Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

22

Подпоручик Андрей Вершинин осторожно разжал пальцы и чуть наклонил циферблат часов, подставляя его под тусклый свет звезд. Три часа, пора. У идущих за ними ребят сегодня будет около сорока минут на «тихую» фазу операции.

Улорийский секрет располагался буквально в десяти метрах от него, по ту сторону невысоких кустиков. Два бойца сидели на подстилке из прошлогоднего валежника, старательно пытаясь не шевелиться и не производить шума. Третий сидел на дереве и в данный момент считал себя полностью слившимся с его стволом.

Эта линия постов была третьей и последней на пути к улорийской ночевке. Два предыдущих вообще не вызвали у маленькой группы разведчиков каких-либо затруднений, хотя сейчас уже противник, наученный горьким опытом, пытался маскироваться. Наверное, улорийцы с союзниками даже считали, что делают успехи на данном поприще, но у таридийских разведчиков их жалкие потуги не вызывали ничего, кроме усмешки.

Вот эта троица наверняка считала, что обнаружить их ночью в степи просто невозможно, зато они надежно контролируют все окрестные подходы к ночному лагерю. Сидели они действительно тихо, не шумели, не переговаривались друг с другом, да и расположились неплохо, сведя риск одновременного уничтожения всей группы к минимуму. Но, черт побери, кто их надоумил выбрать местом дислокации заросший кустарником островок посреди степи, да еще и с торчащим там единственным на всю округу деревом? Андрей с напарником только сокрушенно покачали головами, когда выяснили это. Впрочем, им не пристало жаловаться на поведение противника, ибо таридийский разведчик обязан справляться со своей работой при любых обстоятельствах. Так что поведение противника подпоручика не расстраивало и не радовало. Просто сегодня придется повозиться чуть дольше, да и только.

Андрей повернулся к своему напарнику рядовому Петрушину, указал жестом на ближнего караульного, потом ткнул пальцем в себя и, нарисовав в воздухе короткую дугу, сообщил тем самым, что берет на себя дальнего противника. Затем последовал кивок вверх, на сидящего на дереве, еще один условный жест и палец к губам: «третий тоже мой, работаю без шума». Все, вперед.

Бесшумно подобраться к своему оппоненту удалось минут через семь-восемь. Бедолага так ничего и не успел понять, когда Вершинин тихой стремительной тенью поднялся у него за спиной, зажал рукой рот и вогнал в тело нож.

В трех метрах правее Петрушин проделал почти то же самое со своим противником. Оба разведчика удержали тела от падения и аккуратно опустили на землю. Подпоручик уверенным движением вытянул из заплечного ранца маленький арбалет, медленно, стараясь не произвести ни звука, взвел пружину, наложил маленькую металлическую стрелку. Медленный выдох, прицел, спуск – и застигнутый врасплох улориец ничком валится с дерева вниз.

Напарник тут же подскакивает к его телу для проверки и спустя секунду дает отмашку – чисто! Дело сделано, подпоручик достал крошечный потайной фонарь, прикрывая своим телом от случайных взглядов со стороны вражеского стана, зажег фитиль и несколько раз подал условный сигнал в сторону ожидающих штурмовиков Дегтярева, открывая и закрывая фонарную шторку.

После третьего повтора в степи дважды коротко мигнул ответный фонарь – идут.

Все, на этом сегодняшняя миссия разведчиков окончена. Его сиятельство Михаил Васильевич снова сменил тактику. До сих пор во всех ночных нападениях на армию Яноша преобладали шумные короткие акции со взрывом гранат, частой стрельбой или с гиканьем налетающих на спящего врага воинов. Заканчивались эти нападения столь же быстро, сколь и начинались: не успевали улорийцы сообразить, что и где происходит, а нападавших уже и след простыл. Но сегодня все будет по-другому. Сегодня армии короля Улории придется испытать на своей шкуре возможности знаменитых таридийских штурмовиков. Тех самых, что за пару часов взяли неприступный силирийский Злин.

