Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

– Можно ведь формально назначать великим князем второго наследника престола.

– Можно, – после небольшой паузы ответил старший царевич, – но стоит ли игра свеч? Ведь оттого, что мы сейчас не называемся империей, мы не перестаем ею быть?

– Пожалуй, ты прав, – нехотя согласился я, ругая себя последними словами за то, что плохо продумал последствия своего предложения.

– Тогда забудем об империи и поговорим о награде. Всякий труд должен быть оплачен, а ты поработал очень хорошо. Так что проси что хочешь: деньги, земли, звание? Или что-то другое?

Врасплох Федор застал меня этим вопросом. Как-то не думал я о наградах, ввязываясь в рунгазейскую тему. Да и что мне по большому счету нужно? Деньги у меня есть, земель столько, что я даже не во всех бывал, к званиям равнодушен. Для меня главное, чтобы родина процветала да чтобы семья была в безопасности, а со всем остальным уже разберусь по ходу дела.

– Двадцать лет покоя для Таридии, – с театральным вздохом сумничал я, адаптировав к местным реалиям изречение господина Столыпина.

– От этого я бы и сам не отказался, но то не в моей власти. А без этого никак нельзя?

– Да почему – нельзя? Можно. Так будет дольше, но гораздо интереснее.

– Тогда: да будет так! – с пафосом заявил, широко улыбаясь, царевич.

– Будет, – легко согласился я.

Не маленький уже, понимаю, что никто не в силах выполнить такое пожелание. Что ж, будем решать проблемы по мере поступления. Покой нам только снится.

Эйлин Торен
Призыв ведьмы-1
Глава 1

Сначала Милена подумала, что это всего лишь дурной сон.

Яркий слепящий свет, белый, холодный, окутавший её с ног до головы, она словно парит, но нет, это только ощущение, которое пугает, но между тем восхищает. Но восхищение было мимолётным, потому что внутри всё дернулось и Милену вырвало. Это был завтрак, тот самый, который она ела с таким остервенением и злостью на мать. Реальный завтрак, во всём нереальном происходящем, как и обида за сказанные ей слова мамы.

Может Миле и не стоило принимать их так близко к сердцу, не первый раз она слышала что-то подобное, но всегда прощала. Ничего другого ей не оставалось. Милена всегда напоминала себе, что мама такая, что она не специально, что ей очень плохо, что это всё горе потери.

А теперь почему-то пришло осознание, что мама и Милену, потеряла – внутри поселилось что-то страшное, болезненно яркое до умопомрачения.

Девушка с трудом встала на четвереньки и вытерла рот тыльной стороной ладони.

“Это сон. Просто жуткий сон, – стала она повторять себе, пытаясь уговорить сознание, что ничего страшного не происходит, – ещё немного и это закончится, просто нужно проснуться. Может я не ругалась с мамой? Вдруг это часть сна? Просто нужно заставить себя открыть глаза и всё станет хорошо!”

Она зажмурилась и попыталась открыть глаза, в отчаянной попытке проснуться. Открыла, но ничего не изменилось. Всё то же помещение, заполненное белым светом так, что не понятно, где стены, где верх, да и пол понятно где, только потому что она на нём сидит.

А ещё этот запах рвоты – такой реальный, резкий. Но во сне ведь не бывает запахов?

И чувство страха, что родилось внутри ранее, стало разрастаться и укореняться – это всё происходит на самом деле!

Милена тряхнула яркими пышными волосами, поняла, что видит своё отражение в белом полу и попыталась в очередной раз найти в происходящем логику. Она начала цепляться за то, что было сейчас самым реальным и знакомым – за себя саму.

Лицо, с правильными привлекательными чертами, длинная шея, волнистые волосы. Милена была обладательницей роскошной копны светло-русых волос. Она подкрашивала их в рыжие оттенки, превращая в россыпь медной нити. И сейчас она видела их перед собой, такие к каким привыкла.

Видела своё тело, которое она строила с остервенением и упорством. Милена была строга к себе, даже жестока – ничего сладкого, жирного, никакого гастрономического мусора, считала калории и изнуряла себя физическими нагрузками.

