Текст книги "Дочь мафии (СИ)"

Автор книги: Fosi

Впрочем, быть в командировке мне понравилось. Москву 2018 я знал прямо скажем так себе, а вот Пермь своего времени значительно лучше. От того и сравнивать 2018 и 1941 было интереснее. Да и контроль в Молотове надо мной эту неделю был намного слабее. Хоть двое сержантов из отдела постоянно были со мной и нам выделили, по распоряжению из Москвы, от областного УНКВД автомобиль, но… в общем, и по «компросу» Молотова-1941 и в окрестностях, на несколько кварталов во все стороны, вплоть до Камы, я таки за неделю, по вечерам нагулялся вволю.

Сравнивая множество зданий ещё дореволюционной постройки, известных мне с разницей почти в 80 лет… первый раз оценил, как прикольно быть путешественником во времени, что ещё тут сказать. Жаль, что хода обратно нет:-((

Оба сержанта явно были недовольны, машину выделили, а им столько пришлось со мной ногами колесить:-) Им то эти вечерние прогулки и Молотов, после столицы, нафиг не впёрлись, а я, сколько не объяснял, так и не смог донести им прелесть сравнения видов. Одно дело в уютном кресле в 8-м отделе сравнивать с кружкой чая в руке, что-то из «иной истории» и «этой», а другое – за странным во всех отношениях попаданцем по Молотову на своих двоих по долгу службы туда-сюда после работы колобродить:-)

Им, разумеется, не понять, как меня достали все эти чекистские ограничения в отношении меня любимого… я тут, в Молотове-41, словно свободы глотнул. Что такое двое сержантов рядом по сравнению с атмосферой целой Лубянки вокруг, пусть и разбавленной отдельными академическим личностями и двумя компами из будущего?:-)

* * *

Тем временем, за июль и август, произошли подвижки в теоретическом осознании, «как двигаться дальше» с элементной базой и тем, «что будет дальше» с советскими электровычислителями.

Дисплей и память. Память и дисплей… а облик М-2, полностью совместимой по системе команд с М-1, обрёл (пусть пока и в наших головах, на множестве обычных листов и в доках на ПК) некие черты.

Моя настойчивость с дисплеем и повторное совместное (с Бруком и Лебедевым) изучение главы из учебника информатики для непрофильных вузов, содержавшего понятия видеотерминал и видеоконтроллер, вкупе с обрывками моих личных знаний и имевшихся материалов по 8-битным ПК и «реконструкция того, что было» в «моих» 70-80-х, позволили проявить роль композитного видеовыхода на видеотерминал.

Пропускная способность подобного «цветного решения» была невелика даже на заре домашних персоналок, но то, что задумали мы – «монохромный текстовой дисплей» – было, по нашей оценке, вполне реализуемым в ближайшие годы.

Замечу, что именно этот учебник, при всей его поверхностности, помог нам расшифровать и осознать в процессе работы над М-1 некоторые понятия и логику работы архитектурных узлов электронно-вычислительных машин, слабо осознаваемые мной, прогером из 2018-го. А материалы по эмуляции, в первую очередь, электронные журналы спектрумистов xUSSR из конца 80-х и начала 90-х дали обширные схемотехнические заделы на будущее. 100500 раз вознёс хвалу Силе:-) за свой интерес к эмуляции бытовых персоналок и игровых приставок! Какой кладезь откровений для нескольких лиц из «первого советского компьютерного КБ» это был…

Вторым аспектом стали сведения по «ферритовым колечкам». Кроме того, что такой этап был, изначально я о них и не знал ничего. Зато Брук и Лебедев, размышляя о памяти для М-1, как оказалось, отыскали ещё ранее сведения и о памяти на ЭЛТ и на ферритах. Весьма полезные, между прочим.

Статьи из 57-го, 63-го и 69-года. Снова выручила электронная «подшивка» ТМ!