У подпоручика мурашки по коже бежали от одной только мысли, что сейчас ему придется воочию наблюдать за настоящей боевой операцией подразделения, о котором по всей стране уже ходили легенды. И Андрей мог с абсолютной уверенностью сказать, что ничего подобного пока не существует ни в одной армии мира. И противоядия от дерзких, часто нестандартных действий штурмовиков пока тоже нет. Часть их работы в других странах обычно поручают гренадерам, но те гренадеры против бойцов Дегтярева – не более чем неумелые котята против взрослой рыси. Как и улорийские разведчики противника против них, разведчиков таридийских.

Да и какие там вообще разведчики? В разведку могут послать кого угодно, хорошо еще, если отдадут предпочтение при выборе наиболее толковым и ловким бойцам. Но и таковые не являются профессионалами – и Вершинин, Петрушин и другие служащие их подразделения доказывают это каждый божий день.

А кому Таридия обязана появлением таких специальный войсковых подразделений? Да не кому иному, как князю Бодрову! Ух, как он гневался, когда узнал об отказе от разведки генерала Пчелинцева при походе к Россоши! А уж когда ему рассказали, что в той бесславной битве бездарно погибла часть штурмовиков и разведчиков, страшно побледнел, а глаза и сжатые губы побелели чуть не до цвета свежевыпавшего снега. Сам-то Вершинин того не видел, но его командир капитан Лукошкин, присутствовавший на том военном совете, утверждал, что его сиятельство едва инеем не покрылся в приступе безмолвного гнева и стужей на минуту повеяло в помещении. Сказано же – Князь Холод! Вот и попробуй засомневайся после такого!

Хорошо, что отошел Михаил Васильевич быстро да за дело взялся с присущим только ему энтузиазмом и выдумкой. А уж по этой части ему точно равных нет, это даже его высочество Федор Иванович признавал неоднократно. Да и в войсках и в народе уже давно все привыкли к мысли, что где князь Бодров, там победа, несмотря ни на какие обстоятельства.

Только в короткой первой Тимландской кампании было по-другому, но там все неоднозначно: и командовал не он, и даже отговаривал горячие головы от неподготовленной атаки, а виновным все равно его назначили. Но люди-то правду знают!

А уж дальше были только сплошь победы: и во второй Тимландской кампании, при отвоевании Корбинского края, при взятии Злина и Яблонца, и при выдворении фрадштадтцев из Чистяковского форта, а уж при знатной головомойке, устроенной островитянам при Южноморске, – и подавно. Казалось бы, здесь, после страшного разгрома при Россоши, остановить в рага будет просто нереально, и в воздухе уже вовсю витала страшная мысль о новой потере всей Корбинской земли, но сам Господь вовремя привел князя в Чистяковскую бухту, и теперь уже ни один человек в Таридии не сомневается в удачном исходе дела.

Трава зашуршала под ногами одетых во все черное людей майора Дегтярева. Вершинин невольно поморщился – на его взгляд ребята шли слишком шумно. Впрочем, не нужно было забывать, что у каждого подразделения свои задачи и подготовка, соответствующая этим задачам. Для бесшумности здесь как раз присутствует он с Петрушиным, а штурмовики тут совсем для другого дела.

К Андрею подошел сам Дегтярев. Не такой высокий, как большинство его подчиненных, но все равно на полголовы выше подпоручика, широкоплечий, с мощной шеей и огромными ручищами, сжимающими сейчас короткую фузею, специально разработанную для штурмовиков. Майор поднял вверх руку со сжатым кулаком – и все его подопечные мигом замерли в ожидании приказаний.

– Как тут?

– Все спокойно, эта линия дозоров была последней. Метров шестьдесят до линии телег. Между ними веревки натянуты, чтобы кавалерия не проскочила.

– Ясно, подпоручик, – Дегтярев ободряюще хлопнул разведчика по плечу, – спасибо за чистую работу!

