Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

– Тшш, – зашипела Хэла и глянула на выход. – С ума сошла? Ты что такое говоришь, а?

– Хэла, – насупилась белая ведьма. И не понимая, не понимая, что не так – шикарный подарок, который говорит о чувствах. И сидящая рядом с ней женщина не могла не понимать этого. Ведь правильно?

– Даже если и так, – прошептала Хэла. – Нельзя это. Думать нельзя, говорить нельзя. И камень никому лучше не видеть, потому что все увидят то, что ты видишь. И мне конец. И ему конец.

Чёрная ведьма взяла кулон из рук Милены.

– Тебе же он нравится, – отозвалась она тихо, обижено. – Неужели неприятно получить такой подарок?

Женщина горько усмехнулась.

– Я по-твоему холодная и бесчувственная что ли? – нахмурилась она и в глазах блеснули слёзы.

– Прости, Хэла, – прошептала девушка. – Я не хотела. Я просто не понимаю. Ты говорила, что никто ничего не скажет про мою связь с Роаром, а про твою…

– А про мою скажут, – отрезала женщина. – И это я тебе тоже говорила. Чёрные ведьмы это зло, болезни, смерть. А белые – это рождение, это радость, это дар… дар жизни. Ты несёшь в себе счастье, понимаешь? Ты как звезда с неба.

Милена покраснела, стесняясь.

– А я как камень кладбищенский, – договорила Хэла, вздыхая.

– Перестань! – и Милена никак не могла принять это, старалась понять, но принять не получалось.

Чёрная ведьма горько улыбнулась и отвела взгляд в поля. А потом запела:

 
– Когда ты грустишь – мне хочется петь,
И так вот всегда.
Упреком ли словом захочешь задеть –
Так я не горда.
Ты хмуришься вечно, а я так беспечна,
Не быть нам вдвоем.
Мы разные песни поём – ты о вечном,
А я о земном.
 

Хэла спела песню целиком и после того, как закончила, они посидели в тишине.

Мила отчаянно пыталась справиться с подступившими слезами, она не хотела плакать, но ей было так невыносимо жаль. Она тонула в этой жалости – к себе, к Хэле, к ферану… она теперь так отчаянно жалела этого человека.

Внезапно пришло осознание, что он не такой, каким она его видит. Он такой, каким его видит Хэла. Такой каким Хэла его любит, потому что она любила его. Любила… и от осознания безысходности, обречённости чувств двух этих людей становилось не по себе.

Милена раздавило это понимание, что они скрывают свою близость, не говорят о ней, даже взглядами стараются друг за друга не хвататься… Если бы не этот подарок и не вот эта болезненная откровенность Хэлы, то девушка действительно могла бы сказать, что между ними ничего не происходит и что в целом все разговоры серых о чувствах между фераном и чёрной ведьмой просто “то, чего очень хотелось бы, потому что романтика же” и не более того.

– Знаешь, иногда вот так тянет, что сил нет, – сказала Хэла, хмурясь, и вдруг над ней в районе солнечного сплетения замерцала странная точка.

– Что это? – испугалась Мила.

– Это… не знаю, – нахмурилась женщина. – Я подумала и… давай сделаю ещё?

Уж что именно чёрная ведьма там из себя вытаскивала и как это происходило, но точка вдруг стала превращаться в нитку. Такую словно шерстяную, как пряжа для вязания, красивую, толстую, плотную, двухцветную – такой изумрудный и насыщенный, тёмный фиолетовый или скорее индиго. Нить появлялась из ниоткуда, тянулась-тянулась и Хэла, взяв её, стала аккуратно наматывать на ладонь, делая моток. Лицо у неё при этом было невероятным, полным восторга, таким по-детски восхищённым и это было понятно, потому что это же было настоящее волшебство, да?

Она засмеялась и запела снова:

 
– Вертись-вертись, мое колесо,
Тянись-тянись, шерстяная нить…
 

Хэла пела и тянула нить, а Милена почему-то вспомнила, как Хэла пела в тот день, когда девушка только попала в этот мир. Почему-то всплыло то, как чёрная ведьма и феран тогда смотрели друг на друга и конечно же серые говорят о чувствах между ними, слепой бы заметил, что этих двоих тянет друг к другу.

