Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

– Откажу?

– В дружеской просьбе о моём праве ферана.

– О, Рэтар? – правитель нахмурился, а зал мгновенно замер.

– Моё право, – пожал плечами хозяин дома, стараясь быть отстранённым. Надо было, чтобы присутствующие здесь не вникали в истинные причины его просьбы. – Закон был нарушен в моей земле, моей чёрной ведьмой. Я мог бы требовать, но раз мы друзья, то я покорно прошу своё право на наказание.

– Ты хочешь сам наказать свою ведьму? – уточнил эла, делая брезгливое лицо.

– Да, – кивнул Рэтар, подтверждая очевидный вывод, а главное очевидное желание.

И видел, как глаза великого полыхнули мерзким огнём – правитель хотел зрелища, это то ради чего он и притащился сюда. Показать кто главный, но при этом вывернуть всё наизнанку. И Лоаяс знал, что могло значить для Рэтара подобное действие. Внутри эла был триумф.

Но снаружи он лишь снисходительно повёл головой. Они оба продолжали играть свои роли.

– Хорошо. Раз ты так хочешь, – правитель развёл руками. – Мне не хотелось этого, но право ферана – я его принимаю. Да и зачем дёргать палача, призывая его через портал из Йерота ради пятнадцати ударов кнута. В самом деле.

Рэтар склонил голову в благодарности, его выворачивало, а он благодарил.

Он лежал на полу своих покоев и уже не пытался взять себя в руки, его трясло, рвало на части, било наотмашь. Из глаз текли слёзы. Рэтар зажмурился. Внутри него сейчас было холодно и мертво. Он убивал чувства, он травил себя, потому что нельзя было выходить завтра пороть Хэлу и при этом чувствовать.

Он будет пороть Хэлу.

Принятие было болезненным и жестоким. Она самое ценное, что у него есть. Она целый мир, который Рэтар выдернул силой, принуждением. Забрал себе, сделал своей. Он любил её до безумия, сходил с ума. Она самое нужное, самое дорогое. Улыбка, взгляд, голос, запах, прикосновения, близость. Рэтар никогда не верил в судьбу, но Хэла… обретя её, он поверил в то, что такое бывает, она была его судьбой. И он потеряет её завтра, причинит боль своими собственными руками, и потеряет.

Он больше не увидит её открытую улыбку, больше не будет её любящего взгляда, мягкого голоса, тёплого запаха, нежности прикосновения, страстной близости. Он убьёт её любовь к себе, выбьет плетью, пятнадцать ударов и она станет далёкой и чужой. А он проведёт отведённое ему время до смерти в ненависти к себе, презирая и проклиная каждый свой вздох. Но лишь бы она была жива. А на нём уже так много того, что он не мог себе простить…

В бессильном гневе он разбил в кровь кулаки. Боль не давала забыться, а так хотелось. Но было страшно.

Всё станет как раньше. Станет. Будет так, как было до того, как в его жизнь ворвалась его ведьма с её безумным хаосом, с её сводящим с ума беспорядком. С её оживляющей его силой. Он снова перестанет быть живым. Будет так, как было всю жизнь.

Рэтар закрыл глаза, а открыв, оказался в бескрайнем поле.

Трава цвета земного тариса, словно шевелилась от ветра, но было тихо. Над головой невероятно красивого цвета небо.

Он обернулся и увидел огромное дерево. Оно было такого же цвета, что и трава. Ствол массивный, внушительный. Крона такая же как трава, тарисовая, листья волнистые. Он пошёл к дереву и заметил под ним девочку, на вид лет двенадцати.

– Эй, – окликнул он её и понял, что ему тиров пятнадцать не больше.

Осмотрел себя – действительно был мальчишкой. Было непривычно и странно.

– Ты кто и что тут делаешь? – спросила девочка, нет, спросила, боги, это была Хэла.

– Я Рэтар, я сплю, – ответил он, сев перед ней на колени. – Это ведь сон.

Она насупилась, надулась, круглое личико со вздёрнутым носиком стало ещё более круглым, словно она хотела подуть, но не получалось. Невероятно милая.

– Это я сплю. Это мой сон тут, – выдохнула она. – Иди в свой сон, спи в другом месте.