Внутри был страх, что, потеряв идеальность тела, потеряешь себя, потеряешь мир вокруг, ничего не достигнешь. Станешь этакой тёткой, погрязшей в пустом быту, нелюбимом муже и раздражающих детях. Она и не знала откуда в ней это, но было убеждение, что нужна только такая вот стройная, красивая, не стоящая на месте.

И она считала, что до стройности, до красоты, до идеала ещё очень далеко. Поэтому фитнес-клуб был в её расписании, как учёба и работа, словно панацея от будущей безысходности и запланированном провале. Весь её день был расписан по секундам – от и до.

Милена попыталась сесть, что было сложно, потому что голова кружилась так словно она была пьяна, мотало из стороны в сторону, как после катания на карусели. Неприятное чувство.

Постепенно глаза привыкли к яркому свету и она начала различать стены и потолок. Но спустя несколько секунд они снова стали мерцать, стало совсем не по себе, и Мила зажмурилась, ухватившись за мысли о том, что сейчас наконец-то проснётся, снова потеряла сознание.

– Ты уверен, что она белая? – прямо-таки прогромыхал мужской голос где-то над её головой.

– Конечно, уверен, достопочтенный митар Изарии, – ответил другой, тонкий и неприятный, мужской голос, заискивающим и немного оскорбленным тоном.

– Она вообще какая-то хворая, нет? Худая, мне кажется. Вообще выживет в наших-то условиях?

“Хворая? Худая?” – мысленно возмутилась Милена, пытаясь возразить что-то вслух и открыть глаза.

– Ну может это заставит её побыстрее выполнить то, ради чего мы её столько времени искали и с таким трудом вытащили из её мира? – предположил тот, что заискивал.

Первый, который громыхал, с сомнением хмыкнул.

– Но если вам не надо, достопочтенный митар Изарии, то мы на такой диковинный товар быстро найдем другого покупателя, – мерзкий голос пропел эту фразу и Милену снова стало выворачивать наизнанку.

– Нет, с чего вдруг? – возмутился этот самый достопочтенный. – Она наша. И мы её забираем. И свою кровь мы впустую не тратим.

По звуку удаляющихся шагов стало понятно, что мужчины ушли. Милена попробовала открыть глаза и осмотреться, но ничего не вышло. Голова была тяжелой и словно ей не принадлежала. Внутри стала разрастаться какая-то будто обида на себя и происходящее. Обида готовая обрушиться на неё истерикой.

Девушка ещё раз попыталась пошевелиться, но, как ей показалось, ничего не вышло. Однако именно в этот момент совсем рядом с ней третий голос, которого она ещё не слышала, вдруг возвестил:

– Достопочтенный митар Изарии, ведьма приходит в себя, вам надо спешить.

И спустя всего пару мгновений после этих слов, чьи-то сильные руки подхватили её и безо всякого труда оторвали от твердой поверхности, на которой она лежала. Мужчина был огромным, как ей показалось, и руки у него были просто чудовищного размера.

Милена почему-то вспомнила, как в далеком детстве папа переносил её спящую с дивана в комнате родителей к ней в комнату. И это ощущение тепла и невесомости захватывало её и казалось невообразимо волшебным, сказочным, словно она принцесса и мир вокруг полон добра и света. И сейчас было так же – эти несколько шагов, пока она была крепко прижата к широкой мужской груди.

А потом снова словно карусель и снова желудок свело и, если бы он не был пуст, её снова вывернуло бы наизнанку.

– Достопочтенный митар, – последовал возглас, когда карусель остановилась. – Вы так скоро? Это белая ведьма?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Надеюсь, – ответил громыхавший недавно над её головой голос, сомневающегося в её выносливости мужчины, а теперь она слышала его у своего уха, была прижата к его груди. – Феран у себя?

– Да, достопочтенный митар, достопочтенный феран у себя.

– Позови его.

– Да, достопочтенный митар.

“И охота им всё время это выговаривать?” – мысли стали вырисовываться в голове уже осмысленнее, переставая быть невыносимым неуправляемым потоком, до того беспредельничавшим в её голове.