Милена восхищённо смотрела на растущий на глазах моток, рядом с ними в плетёной корзине зауркал птенец, словно тоже восхищаясь происходящему, а потом Хэла допела и…

– Вот это да, чёрная! – внизу стоял маг, у Милы напрочь из головы вылетело его имя.

– Смотрите кого нелёгкая принесла! Малохольный? – склонила голову женщина, но вытягивать нить и наматывать на руку не перестала.

– Жива-здорова, как я погляжу? – ухмыльнулся магический гость. – И даже за пряжу взялась, ничего себе.

– Благодарствую тебе, уважаемый маг! – фыркнула Хэла. – А пряжа… а может это зараза какая на меня от тебя перешла, может ты чего напутал там, когда лечил?

– Благодарностей мне твоих не надо, – отозвался он. – И как бы самому чего от тебя не подцепить.

– Не переживай – зараза к заразе не цепляется. А благодарности, уж не обессудь, – она перестала мотать нить, оборвала её, сняла с руки моток и, завязав посередине, кинула магу. – На вот, смотрю тебе прям интересно стало? А попросить у ведьмы язык отсохнет ведь, да? Заодно считай мы в расчёте – этого же хватит за мою жизнь?

– Заплатила вперёд, – снова ухмыльнулся маг, напуская на себя самый небрежный вид, но глаза его блестели, а рукам будто было колко или горячо.

Он быстро убрал нить.

– Даже так? – повела головой Хэла. – Ничего себе! Это хорошо, а то быть магу должной – да ни в жизнь!

Маг ухмыльнулся.

– Где феран твой, чёрная?

– А ты не видишь? – она повела бровью. – Ох, уж бесполезный народ. В поле вон.

На этот раз маг скривился, словно в отвращении, потом перевёл взгляд на Милену.

– А ты, белая, как я смотрю не шевелишься вовсе? – пренебрежительно спросил он. – Может уже начнёшь дело делать, а то вон снегом всё завалило, а должна была трава расти во всю уже.

– Может поделитесь знанием, как лучше это сделать? – внезапно сама себя не узнав, с вызовом поинтересовалась Мила. Потому что как же он её сейчас взбесил!

– Пфф, – напустив на себя гримасу надменности, фыркнул мужчина. – Ты совсем ошалела? Чтобы маг делился с ведьмой высшими знаниями о материях бытия?

– Вы идите, уважаемый маг, – отозвалась Хэла, – а то глядишь сейчас удар хватит, перекосит и так и останется.

Он ещё раз фыркнул и закатил глаза, после чего ушёл, оставив их вдвоём, точнее втроём, как обозначила себя птица.

– Мерзкий народ, – буркнула Хэла, погладив птенца. – Да, девочка моя?

– Почему девочка? – удивилась Мила. – Брок кажется считает, что это мальчик.

– Не правильно считает, – покачала головой чёрная ведьма.

Они улыбнулись, переглянувшись.

– Хэла, я боюсь тоор, – решила спросить девушка, потому что этот вопрос очень тревожил её. – Как я поеду в Зарну?

– По-твоему тут все родились в седле что ли? – повела головой женщина.

– Не знаю про всех, но я боюсь тоор, и фицр, и даже вот этот птенец, когда я с ним наедине, пытается меня клюнуть, – ответила на это Мила и с недоверием покосилась на птицу.

– Ого, ты клюёшься? – возмутилась чёрная ведьма.

– Эти их тооры никогда не дадут мне их оседлать, – заключила Милена.

– Давай послезавтра, после праздника, тебя посадим в седло и потренируем, – предложила Хэла. – Как раз несколько дней до отъезда будет у нас.

– Правда?

– Угу.

– Спасибо! – и белая ведьма просияла.

Ведьмы посидели вместе ещё немного, а потом разошлись.

Больше Милена вчера Хэлу не видела, и внутри почему-то появилась какая-то тревога за неё, но вот она стояла перед ними и озорно на всех смотрела, и белую ведьму отпустило.

– А сороки это кто? – спросила Грета, не понимая очередного слова Хэлы, которым она их назвала.

– Это птицы такие – красивые, чёрно-белые и так галдят, что сил нет, – улыбнулась Хэла и села на её кровать. – В ушах трещит.