Номера годов и месяцев были мне, чесавшему репу «ну что же это такое память на ферритах?» продемонстрированы с предельно довольными улыбками и я вгрызся в соответствующие pdf-чики. Чует моё сердце, лет через десять точно выучу эту «подшивку» наизусть…

А я всё восхищался ранее – как так они быстро сразу раскололи вопрос с памятью для М-1, организованной на ЭЛТ! До сего момента ведь держали интригу… оказывается, они уже знали направление заранее, хитрецы… едва только дорвались до «подшивки» журнала из будущего…

В одной из этих статей и выплыло незнакомое мне ранее понятие, связанное с ферритами. «Куб памяти»… Да! Да! Да! Памяти в 16К, и, может быть… даже в 64К быть! В ближайшие годы… ну, я так надеюсь… сильно-сильно. Почти так же, как о девушке мечтаю.

Сведения о магнитных сердечниках были поднесены на блюдечке Иоффе, как человеку, координирующему усилия промышленности для нужд ВТ.

С вопросом – «вот на это… когда мы можем рассчитывать?»

Изучает вопрос и думает пока:-)

* * *

14 августа 1941. Берлин.

Руководитель Абвер-1 Ганс Пикенброк и один из его подчинённых (да, тот самый Курт, что обратил внимание руководства на первые сведения о новом отделе ГУГБ НКВД)

– … Вы превосходный специалист. Собрать вместе всё воедино. Какой потрясающий у Вас ум!

Тот, к кому обращался начальник Абвер-1, с достоинством принял похвалу, и открыл свой портфель, вытащив какой-то, как понял Ганс по буквам на кириллице на обложке, большевистский журнал.

Старый служака, похоже, припас ещё один сюрприз напоследок.

– Что это, Курт? – не сдержал нетерпения Пикенброк, предвкушая ещё один элемент мозаики.

– Конрад Цузе, о выводах которого мы сейчас начали говорить, и которого я привлёк в качестве эксперта по оценке показаний захваченного русского специалиста из Минска – УЖЕ знает об том молодом чекисте – инициаторе создания вычислительной машины несколько дней! Моё обращение обрадовало Конрада и он, узнав какой помощи мы от него ждём, сразу же при мне, просмотрев захваченное описание к той вычислительной машине, на которой готовился работать не успевший уехать в эвакуацию специалист их Минска, порадовал меня известной ему новой информацией. Имеющей прямое отношение к неясному для нас вопросу.

Вот из этого официального советского популярного технического журнала, который ему передал один из его знакомых – находящийся в отпуске по ранению офицер-зенитчик люфтваффе, который тот подобрал на улице в Минске, где журнал валялся среди кучи учебной литературы, выброшенный взрывом из библиотеки школы, попавшей под авиабомбардировку, Конрад выглядел многое!

Подчинённый открыл номер «Техники-Молоджёжи» за март 1941 на нужной странице и ткнул пальцем в фото:

– Статья в журнале содержит лишь общие принципы будуще перспективной расчётной техники, изъятая у русского специалиста книга с общим описанием возможностей и работы на вычислительной машине содержит намного больше информации. Но тут, в журнале, есть фото главного создателя машины, именно того сотрудника 8-го отдела! Не очень чёткое и в профиль, но всё же…

Глаза заместителя Канариса стали похожи на блюдца.

Он буквально выхватил журнал из рук и какое-то время разглядывал отпечатанное на не самой качественной бумаге фото. После чего стал слушать дальше подробности тех выводов, которые подчинённый услышал от приглашённого эксперта о показаниях захваченного в Минске русского.

* * *

Полчаса позже.

Самолично угостив Курта ароматным кофе и бельгийскими шоколадными конфетами, Пикенброк ненадолго задумался.

Мозаика почти сложилась. Как и, похоже, окончательно разъяснилась загадка со странным названием нового отдела ГУГБ НКВД. «Информационный» отдел.

