно сжимая побелевшими пальцами подоконник. Секретарь Гилмор дважды пытался войти, но оба раза вынужден был спешно захлопывать дверь, чтобы не получить в лицо пепельницей или еще чем-то тяжелым. Остальные обитатели губернаторской резиденции испуганно забились в свои норы, уже зная, что попадать генералу под горячую руку не стоит.

В последнее время плохие известия множились со страшной скоростью, проблемы наслаивались друг на друга и уже грозили пустить под откос многочисленные планы Ричмонда, а заодно и утянуть на дно его карьеру. Много чего генерал повидал на своем веку, были у него и взлеты и падения, но такой концентрации неудач, как сейчас, не случалось никогда.

Годами Джеймс шаг за шагом расширял и укреплял зону влияния Фрадштадта в Новом Свете, площадь колонии за время его пребывания в должности губернатора увеличилась вдвое, а поступающие в казну Благословенных Островов денежные средства – почти в десять раз! Он вышвырнул из Рунгазеи Рангорн, многое сделал, чтобы подданные криольского короля здесь едва дышали, зажатые со всех сторон во фрадштадтские тиски. Он почти устроил великое переселение хошонов на север, натравив их попутно на таридийскую колонию! Если бы этот замысел не сорвался в последний момент, от неуступчивых северян не осталось бы на континенте и следа, а хошонские земли оказались бы свободны для освоения. Либо он нашел бы способ согнать на эти земли вечных конкурентов хошонов – надоедливых катланов, обеспечив прирост земель Короны на восток.

Не все и не всегда получалось с первого раза, иногда приходилось отступать, перегруппировывать силы, придумывать новые неожиданные ходы, но он всегда возвращался и довершал начатое, всегда обеспечивал поступательное движение вперед, способствовал возвеличиванию и процветанию родного Фрадштадта. Он двух королей пережил на посту губернатора и пользовался их исключительным доверием. Случались попытки отдельных личностей сместить его с должности при помощи интриг, но каждый раз его позиции оставались незыблемыми, недосягаемыми для завистников. Можно даже сказать, что Джеймс не обращал на эти попытки внимания.

Однако никогда не было такого, чтобы действующая власть столь недвусмысленно выказывала ему свое недоверие, буквально палки в колеса вставляла. Словно каким-то могущественным силам в метрополии недостаточно просто добиться его отставки, а нужно обязательно растоптать, вывалять в грязи, уничтожить его репутацию.

Как иначе воспринимать ситуацию, когда после многомесячной травли в прессе метрополия открывает в Ньюпорте отделение Тайной канцелярии, и первое, что начинают делать присланные с Островов сотрудники, – это опрашивать его ближайшее окружение! Но это еще полбеды! В конце концов, и с этим бы генерал справился – обласкал бы, прикормил, подстроил бы ситуацию, которую можно использовать для шантажа. И все было бы хорошо, как не раз уже бывало с разного рода проверяющими. Но не успел он еще толком взять в оборот служащих Тайной канцелярии, как в Рунгазею пожаловал герцог Джон Бедфорд – один из самых влиятельных лордов фрадштадтского парламента и, по совместительству, один из крупнейших акционеров Рунгазейской колониальной компании, известный ревнитель старых традиций, воспринимающий в штыки любое уклонение подданных Короны от исполнения своего долга – естественно, в его понимании – и с подозрением относящийся к любым нововведениям и хитростям, используемым фрадштадтцами, наделенными властными полномочиями. Эдакий упертый консерватор, надменный и преисполненный чувством собственной правоты до мозга костей вельможа, которого парламент наделяет в особых случаях функциями ревизора. Учитывая же тот факт, что большинство членов парламента в большей или меньшей степени тоже являются акционерами Рунгазейской колониальной компании и очень не любят недополучать деньги из заморских территорий, выходит, что Бедфорд представляет сразу и парламент, и компанию. Его приезд к любому должностному лицу королевства и так считался черной меткой, верным признаком как минимум грядущей отставки, а то и тюрьмы или эшафота, а уж когда дело усугублялось личной заинтересованностью, чопорный аристократ зверствовал вдвойне.