В комнате возникли ещё чьи-то шаги, тяжелые и настораживающие.

– Роар? – голос мужчины был хриплым, глухим. – Это белая?

Её положили и на этот раз это было что-то мягкое и приятное.

– Они так сказали, – был ответ того, кто её принёс, и, потеряв тепло его объятий, Миле наконец удалось открыть глаза.

Взвизгнуть или закричать не получилось, хотя очень захотелось.

Лицо мужчины, изучавшего её, было суровым и жутким – он был бородат, глубокий старый шрам проходил по его лицу наискосок по нахмуренному лбу, через глаз, на щеку и дальше в бороду. Нос, когда-то прямой, был сломан не менее пары раз. Волосы каштановые с сединой, были забраны в хвост. Из-за шрама лицо имело странный прищур, не надменный, а с недоброй такой усмешкой. Милене стало отчаянно страшно.

– Тихо, мы не обидим, – отозвался знакомый голос. К удивительному облегчению он принадлежал другому мужчине, не тому, который сейчас стоял склонившись над ней и напугал почти до обморока.

Мужчина, который ее принес, был высоким, светловолосым, и моложе этого, со шрамом. Правильные черты лица скрывала не длинная ухоженная борода, а глаза были ясные, теплого медового цвета. В иных обстоятельствах Милена назвала бы его очень привлекательным, даже красивым.

Но думать об этом сейчас было нелепо. Истерика снова ворвалась в её разум, который отказывался понимать и принимать происходящее. Она снова и снова пыталась понять, что происходит. Снова и снова пыталась убедить себя, что это всего лишь безумный сон.

Внутри бурлило и клокотало – вот-вот и оно взорвётся, полезет наружу сметая всё на своём пути. К глазам подступили предательские слёзы и Мила сквозь рыдания начала причитать. Что именно она и не осознала, но “не убивайте”, “простите”, “отпустите” и так далее по классическому сценарию в её истеричном монологе точно были.

Мужчина со шрамом выпрямился и Мила осознала, что он тоже невероятно высокий, на полголовы выше того, который её принес. Ширина его плеч безумно пугала.

Когда он встал и отвернулся, то сквозь слёзы Милена увидела, что одежда на них не привычная её глазу, может что-то похожее она видела в исторических фильмах. Цвета одежды были синего, тёмно-синего и чёрных цветов. А стоящий в комнате третий мужчина, которого она только что заметила, был одет в одежду коричневого цвета. И к своему нескрываемому ужасу она наконец заметила, что на поясах у всех троих были мечи, а на поясах за спиной самые настоящие кинжалы.

И слёзы снова потекли ручьём.

– Веди её к серым, – прохрипел тот, что со шрамом.

– А не рано? – с сомнением спросил тот, который её принёс.

– Тогда сам её успокаивай, – отрезал “шрам”.

Дальше эти двое повели её по мрачным каменным коридорам, в которых было холодно и жутко. Милена упиралась, хваталась за всё, что придётся, но это мало ей помогало. Они прошли мимо ещё нескольких здоровенных мужиков в коричневых одеждах, все они были страшными, на бородатых лицах ухмылки. И её топило понимание, что она не может рассчитывать на их помощь.

В какой-то момент слёзы окончательно застлали её глаза и силы её покинули. Её подхватили за талию и она не видела больше дороги, перестала сопротивляться, только шептала о том, чтобы её не убивали и отпустили. Кошмар никак не хотел прекращаться и Милене никак не удавалось наконец проснуться.

Когда они остановились, она поняла, что оказалась в теплой и просторной комнате с приглушенным светом двух потолочных люстр. Милену оставили тащившие её руки, и она осела на пол, потому что ноги отказались её держать.

– Нам нашли белую ведьму? – очередной мужской голос пророкотал у неё над головой и снова крепкие руки бесцеремонно и с силой подняли её и развернули.

Этот “великан” был темноволосым, смуглым, тоже приятным на лицо, хотя черты его лица были резкими, а взгляд темных глаз был пренебрежительным.