Конечно, оставалось неясным, сразу ли инициатива о создании вычислительных машин родилась в ведомстве наркома Берии, в котором кто-то очень высокопоставленный отметил инициативу своего молодого и талантливого сотрудника или чекисты просто привлекли в свою структуру того, соблазнив какими-то своими большевистскими благами.

Особенно Ганс зацепился за переданные Куртом слова эксперта о том, что данные машины могут изрядно помочь не только в сложных расчётах при конструировании техники, но и, потенциально применимы, например в криптографии. Странное сопутствующее собственное название номерного отдела ГУГБ – «информационный» обретало всё больше и больше смысла. Вот только куда приткнуть сведения о том, что след происхождения брошюр в РККА с весьма подробными и точными сведениями о вермахте, люфтваффе и кригсмарине тянется в этот отдел? Они там анализируют и сопоставляют всю имеющуюся информацию?

Пикенброк перебрал факты:

Первое – замешкавшийся по каким-то своим семейным причинам с эвакуацией русский учёный, задержанный полевой жандармерией в Минске про попытке выбраться на восток. Кто-то сообразительный на месте, поняв, что здесь что-то необычное, отправил его в Берлин.

Второе – рассказ пленного о новой вычислительной технике. И о учёбе с коллегами на том семинаре, где их обучали работе на действующем и крайне эффективном прототипе вычислительной машины. С прозвучавшим обещанием о том, что осенью или к начале зимы лучшие научные учреждения СССР получат уже серийную технику. Что говорило о том, что дело планируется у большевиков на широкую ногу и они видят в нём немалые перспективы.

Третье – самое главное – хорошо припугнутый русский, всячески демонстрировавший готовность к сотрудничеству, напел о том, что на семинаре среди участников был разговор о том, что проект вычислительной техники курирует высшее руководство НКВД и инициатор работ, которого пленный лично не видел, является главным инженером в одном из отделов ГУГБ.

И четвёртое, избавившее от последних сомнений и позволившее все верно идентифицировать. Эксперт, занимавшийся аналогичной темой в Фатерлянде и которому его знакомый – раненый в кровавых боях за Минск офицер-зенитчик, знавший русский язык и осведомлённый о том, что герр Цузе занимается разработкой подобных машин, преподнёс журнал со статьёй. Возможно, тогда НКВД и «наложило лапу» на проект? Хотя… отдел был образован ранее… впрочем, действительно, это не так неважно.

Да, определённо всё сложилось крайне удачно.

* * *

Допив кофе и дождавшись, когда начальник сделает тоже самое, Курт продолжил излагать свои выводы:

– Конрад предположил, что, судя по всему, раз материал пошёл в печать, то тогда, весной, экземпляр вычислительного устройства, созданного в большевистской России, или уже успешно функционировал или был на финальной стадии создания, когда сомнений в успехе не было. Он восторгался тем, что как подробно и открыто в журнале описан принцип двоичной системы, лежащий во основе надежного функционирования аппарата. Такой же, как и у него. Конралд упоминал про какой-то специальный «язык» управления данной техники. Впрочем, тут я плохо понял его. Он утверждает, что данный молодой русский предвидит что-то грандиозное для подобной техники. И, в целом, наш эксперт согласен с ним.

– Хорошие мысли приходят в светлые головы одновременно… неважно, где они живут, да, Курт? – усмехнулся Пикенброк – …значит, работы герра Цузе и этого… если верить информации в журнале, молодого человека по фамилии Рожков, двигаются в одном направлении?

– Пока да. Но… Конрад сообщил мне, что его должны отправить в ближайшее время рядовым на восточный фронт…

– Что?!… то есть у большевиков инициатор и один, как я понимаю из создателей перспективной техники работает в этом загадочном… «информационном» отделе ГУГБ… а у нас подобного специалиста, идущего почти в ногу… рядовым на фронт!? Курт, наш где работает!?