– Удачи!

Майор шепотом и жестами принялся отдавать приказы своим бойцами, и вскоре черные тени, на ходу разделившись на две части, плавно потекли в сторону спящего улорийского лагеря.

– Не завидую я улорийцам, – прошептал Петрушин, передернув плечами.

– Да уж, – только и смог вымолвить Вершинин.

А что тут еще скажешь? Да не дай бог проснуться посреди ночи и увидеть перед собой одетого во все черное здоровенного детину с лицом, перемазанным глиной или углями. Да еще собирающегося воткнуть в твое бренное тело нож. Бр-р…

Полторы сотни штурмовиков двумя потоками проникли на территорию вражеского стана и рассредоточились влево-вправо. Все, теперь пошла кровавая потеха! Только бы сразу не поднялась тревога! Чем дольше продержится режим тишины, тем большего числа солдат лишится Янош Первый.

Разведчики жадно прильнули глазами к биноклям и принялись ловить каждое движение в лагере врага. Медленно потянулись тревожные минуты ожидания. В ночной темноте нелегко было уследить за происходящим, лишь иногда удавалось заметить смазанные перемещения черных пятен за внешней линией обозов. Пару раз до ушей разведчиков донеслись не то стоны, не то всхлипы, быстро оборванные невидимой безжалостной рукой, но никакой реакции на них не последовало.

Наконец стремительные тени замелькали между солдатских костров и палаток, где долго оставаться невидимыми уже не представлялось возможным. Почти сразу раздались несколько тревожных криков, пара выстрелов и вслед за этим чей-то протяжный вопль. Все, лагерь всполошился, тут и там зажглись десятки факелов, беспорядочная стрельба заглушала крики «тревога!» и команды офицеров. Грандиозная вспышка от практически одновременного взрыва большого количества гранат на несколько мгновений разорвала темноту, заставив на миг ослепнуть противоборствующие стороны и тут же приняться за выяснение отношений с новой силой.

Трюк с гранатами обычно венчал ночные нападения на улорийцев, являясь своеобразным сигналом к отходу, но сегодня все было не так. Штурмовики и не думали отступать, напротив – они принялись с удвоенной яростью сеять хаос среди подданных Улории, убивая налево и направо, поджигая обозы с провиантом, круша офицерские палатки и приводя в негодность артиллерию.

С обращенной в сторону Малоозерска, западной части лагеря тоже донеслись крики, звуки выстрелов и взрывов. Чтобы выяснить причину происходящего, разведчикам пришлось быстро вскарабкаться на дерево.

– Кавалерия! – восхищенно воскликнул Петрушин.

– Точно! – пробормотал Вершинин, всматриваясь в мелькающие на фоне света костров силуэты всадников.

Не успели улорийцы толком сориентироваться для отражения угрозы с одной стороны, как с другой стороны их атаковали таридийские гусары. Пытаясь хоть как-то отгородиться от ночных нападений, военачальники противника стали расставлять на ночь обозы по границам лагеря. При этом провиант и боеприпасы каждый вечер приходилось сгружать, а каждое утро загружать обратно – иначе они грозили стать легкой добычей вражеских налетчиков. Кроме того, телег было слишком мало для того, чтобы сплошной стеной охватить всю многотысячную армию, и улорийцы натягивали между возами веревки – так они надеялись хоть немного затруднить доступ чужой кавалерии внутрь лагеря.

Подпоручик не знал, работали на том фланге разведчики или гусары сами проложили себе путь за линию обозов, но сейчас легкая кавалерия вовсю резвилась на территории ночного стана, грозя прорваться к королевскому шатру.

Теперь уже точно переполошилась и пришла в движение вся вражеская армия: спешила на подмогу пехота, ржали кони, кричали солдаты и офицеры, треск ружейных выстрелов и грохот гранатных разрывов сливался в единую какофонию большой битвы.

– Не пойму, – неожиданно сказал рядовой Петрушин, – а кто атакует с юга?