– Какая-то она, хм, мелкая? Тощая. Она точно белая и сможет прекратить холодную пору? – этот ей не нравился ещё больше, чем вот те двое, которые стояли теперь за спиной этого и в их взглядах даже сквозь туман слёз она видела тонну сомнения.

– Маги сказали, что белая, – ответил светловолосый, который её сюда притащил.

– А может маги ошиблись? – спросил этот жуткий тёмный, так и не отпустив её руки.

– Элгор, отпусти девочку, – приказал мужчина со шрамом.

Этот самый Элгор послушался и отпустил – словно мусор выронил. Милена снова оказалась на коленях на каменном полу.

– Где Хэла? – спросил "шрам".

– Там, – робко ответил ему тихий девичий голосок.

Милена устремила к нему свой взгляд и увидела с десяток девичьих лиц. Все они смотрели на неё с интересом и сочувствием. И сочувствие это сковывало ледяным ужасом.

– Позови, – приказал шрам.

Но не успел никто из девушек и пошевелиться, а было понимание, что обращён приказ был именно к кому-то из них, как в комнате, в другой её стороне, темной и не видимой для взгляда Милены, раздалось пение. И к своему невероятному изумлению девушка узнала эту песню. С мотивом всплыло яркое воспоминание о Кольке, который лет в пятнадцать очень любил песни этой группы. Сама же Милена с необузданным энтузиазмом десятилетки горланила строчки припевов, забавляла брата и раздражала родителей, но, несмотря ни на что, продолжала подпевать. Припев вот этой конкретной песни они с братом орали как ошалелые.

“То парень к лесу мчится, то в поле, то к ручью,

Всё поймать стремится моооооолнию”. [1]

Песню пела женщина лет тридцати. И Милена всегда смущалась этому обращению, когда надо было окликнуть кого-то кому уже за тридцать, но нет ещё, например, пятидесяти. Понятно, что не девушка, но и женщина как-то странно звучит.

Слова песни умолкли. Её исполнительница замерла под одной из люстр, внимательно изучая зарёванную девушку, сидящую в нелепой позе на полу. Милена в изумлении уставилась на ту, что сейчас пела, и песня была кажется самым реальным из всего того, что происходило вокруг.

– Хэла? – отозвался навстречу женщине мужчина со шрамом. И Мила решила, что он всё-таки тут был самым старшим и по возрасту и по положению.

– Белую нашли? – спросила женщина, небрежно склоняя голову набок.

– Вроде.

Она вздохнула и подошла ближе, присела перед Миленой.

– Ох, очередная крошка-хорошка, – буркнула комментарий словно сама себе.

– Я знаю эту песню, – к своему изумлению выдала Мила.

– А? – нахмурилась женщина, приподнимая одну бровь. Милена напряглась – её имя Хэла?

– Я знаю эту песню, – повторила девушка еще раз.

– И откуда ты такая? – с усталостью и без интереса спросила она Милу, нахмурив густые темные брови.

– В смысле?

– Ну, песню знаешь, значит на просторах России-матушки выросла или около того… вот и спрашиваю – откуда ты?

– Питер, – выдала Мила.

– Эх, “если выпить вы хотите, то берите водки литер, это ж Питер, тётя, ну шо, берёте?” [2] – проговорила ехидно Хэла.

– Боже, вы… Вы тоже из Питера?

Хэла мотнула головой не соглашаясь.

– Можно на ты. Выпить-то будешь?

– Что? – смутилась Мила.

– Ну и водку можно, – лукаво подмигнула собеседница.

Она улыбнулась и Милена увидела очаровательную кривоватую, но очень добрую улыбку – обычно такая легко располагает к себе людей. Взгляд серых, кажется, глаз был озорным. Вокруг них была слабая сетка морщинок.

– Я никогда не пила водку, – честно призналась девушка.

– Бывает, – повела головой Хэла. Потом встала и вернулась обратно с глиняной, так по крайней мере показалось, кружкой. – Держи.

Милена взяла её в руки. На дне было немного жидкости, которая по запаху напоминала водку.

– Это что?

– Вдохни и залпом пей, – кивком приказала ей женщина, ослушаться не получилось.