И вот этот, с позволения сказать, правдоруб заявился к губернатору прямо с палубы корабля и наговорил такого, что у Джеймса буквально руки чесались придушить мерзавца на месте. Лишь неимоверным усилием воли он заставил себя сдержаться и дал волю эмоциям только после ухода посланца.

– Спокойно, Джеймс, спокойно, – прошептал генерал, прислоняя разгоряченную голову к холодной стене, – таких мы еще не обламывали, но лиха беда начало! Никто не может побить меня на этой земле!

Высокородный лорд, блюдя верность своим принципам, с ходу вывалил Ричмонду все претензии. Можно сказать, открыл все карты. Но одно дело – голословно утверждать, и совсем другое – предъявить доказательства. А с доказательствами-то могут быть большие проблемы!

Нужно приказать Паттерсону приставить людей к свите герцога. Чтобы держать под контролем все их контакты и своевременно перехватывать тех, кого они опрашивают. Что он там плел? Казнокрадство? Бред какой! По бухгалтерии у него все чисто, а финансисты не такие дураки, чтобы проболтаться – сами же первыми и отправятся в каменоломни.

Взяточничество? Что ж так грубо-то? Ну достаются хорошие участки под новые плантации нужным людям, которые за это благодарят губернатора, а что тут плохого? Люди это опытные, чаще всего уже имеющие свои плантации, то есть организовать работу на новых землях тоже сумеют. А значит, быстро поднимут дело и их денежки потекут в метрополию в виде налогов. Да, иногда при распределении страдают другие претенденты, в том числе из Старого Света, но всем ведь угодить невозможно, так же как невозможно подтвердить факт получения взятки. Не сами же взяткодатели об этом рассказывать будут!

Тем более что именно этим людям губернатор помогает сбывать товар напрямую купцам, минуя закупочную контору Рунгазейской колониальной компании. Да, в обязанности губернатора входит блюсти интересы и самой метрополии, и этой самой компании, но для него важны и интересы местных плантаторов, не желающих упускать свою выгоду. Так что Джеймс старался в таких делах поддерживать паритет – и могущественных акционеров не подводить, и своих рунгазейцев не обделять. Тем паче что среди них много его родственников и друзей, так что собственный денежный интерес в таких сделках неуклонно соблюдался.

Беда только, что кто-то из недовольных настырно пытается раздуть из этого скандал – неспроста же пресса метрополии весь последний год пестрит статейками на тему злоупотребления полномочиями, и акционеры тоже не просто так возбудились. Опять же – это все голословно, по бумагам все идет как надо, а бездоказательные обвинения к делу не пришьешь.

Что у нас дальше? Торговля рабами. Но она практически целиком была сосредоточена в Престоне, и чтобы раскопать, что чуть не четверть средств оттуда утекала в карман Ричмонда, нужно отправиться туда. Только вот беда – временно накрылось это дельце медным тазом, а вернее взбунтовавшимися гуирийцами. Невольники освобождены, карательная операция загонщиков обернулась катастрофой, поселок захвачен, разграблен и сожжен дотла вместе с пристанью и несколькими судами, не успевшими вовремя отойти от берега. Руководство местного отделения Рунгазейской колониальной компании сумело вывезти часть конторских книг с записями о сделках, вот эти книги пусть и изучают подручные герцога. Если там что-то не так, как положено, так это исключительно вина сотрудников компании, которые сами с удовольствием приторговывали рабами на сторону. Его же доходы складывались исключительно из тех, что шли из неподотчетных компании источников. В общем, нарыть что-то существенное по этому направлению у Бедфорда вряд ли получится. Джеймс не зря столько лет управляет колонией, у него здесь все продумано и отлажено. Еще бы не лезли сюда всякие представители метрополии со своими претензиями да таридийцы бы угомонились!

По поводу последних генерал более никаких иллюзий не питал. Бодров действительно показывал себя достойным противником, справиться с которым будет непросто. Что ж, придется браться за него всерьез, и чем скорее, тем лучше. Впрочем, Джеймс в какой-то степени даже благодарен за этот трюк с захватом Престона руками дикарей – он ведь сколько раз сообщал на Острова о возросшей активности подданных царя Ивана, просил увеличить финансирование, усилить флот, прислать еще солдат. Так нет же, велено не паниковать и обходиться своими силами! В метрополии лишь раздраженно отмахнулись от его жалоб, решили, что даже пошумевший в Старом Свете таридийский князь ничего серьезного не сможет предпринять со своей горсткой солдат и мизерным финансированием. А вот вам, пожалуйста! Пусть теперь герцог попробует вменить в вину Ричмонду события в Престоне!