– Конструктором на авиафабрике «Хеншель» в Шёнефельде. Они и пытаются его освободить, но куратора его работы нет, они не признаны имеющими военного значения…

– Хорошо, думаю, я решу вопрос. Пойду к адмиралу… со всем вот этим – Пикенброк показал на папку с материалами по отделу ГУГБ, куда был отправлен и большевистский журнал – и насчёт безобразия с герром Цузе. Тем более, я уже поднимал тему о 8-м отделе. В этот раз, уверен, Канарис выслушает меня более внимательно…

Глава 16. а) Западнее Алитуса, без литовских оборотней за спиной, всем третьим мехкорпусом… б) Перетреть «за науку»…

Последние дни июня 1941. Вильна/Вильно/Вильнюс. Гарнизонный военный госпиталь № 235. Двухместная палата, выделенная для раненных старших командиров РККА.

Госпиталь работал, спасая тех, кого можно было спасти – кому требовалось лечение в стационаре и кого успели доставить с передовой. А его персонал изо всех своих сил выполнял свой врачебный долг.

Который ему не дали выполнить в «иной реальности», о которой здесь знало ничтожное число людей. «Там» врачи и остальной медперсонал погиб в первые дни войны, после окончательного падения Вильнюса 24 июня, окраины которого уже 23-го были взяты немцами, чему способствовало предательство значительной части «новых бойцов РККА», не совсем, чего уж скрывать, добровольно влившихся в её ряды ранее. И после самозабвенно, на пару со своими самолично выбранными тевтонско-баварско-нацистскими хозяевами, уничтожавшими тех, кто вполне искренне считал их новыми братьями по оружию/«прибавлением в семье народов СССР».

Убивали «наивных коммуняк» не разбирая, кто вооружённый, кто медработник, а кто – вообще семья командира РККА…

Об это можно было долго спорить в комфорте будущего, когда всю кровь и ожесточение самой ужасной в истории человечества войны год за годом всё плотней укрывал и скрывал тлен времени и тускла память последних живых свидетелей… но здесь, в 40/41 годах, меры по предотвращению данного нежелательного развития событий ни капли не выглядели излишними в глазах тех, «кто знал и решал„…Как использовать притащенные попаданцем сведения.

В новых, прибалтийских республиках СССР главным решением стало уже упомянутое ранее переформирование личного состава „национальных“ стрелковых корпусов, в тот раз стрелявших в спину своим командирам и радостно, с оружием в руках перебегавшим к немцам – например, на территории бывшей так называемой „независимой Литвы“ в „другой истории“ почти девять десятых из 18-тысячного стрелкового корпуса перебежало к немцам.

В этот раз сего не было, как и горьких поражений РККА в яростных танковых битвах в Прибалтике. А в Вильнюсе и неделей позже было относительно спокойно (насколько может быть вообще в прифронтовом городе), хотя авианалёты люфтваффе и воздушные бои над столицей Литовской ССР, разумеется, имели место быть.

Фронт, хоть и приблизился, но сражение за мосты около Алитуса и иная инкарнация Расейняской битвы принесли лучшие итоги.

Стратегическое решение по прибалтийским стрелковым корпусам принималось в Москве, а танковые битвы с лучшим итогом, фактически, вели те же люди. В намного более подготовленной встрече незваных тевтонских гостей участвовал один из тех двоих, которые лежали в упомянутой палате госпиталя № 235.

И в нём, в качестве пациента, среди многих прочих бойцов РККА в сём госпитале, сейчас находился на излечении человек, командир танковой дивизии, в ином ходе времени и истории к этому дню уже ушёл в вечность, сражаясь за свою Советскую Родину. Чьё тело было погребено сослуживцами рядом с сейфом с документами дивизии в безымянном лесочке. В месте, оставшемся не найденным и в 21-м веке истории мира Рожкова.