Мила хлебнула и поняла, что обожгла себе все внутренности, закашлялась и сжалась.

– Хэла, эй… – кто-то из мужчин, которые так никуда и не делись, видимо напрягся от реакции Милены на этот крепкий алкоголь.

– Нормально всё, достопочтенный митар, всё с вашей ведьмой хорошо будет, – ответила она и и заглянула Милене в глаза. – Откуда песню-то знаешь?

– Мой брат слушал, – отозвалась та.

– А какие ещё песни знаешь?

– Прыгну со скалы, – сама не понимая зачем стала перечислять всплывающие в голове названия песен Милена, – Кукла колдуна, Камнем по голове, Лесник, Смельчак и ветер…

– Во, сойдет, – прервала её Хэла. – Запевай.

И к своему ужасу Милена начала чеканить слова, которые видимо навсегда были в её голове:

– Я ведь не из робких,

Всё мне по плечу.

Сильный я и ловкий

Ветра проучу… [3]

И Хэла ухмыльнулась, подхватила и продолжила:

– Был сильный ветер, крыши рвал

И несмотря на поздний час

В округе вряд ли кто-то спал

Стихия не на шутку разошлась…

Она пела и Милена подпевала ей совершенно по инерции. И кто-то ещё подпевал, хотя она и не видела кто.

Всё происходившее стало окончательно нереальным, безумным, словно уже не сон, а странный фильм, с нелепыми музыкальными вставками. Но несмотря на всё это внутри у Милы разлилось невероятное тепло, мысли стали гибче и в какой-то момент ей стало совершенно всё равно – она пела песню с безумием и отвагой, уже не пытаясь дать отчет тому, что происходит.

Когда они допели в комнате прибавилось народу. Пришли несколько мужчин одетые в коричневые одежды, как тот, которого Мила уже видела. Возле неё оказалась пожилая дородная женщина с приятным мягким и добрым лицом, и, словно наседка, стала квочить вокруг так и сидевшей на полу Милены.

– Белая, богам слава! Белая! Ох, крошечка какая, а худенькая, но это мы поправим. Хэла, а точно белая?

– Точно, – кивнула Хэла, в руках которой тоже была кружка. – Звать-то тебя как, тётя?

– Мила, – отозвалась девушка. – Милена, в смысле.

– Это что, два имени, одинаковых? – смутилась женщина, которая суетилась возле нее.

– Нет, одно, – ухмыльнулась Хэла. – Просто Милена это полное, а Мила короткое, сокращенное.

– Вот те раз, а я вот Мита, и никаких коротких или длинных.

Хэла кивнула.

– Слыхала, Милка моя, выбери что-то одно.

Девушка кивнула, голова пошла кругом, а кружка как-то незаметно наполнилась чем-то прохладным и вязким. Она в недоумении смотрела внутрь и не понимала, как это вообще получилось.

– Пей, это уже не водка, – отозвалась Хэла.

– А если ты не из Питера, то откуда? – решилась спросить девушка и хлебнула напиток, который оказался сливочным ликером, но не таким сладким, как она привыкла дома.

Хэла хитро улыбнулась и запела:

– Этот город самый лучший город на Земле,

Он как-будто нарисован мелом на стене… [4]

Голос у неё был приятным, не резким, не высоким. Она умела менять интонацию, но высокие ноты не тянула, да это и не было нужно. Это пение было похоже на семейные застолья, когда все собирались за большим столом и распевали с душой. Милена почувствовала себя дома и на глаза снова навернулись слёзы. Она пыталась вспомнить – песня была про Москву. Значит Хэла оттуда.

А дальше хмельная голова её окончательно отказалась что-то понимать. Пели уже все девушки – их было около десяти, но точно посчитать не получалось. Все они были одеты в серые, словно шерстяные, платья, доходившие им до щиколоток. На ногах у них были мягкие туфли, напоминающие балетки. Хэла вообще была босой, но может это Милене казалось – она переставала быть уверенной уже хоть в чем-то.