Вопрос был не праздным, потому что на южной стороне лагеря уже несколько минут тоже велась нешуточная стрельба, однако в отличие от северного и западного направления атакующих разглядеть не удавалось.

– Да вот, – усмехнулся Вершинин, – похоже, улорийцы тоже не поймут, кто и откуда их атакует. Но тут я могу просветить тебя. Ты же наших воздушных змеев видел?

– С которых колотый лед сбрасывали? Конечно же видел!

– Дело в том, что сегодня вслед за льдом на головы врага полетели гранаты! Вот и представь теперь: улорийцы атакуют места, откуда могут прилетать гранаты, а там никого нет. Змеев-то явно с другого места запустили, ветер снес их в сторону, и теперь остается только цеплять на шнур гранаты да крутить ворот. Граната поднимается до каркаса воздушного змея и оттуда падает на ничего не понимающих врагов!

– Однако! – восхищенно цокнул языком разведчик.

– Вот скажи, Ваня, ты бы смог догадаться, откуда летят гранаты, учитывая ночную темноту и черный цвет змеев?

– Да кто ж тут догадается? Это ж, небось, Михаил Васильевич придумал?

– Ну а кто же еще? Ох, не завидую я королю Яношу, зря он на нас войной пошел!

– Тут уж сам виноват, – усмехнулся Петрушин. – Ваше благородие, а ведь если сейчас навалиться всеми силами, то может и выгореть…

Вершинин снова обратил взгляд на запад. Судя по всему, кавалерия вместо своевременного отступления усиливала натиск. С их пункта наблюдения трудно было разобраться в происходящем, но именно об этом свидетельствовала граничащая с паникой суета, происходящая в той части лагеря. Да и боевые действия оттуда медленно, но верно, смещались в сторону центра. Если бы с их стороны было кому поддержать усилия штурмовиков, вполне возможно было бы рассечь вражескую армию надвое.

Но поддержать людей Дегтярева было некому, если не считать двух наблюдающих за ночной битвой разведчиков, а атакующий потенциал штурмовиков оказался не бесконечным, и спустя минуту подпоручик увидел в бинокль их спешный отход с вражеской территории.

Андрей попытался разглядеть происходящее на южном направлении, но там все было затянуто сплошным облаком порохового дыма, разрезаемого вспышками все новых и новых взрывов.

– Непонятно, но интересно! – воскликнул он, спускаясь с дерева навстречу отступающим штурмовикам.

– За мной, живо! – не останавливаясь, сердито скомандовал майор, едва завидев разведчиков. – Почему не ушли?

– У нас приказ отходить с вами! – парировал подпоручик, приноравливаясь к скорости Дегтярева.

– Уходите! Не факт, что в следующий раз мы сюда выйдем. Зря только ждать будете!

– В следующий раз?

– А ты думаешь, мы закончили? – губы командира штурмовиков растянулись в хищной улыбке. – Вечеринка в самом разгаре, мы не можем сейчас ее покинуть. Ложись! – крикнул он и сам опустился на землю.

Его команду мигом продублировали несколько человек, и спустя несколько секунд в степи не осталось ни одной бегущей фигуры.

– Господин майор! – Вершинин поднял голову и с беспокойством окинул взглядом все увеличивающееся количество горящих факелов у границы лагеря. Явно назревала погоня. – А если они пустят по вашему следу кирасир? Потопчут же!

– Ночью да по такой пересеченной местности? – удивился майор. – Кирасир Янош до последнего беречь будет, остальных еще куда ни шло, да и то вряд ли. Это мы тут все подходы знаем, потому как на пузе все переползали, все овражки да прогалинки исследовали, а они не знают. Вот и не рискнут конников отправлять. Хотя если вдруг и рискнут, так мы все одно знаем, как встретить.