– А почему всегда птицы? – спросила Сола.

– Не знаю, само собой выходит, – рассмеялась Хэла. – Мы все серенькие на мышек похожи, но куропатки как-то приятнее звучит, не?

Все захихикали.

– Хэла? – в дверь пролезла голова Найты.

– Доброго утра тебе, кукушечка моя, – кивнула ей чёрная ведьма.

– А не заплетёшь мне косу, с лентой? – спросила, смущаясь, девочка.

– Конечно, моя детка, иди сюда.

– Хэла, а нам? – подняла руки Маржи. – Сделаешь?

– Конечно. Хотя я хотела идти смотреть на мужиков шикарных бритых, это вы всех видели, а я как же не пойду поехидничать? Но красота конечно требует жертв, – она улыбнулась.

– Так мы тоже некоторые не видели никого, – отозвалась Грета.

– А как же прошлое благословение Изара? – спросила Сола, которая попала в этот мир самой последней из всех серых, не считая ведьм.

– Так мы видели только отряд митара, самого митара и бронара, – кивнула Донна.

– Да и те брились пополам, – отозвалась Оань.

– Это как? – нахмурилась Сола.

– Бронар голову не брил, только бороду, а митар брил голову, а бороду нет, – отозвалась Найта, пока Хэла плела ей косу.

– Бронар и так с бородой-то не ходит, – махнула Маржи. – Его растительность – не борода, а название одно.

Они захихикали.

– Есть такое, – кивнула Грета. – А отряд ферана в прошлый праздник был на границе где-то, а когда вернулись уже обросли все. А феран не брился на прошлый раз, да и не выходил весь день – в доме просидел, один совсем, потому что все на кострах были.

Девочки закивали.

– Подожди, Хэла, – вскинулась Донна. – Ты его видела с утра. Он брился? Давай расскажи. Нам же интересно! Или опять будет самый заросший, в прошлый раз так и было! Хэла!

Чёрная ведьма рассмеялась.

– Давайте, кому ещё что плести, а то уйду смотреть на марш красавцев благодарных. Я из-за вас пропущу всё интересное, – покачала головой женщина, доплетая косу Найте.

Они все повскакивали со своих постелей и обступили Хэлу, потому что у неё получалось сделать на голове что-то красивое и, так как обычно они творили себе что-то простое самостоятельно, чаще всего это были хвосты и простые косы, чтобы волосы не лезли в лицо, косы от чёрной ведьмы ценились на вес золота, так сказать.

Короткие волосы были только у Йорнарии и Карлины. Обе видимо считали, что чем короче тем практичнее. Чуть длиннее были у Хэлы, но у неё получалось сплетать на голове “колоски”, то прямые, то наискосок, то два по бокам и собирать волосы несколькими заколками, снизу и потому голова у неё была убрана, только иногда особо буйные волосы выбивались спереди и придавали ей очень озорной вид.

Руки чёрной ведьмы работали достаточно долго, но в итоге получилось, что ни у кого не было похожей причёски.

А Оань, которая не расплетала своих тугих кос обычно, сегодня их расплела и у неё на голове был настоящий одуванчик, как у африканок – она была невероятно красивой с этими классными вьющимися как пружинки волосами, при чём Хэла заплела ей косу, словно ободок и вообще получилась невообразимая красота.

– Ты хочешь? – чёрная ведьма села на кровать к грустной Милене.

Несмотря на то, что происходящая суета завораживала девушку, всё равно она была потеряна.

– Не знаю. Зачем вся эта красота, если нужно будет головы покрыть?

– С чего ты взяла? – удивилась Хэла.

– Как всегда, когда мы из дома уходим, – ответила Мила. – Ты кажется единственная, кто этого не делает.

– Ну, для начала мы из дома никуда не денемся, – улыбнулась Хэла. – Наш костёр предпоследний в цепочке костров, они идут от селения до дома, ты вчера не видела что ли как последние костры делали?

– Неа, я тут сидела, вязала. Носок связала почти, – ответила Мила.