Он отдал тогда свою жизнь за СССР. В отличие от тех оборотней, которые, нацепив отличительные символы РККА, на свою (часто ещё старую) форму, предали в момент боёв за Вильнюс. Чтобы стать шавками Гитлера…

Здесь же он был жив, хоть и ранен – Егор Николаевич Солянкин, бывший также, как и в „тот раз“ командиром 2-й танковой дивизии… А его соединение сдержало натиск врага в одном из самых важных сражений начального периода войны. Но сражалось оно чуть-чуть южнее…

* * *

Е.Н.Солянкин… возвращение к ощущению себя, своего существования было не самым приятным. Резь и жжение в боку мешали сосредоточиться на том, что окружало. Хотя вскоре он понял, что, видимо, всё обернулось к лучшему.

На койке у другого конца окна постанывал в тревожном сне отвернувшийся к стене перебинтованный сосед. А комдив 2-й танковой, сообразивший, что его спасли из горящего танка и он, похоже в каком-то госпитале, уже собрался кого-либо позвать, как раздался скрип дверных петель…

Егор Николаевич до сего момента смог восстановить в памяти ход событий двух дней сражения. Размах и ярость танковой битвы не стали для него нежданными – комкор Ерёменко ясно дал понять, какова цель их корпуса, для выполнения которой они должны, если понадобиться – и лечь костьми. Остановить удар одного из бронированных кулаков германца – который будет прорываться к Вильнюсу. Комдиву не нужно было объяснять, как важен для немцев захват мостов через Неман.

И как важно их удержание – для нас. А после – ярость боя затмила всё…

* * *

…Усилившийся процесс боевой учёбы начался ещё поздней осенью, причём его поразило то, что это происходило даже за счёт снижения объёма хозяйственных работ и политзанятий. Зимой прошла корректировка штатов, по результатом которой его и другие дивизии обрели некоторую новую завершённость. Чуть меньше стало танков, больше мотострелков, изрядно пополнилось зенитных средств. Именно тогда с имевшихся (помимо основной массы из БТ-7, пары батальонов старых Т-28 и полученных зимой-весной по батальону КВ (в его дивизии) и Т-34 (в 5-й)) в составе дивизий корпуса нескольких десятков Т-26 и ХТ и были сняты башни и смонтированы спарки крупнокалиберных зенитных пулемётов, что значительно усилило ПВО дивизии, причём не сколько на дивизионном, сколько на полковом уровне – доработанная техника передвигалась в боевых порядках вместе с танками и мотопехотой. Танки, в свою очередь, получили дополнительное бронирование. А введение дополнительных ремонтных подразделений вкупе с дооснащением до штата корпуса автотранспортом, позволило поддерживать должную подвижность соединения, несмотря на поломки техники во время процесса обучения и занятий личного состава.

Выдвижение дивизий корпуса в намеченный к обороне район завершилось за пару дней до войны. Причём ночное скрытное передвижение обошлось ценой в несколько аварий со смертельными случаями и несколько десятков вышедших из строев танков, бронемашин и автомобилей. Впрочем, в отличие от мирного времени комдив не ломал над возможными последствиями и прочими оргвыводами голову. На прошедшей ранее встрече с комкором Ерёменко, тот показал им – комдивам 2-й и 5-й танковой и 84-й моторизованной и их начштабам вскрытый по приказу из Москвы крайний пакет (менявшийся каждый месяц) с новыми директивами из Генштаба, после изучения которых пропали последние иллюзии. Москва считала – что до войны считанные дни. Заодно и прошёл приказ по эвакуации семей военнослужащих.

По директивам из пакета мы поняли, что в отношении нас у высшего командования был особый замысел…

Германские авиаудары после начала войны по оставленным местам дислокации показали, чего избежали дивизии мехкорпуса. Что особо неприятно поразило Солянкина – получившего уже в месте нового сосредоточения (небольшие лесные массивы западнее Алитуса) известие о массированных авиаударах по их казармам и паркам техники прошли у германцев достаточно легко – противодействие им нашей авиации ощущалось слабо. В голову тогда закралась мысль – на летунов особой надежды не будет. 24-го, из рассказа „на ногах“ капитана из 128-й стрелковой, вышедшего в расположение мехкорпуса на двух автомашинах с остатками своей роты, он узнал, что наша авиация понесла большие потери в авиационной битве утром около самой границы.