Дегтярев оказался прав – на прочесывание местности пустили пехоту. Причем шаблон, выработанный предыдущими нападениями, сработал и на этот раз. По всему было видно, что относятся солдаты к своей миссии спустя рукава, как к очередному капризу начальства. На самом деле никто не верил, что кого-то удастся найти в ночной степи.

Лучше бы улорийцам действительно никого не находить. На этот раз никакой команды не было, но бойцы в черных одеждах все равно действовали слаженно, быстро и точно. Две линии отправившихся в поиск пехотинцев были сметены в мгновение ока. Частично прореженная и предельно напуганная третья линия с громкими криками побежала назад, преследуемая по пятам безжалостными молчаливыми штурмовиками.

На этот раз люди майора Дегтярева не осторожничали на входе в лагерь: обозы запылали за их спинами, как только все атакующие втянулись внутрь вражеского стана. Теперь позиция разведчиков находилась слишком далеко от места событий, потому оценить вторую атаку они могли исключительно по световым и шумовым эффектам. Но оба отдавали себе отчет, что штурмовиков слишком мало для опрокидывания целого фланга столь большой армии, так что ожидать от них чудес все же не стоит. Да и командование ставило им задачу нанести максимально возможный урон противнику, а не биться до полной победы.

Шум боя стал смещаться в восточную сторону, и Вершинин понял, что Дегтярев уже действительно не вернется сюда, ждать не имеет смысла.

– Уходим! – скомандовал он своему единственному подчиненному.

– Ваше благородие, пушки! – Петрушин поднял палец вверх, призывая командира прислушаться к новым звукам, добавившимся в какофонию боя. – Крепко их князь обложил сегодня! А может, это и есть решающее сражение?

– Нет, Петрушин, – покачал головой подпоручик, – для чего тогда позиции роют перед Малоозерском? Там будет продолжение. Если только Янош не повернет назад.

– Лучше бы повернул. Ей-богу, им только хуже будет. Михаил Васильевич еще чего-нибудь эдакое придумает, от чего улорийцам снова не поздоровится!

– Представляешь, – неожиданно рассмеялся Вершинин, когда они уже шли прочь от вражеского лагеря, – майор Лазукин рассказывал, как после одного военного совета его сиятельство сокрушался, будто ничего не понимает в военном деле. Мол, понимал бы, уже бы разгромил Яноша.

– Вот тебе и раз! – изумился Петрушин. – А что господа офицеры?

– Ржали, как сумасшедшие, – снова хохотнул Андрей, – надо же, шутник какой! Если уж князь Бодров ничего в военном деле не понимает, то кто тогда понимает вообще?

– И то верно, – согласился рядовой.

Когда через два часа разведчики вернулись в расположение своей части, грохот боя в ночном лагере улорийской армии уже стих, зарево многочисленных пожаров стало меркнуть на фоне светлеющего неба. Усталые, но чрезвычайно довольные собой участники ночного сражения тоже стягивались к своим бивакам. Начинался новый день войны за Корбинский край.

23

Ночь выдалась тяжелой, но крайне плодотворной. Привыкший к нашим кратковременным нападениям противник оказался совершенно не готов к навязанному на чужих условиях ночному сражению. И улорийцы, и разномастная шайка наемников, привлеченных к походу на фрадштадтские деньги, слишком привыкли к обычной для этой эпохи, так сказать, «классической» войне, когда боевые действия ведутся днем и с заблаговременно выстроенных позиций. Были, конечно, и исключения из правил, но здесь, как и везде в большой политике, царила политика двойных стандартов. То есть если «не по правилам» воевал «благонадежный» военачальник, представляющий отстаивающую «правильную» позицию армию, то он считался гением и все его действия вызывали восторг. Но если вдруг отступал от правил кто-то, неугодный товарищам, наивно считающим себя хозяевами этого мира, то он мгновенно попадал в разряд изгоев с обязательным общественным порицанием. В общем, все как всегда, во все времена и в любом из миров.