– Тогда увидишь, – улыбнулась чёрная ведьма. – И наш костёр прям перед воротами, между сторожевых башен, а дальше последний костёр, во внутреннем дворе. Так что мы дома будем, ну если захотим пройтись, то можно капюшон накинуть, а в целом никто сегодня чепцы и платки на голову не вяжет. Сегодня можно красивыми ходить и обжиматься по углам, а девки?

Все уставились на Хэлу с непониманием.

– Жаль только, что хватать за бороду не получится, – сказала она так, чтобы все слышали и Мила покраснела.

– Можно за что другое ухватить, а? – ткнула Донна локтем Маржи.

– Да не надо хватать – они сами прилипнут, не оторвёшь, – отозвалась Куна.

Все засмеялись.

– Давай, тебе тоже красивую голову сделаем, – предложила Хэла.

Милена улыбнулась.

– Хорошо.

Морозный воздух двора уже пах кострами, хотя они ещё не горели.

Это тянуло, как теперь из рассказов серых знала белая ведьма, от главного костра, что был в селении. Его зажигали с первыми лучами Изар и именно на нём мужчины сжигали свои сбритые волосы, чтобы поблагодарить Изара за тир, который прожили и за то, что в нём случилось.

Милена ожидала почувствовать неприятный запах подпаленных волос, но как оказалось с волосами сжигали травы, которые сгорая пахли сильнее. Запах был в итоге похож на запах горелой травы.

Хэла взяла хараг и ушла в поле, а серые устроились во дворе на лавках, пили отвар и трепались. Такое милое девичье щебетание – кто про что. В доме остались только те стражники, которые не делали обряд.

И вот наконец домой стали возвращаться те, кто с утра пораньше побрился и ушёл сжигать это на костре. Кое-где появились девушки из домашних, которые должны были устроить столы с едой, но так как другой работы у них не было, они сделали всё очень быстро и тоже уже могли себе позволить отдых.

Мужчины действительно выглядели странно и забавно. Хэла, выходя из комнаты со всеми серыми сказала, что это будет славная вечеринка братков, имея ввиду членов банд из их с Милой мира, которые обычно ходили бритыми. И они действительно походили на матёрых рецидивистов – здоровые, сильные, все с оружием, в одинаковой одежде. Если бороды делали суровыми всех, то сейчас открытость лица суровость со многих сняла, но открыла шрамы, сделала более очевидными другие изъяны лиц.

Все мужчины были сейчас в приподнятом настроении, возвращаясь кто группами, громко говоря между собой, или по одиночке, но всё равно не было угрюмых или печальных. Все они были радостными.

Вернувшиеся мужчины из домашних выкатили во двор бочки с цнелей. Всем кто хотел наливали, но воины пили не много. Кто-то, как сказали серые, знавшие про обряд, держали так называемый пост и не ели все предыдущие сутки, поэтому теперь, когда обряд был совершён, можно было наконец позволить себе поесть.

В дверях появились Мита и Целса. Дети кое-кого из домашних прибежали во двор. Мальчишки пытались пристроится к компаниям воинов, чтобы послушать о чём те говорят, младшие бегали и радовались празднику и тому, что их кормят сладостями.

В воротах показались хараги Хэлы, потом Милена узнала Тёрка, который обнимая смеющуюся чёрную ведьму что-то ей рассказывал. По другую руку от неё шёл Роар, Хэла придерживала его локоть, пытаясь удержать равновесие. Оба мужчины были бритыми, обоим это шло. И Роар и Тёрк выглядели моложе, чем были с бородами уж точно. Митар вообще выглядел лет на двадцать пять, а командир лет на сорок, хотя, как предполагала Милена ему было около пятидесяти. За ними шёл Элгор, а за ним Брок и феран.

– Смотри-ка, – шепнула Анья. – Бронар-то в этот раз всё сбрил.

– А он как брат всё делает, – зашушукала заговорчески Донна. – Митар сделал и этот за ним. Да и раз уж феран побрился, то как им от него отстать.

– Брок такой красавчик, сил нет, а глаза его эти… везёт вон Оань, сидит с ним по полдня, – проговорила Куна.

– Что? Я? Ты чего вообще? – возмутилась Оань, немного покраснев. – И он молоденький же, ну! Я с птицей помогаю.

– Смотри, старая она, – хихикнула Донна. – И очень расстроена поводу.