Рэтар улыбнулся. Она была одета в широкую цвета колны рубаху без рукавов, доходившую ей до середины бедра, а на ногах были такого цвета, что и рубаха, короткие штаны, до колена. Босая. Волосы были длинные, такого цвета как и сейчас, ну может более светлые и без седины, конечно, распущенные по спине, явно мягкие и со странным сладким запахом. Он непроизвольно втянул его носом. Ему так хотелось прикоснуться к волосам, но он сдержался, встретившись с суровым взглядом ирнитовых глаз.

– Ты что делаешь? – спросила она.

– Чем это пахнет? – в свою очередь задал вопрос Рэтар.

– Ты совсем что ли? – возмутилась девочка. – Блин, иди уже отсюда, это моё дерево и мой сон.

– И куда мне идти? – возразил он и повёл плечом. – Я же тоже сплю.

– В одежде спишь? – спросила маленькая Хэла, указывая рукой на верхнюю одежду, в которой он был.

– Просто уснул одетым, – ответил Рэтар, пожимая плечами.

– Тогда вот иди, просыпайся и ложись спать, как положено, – буркнула она и отвернулась.

А он не удержался и провел по волосам рукой. Действительно мягкие, захотелось уткнуться в них лицом.

– Да блин, ты серьёзно? – девочка почувствовала и конечно отодвинулась от него на пару шагов. – Ты маньяк, что ли?

– Кто? – удивился он слову, хотя кажется слышал такое от Хэлы.

– Ну… это такой… короче не важно, – и она сделала такой привычный и родной жест плечом.

– Чем они пахнут? – спросил Рэтар.

– Да чтоб тебе провалиться! – вспыхнула девочка гневом и обидой. – Это вообще неприлично, словно я… плохо пахну. А я перед сном мылась и голову тоже, и сушила сидела, носом клевала. Знаешь как долго они сохнут? А ты…

– Подожди, – улыбнулся он и подвинулся ближе. – Ты не поняла. Они хорошо пахнут, я просто спрашиваю, что это такое, что за запах?

– Персик же, – ответила и посмотрела на него, как на полного дурака.

– Персик?

– Да.

– А что это?

– Эээ, – девочка опешила, – ты не знаешь, что такое персик?

– Нет.

– Это фрукт. Очень вкусный. Сладкий.

– Ты моешь голову фруктовым отваром? – спросил Рэтар в недоумении.

– Нет, ты что совсем? Шампунем я мою голову. Он пахнет персиком. Есть яблоком пахнут. Есть клубника, ну, – она пожала плечами. – А чем у тебя голову моют? Или не моют вообще?

– Моют, – возразил он. – Но плишка не пахнет ничем.

– Плишка?

– Шампунь? – передразнил он её, спрашивая как и она непонятное слово.

Она улыбнулась. Впервые, и боги, это была улыбка Хэлы, немного озорная, неправильная, один уголок приподнят больше, чем другой, лицо стало таким очаровательным. Она не изменилась.

– Ты чего опять? – спросила она, опешив и хмурясь, видимо его улыбке и взгляду.

– Ты красивая, – ответил Рэтар.

– Дурак, – буркнула она, нахмурилась и отвернулась, скрыв лицо за волосами. – Просыпайся давай.

– Ты правда красивая, – Рэтар потянулся к ней и развернул к себе.

Маленькая Хэла была смущена. Лицо было цвета грасцита, на глаза навернулись слёзы. Даже сейчас тянула из него душу.

– Можно я тебя обниму? – спросил он, точно зная, что обнимет, даже если она откажет.

– Нет, – ответила она, всё ещё пытаясь спрятать от него лицо.

– Почему?

– Потому что с чего вдруг я должна обниматься с каким-то непонятным парнем, который вот свалился, как снег на голову? И вообще…

Она была недовольна, но Рэтар, да, не послушался – притянул девочку-Хэлу к себе и обнял. И это невообразимое тепло, которое он испытывал всегда, когда обнимал её, заполнило его, растеклось внутри покоем и миром. Она не сопротивлялась, замерла.

– Прости, – прошептал он, утыкаясь лицом в шею. – Прости меня, прошу!

– Да ничего, обнимай уже, – фыркнула она. – И ты тоже ничего так, симпатичный.