Думаю, не нужно объяснять и то, что я в разряд гениев не попадал, и то, что мне было абсолютно на это наплевать. Мне нужно выиграть эту войну, и я буду стремиться к этому любыми возможными способами. Кто бы что ни говорил.

Ночной бой складывался настолько удачно для нас, что некоторые горячие головы уже начинали азартно бить копытом в ожидании приказа об общем наступлении, но я адекватно оценивал как возможности своих войск, так и силу противника. Потому к утру все участники ночной баталии были отведены на позиции у Малоозерска.

Честно говоря, я немного опасался утренней атаки разъяренного тяжелой ночью Яноша: завидев в доступной близости нашу армию, он вполне мог не сдержаться и атаковать немедленно, когда у меня половина бойцов будут уставшими, не успевшими восстановиться. Однако урон, нанесенный нами противнику, был настолько велик, что оправиться он сумел только к середине дня, а на выходящее с восточной стороны к городу поле явился только часам к трем пополудни. Это меня уже вполне устраивало.

В первой половине дня разъезды легкой кавалерии добыли полтора десятка пленных, из показаний которых стало известно, что помимо внушительных потерь в живой силе армия коалиции оказалась на грани голода из-за уничтоженного ночью провианта. Плюс запасов ружейного пороха осталось на один хороший бой, а артиллерийского – едва на десяток выстрелов каждому оставшемуся в строю орудию. Не хватало питьевой воды и гужевого транспорта, а войсковые лекари сбивались с ног, стараясь помочь всем раненым.

Ну а кроме всего прочего, у моего коронованного противника впервые на моей памяти массово побежал народ. Только подтвержденных моими людьми случаев дезертирства сегодня было зафиксировано порядка пятисот. То есть вдобавок к убитым и раненым в ночном бою и за половину сегодняшнего дня Янош лишился еще полутысячи солдат. Причем некоторые пленники вполне серьезно утверждали, что в сыплющихся по ночам на их головы ледышках видят знак гневающегося Князя Холода, а идти против потусторонних сил они своего согласия не давали.

Услышав подобные заявления, Веселов зашелся в нервном кашле, а Румянцев округлил глаза в изумлении. Я же просто усмехнулся: а что вы хотели от неграмотных солдат восемнадцатого века? Что они должны были подумать в таком случае? Это обыватели века двадцать первого пожали бы плечами да махнули рукой на необычное атмосферное явление – мало ли чего там на небесах происходит? Главное, что опасности никакой нет и градом их дорогую машину не побьет.

– Я же вам говорил, что толк будет! – пожал плечами я.

– Да уж, – полковник смущенно поправил свой уланский головной убор.

– Так, может, стоит продолжить их льдом-то посыпать? – поинтересовался гусарский подполковник.

– Раньше нужно было этим заниматься, – не согласился я, – сейчас уже слишком малое расстояние до Корбина осталось. Да и то сомнительно это все, ведь чем чаще повторяешься, тем выше шансы быть обнаруженным и разоблаченным. И с хранением льда в такую жару большие проблемы, морозильных камер-то у нас нет.

– Морозильных камер? – тут же переспросил Румянцев, переглянувшись с Веселовым, и я спешно прикусил язык, сообразив, что сболтнул лишнее.

– А что это такое? – поддержал товарища гусарский подполковник.

– Ну, это вроде как ледники в подвалах богатых домов, – с трудом подбирая слова, взялся я за объяснения, – только передвижные.

– А-а, – радостно протянул улан, – некоторые торговцы вроде как скоропортящийся товар так перевозят.

– Точно! – обрадовался я неожиданной подсказке, беря себе на заметку информацию о предприимчивых торговцах.

Мы стояли на валу небольшого, наскоро сооруженного редута. Он располагался справа от ведущей в городские предместья дороги и сделан был скорее для концентрации на себе внимания противника, чем исходя из каких-то тактических соображений. Биться за него до последней капли крови я не собирался, но улорийцы должны были верить в обратное. По левую руку от нас от дороги до озера стояли два батальона второго Корбинского пехотного полка с приданным ему гусарским эскадроном. Справа расположились основные силы нашей армии. Впереди, с небольшими разрывами между полками, – пехота. Следом, напротив этих самых разрывов, – кавалерия. Дальше, в данный момент совершенно скрытые за спинами кавалеристов, стояли три минометные батареи.