Они пели и пили, поили мужчин. Девушек прибавилось. Те, что пришли, были одеты в такие же длинные платья, но разных цветов, не серые. Всё стало каким-то сумбурным, смешалось, будто это тематическая вечеринка. И Мила бы усмехнулась этой мысли, если бы внутри не разрывало на части страхом, что это происходит на самом деле.

Девушки в сером пели песню, которую Милена не знала, но почему-то казалось, что она ей знакома. Пели они складно, ладно, так что можно было заслушаться и разрыдаться. Хэла была артистичной, живой, невероятно красивой женщиной, на которую хотелось смотреть во все глаза. И Милена хваталась пьяным разумом за неё, видела как та, протягивает кружку мужчине со шрамом, и было подозрение, что там точно не сливочный ликёр, а что-то покрепче. И при этом Хэла была такая игривая, озорная, невероятно притягательная.

Остальные же девушки бросали взгляды в сторону молодых мужчин – светлого, что притащил Милену во всё это безумие, второго темного, который хватал её за руки, и других, в коричневых одеждах.

“Тебя ждала я, жаль нет крыльев за спиной,

Тебя ждала я, полетела б за тобой

Тебе ждала я, помнят камни и вода

Тебе ждала я, но осталась здесь одна…” [5]

Мужчины странно улыбались. Милена могла поклясться, что они смущались. Чувствовали себя не в своей тарелке, хотя почему-то она была уверена, что с ними всеми это происходит не впервые.

А потом одна из девушек в сером попросила Хэлу спеть песню про зиму. Женщина нахмурилась, но остальные девушки подхватили просьбу. Кто-то даже сказал, что поможет ей петь. Они были похожи на голубушек, воркующих на своих насестах. Хэла всё не начинала петь и тогда одна из девушек запела робко и мягко начало:

– Белая зима, ой, пришла да не спросила,

Лютая пришла, серебром снегов укрыла.

Превратила в лёд мою душу и сердечко,

Замерзшими слезами покрыла речку.

Потом протянула руки Хэле, которая была явно старшей среди них. Она сдалась и подхватила:

– Белая зима принесла недобры думы.

Солнце спряталось, да на небе полнолунье.

В полутьме брожу, слышу, смерть крадется тихо.

Снежная метель все свистит да кружит лихо.

Милена не знала этой песни, она как загипнотизированная сидела и смотрела как Хэла пела. Ее голос звучал надрывно, тяжело, словно она рвала себе душу этой песней. Глаза у неё были закрыты, а девушки, что пели с ней, обняли её, а вокруг было тихо-тихо. Песня казалась жуткой, от неё сводило что-то внутри, или это голос у женщины был такой.

Хэла открыла глаза и пропела последние слова:

– Погубили душу зимы недобры чары,

Лютая зима забрала в объятия Мары.

И тогда Милена с ужасом наконец осознала, что всё это происходит на самом деле, что она на самом деле сидит на полу какого-то средневекового замка. Со всеми этими странными людьми вокруг, слушает песни, которые она знает. Песни из её детства, песни её жизни, которой кажется больше нет.

Слёз уже не было, она была так пьяна, что не было никакого желания рыдать, или спорить, сражаться, делать хоть что-то. Она уткнулась лбом в плечо сидящей рядом Миты и сознание её начало проваливаться в пустоту.

“Что-то сердечко бьётся силой…” – радостно запел кто-то из девушек, не Хэла, на совсем новый лад, незнакомый, иной, но Милена уже не смогла открыть глаза и наконец уснула тяжелым, беспамятным сном.

[1] – Король и шут “Дурак и молния”

[2] – Ленинград “Ч.П.Х.”

[3] – Король и шут “Смельчак и ветер”

[4] – Браво “Этот город”

[5] – Начало века “Тебя ждала”

[6] – Грай “В объятиях Мары”

Глава 2

Когда ему пришлось заказать у магов Хангыри новую чёрную ведьму, он совершенно не предполагал, что всё с её приходом в его жизнь перевернется с ног на голову.