Рэтар мотнул головой, давясь словами:

– Родная моя девочка, прости, прости меня, прошу тебя, Хэла, я не могу иначе, прости меня, прости… – он говорил, прижимая её к себе, отчаянно, со страхом, с болью.

– За что? – спросила она, явно испугавшись, но обнимая его в ответ.

– За то, что сделаю тебе, – прошептал Рэтар, – за ту боль, которую буду вынужден причинить. Я бы отдал всё, чтобы этого не случилось, но… я… я…

Голос его становился глуше, он начал хрипеть, меняясь, взрослея, снова становясь самим собой, теряя голос.

– Шшшш, тише, родной, ничего, это ничего, – Хэла перестала быть девочкой, он обнимал свою Хэлу, чувствовал её привычный тёплый запах, даривший ему чувство дома.

– Если я отпущу тебя, то ты пропадёшь, – сказал он, вроде пытаясь спросить, но в итоге получилось утверждение. Стало жутко, вот теперь окончательно безумно.

– Всё хорошо, – ответила она, едва слышным шёпотом и Рэтар оторвал её от себя, чтобы заглянуть в лицо. Но в руках было пусто.

Задохнувшись, он проснулся. Лицо было мокрым от слёз. В разбитые руки вернулась биением боль.

Закрыв глаза, ощутил прикосновения пальцев Хэлы на своей коже, невесомые, мучительные, кожа пошла рябью. Вспоминая её поцелуи, в ушах звенел шёпот, он внутренностями чувствовал её стоны.

Эта ночь кажется будет длиться вечность и как было бы хорошо, если он всё-таки потеряет сейчас разум.

Глава 6

Роар пил уже третий кувшин цнели, но легче не становилось. Опьянение было слабым, даже более того – почти никаким. Хотя обычно такого количества вполне хватало, чтобы голова стала плохо соображать. Мысль метнулась к Хэле и её огненной воде… Хэла… и скрутило, стало мерзко, тошно.

– Ты что делаешь? – спросил Элгор, заходя в комнату старшего брата.

– Пью, – глухо отозвался Роар.

– Это я вижу, – сказал брат, становясь перед ним. – Какого рваша ты творишь? Завтра надо быть трезвым.

– Нет, – отозвался митар. – Плевать. Я буду пьян. Потому что на трезвую голову я не смогу смотреть на происходящее.

– Ты ошалел, Роар? – возмутился Элгор. – Сколько ты уже выпил?

– Какого тебе от меня надо?

– Ты очень вовремя решил устроить истерику.

– Что я решил? – взметнулся Роар, встал так резко, что кресло отъехало на шаг назад.

Элгор стоял перед ним, смотрел в глаза, кажется вполне был готов к тому, что старший брат его ударит.

– Ну, уж простите, – прохрипел митар, – что я не такой как ты и Рэтар, не умею спокойно воспринимать подобное, что меня скручивает и воротит от несправедливости и от…

Он запнулся, его практически выворачивало – рваш… Хэла. Рэтар будет пороть Хэлу.

– Как он мог вообще? – выдавил из себя Роар.

– Как он мог? – взвился Элгор. – А что нужно было делать? Палач великого убил бы её. И ты, ты это прекрасно знаешь!

– Хэла спасла ему жизнь, он не стал бы идти против высшего закона мира, – мотнул головой митар, хотя сам понимал насколько эти слова бесконечно наивны. – Мы бы после отправили её к магу.

Элгор усмехнулся:

– Кажется ты уже очень пьян, потому что глупым вроде никогда не был, – съязвил младший брат. – Ему плевать на этот закон. Только нам не плевать, только мы с ним носимся, а он творит, что хочет. И убил бы Хэлу не он, а его палач. А он только развёл бы руками. Мага позвать? Ты шутишь? Роар…

Бронар выпустил воздух, повёл головой, нахмурился.

– Только вдумайся – великий эла, который обязан жизнью чёрной ведьме! Это же… такого не было никогда и не должно было быть. И Рэтар… – он говорил с болью. – Ты правда думаешь, что Рэтар спокойно пошёл на это? Как у тебя вообще…

– А ты бы смог сделать такое? – обречённо прошептал Роар.

– Не знаю, – честно ответил Элгор.

– Я бы не смог. У меня не поднялась бы рука на… – митар хотел сказать Милену, но запнулся, потому что только от одной мысли о возможности чего-то подобного у него всё умерло внутри, – на Хэлу, а у него…

– Поэтому он всё ещё феран. А ты митар, – отозвался младший брат.

– Что? – выдохнул Роар.

– Ничего, – фыркнул Элгор. – Рэтар давно бы уже мог снять с себя титул ферана и отдать тебе. У него есть права на это и великий эла не посмел бы противиться. Ты получил бы титул, а он стал бы тэяром Горанов. Он сделал бы это, если бы ты в такие вот моменты не ныл, не впадал в истерику, не пил, пытаясь забыться, а собирал себя и делал то, что должно. Рэтар феран, потому что он переступает через себя, в тысячный раз, делая то, что обязан, а не то, чего бы хотел.

Элгор рыкнул, ударил кулаком по столу и вышел из комнаты Роара:

– Давай, пей, это то, что надо! Особенно, когда тану нужна поддержка и наши трезвые головы, – зло бросил бронар и вышел вон, хлопнув дверью.

Всё это время Роар рвал себя на части, переступая через себя. Он словно гнил, впитывая в себя эти происходящие вокруг разложение, лицемерие.

Так было всегда?

Роар понять не мог, как так случилось, что раньше его всё устраивало и почему он ничего не замечал. Как раньше удавалось не видеть всего этого паршивого гниения, да ещё и спокойно существовать в нём.

Нет, великий эла никогда ему не нравился. В глазах изарийского митара он мало чем отличался от своего отца.

Роар отчётливо помнил эти худющие, цепкие пальцы, которые лежали на его мальчишечьей шее, впивались больно и зло, шёпот этот жуткий, спрашивающий, нравится ли мальчишке его новая мать. Усмешка в безумных глазах правителя и ярость в глазах стоящего рядом танара. Роар не мог ответить правду, тогда он солгал. Великий удовлетворённо кивнул, потом больно схватил за волосы и напомнил, что лгать нельзя, за ложь будет наказание. Роар тогда кивнул, сказав, что не лжёт великому и никогда не посмел бы, а от боли в глазах стояли проклятые слёзы.

Вокруг были все эти взрослые и никто из них ничего не сделал и даже не пошевелился, никто не заступился, даже отец. Когда великий его отпустил, Роар подошёл к новой супруге Рейнара и та, когда эла отвернулся, погладила мальчика по голове. Потом она была вынуждена пойти за Эарганом и отцом Роара, вслед правителю. На плечо легла рука Рэтара. Тан слегка сжал пальцы, в знак поддержки и взглядом, давая понять, что плакать нельзя.

Потом этот отвратительный безумец умер, а его место занял нынешний эла, в обход двух своих старших братьев.

Один из них был безумен, как отец, слаб и страдал припадками. В приступах он терял сознание, глаза его становились пустыми и безжизненными, а после он несколько дней приходил в себя, словно каждый раз заново учась соображать и говорить.

Понятно, он не мог стать правителем. И в конечном итоге однажды во время приступа оказался на лестнице, упал и сломал себе шею, падая вниз со ступеней.

Что до второго старшего брата, то до сих пор Роару было непонятно, как удалось сделать так, чтобы тот отказался от правления в пользу младшего. А во время последней крупной войны, его взяли в плен и он до сих пор кажется находился где-то в заключении у вражеского элата, тогда и поражение тот элат избежал только благодаря этому пленению. Хотя сейчас никто уже не вспоминал кажется о том, что элинин Кармии до сих пор находится в плену.

А этот… этот великий сначала был вполне неплохим правителем, но, если подумать, только при жизни Эаргана, который умел держать в узде всю Кармию и конечно очень умело управлял и эла тоже. После смерти танара, который почти всё время, пока носил титул ферана Изарии, был первым советником великого эла, всё поменялось.

К великому прибились противники Эаргана, которые при его жизни только бессильно зубами могли клацать. А отец Роара, ставший фераном, не только не лез в правление, но и не считал нужным поддерживать тот уровень влияния и мощи ферната Изарии, который был достигнут при его старшем брате.

Да и, чего скрывать, был очень плохим управленцем и хозяином. Как и Роар, он много понимал и смыслил в военном деле, и если бы не Рэтар, никто не знает в каком состоянии была бы Изария в тот момент, когда Рейнар погиб.

В элате к этому времени уже всё было в полнейшем развале и разгуле. Именно в это время Роар попал ко двору, как митар Изарии, и на полную окунулся в происходившие там. Гуляния, пиршества, турниры, разврат. Две крупные войны, случившиеся в это время, только подстёгивали безумный праздник жизни, когда заканчивались победой Кармии.

И уж Роар оказывался в первых рядах среди тех, кто эту победу приносил, не жалея себя и потом рассказывая о том, как получил новые шрамы. И у него были девицы, которые точно знали какие из шрамов свежие. И это невообразимо тешило его самолюбие тогда. Но сейчас…

За последнии тиры, пока они в Изарии бились с тем, что победить казалось невозможно, стало очевидно, что всё то, что раньше было таким радостным, теперь стало ложным и пустым.

А потом появилась Милена.

Роар столько раз позволял себе терять голову, влюбляясь, а потом снова, снова и снова. И никогда внутри не было такого страха и такой тоски, что невыносимо себя сдержать, невозможно отвлечь. Он не хотел никого другого, не хотел. И чувствовал себя отвратительно даже просто любезничая со всеми этими прибывшими с эла женщинами и девицами. А со многими из них у него была близость, с кем-то и не раз, и сейчас они ждали развлечений именно такого плана, а его тошнило от неоднозначных взглядов, слов, намёков или даже открытых предложений. Ему хотелось улыбки и взгляда только одной женщины.

Когда с утра увидел, как Элгор вёл Милену из леса, чуть с ума не сошёл. И отводя в дом серых, скрипел зубами, держался, чтобы не взять на руки и не унести к себе. Больно было от слёз, от обиды за неё и за Хэлу. Проклятые прихоти тех, кто считал себя выше всех остальных.

И с таким трудом, со злостью и застилающей глаза яростью, сдерживал себя, чтобы не удавить Кэйоса Яндэ, который ударил Милену. Его маленькую, хрупкую девочку. Ударил, потому что советник не считал её человеком, потому что не видел в ней даже животное, вроде туняки. Она была просто вещью. Советник мог позволить себе забить её почти до смерти и ничего бы ему не было. И от мысли этой скручивало так, что в глазах темнело и рассудок покидал сознание.

И теперь брат говорил, что Роар не может держать себя в руках? Он все эти дни тащил на себе этот разгульный праздник на костях Горанов, но всё равно сделал не всё?

Да, Элгору пришлось взять на себя ублажение всех голодных до “изарийской мужской мощи” девок двора, но уж не очень младший брат страдал от этого. Он был таким же как и Роар в его возрасте.

Единственное, что могло напрягать, это игра, в которую с ними играл великий эла. Но и тут – и Роар, и Элгор точно знали, что Рэтар сделает всё, чтобы прикрыть их, и игру ввёл именно тан. И он делал это, не дрогнув ни разу. Ни разу до сего момента.

Когда митар услышал приговор, то первым делом хотел взбунтоваться, хотел защитить Хэлу, но сдержался, написал записку Рэтару.

А потом увидел его – Роар знал, что иногда Рэтар умеет быть абсолютно непроницаемым, совершенно недоступным для прочтения. Но тут тан был спокоен и совершенно холоден. В нём был вот тот Рэтар, которого Роар знал, с которым жил под одной крышей, с которым столько раз ходил в бой плечо к плечу.

И эта просьба о праве ферана…

Роар дрогнул и с трудом удержался, чтобы не посмотреть на тана с ужасом, когда тот попросил разрешения наказать Хэлу собственноручно. И при этом никаких чувств. Словно говорил о чём-то обыденном, о просто вещи, а не о женщине, которую любит.

Сердце Роара на части рвалось – Хэла… добрая, честная, открытая, красивая, заботливая… боги, да что за… это было просто невозможно! Она же жизнь Роару спасла, она же такая невероятная. Закрывая глаза, митар видел её обнимающую Рэтара, тогда когда он ворвался к ним после Хар-Хаган. Такая желанная и такая нежная, полная любви женщина. И тан. Он любил её, может впервые в своей жизни он любил. И просил о таком! Дружеская просьба… рваш!

Утопая в немощной бессильной злобе Роар не заметил, как небо просветлело. Над горами взошёл светок и смотреть на него сегодня было невыносимо больно. Митар мотнул головой и встал. Он всю ночь просидел на полу у кровати.

Кажется эта пытка никогда не закончится.

Во дворе за ночь настелили доски и поставили столб, подготовили всё для наказания.

– Ты распорядился во дворе это сделать? – спросил Роар у младшего брата.

– Зрелище нужно двору, – буркнул бронар. – А остальным нечего на это смотреть.

Митар благодарно сжал его плечо.

Элгору Хэла не нравилась, но наказания без большего унижения она была достойна – младший брат Роара ценил верность, а чёрная ведьма была дому верна.

Поднявшись наверх, Роар столкнулся с Рэтаром. Тан был хмур, суров и вот сейчас непроницаем. Митар хотел задать вопрос, но феран на него даже не взглянул, спустился вниз, оставив одного.

Правда один Роар был совсем недолго – двор потихоньку выходил на верхнюю внешнюю часть галереи, становились по обе стороны над двором. Великий эла, советники, кое-какие приближённые, наложницы правителя заняли центральную часть, где для них были подготовлены стулья, чтобы они не стояли во время наказания.

Устанут, несчастные!

Роару хотелось выть. Правитель что-то спросил у него, когда митар указал им куда можно пройти. Он кивнул, начав отвечать, а потом почти потерял дар речи, потому что увидел внутри дома Милену.

Девушка стояла у стены, за которой была скрытая лестница, ведущая на башню, что находилась над крылом харна. На белой ведьме был плащ прислуги дома и она жалась к стене, пытаясь не привлекать к себе внимание придворных, тянущихся к галерее.

С трудом договорив, Роар, стараясь не привлекать особого внимания эла, оставил его и как можно спокойнее подошёл к Милене.

– Что ты тут делаешь, – прошипел он, схватив её и утаскивая подальше от посторонних глаз.

– Роар, мне очень надо поговорить, пожалуйста, – в глазах стояли слёзы, её трясло и, рваш, он прекрасно понимал причину.

Затянув её на потайную лестницу, митар посадил ведьму на ступеньку.

– Ты сошла с ума? Если тебя заметят… – он запнулся, потому что скрутило с силой, – или ты хочешь присоединиться к Хэле?

– Роар, пожалуйста! – она отчаянно вцепилась в его рукав. – Её нельзя пороть, надо остановить всё это. И феран, он правда будет это делать?

– Милена, – он мотнул головой. Ей наверное такое вообще невозможно принять. – Нельзя это остановить, отменить… нельзя. И Рэтар, он делает это, потому что должен.

– Это же несправедливо? За что? Она же жизнь спасла этому вашему, – нахмурилась девушка, пытаясь вспомнить слово. Не вспомнила, всхлипнула. – Неужели он её за это накажет?

– Да, – ответил Роар. – Да, маленькая, это несправедливо, это неправильно, но…

– И почему феран это делает?

Боги, да что ж такое… она рыдала и он не мог ничего с этим поделать. Он и сам бы сел сейчас рядом и разрыдался, потому что она была права, потому что всё честное и правильное сейчас было пустым, было просто словами, тающими в воздухе.

Да, они призвали, а теперь терзают, потому что не могут сопротивляться, потому что законы, потому что присягали на верность. И Роару было, рваш, стыдно, потому что в этот момент он думал только о том, что если Милену увидят в доме, ведьму, пусть и белую, под одной крышей с великим эла, то её тоже высекут, поставят рядом с Хэлой…

– Он спасает её, маленькая, – выдавил из себя Роар.

– Спасает? – переспросила она, нахмурившись.

– Да, – подтвердил Роар и сглотнул. – Потому что иначе Хэлу бы порол личный палач великого эла. А после его порки не выживают. Он может убить всего несколькими ударами.

Она вобрала в страхе воздух, стараясь не вскрикнуть, удержаться от каких-либо громких звуков. Глаза её были полны невыносимого ужаса.

– Рэтар не может допустить её смерти. А заменить палача может только… хозяин… земли… ведьмы… поэтому так, – и оправдание было таким ничтожным, понятным самому митару, но конечно же ужасающим и чуждым Милене. – А теперь мне надо идти, потому что сейчас эла будет говорить приговор и прочее, и мне надо быть там, внизу, когда её приведут.

– Её нельзя пороть, – упрямо покачала головой Милена.

– Светок, – простонал Роар.

– Нельзя. Или в этом мире всё так бесчеловечно, что… – она запнулась, слёзы потекли сильнее.

– Милена, – он прижал её к себе, погладил по голове.

– Она беременна, – прошептала белая ведьма.

Роар замер, кажется задыхаясь, сознание рвануло к Хэле… Рэтару…

– Что? – митар отстранился, уставился на неё. Внутри всё скрутило, руки с трудом удалось унять от тряски.

– Она беременна, – повторила Милена и расплакалась.

Роара словно ударили. Вот теперь наверное его глаза наполнились ужасом.

– Спаси её, – пальцы цеплялись за его одежду, она причитала, уже впадая в какое-то безумие, утопая в горе, – скажи им, скажи ферану. Нельзя же пороть беременную…

– Так, – тряхнул головой митар, сказал резко и понимая, что времени не остаётся, схватил Милену за руку, грубее, чем хотел бы. – Кто ещё знает об этом?

– Я не знаю.

– Откуда ты знаешь? – Роар задавал вопросы и тащил девушку за собой, сначала наверх по лестнице, потом под крышей, через перекрытия и мимо узких защитных бойниц, до башни над покоями Рэтара.

– Я видела огонь у неё внутри, – Милена задыхалась, пытаясь поспеть за ним. – Я Хэле сказала, но она запретила мне говорить. Я только сегодня ночью поняла, что это было. Вот тебе сказала. Роар?

– Так, – ответил он, переступая через себя. – Забудь, ясно? Не смей никому говорить, поняла? Сказала мне и я тоже забыл.

– Что? – девушка упрямо застыла всего в паре шагов от перехода в другую башню. Он тянул и Милена чуть не упала, пришлось перехватить и почти на руках вытащить на площадку над лестницей, что вела в покои ферана или на первый этаж, в рабочие комнаты дома.

– Ты хочешь, чтобы её убили? – прошептал Роар, обняв лицо, заглядывая в заплаканные глаза.

– Нет, – она в ужасе мотнула головой.

– Если узнают, то убьют. Прямо здесь и сейчас. Вместо порки Рэтару нужно будет взять меч и отрубить ей голову. Чёрная ведьма не может иметь детей, ясно? Это запрет. А так как это ребёнок Рэтара его тоже накажут. Голову не отрубят, но… да он сам… – он захлебнулся на вдохе. – Прошу тебя, светок, не надо.

Она заплакала, тихо, обречённо. Роар притянул её к себе и обнял, поцеловал в макушку.

– Пойдём, маленькая, пойдём. Надо…

Митар спустился с ведьмой по лестнице на первый этаж, осмотрелся. В этой части дома было пусто.

– Иди туда, к Мите и Эке, – приказал он, понимая, что на ласку и уговоры сейчас нет времени, да и по другому кажется она не услышит, не осознает, насколько сейчас находится в беде. – Найди кого-то из них, скажи, что я отправил. Они тебя спрячут, пока всё не закончится, а потом отведут обратно. Хорошо?

Милена кивнула, не поднимая на него взгляд. Кажется Роар сейчас убил что-то очень хрупкое, что-то важное… что-то, что уже нельзя будет воскресить между ними.

Он сжал её руку, перед тем как отпустить, и она поплелась в сторону кухни, а митар вышел на двор.

Тут были уже домашние, почти все принудительно, стояли вдоль стен дома, не выходя на площадку перед домом, не подходя ближе к месту наказания. Митар был уверен, что если бы у них был выбор то большинство не стали бы на это смотреть.

Так же как и серые. Для них это должно было быть показательным наказанием. Девушки стояли на коленях вдоль перил рабочей части дома, и как хорошо, что Милена могла не присутствовать, потому что белым ведьмам разрешалось не присутствовать на наказаниях и казнях.

Митар прошёл к столбу. На дощатой площадке с кнутом в руке стоял Рэтар. Лицо его было спокойным, отрешённым, взгляд ледяной, пустой. При утреннем свете было видно, насколько феран устал, какие тёмные круги были под глазами. Он снова мучился бессонницей, которая отступила, пока он был с Хэлой, а сейчас изводила вновь. Хотя спать в эту ночь он бы не мог, даже если бы не страдал отсутствием сна.

Пока Роар бродил с Миленой по скрытым частям дома, великий и уже произнёс свою речь. Слушать и не хотелось – что правитель мог сказать? Что ему жаль, что он благодарен за спасение его жизни, но закон есть закон? Роара это выворачивало.

Из внешней башни, в которой был сейчас отряд сопровождающих великого эла воинов вышел Элгор, ведя под руку Хэлу.

Лицо бронара было таким же непроницаемым, как и лицо ферана, но Роар видел, что брат с невероятным усилием сдерживает гнев.

Хэла была бледной, на голове был платок, несколько прядей темных с сединой волос выбились из под него и попадали в глаза. Глаза были полны усталости, стали совсем тёмными. Рот был завязан, чтобы не смогла произнести слов заговора. На мгновение Роару показалось, что увидев Рэтара, лицо женщины просветлело, но вполне возможно ей просто было нужно, чтобы феран на неё хотя бы посмотрел. Однако взгляда его она не дождалась. Он был таким отстранённым и чужим, был непреклонным и сейчас Роар видел в нём танара. Вот так же тот всегда наказывал плетью или кнутом за проступки. Непроницаемый и неумолимый.

Роар столько раз стоял здесь, когда Рэтар, заступившись за мальчика, получал предназначенное ему наказание от Эаргана. Разве что столб для него не готовили, а ставили к перилам вдоль площадки. Столько раз он видел перед собой лицо тана, когда по его спине ходил кнут ферана, взамен спины маленького и, в очередной раз, натворившего дел Роара.

Митар непроизвольно зажмурился, вспоминая, и в голове взревел голос танара, призывающий к тому, чтобы Роар открыл глаза. И он открывал и видел перед собой лицо Рэтара, видел его глаза. И ни разу не один мускул на его лице не дрогнул, ни разу тан не заплакал, всегда взгляд был бесстрастен, спокоен, полон непоколебимости.

Элгор помог Хэле опуститься на колени. Привязал её руки к столбу. И митар увидел, что на ладонях Хэлы глубокие свежие кровоточащие порезы. В недоумении и ярости он глянул на брата, который распорол уверенным движением платье на спине ведьмы, а затем её нижнюю рубаху и молча сошёл с досок, встав рядом с Роаром.

– Это его люди сделали, – ответил брат, на немой полный ярости вопрос митара, – чтобы не натворила чего.

– И об этом не забыли, – тихо прохрипел Роар, смиряя себя.

С другой стороны от него стояли Мирган, Шерга, Гир.

– Начинайте, достопочтенный феран, – отдал приказ великий.

Рэтар кивнул, Хэла закрыла глаза. Кнут со свистом проделал дугу и врезался в спину чёрной ведьмы…

Кажется это было самое долгое наказание в его жизни. Даже вот тогда в детстве, когда пороли Рэтара, Тёрка, Миргана, Шерга, Войра или его самого, всё не тянулось так долго и так невыносимо болезненно.

Роар конечно понимал насколько это тяжело Рэтару. Он распорол Хэле спину в кровь, но только первыми несколькими ударами, дальше бил мягче, но от каждого удара Роару самому было нестерпимо и хотелось закрыть её собой. А что было с фераном даже представить было невозможно.

Хэла не издала ни звука, только по щекам от боли текли слёзы, глаза она тоже не открыла, жмурилась, сжимала кулаки, отчего кровь из ран текла сильнее, капая на доски. Так и не потеряла сознание, а лучше бы потеряла.

Когда просвистел тринадцатый удар великий поднял руку:

– Довольно, – проговорил он. – Всё же я справедлив и благодарен.

С этими словами он кивнул ферану, встал и ушёл в дом.

– Просто задницу отморозил, – зло прошипел Мирган, сквозь стиснутые в немом гневе зубы.

Рэтар развернулся и тоже ушёл в дом.

– Иди за великим, – кивнул Элгор Роару.