Край правого фланга упирался в ограничивающий пригородную долину холм со скалистой вершиной. На его склоне была устроена большая артиллерийская батарея, по большей части бутафорская. Настоящих орудий там было всего четыре штуки, остальное – дешевая имитация.

Смысл диспозиции заключался в предотвращении потенциально опасного для нас удара по центру армии с обходом Малоозерска с юга. Опасность попасть под перекрестный огонь орудий редута и батареи правого фланга должна была отвратить от такой идеи любого военачальника, находящегося в здравом уме. В такой ситуации просто напрашивается атака на выглядящий ключом ко всей нашей обороне редут, с последующим проникновением сквозь слабый левый фланг в городские предместья, откуда уже можно ворваться в сам Малоозерск с его слабенькими, полуразвалившимися стенами. А взятие города опрокидывает всю нашу первоначальную позицию в тартары, тем более что численное превосходство все еще позволяло бы противнику одновременно сковывать боем центр и правый фланг таридийской армии.

– А вдруг они не придут? – отнимая от глаз бинокль, задал интересный вопрос Веселов.

Обсуждение начального построения было бурным и долгим, но в итоге мне удалось убедить офицеров почти по всем пунктам, после чего мы проработали, казалось бы, все возможные варианты развития событий. Все, кроме того, что сейчас пришел в голову подполковнику Веселову.

Мы дружно рассмеялись. Нужно отметить, что настроение в войсках было приподнятое, можно даже сказать, среди личного состава царили оптимизм и уверенность в завтрашнем дне, что резко контрастировало с унынием и обреченностью первых дней после катастрофы под Россошью.

– Придут, Илья Сергеевич, обязательно придут, – я нисколько не сомневался в сказанном, – теперь они оторваны от своих коммуникаций, и взять продовольствие, воду, транспорт, боеприпасы им негде. По крайней мере, частично поправить свои дела Янош может только в Малоозерске. А тут еще наличие нашей армии перед глазами будет подстегивать его в желании одним махом прихлопнуть нас, словно надоедливого комара.

– Разведка возвращается, – усмехаясь, сообщил Румянцев, – быстро возвращается. Скорее всего, идут наши улорийцы.

И действительно, сначала из-за холмов вынырнули и, быстро осмотревшись, снова скрылись передовые дозоры вражеской армии, следом появилась большая и весьма пестро одетая группа, а за их спинами поднимались к небу пыльные тучи – вражеская армия приближалась.

– Вот и его величество Янош пожаловали, – сообщил Румянцев, не отрывая взгляда от бинокля.

Во главе пестрой группы, большую часть которой мне уже пришлось наблюдать в деле у моста через Славицу, для рекогносцировки выехал сам король Улории. И сейчас, между прочим, смотрел в подзорную трубу прямо на нашу честную компанию.

Вообще-то я такой ерундой никогда не страдал, ни в том мире, ни в этом, но здесь не удержался – опустил бинокль, чтобы не возникло проблем с идентификацией моей личности, показал оппоненту оттопыренный средний палец и изобразил на лице широчайшую улыбку. После чего вновь прильнул к окулярам, спеша насладиться произведенным впечатлением.

И не прогадал. Короткая немая сцена во вражеских рядах сменилась бурной реакцией очень разгневанной венценосной особы. Узнал, значит, товарищ Янош Первый меня, узнал. Мелочь, а приятно. Интересно, что он теперь будет думать по поводу фрадштадтцев? Сможет ли сохранить голову холодной в сегодняшнем деле? И как будет действовать?