– А я всегда говорила, что достопочтенный феран очень даже красивый мужчина, – тихо, но с гордостью кивнула Лорана, будто сейчас вот они все видели подтверждение её словам.

Хотя для Милены это было и вправду так, и ещё теперь она явно видела сходство Брока и ферана. Особенно когда они шли рядом. Шрам портил лицо Рэтара Горана, но оно действительно было красивым, а Брок был копией отца. Глаза, нос, брови, форма лба и головы. Брок был просто немного меньше, чем отец, но не в росте и размахе плечей. Посмотрев на юношу можно было сказать каким был феран в его годы. Собственно Милена как-то именно так и предположила. Сейчас Рэтар Горан был более мощным, но дело было в возрасте, который делал его более тяжёлым. Различными были только подбородки – у Брока был более мягкий, видимо в мать, а у отца тяжелее, формы такой же как подбородок того же Тёрка. Ну и эти ямочки на щеках парня – все девочки от них млели.

А схожесть между всеми братьями сейчас была особенно заметна. Феран и его командиры, которые тоже сейчас подтянулись во двор, были очень друг на друга похожи. А ещё оказалось, что Гир намного моложе, чем казалось – был или одного возраста с Роаром или может немного младше.

Взгляд Милены вернулся к братьям Горан и внутри затянуло и заныло. Может она влюбилась с обоих?

Роар теперь стоял с Элгором, оставив Хэлу с Тёрком. Тот не обращая внимания на присутствие ферана полностью завладел вниманием чёрной ведьмы, и прямо всю её измял в свойственной ему манере. И от Милы не ускользнул тяжёлый взгляд ферана, который он бросил на старшего брата, но он был полон не злости, а какой-то грусти. И ей подумалось, что ему жаль, что Тёрк может делать что-то подобное, а ему нельзя вот так прилюдно взять любимую, а в этом Мила вот ни разу не сомневалась теперь, женщину и обнять её, поцеловать… наверное это невыносимо.

Хотя тут такое было не принято, но Мила видела как другие мужчины оказывали своим жёнам или невестам знаки внимания и понимала, что даже малости этим двоим проявить нельзя по отношению к друг другу.

Самой ей было тяжело смотреть на Роара, который был так близко и одновременно так далеко, что не докричишься, не дозовёшься.

Ещё вчера вечером она стойко решила подойти к нему на кострах и попросить прощения. Просто. Без какой-либо надежды, но она просто обязана была сказать ему, что ей жаль, что ей стыдно, что она всё испортила, но собственно она так и сказала ему… она всё испортила.

А сейчас её тянуло к Элгору. И ей было совестно от этого, противно от самой себя, но она не могла ничего поделать. Внутри была вера в то, что он не такой, каким пытается казаться, что эта его колкость, агрессия – всё это ненастоящее, всё это, потому что он просто запирает себя от мира, потому что что-то не так, что-то там внутри… ему тяжело и ей казалось, что с ней он другой. Он добрее…

Милена вспомнила как он обнимал её, когда Роара ранили, вспомнила, как целовал на башне, как спас от Шерга… Не мог он быть плохим. Просто скрывал всё хорошее под маской угрюмости и нелюдимости. Вот феран же такой точно? Нет?

Хэла говорила ей, что Элгор испорченный, избалованный ребёнок. Но откуда тут можно было взяться баловству, в этом мире? Они все были такие жёсткие, все эти мужчины. Даже Брок, хотя на фоне всех окружающих воинов был таким пацаном, но всё равно.

Милена попробовала найти чёрную ведьму, но не нашла – хараг заперли в загонах тоор, внутренние ограждение тоже было убрано, чтобы людям, которые придут к ним на костры было где развернуться.

– Изар зашёл и может быть среди нас, – мечтательно произнесла Найта, сидящая возле Милы. – Знаешь, надо быть осторожнее, потому что, если ты ему понравишься, он тебя с собой заберёт.

– Правда? – спросила Милена.

– Да, прямо на небо, – и она указала пальцем на розовеющее небо, в котором осталась только Тэраф.

Милена посмотрела туда куда указывал пальчик девчушки.