Предыдущая чёрная умерла от хвори, с которой не смогла справится. Все поудивлялись, но списали на старость, потому как злая эта женщина была чёрной ведьмой при Изарии уже столько времени, что никто и не мог точно посчитать сколько тиров она наводила страх на всех приближенных к дому Горан.

Сам Рэтар был маленьким мальчиком, когда ведьма уже была седой, как ему казалось, старухой, нет не сгорбленной, не сотрясающей своими костлявыми перстами воздух – она была худой, но статной, прямой как палка, на лице её можно было распознать красивые когда-то черты, высокие скулы, прямой нос, волевой подбородок. Она носила не те серые одежды, которые носили другие серые их дома, а более темные, и они делали её лицо мёртвым, лишенным красок жизни. Это лицо было похоже на жутковатую маску. Живыми были только глаза, но жизнь в них была полна ненависти ко всему живому.

Рэтар всегда старался как мог избегать встреч с этой женщиной. Нет, он не боялся – как сыну ферана ему ничего не грозило, но ему становилось каждый раз жаль всех тех, кого эта женщина свела со свету. Даже врагов дома Горан было жалко, хотя, естественно, он никогда никому бы в этом не признался.

Когда он стал фераном и ему можно было использовать силу чёрной ведьмы по прямому назначению уже самому, Рэтар всё равно старался делать всё без её участия. А потом она внезапно ссутулилась, ссохлась, захворала и однажды просто не проснулась. Вот так бывает и с ведьмами – навалилось всё то зло, что она распространяла по миру и придавило её насмерть.

Но без чёрной ведьмы ему было нельзя. И хотя Рэтар старался не использовать призыв, но ему пришлось сделать это.

Было странно, но ведьму искали достаточно долго и они с Роаром отправились в башни Хангыри, чтобы забрать её. Однако в последний момент маги стали выворачиваться, говорить, что достанут другую, а ту, которую нашли, они отдать не могут.

Сначала они с Роаром решили согласиться. Однако радость, которая нарисовалась на самодовольных и раскормленных лицах двух магов, морочивших им головы, придумывая отговорки, чтобы не отдавать призванную ведьму, в конечном итоге разозлила Рэтара. И он потребовал отдать ту ведьму, которая была, и немедленно. Маги приуныли, но отказать они не могли. Феран Изарии был в своём праве, да и спорить с одним из самых влиятельных феранов Кармии было безрассудно даже для магов Хангыри.

Когда её привели, Рэтар не поверил своим глазам. Перед ним стояла взрослая уже женщина, а не юная девушка, как обычно бывает с серыми. У неё были тёмные с сединой волосы, короткие и растрёпанные в разные стороны. Лицо было круглое и мягкое, яркое, красивое: густые чёрные брови, глаза цвета пасмурного неба, на щеках румянец, немного курносый нос придавал ей задорный вид, а губы были припухшими, притягивающими к себе внимание. Фигура была женственной, округлой – небольшая грудь, живот, бедра скрывали юбки серого платья, которое ей шло как ему показалось как никакой другой серой. Тонкий пояс вытачивал талию, которую хотелось держать в руках. Взгляд пасмурных глаз был не озлобленным, как у всех чёрных, а бесконечно печальным.

Рэтару стало стыдно, что они вытащили эту женщину из её мира, оторвали от её привычной жизни. В голове представилась счастливая семейная жизнь с любящим супругом и крепкими детишками. У такой наверняка есть полноценная семья и Рэтар её отобрал. Он бросил на Роара быстрый взгляд и понял, что мысли их сошлись.

– Это достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан, – тем временем пробурчал маг, который, как заметил Рэтар, отошел от ведьмы на приличное расстояние, – теперь ты будешь служить ему.

Женщина бросила на мага совершенно невообразимо прекрасный и уничтожающий взгляд, не злой, не полный ненависти или презрения, а просто уничтожающий. После она мягко присела, подогнув колени и склонив голову.

– Можно я этого малохольного прибью, достопочтенный феран Изарии Рэтар Горан? – спросила она хрипловатым голосом, похожим на шуршание варсы, поднимаясь из этого странного поклона, немного вызывающего, дерзкого.