А как бы на его месте поступил я? Мы вот просчитали десятки вариантов развития событий, вроде бы не оставив ни шанса какому-либо сюрпризу, а такое простое действие, как воздержание от немедленного нападения не предусмотрели! А ведь я сделал бы именно так! Вышел бы на равнину и принялся методично окапываться, обезопасив себе тылы, а попутно держал бы в напряжении армию противника мелкими провокациями и рассылал по округе сильные кавалерийские отряды для поиска провианта и разорения вражеской территории. И тогда бы моему противнику самому пришлось начинать активные действия, что в условиях все еще большого численного превосходства обороняющихся было бы проблематично.

Но вновь мысленно перевернув шахматную доску таридийскими фигурами к себе, я понял, что в таком случае обязательно придумал бы еще какие-нибудь каверзные ходы, ставящие в тупик моих оппонентов. Так что со стороны улорийцев такой план был бы неосуществимым. Им бы что-то действительно необычное придумать, использовать сильные стороны своей армии таким образом, чтобы мне ответить было нечем, но очень и очень сомнительно, что такое произойдет. Янош всего лишь сын своей эпохи, знания его ограничены, инерция мышления слишком сильна, так же как и приверженность общепринятым правилам ведения военных действий. Так что не удержится он от соблазна решить вопрос в одном-единственном генеральном сражении и наконец-то расчистить себе дорогу к столице отколовшегося от Улории края. К тому же припасов у него теперь мало, а их в сельской местности достаточно не соберешь. И уже совершенно понятно, что к предложенной мною «скифской» войне Янош не готов и действенного противоядия подобрать не может. Так что нет у него другого выхода, будет атаковать однозначно. Вопрос лишь в том, как?

Появление над полем боя воздушного шара с наблюдателями было встречено беспорядочной ружейной стрельбой со стороны улорийцев. Как и следовало ожидать, совершенно бесполезной: неужели ребята всерьез надеялись достать летательный аппарат из своих кремневых ружей? Шанс мог быть только в случае вопиющей беспечности воздухоплавателей, но это из разряда фантастики. Впрочем, скорее всего, стрельба была естественной реакцией не ожидавших ничего подобного людей, и командирам быстро удалось пресечь напрасную трату боеприпасов.

Первым делом пришло сообщение от прикрытия правого фланга: вражеские драгуны попытались обойти нашу «мощную» батарею за холмами, но сильно пересеченная каменистая местность не позволила им разогнаться, а прицельный огонь двух пушек и сотни пехотинцев-стрелков заставили отступить с большими потерями.

Предсказуемо, ваше величество, очень предсказуемо. Давайте уже что-нибудь поинтереснее!

Следующим ходом, после нескольких безрезультатных залпов артиллерии, вперед пошла пехота, причем сразу по всему фронту. Так-так, я все же надеялся на мощный удар тяжелой конницы. Но нет, осторожничает Янош, бережет свои ударные части. Жаль, у меня зуб имеется на кирасир еще с той самой первой Тимландской кампании, будь она неладна.

Я двинул навстречу свою пехоту. Но, в отличие от слаженно марширующих сомкнутым строем улорийцев, наши шли разомкнутым строем, чем немало смутили солдат противника, в какой-то момент даже сбившихся с шага. Ну а зачем, скажите мне на милость, нашим стрелкам представлять собой идеальную мишень для вражеской артиллерии или пехоты, если сходиться с противником в штыковую они не собираются?

Остановившись вне досягаемости ружейных выстрелов улорийцев, первый ряд стрелков опустился на колено и вскинул ружья, второй изготовился к стрельбе стоя. Не поверив в угрозу либо растерявшись от невозможности защититься от нее, вражеская пехота продолжала наступление.

Никакого залпа не последовало, стрельбу открывали по мере готовности, тщательно выбирая свою цель, а не тупо целясь в сторону цветного пятна, именуемого батальонным строем противника – нарезные стволы таридийских штуцеров в паре с пулей с конической выемкой в задней части давали солидное преимущество не только в дальности, но и в точности стрельбы.