Пожалуй, стоит даже чуток сгустить краски, так сказать, искусственно нарисовать ситуацию в колонии более мрачной, чем она есть на самом деле. Судите сами: на юге прежде неорганизованные дикари при поддержке таридийцев наносят удар по невольничьему рынку, на востоке беспокойные катланы вот-вот выйдут на тропу войны с колонистами, на северо-западе криольцы изо всех сил пытаются удержаться на своих землях и, между прочим, составляют конкуренцию фрадштадтской торговле табаком и кофе. Плюсом ко всему этому идут необузданные претензии нового губернатора таридийской колонии на северные земли континента, чего тоже допускать нельзя. Куда ни кинь – всюду клин! Проблема на проблеме, впору звонить во все колокола и ударяться в панику.

Пусть Бедфорд все это увидит и убедится, что, несмотря на обилие проблем, паники никакой нет и ситуация по-прежнему под контролем губернатора Ричмонда. Пусть прочувствует, что здесь все на нем одном держится, исключительно благодаря изворотливости Джеймса и его подчиненных и вопреки жадным и недальновидным стратегам метрополии. Не зря же он пущенные «мимо кассы» деньги тратит на доплаты армии, наем охотников за головами и финансирование специальных операций. Без всего этого дела Короны в Новом Свете в лучшем случае катились бы самотеком и сегодняшний день они бы встречали на территории, меньше нынешней как минимум на треть.

Что там еще у посланца парламента в списке обвинений осталось? Узурпация власти в колонии? Как бы это ни казалось смешно, но данное обвинение самое тяжелое, потому что не требует особых доказательств, вполне достаточно одних лишь подозрений, высказанных высокородной особой. Нужно будет предъявить господину ревизору краснодеревщика Мелвилла, пусть сам расскажет, как было дело. Авось удастся убедить герцога, что все это происки пока неуловимой офицерской организации во главе с неким майором М.

Генерал непроизвольно скрипнул зубами при одном лишь воспоминании об этом неизвестном человеке. Неимоверно наглая кража прямиком из банка крупной суммы казенных денег слишком дорого ему обошлась. Пришлось компенсировать украденное личными средствами, срочно продавать кое-какие активы, влезать в долги. Иначе нечем было бы платить жалованье войскам, а это был бы грандиозный скандал, грозивший губернатору очень серьезными неприятностями.

Иногда Джеймсу приходила в голову мысль, что банда этого неуловимого майора работает на таридийцев: наносимые ею удары оказывались уж очень болезненными и неизменно, прямо или опосредованно, способствовали переключению внимания с северных соседей на внутренние проблемы. Но он тут же гнал эту мысль прочь как слишком невероятную – ни один штрих в этом деле не указывал на чужестранцев. Даже наоборот: одежда, поведение, произношение, знание внутреннего уклада жизни колонии – все свидетельствовало о том, губернатор все же имеет дело с фрадштадтцами, проживающими в Рунгазее. Тем более оказалось, что провокации, с которых начались нынешние проблемы с катланами, тоже были на совести этого лжемайора.

Это удалось выяснить Паттерсону, привлеченному в помощь показавшим полную несостоятельность полицейским. Не дело было отвлекать от привычной работы армейскую разведку, но дальше терпеть выходки чересчур удачливых бандитов было уже невозможно.

Майор быстро взял след и даже схватил двоих бандитов, опрометчиво соривших деньгами в трактирах Ньюпорта, но дальше дело застопорилось. Пойманные знали имена нескольких подельников, но понятия не имели, где их можно найти. После громкого ограбления все члены банды получили расчет и приказ залечь на дно, а лучше уехать куда-нибудь подальше от Ньюпорта. Скорее всего, остальные подельники последовали приказу человека по имени Уилл, и найти их в ближайшее время будет затруднительно. А вот самого загадочного Уилла и главаря банды Паттерсон не оставлял надежд поймать. Были основания полагать, что оба были военными, поскольку чаще всего появлялись в форме майора и сержанта, следовательно, был шанс на опознание их схваченными негодяями.