– Я знаю, что тебе достопочтенный митар любится, – тихо сказала Найта и белая ведьма уставилась на неё в изумлении, а девочка не отвела взгляда, смотрела прямо и была очень серьёзна. – Я понимаю. Но я тебя не боюсь, хоть ты и ведьма. Вот хоть что на меня наговори, а я от него не откажусь, поняла?

– Да, – кивнула Милена, полная серьёзности, а на глаза навернулись слёзы.

Вот хрупкая, маленькая девочка, которую все считают дурочкой, но сколько в её глазах было сейчас решимости и смелости – любая бы позавидовала. И Мила тоже.

– Ты хорошая, – успокаивая, Найта погладила её руку. – Если он тебя выберет, я конечно огорчусь, но что делать. Порадуюсь, что ты не злая, добрая.

Она так горестно вздохнула, что стало не по себе.

– А можно я тебя обниму? – спросила Милена у девочки.

– Это зачем? – нахмурилась та. – Думаешь, что я тогда тебе уступлю?

– Нет, – мотнула головой девушка. – Просто ты тоже очень хорошая, и я просто хотела бы тебя обнять.

– Ладно. Обними. Но это ничего не меняет, – прищурилась Найта.

– Не меняет, – рассмеялась белая и прижала девочку к себе.

Когда Милена подняла взгляд, то не нашла уже ни Роара, ни Элгора, ни ферана, ни Тёрка, ни других братьев-командиров…

Костры поразили её. Это были не те костры, на которых она уже была. Эти тянулись по всей дороге, уходили вереницей огней в селение и там заканчивались огромным костром, огонь которого было видно даже отсюда.

Когда Тэраф уже вступила в свои права, началось веселье. Все пили, ели, кто-то играл на дудках и ещё каких-то инструментах. Где-то в селении пели песни, которые подхватывали на протяжении всей “огненной” дороги люди и в итоге песня проходила путь от селения до дома или обратно. Пели об урожае, пели о работе, пели об Изаре и какие-то ещё песни о войне, разлуке и любви.

Серые сидели у своего костра, с ними сидела Найта, на последнем в цепочке костре были в основном домашние, но не все – большинство ушло гулять между кострами. Воины действительно почти не пили, как заметила Донна, они хоть и вели себя непринуждённо, но тем не менее явно внутри них было напряжение.

Хэлы не было какое-то время и кое-кто из серых хихикая заявил, что видимо чёрная ведьма проведёт этот праздник вместе с фераном, которого тоже на кострах не было. Но девочки ошиблись – оба они пришли. Достопочтенный глава дома был как всегда собран и серьёзен, а чёрная ведьма – весёлой и неугомонной.

– Хэла, а какая песня в твоём мире самая грустная? – спросила Лорана, видимо потому что только что они дослушали здешнюю песню о несчастной любви.

– В смысле? – нахмурилась чёрная ведьма. – Спеть тебе про войну и мёртвых детей что-то?

– Нет, не надо! – мотнула головой девушка. – Вот про любовь, например.

– Хм, – Хэла усмехнулась. – Так они все грустные, хоть в петлю лезь. Ну, ща, жди, тексты загрузятся.

Она посидела и подумала, потом хихикнула и поддев белую ведьму локтем сказала:

– Знаешь какая песня в голову лезет?

– Какая? – спросила Мила.

– Гоп-стоп, – усмехнулась чёрная.

– Ты бы ещё Мурку вспомнила, – захихикала белая ведьма.

– Отличный выбор. А как по-твоему какая самая грустная песня о любви?

– Прыгну со скалы? Возьми моё сердце? – улыбнулась Милена. – Или Тёмная ночь?

– Детка, а тебе точно двадцать, а не восемьдесят? – шутливо нахмурилась женщина. – Ладно, стой, знаю. Уж раз бабушек вспомнили. Только ща, голос настрою.

И Хэла вдохнув, посидела с закрытыми глазами, а потом запела низким, протяжным народным, идущим откуда-то из груди, голосом:

 
Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына?
Головой склоняясь
До самого тына?
А через дорогу,
За рекой широкой,
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
Так же одиноко
Дуб стоит высокий.
 

Чёрная ведьма пела песню, в вокруг всё как-будто замерло.

Милена, зная эту песню, которая тянула не только тоской по любви, но и по дому, по вот этим рябинам и дубам, по такому вот пению, которого она не услышит уже никогда, только если Хэла решит разорвать душу в клочья.