Их взгляды встретились. Рэтар не был готов к такому вопросу, он подавился сдерживаемым смехом и одновременно смешался открытостью взгляда ведьмы, но тут вмешался маг, который завопил резким полным истерики голосом.

– Ты что не достаточно нам тут уже натворила? Что ещё тебе охота сделать? Достопочтенный феран, не ведитесь – злая, мерзкая, мелочная баба! Забирайте уже, раз так хотели её получить! Всё, подите с ней вон! И имя её сами выведывайте!

С этими словами он предпочел побыстрее скрыться в коридорах башни магов странным образом стараясь прикрыть свою спину.

Роар приподнял одну бровь, с интересом наблюдая эту совершенно странную для этого места картину – обычно тут всё происходило чинно и размеренно. Этот бурный всплеск был прямо сказать нетипичным и озадачивающим.

– И чем же ты так их напугала, чёрная, – спросил Рэтар, когда они втроем, шли в сторону портала, который должен был доставить их домой. И это тоже было странно, потому как обычно хотя бы один маг сопровождал гостей, чтобы они не заплутали в коридорах башни Хангыри.

– Да ничем я их не пугала, тоже мне убогие, всего-то бородавок на задницы наговорила, а шума столько будто мужская немощь на них нашла, – ответила ведьма бодро идущая за фераном.

– Бородавки? – переспросил Роар замыкающий их небольшую процессию.

– Ну это… может лучше показать? – оглянулась на него чёрная.

– Эй, ведьма, я вообще-то митар Изарии, так что ты поаккуратнее, – возмутился Роар.

– А, ну раз митар, то могу на член их вам, достопочтенный, наслать, вместо задницы.

– Чего? – Рэтару показалось, что Роар это пискнул.

– Ну, девки зато счастливы будут, уж поверьте, потом, когда отвалятся, сами попросите вернуть, – пренебрежительно ответила ведьма.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Идущий впереди Рэтар, очень веселился слушая их разговор. Тан, который никогда не робел в присутствии женщин, сейчас был смущён и покраснел, как пойманный в клетку ханг.

– Как тебя зовут? – спросил Рэтар.

– Малохольные прозвали Хэлой, – ответила ведьма, слегка поведя плечом.

– А на самом деле?

– А какая разница? Я на Хэлу откликаюсь, а вам больше и не надо. Всё равно чаще всего будете меня или чёрной или ведьмой звать, ну или одно к другому.

На этом они дошли до комнаты, где был портал. Стоящего на посту привратника передернуло, когда он увидел ведьму, на что та только пренебрежительно хмыкнула.

– В Зарну, – обозначил привратнику место выхода феран.

– Достопочтенный феран, будьте осторожны с ней, силы в ней непомерно, как бы беды не вышло, может вы её того, вырубите?

Рэтар приподнял вопросительно бровь.

– Ударите и бородавками не отделаетесь, – предупредила ведьма, открыто глядя ему в глаза, как ни странно, без угрозы.

Он протянул ей руку и она с явным нежеланием дала ему свою руку. Пальцы у неё были ледяными.

– Ненавижу холод, – ответила она, видя нахмуренный взгляд.

– У нас еще холоднее, чем здесь, – ответил он.

– Да я и не думала, что будет легко, – снова дрогнувшее плечо.

Рэтар положил её руку к себе на грудь и наконец сделал то, что хотел с тех пор как увидел – положил руки на талию. Для его больших рук было в самый раз. Ростом ведьма была ему до середины груди и потому, чтобы посмотреть в его лицо с нескрываемым озорством ей пришлось запрокинуть голову назад.

– Я конечно не против всякого рода приключений, но совершенно не хотелось бы благодаря твоей “непомерной силе” оказаться в мало привлекательном месте, согласна? – подмигнул он ей, а она согласно кивнула. – Так что закрой глаза и задержи дыхание, стараясь ни о чем не думать.

Ведьма снова кивнула. Рэтар прижал её к себе крепче.

– Вдыхай, – шепнул он.

И круговорот портала схватил их, чтобы перенести в обозначенное место.

– Выдыхай, – снова шепнул он, когда увидел привычное ему помещение.