– Летуны поначалу дали прикурить, сам видел, как германцев сбивали. Но после те наших приложили… а после, за артобстрелом и на нас на земле навалились. Дивизию за день размотали.

Оставив в сторону вопрос – почему капитан так быстро оказался с группкой бойцов впереди немцев, комдив просто отправил тех в оборонительные порядки 2-го мотострелкового полка своей дивизии – особисты, когда и если надо будет, позже разберутся, чего тот оказался столь быстро в тылу, когда его „дивизию размотали“… наверное, смогут… если все тут не поляжем.

А через пять минут после разговора ему доложили об огневом контакте с разведывательным подразделением германцев, прощупывавшим позиции дивизии. Пробив остатки обороны стрелковых дивизий прикрытия, немецкие мотомехчасти прорвались на подступы к Алитусу!

Мосты в районе города и сам населённый пункт, механизированный корпус должен был удержать любой ценой.

Наши силы были немалые. Две танковых дивизии, удерживающие предмостный плацдарм за Неманом. Сзади нас подпирала 84-я моторизованная дивизия, которая заняла оборону вокруг Алитуса и в нём самом.

Проломив и растерев в кровавую пыль оборону пехоты на границе, германцы вышли к нам и события понеслись вскачь. У германцев, видимо, были какие-то сведения о наших приготовлениях к обороне. Бомбили упорно и много. А своей авиации в первый день боёв мехкорпуса мы так и не увидели. Отбивались свои зенитчики – всё же по настоящему какие-то умные головы наверху решили провести усиление ПВО в мотомехчастях перед войной! Зенитчиков за полгода загоняли больше всех. И взводы зенитных крупнокалиберных пулемётов и зенитных автоматов на базе старых танков в боевых порядках оказались очень кстати – они, укрытые бронелистами от осколков, огрызались как могли, поддерживая огонь пушек более достающего по высоте 2-го зенитно-артиллерийского дивизиона. За день моей дивизии удалось сбить два пикирующих бомбардировщика Ju-87 „stuka“ и один германский самолёт, из одной из девяток, горизонтально бомбящих по площадям с большей высоты. 5-я дивизия спустила с небес об землю пару.

Из авиации врага именно пикирующие со страшным звуком „лаптёжники“ были самыми опасными. Мы сразу определили их по характерным сведениям и облику из подробных брошюр, которые с декабря сорокового, когда я и был назначен командиром дивизии были доставлены во все наши подразделения из Москвы.

Немецкое название, рекомендуемое кодовое название („лаптёжник“) для нашей связи, „боковушки“ картинок, фотографии, характеристики, способы применения данного самолёта врагом, опыт применения его в Европе. Их советовали определять по „лаптям“ – не убирающимся шасси. Именно из этих книжиц мы многое узнали, не только по авиации, но и по наземных силам врага. Техника, организация, тактика. Очень подробные и полезные брошюры…

Впрочем, части своих целей, атакующие с высоты немцы явно достигли. Авиабомбардировки в тот день стоили нам потерянными пару десятков единиц автотранспорта, трёх пулемётных и пушечных бронеавтомобилей, 4 танков безвозвратно утерянных и 7 повреждённых „бэтешек“, почти сотню убитых и раненых. Допбронирование танков, проведённое весной силами ремонтной службы дивизии с помощью готовых комплектов, присланных с Ижорского завода из Колпино под Ленинградом, не спасало от ударов с высоты. Что же говорить о небронированной технике и своих бойцах мотострелках?

Зато, как точно уверен был Солянкин – допброня хорошо помогла лёгкой бронетехнике в сражении с наземными силами врага. А то, что как каркали некоторые – возрастёт нагрузка на ходовую… что та ходовая, если танк завтра сгорит вместе с экипажем без допброни? Один из таких кликуш сам остался жив, когда подобный комплект спас его от пробития башни и громко нахваливал „ленинградский комплект“ вечером первого дня боёв дивизии, когда немцы отползли зализывать раны и перегруппировываться.

В поле перед лесом к ночи уже только слегка местами чадили почти сотня единиц танков и бронемашин. Германцев и наших. Ноздря в ноздрю. С налёту прорвать оборону дивизии (и корпуса, как он знал от Ерёменко) врагу не удалось…

Ночь прошла беспокойно. Было два артобстрела. Свой 2-й гаубичный артполк, поддерживавший их огнём днём, сменил позиции, и пока, по приказу комкора, никак себя не проявлял.

Среди остовов изуродованной бронетехники, среди запаха согревшей плоти и отчадивших боевых машин, во время короткой ночи на поле боя пара наших разведгрупп схлестнулись с немецкими. Стороны готовились к новому дню.

Край горизонта над лесом уже покраснел…

Атака немцев, в которой он выпал из восприятия кровавого хаоса и захлёстывающей ненависти и ярости сражения вокруг, стала последней. А двухдневный кровавый бой (с одним единственным коротким ночным перерывом, во время которого он почти не сомкнул глаз, пытаясь хоть как-то навести порядок в растрёпанных боевых порядках вверенной ему дивизии), затих сам собой. По причине очевидного исчерпания у наступающих передовых сил.

* * *

Сосед по палате – Ян Адамсон, из „тех самых“ латышских стрелков, командир 112-й стрелковой дивизии с Урала, передислоцированной весной в Прибалтику, выдвигавшейся к линии фронта, рассказал, что пехоте его дивизии досталось ещё до вступления в бой. Одну из колонн стрелкового соединения на шоссе Каунас-Вильнюс немецкая авиация сильно бомбила.

– Батальона – как не бывало. Половина – раненые, а остальные… – комбриг (без нового звания, что многое сказало Солянкину о недавних, явно тяжёлых, годах латыша) лишь махнул расстроено рукой. А в бою перед Каунасом, где они встретили прорвавшихся от границы германцев, комбрига и ранило.

Тот тоже не знал, что и как на фронте теперь. Но они были в Вильнюсе. И близкой артиллерийской канонады не было слышно.

* * *

Зато кое-что разъяснили медсестра и подошедший чуть позже врач.

Фронт держится… и это было главное.

Лично Солянкину врач пояснил, что с ним всё будет в порядке, оперативное вмешательство было произведено тогда, когда он был без сознания, осколок от брони, повредивший ребро, удалён, внутренние органы не задеты. Но они мало что могли сказать ему об обстановке на фронте – лишь передали слова его подчинённых, доставивших его в госпиталь, что они – „будут держаться и комкор приказал начштаба дивизии взять командование 2-й танковой на себя…“

Днём по обычному телефону к начальнику госпиталя дозвонился временно принявший дивизию начштаба. Главврач передал Егору Николаевичу суть краткого разговора – сегодня атак ещё не было, немцы пока откатились. Его экипаж остался жив целиком, но два попадания снаряда стали для боевой машины роковыми.

А вечером, когда его снова напичкали лекарствами и он стал полагать (обманывая себя, да?), что оклемался, на машине прибыл посыльный из дивизии. От него Солянкин и узнал кое-какие подробности завершившегося уже после момента потери им сознания сражения. Раненый комдив дополнил ими собственные впечатления и составил общую картину второго дня.

* * *

Первое попадание повредило двигатель его танка – на совсем коротком расстоянии, на котором вёлся бой, 75мм броня борта корпуса не спасла от пробития бронебойным снарядом немецкой „четвёрки“, а разлившееся топливо привело к пожару в машинном отделении танка. Следующий снаряд, ударивший в борт башни через несколько секунд, не пробил её усиленное наваренное бронирование, но удар вышел тяжкий. Второе попадание привело к контузии у всего экипажа его танка, а сам комдив, раненый отколовшимся от внутренней стороны брони осколком, повредившим ребро, потерял сознание от болевого шока, наложившегося на потерю ориентации.

Чад от горевших немецких и советских танков и бронемашин, в безветренную погоду застилавший поле сражения, завершившегося по факту в пользу наших – после провала попытки рассечь оборону в стыке потрёпанных советских дивизий, остатки последнего резерва немцев танкового батальона «четвёрок» и поддерживавшей его мотопехоты, отступили, помог спастись экипажу, доставившему через час командира в медсанбат дивизии. Из которого Солянкина, оказав первую помощь, отправили на машине в госпиталь в Вильнюс – операцию делать на месте не рискнули. Меньше чем через три часа он был в госпитале. Шоссе контролировали подразделения НКВД, пытавшиеся поддерживать порядок, хотя поток беженцев и машин был большой. Об этом он тоже узнал от посыльного, рассказавшего что на шоссе тот самолично видел несколько мест с сожжённой гражданской и военной техникой, которую, похоже кто-то на гусеничной технике совершенно верно столкнул с полотна шоссе.

По слухам, которыми поделилась в госпитале медсестра, в новой республике СССР было не спокойно. Поговаривали о том, что местные сторонники прежней власти сговорились с немцами и ждут удобного момента, чтобы поднять восстание. Милиция, вообще все органы НКВД – на военном положении. По слухам, на хуторах постреливают и охотятся на отдельных бойцов РККА и милиционеров… но в самом Вильнюсе много сил наших…

* * *

…Танковая атака германцев, прорвавшихся в стыке между дивизиями корпуса в районе одного из двух шоссе, ведших в город от Симнаса и Сейрияя, провалилась благодаря тому, что батальон «четвёрок», разметавший оборону одной из рот 5-го мотострелкового полка соседей из 5-й дивизии Куркина, уже понёсшего большие потери от пикирующих бомбардировщиков люфтваффе, проиграл лобовую схватку батальону КВ, брошенному на закрытие прорыва.

* * *

Немецкие «четвёрки» из состава 7-й танковой дивизии, которые бросил после авиабомбардировки в последнюю отчаянную атаку командир той Хан фон Функ, старавшийся переломить ход мучительно тяжёлого сражения, в котором каждая атака приносила всё новые и новые потери, проиграли более мощным и тяжёлым советским соперникам, защищённым тяжелой бронёй. Именно тут сказал своё веское решающее слово последний резерв мехкорпуса – батальон из 32 КВ-1 2-й танковой, сберегавшийся на этот случай Солянкиным по указанию Ерёменко.

7-я и 20-я танковые дивизии вермахта, потерявшие первые танки (безвозвратно десяток и пригодным к среднему ремонту около тридцати) ещё в боях с советскими стрелковыми дивизиями на границе, тем не менее в сражение вошли грозной и опытной силой. Но, фактически, они проиграли «в этот раз» сражение за мосты Алитуса советским 2-й и 5-й танковой. Из боя Функ вывел лишь треть личного состава и меньше 100 танков. Суммарно около 170 (из которых больше половины – безвозвратно) было потеряно на границе и в танковой битве перед Алитусом. В 20-й танковой Хорста Штумпфа положение было не лучшим.

По потерям это сражение прошло «вничью». Но в стратегическом отношении, как стало ясно Солянкину значительно позже, итог сражения за Алитусские мосты был большой победой.

Многообещающая цель – прорыв «над» севером Белостокского выступа, о которой говорилось командующим 3-й танковой группой Готом, не была достигнута. Вермахту, в последующие дни пришлось, подтянув резервы, медленно и с большими потерями продавливать оборону большевиков по всем правилам военного искусства.

Немцы, по итогам сражения около Алитуса, понесли большие потери в тех частях, которые шли на острие наступления и не смогли осуществить поворот на Минск. 3-я танковая группа, в «тот раз» замыкавшая с севера окружение «белостокского мешка», в котором безвозвратные потери РККА достигли трёхсот пятидесяти тысяч человек погибшими, пленными и пропавшими без вести, «в этот раз» цели своей не достигла.