Никому не надо было объяснять, что песня была о деревьях и что безысходность этого рассказа настолько велика, как наверное ни у одного другого. Уж, что может быть печальнее любви двух деревьев, которых разделяет река?

– Достаточно грустно? – спросила Хэла с вопросом глядя на Лорану, когда допела.

Та обречённо кивнула, в глазах у неё тоже были слёзы, да и не у неё одной. Смотреть на мужчин Милене вообще не хотелось – страшно было до обморока.

– Хэла, ведьмочка моя, хорош сердце рвать, а? – бухнул Тёрк.

– Так что попросили, то и спела, дорогой, – улыбнулась ему ведьма, разводя руками.

– Давай тогда лучше свои про дураков и молний, а? – он кажется был тем человеком, который всегда всё говорил вовремя.

И сейчас тишину отпустило, все рассмеялись, включая Хэлу и она запела одну из видимо любимых здесь песен группы “Король и шут”.

– Грохочет гром

 
Сверкает молния в ночи
А на холме стоит безумец и кричит
"Сейчас поймаю тебя в сумку
И сверкать ты будешь в ней
Мне так хочется, чтоб стала ты моей!..”
 

И так немного приходя в себя все начали просить кто что – какие-то песни Хэла пела одна, какие-то ей подпевали Маржи и Донна. Какие-то знала и Милена, и тоже подпевала, захмелев от местной цнели, потому что в этот раз Хэла не делала никакой выпивки и об этом никто даже не заикнулся. Получилось, что песни просили кто какие, как начала Лорана, так всё поехало по кругу и в конечном итоге дело дошло до белой ведьмы

– Ну, Милка моя, что хочешь? – повернулась к ней Хэла.

Честно говоря девушке было невозможно тяжело сидеть здесь. С одной стороны было так тепло, так уютно, так вот просидела бы сколько сил было, но с другой стороны было невыносимо отчего-то тяжело, грустно, тоскливо. В каждой песне о любви она находила себя, в каждом слове тянуло и било наотмашь и воспоминаниями и печалью, горькою, невыносимой…

И когда её спросили, она просто понимала, что если сейчас попросит что-то, то наверняка напортачит будь здоров. И в результате – хотела попросить Ленинград, лучше же что-то вообще непонятное никому и отвязное, а попросила Любэ. Серьёзно? Поняла в ужасе, когда Хэла отчаянно затянула:

 
– Выйду ночью в поле с конём,
Ночкой тёмной тихо пойдём.
 

Всё оборвалось, Милена закрыла глаза и вцепилась в чёрную ведьму, потому что не в кого было больше, потому что кроме этой женщины никого у неё нет.

Мила была одна, совсем-совсем одна, в огромном, она даже не представляет настолько огромном мире.

Сейчас, вот именно сейчас пришло осознание, что она ничего не знает, она только видит горы, вот река, вот камни-валуны, вот дерево, которое сейчас едва различимо в наступившей темени, но его очертания ещё видны, ещё не скрылись до конца. Мила осознала всю свою значимость – она была такая маленькая, такая глупая, она столько времени в своей жизни провела занимаясь какими-то совершенно ненужными вещами и всё это ей зачем… знания, умения… а были ли у неё хоть какие умения? Она же ничего не знает – только насколько её миру, тому в который она никогда больше не попадёт, вреден пластик.

Милена здесь, и все смотрят на неё и ждут. Чуда ждут. А она не может – она бы так хотела… у неё было желание уже перед всеми извиниться за то, что не может. Ничегошеньки не может. Ни вот – рожь, лён, колокольчики-васильки… ничего этого! Потому что не умеет, даже не представляет как.

Вчера сидела и смотрела как Хэла тянула эту так называемую “небесную нить” и стало так тягостно, вроде восторга через край, а всё равно тягостно, как камень лежит на душе.

И вот тебе она готова снова, опять, что ж такое, разрыдаться от песни, которую так любил папа и бабушка – по щекам текли слёзы. И зачем она вообще её попросила? Лучше бы спела с Хэлой “В Питере пить”…

Тишина резанула, но на этот раз она была какой-то странной, не звенящей, как после песни про рябину, а какой-то выжидательной что ли. Словно все ждут чего-то и стало страшно.

Милена открыла глаза и увидела вокруг себя высокую траву, с колосьями, а между ней синие цветы васильков.

– Это? – беззвучно прошептала она, совершенно очумев от произошедшего.

– Пшеница вообще, хотя должна была быть рожь. Но и про васильки в песне ничего не было, – прокомментировала Хэла, скрестив руки. Женщина тоже сидела внутри этой взявшейся неизвестно откуда травы.

– Что? – захлебнулась белая ведьма, воздуха отчаянно не хватало, рёбра скрутила невыносимая боль, а внутри разлилась такая свинцовая усталость, что кажется невозможно пошевелить даже пальцем.

– Спасибо, что обошлись без коня, – ухмыльнулась женщина.

Милена хотела спросить, но ничего не получалось, потому что в голове снова стало пусто и звонко.

– Ведьмочка, это вообще что? – спросил Тёрк, который всё время костров стоял с фераном и митаром возле бочек с цнелей, сбоку от них.

– Хлеб, дорогой, – ответила Хэла. – Это хлеб моего мира. Почти всё как у вас – берёшь колосья, очищаешь зерно, перемалываешь и получаешь муку. Из муки печёшь хлеб. Белый.

– Белый хлеб? – переспросила Мита, которая хоть и не говорила с Хэлой, но видно наряду с другими присутствующими была так поражена произошедшим, что услышав ещё одну поразительную вещь, забыла обо всём на свете.

Хлеб здесь был другой. Точнее самый светлый был серого цвета – самый дорогой. Кислые лепёшки были вообще жёлтыми, ещё был пресный – розовый.

– Да, белый, – кивнула Хэла.

– А цветочки? – спросила Найта, которая была в неописуемом восторге от произошедшего.

– Это называется васильки, – улыбнулась чёрная ведьма. – Они всегда в полях растут, и так как видимо поле в своей жизни Милка видела только одно – пшеничное, с васильками, вот именно часть его мы и наблюдаем.

Мила никак не могла прийти в себя, она все смотрела на то, что сотворила и не могла поверить глазам – она только что вырастила пшеницу! Это было что-то просто грандиозное. Усталость была жуткой, но всё равно настроение от свершения, словно подвига, её сносило…

Она подняла глаза и встретилась взглядом с Роаром. Впервые за эти дни он на неё посмотрел, и ей захотелось его обнять, захотелось, чтобы он её обнял. Захотелось уснуть, уткнувшись в его грудь…

Вдруг он вздрогнул, она потеряла его взгляд, потому что он сначала перевёл его на ферана, а потом на Хэлу, и, повинуясь этому движению, Мила сделала тоже самое – посмотрела на чёрную ведьму. Хэла сидела бледная, как смерть, она смотрела в одну точку перед собой, сосредоточено, пустыми глазами, потом она вздрогнула, посмотрела наверх, туда в потемневшее уже небо, провела незримую линию по небосводу над ними и вернувшись назад, глядя прямо на ферана, Мила уверена, что на него, произнесла:

– На нас напали.

Он отдал приказ. Быстро, молниеносно, ни секунды не сомневаясь в том, что она сказала. Всё вокруг пришло в движение – воины ринулись наружу, на сторожевых башнях запалили специальные факелы – сигналы об опасности, домашние засуетились ловя детей, женщины стали собираться внутрь башен, потому что именно туда надлежало всем спуститься, если на дом нападут.

– Мила вставай, – позвала её Хэла.

Повинуясь приказу девушка встала, хотя ноги были свинцовые, потом её подхватил кто-то из серых, помогая идти.

Они задержались на мгновение, чтобы понять, что за ними никого не осталось и тут Найта рванула назад, потому что цветочки надо было забрать. Хэла выругалась, позвала девочку. Где-то рядом ожил зов Миты. Но тщетно.

Кукушечка уже добежала до костра, возле которого они сидели и где Милена натворила чудо, а Хэла двинулась за ней, и тут из темноты, со стороны дома показалась высокая фигура воина. Найта испугалась, взвизгнула, но уйти не успела – нападавший, а это был враг, кто-то чужой, не свой, схватив её за руку, ухмыльнулся и спросил: