Текст книги ""Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Ольга Санечкина

Соавторы: Сергей Щепетов,Владислав Русанов,Наталья Шегало,Доминион Рейн,
сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 353 страниц)

– А не будет ли вам? – загремел передохнувший и набравшийся сил пан Иахим Стронга. – Не сенаторы, а дети малые!

Молодой князь Стреджислав Яцьмежский приподнялся. Растерянный, растрепанный, как воробушек. Огляделся в поисках поддержки, даже рот открыл, но застеснялся. Покраснел. Сел обратно, стараясь съежиться, чтобы вжаться в спинку кресла и стать совсем незаметным.

Князья Кшеменецкие уже ни на кого не обращали внимания. Спорили в голос, размахивая руками.

– Тихо, панове сенаторы!!!

От громового голоса многие аж подпрыгнули.

Пан Пятур Церуш, напротив, слегка присел в коленках. Обернулся.

Силиван Пакрых решительно проталкивался через князей, направляясь к пану Шэраню. Широкоплечий архиерей отличался вдобавок немалым ростом, не говоря уже о луженой глотке.

– Тихо, панове! Тихо, – уже более миролюбиво проговорил игумен собора Святого Жегожа Змиеборца, но все равно от звуков, исторгаемых из могучей груди, задрожали и тоненько зазвенели цветные витражи в стрельчатых окнах.

Он замер спиной к маршалку, а лицом к кипевшей, подобно растревоженному муравейнику, толпе сенаторов.

– Ну, чисто дети малые, – прогудел преподобный Силиван. – Им про Козму, а они про Ярему! Ты уж прости меня, пан Вовк, что твое имя помянул – из пословицы слова не выкинешь.

– Чем то порадуешь, твое преподобие? – буркнул Кажимеж Чарный. – Или просто так вышел, пожурить детишек неразумных?

– И скажу! Вы хоть слушали, панове, о чем пан Иахим речь вел? Вы-то хоть поняли, к чему нынче нас призывают?

– Поняли, чего ж не понять! – выкрикнул самый младший из Кшеменецких – белобрысый Ольбых. – Элекцию упразднить хотят!

– Ну, слава Господу нашему, всемилостивейшему и всеблагому! А я уж думал, не сообразят князья! – нарочитым жестом вытер пот со лба преподобный Силиван.

– Глумишься, твое преподобие? – прищурился Микал Стодолич и даже рукой зашарил по поясу в поисках сабельного эфеса. Да где там! Вот уже три сотни лет и сенаторы, являющиеся на заседание Сейма, и прибывшие в Посольскую избу шляхтичи оставляли оружие молчаливым стражникам у входа в здание Сената. От греха подальше. А раньше, поговаривали, случались потасовки нешуточные. До смертоубийства доходило. Оно и понятно. Если даже сейчас нет-нет, да и присветят кому-нибудь из панов в зубы до белых искр, а были бы сабли?

– Глумлюсь, – не стал отрицать игумен. – Глумлюсь, ибо кто-то же должен поглумиться! Стыдно мне смотреть на вас, панове, стыдно и горько. Цвет королевства, самые именитые роды вижу я здесь, а душа не радуется. Зрю я в сердце своем, что разменяли вы, панове, гордость шляхетскую, честь старозаветную, удаль лужичанскую на богатые фольварки, да звонкое серебро, да пшеницу в закромах, да бобровые хвосты под сметаной на столах. В серпне на площади выговской что кричали вы, панове? Что горланили, толпу подзуживая?

«Что ж не заткнет его никто? – устало подумал Зьмитрок. – Сорвет ведь сейчас святоша все, что задумано. Испортит все, песья кровь... Давно надо было сослать его в дальний монастырь, куда-нибудь в Бехи, только лень было повод подыскивать. Да и любит его народ выговский. Это тебе не Зджислав Куфар, разбойник малолужичанский, тут тоньше подход нужен. Ну, да ничего, все тебе припомню, твое преподобие. Дай только срок...»

– Шел бы ты... – Стодолич словно услыхал мысли Грозинецкого. – Шел бы ты лесом, твое преподобие!

– Что? – приподнял бровь Пакрых. – Это ты мне, пан Микал?

– Тебе, тебе. Кому ж еще?

– Так ты выйди и прогони меня! – Ладони преподобного Силивана поухватистее легли на посох. – Хочешь, в лес, а хочешь, в поле.

– Панове! – прорвался сквозь шум и гам голос пана Шэраня. – Панове, как вам не стыдно? Король здесь и смотрит на вас!

– А пускай поглядит! – выкрикнул Ярема Вовк. – А то давно при нем не орали. Нам нет числа, сломим силы зла! Отвык, поди?

– Да как ты можешь, пан Ярема?

– А вот так и могу! Я – старый и больной. Мне ли бояться расправы? Днем раньше к Господу, днем позже – есть ли разница?

– Панове, панове! – выкрикнул пан Иахим. – Что ж вы, как торговки на площади скубетесь? Ведь закон новый обсуждать надо! Не для себя же радею, для Прилужан! Для будущих поколений, что спасибо нам скажут!

– Скажут, скажут, пан Иахим, непременно скажут! – подпрыгнул Стреджислав Яцьмежский. – Как ты нашим дедам сказал уже!

– Да как ты смеешь, щенок! – зарычал пан Стронга.

– Я тебе не щенок, пан Иахим! – срываясь на фальцет воскликнул князь Стреджислав. – Не щенок, а шляхтич! Пускай у тебя фольварков вдесятеро больше, зато я род свой числю на четырнадцать колен. И никто из моих предков Отечество не продавал за грозинецкое серебро!

Выкрикнул и оглянулся на Зьмитрока. Петух петухом. Когда б еще ногой грести начал, не отличить.

– Мальчишка! Да я тебя! – Пан Иахим грозно пошел вперед, на ходу поддергивая рукава.

Дорогу ему заступил Кажимеж Чарный:

– Охолонь, охолонь, пан каштелян...

– Пусти меня! Я его в дерьмо вобью! В то дерьмо, откуда он вылез!

Князь Яцьмежский ловко перепрыгнул кресло, устремляясь навстречу пану Иахиму. Его за рукав ухватил Тадеуш Плещец. Молодой сенатор дернулся, стремясь освободиться. Далеко не новый жупан не выдержал и затрещал...

Неподвижность в зале сохраняли четыре человека.

Два застывших столбами гусара у дверей.

Подскарбий Зьмитрок Грозинецкий, который продолжал разглядывать сборище через полуприкрытые веки.

Король Юстын, горестно сгорбившийся в своем похожем на трон кресле.

– Наша Элекция! – перекрывал бессвязные выкрики князей громоподобный голос Силивана. – Не дикость и отсталость! А, напротив, великое достижение нашего королевства! Не обречены мы подчиняться человеку! Во власть пришедшему благодаря крови и родству! А можем выбрать достойнейшего! Из достойных! Это ли не благо?

– Позор! Позор! Вон!!! – орал Южес Явороцкий – рябой с малолетства магнат из-под Батятичей. Вот только кого он позорил и гнал прочь, оставалось непонятным. И для самого пана Южеса, скорее всего. Зато выкрикивал свое «Позор!» он самозабвенно. Даже заглушал иногда игумена храма Святого Жегожа Змиеборца.

– На площадь, панове! – басил преподобный Силиван. – Пускай народ узнает, каких змиев искусителей сам же на правление поднял! На площадь! Не трожьте Элекцию, запроданцы!

– Уймись, пан Пакрых! – попытался образумить его Винцесь Шваха, митрополит Выговский и патриарх всего королевства.

– Тебе ли, терновцу, меня затыкать? – немедленно ответил Силиван. – Я в Выгове родился, в Выгове живу, в Выгове и помру, даст Господь! Ты ж приехал сюда за клобуком патриаршим! А по заслугам ли тебе сан такой, подумал? А ну-ка поддержи меня, пан Жичеслав! Не ты ли после его преподобия Богумила в митрополиты шел по справедливости?

Игумен монастыря Святого Петрониуша Исцелителя стукнул посохом о пол, что-то сказал. Его не расслышали. Да никто и не слушал, если честно сказать. Он махнул рукой, отвернулся и уставился в завешенную гобеленами стену.

– Не тебе то решать, – стукнул об пол своим посохом Винцесь Шваха. – На то есть королевская воля и королевское слово!

– Ан еще разобраться надо, на чьи денежки ты поешь! – закричал пан Церуш. – Уж не уховецкой ли чеканки твои сребреники, Силиван?

– Позор! Позор!!! – надсадно ревел Явороцкий.

– Мои деньги чище твоих! – твердо отвечал Пакрых. – А ты подумай о судьбе Отечества! Или тебе уже наплевать?

– Я Отечеству всю жизнь посвятил!

– Ага, а еще кобелям борзым да сукам! Совсем занехаяли Прилужаны с вашими сучьими вытребеньками!

– Ты борзых не трожь! – хлопнул в ладоши пан Ярема. – Они честнее многих людей!

– Позор! Позор!!!

– Смерть уховецким запроданцам! – Микал Стодолич вспрыгнул на кресло.

Вырвавшись из рук пана Тадеуша, молодой князь Яцьмежский ловко пнул Стодолича в колено. Пан Микал свалился, заорал непотребно, и кинулся подержать Стреджислава за грудки. На плечах у него повисли Кжеменецкие.

– Зьмитроковы деньги отрабатываем? – преподобный Силиван занес посох, словно алебарду.

Князь Плещец отшатнулся от него, шипя сквозь зубы.

Пятур Церуш рванул ворот жупана и пошел вперед, набычившись. Сейчас точно в кулаки возьмет игумена-вольнодумца.

– Борзых не трожь! Я за борзых знаешь что сделаю? – волновался пан Ярема.

– Вон! Позор!!!

– Дурней из нас лепят, панове! – Кажимеж Чарный встал плечом к плечу с игуменом Пакрыхом. – Не так давно на Контрамацию покусились! Кричали, мол, вольности шляхетские она ограничивает! А что нынче удумали? Права элекции лишить? Да как языки поганые молоть такое повернулись?

– Не позволим! – тряс кулаками князь Стреджислав. – Не позволим!

– Позор!!!

– За борзых я...

– В Уховецк дуйте, предатели! Скатертью дорожка!

– Не жгут грозинецкие денежки карманы-то?

– Позор!!! Вон!!!

– Знаю, откуда ветер веет! Из-за Луги веет!

– Анафема тебе, Силиван, анафема!

– Чхать я на твою анафему хотел! Давно сам простым игуменом был? Ишь ты, в патриархи он выскочил! Из грязи да в князи!

– А собак все ж не троньте!

– Панове! Панове! – надрывался маршалок. – Что ж вы творите? Разве ж так можно?

– Позор!

– Как глумятся над Прилужанами!

– Ты кулачки-то свои прибери!

– Спокойнее, панове, спокойнее!!!

– Эх, сабельку мне, я б тебе показал, ясновельможный ты наш!

– Вон! В Уховецк!

– Взы, взы! Ату!!!

– Да уховецкие до такого и додуматься не могли!

– Нам нет числа...

– Заткнулся бы ты, пан!..

– Выбрали короля на свою голову! А он вам: нате – ешьте!..

– Уйдите от греха, Кжеменецкие! По миру пущу...

– Анафема!

– Позор!!!

– Ату!

– Нам нет числа!..

– Да пошел ты!

– Сам пошел!

– Кто, я?

– Ты, пан, ты! Кто же еще?

– Да я...

– Вон!

– Анафема!

– Пардус и Юстын!

– В задницу!!!

– Позор!

– Ну, тогда не обижайся, пан Стреджислав, сын сучий!

– Вот о собаках плохо не надо!

– И Контрамацию вашу туда же...

– Панове, тише! Господом прошу!

– Ты кого послал?

– Прочь, недоумки! В Тернов, бегом, вприсядку!

– Сколько тебе князь Януш отвесил?

– Бреши, пес, бреши – вон твой хозяин ус крутит!

– Позор!

– Анафема!

– Орел! Белый Орел!!!

– Позор!

– Вон! В Уховецк!

– Чтоб ты задавился тем золотом вражьим!

– А ты?

– Анафема!

– В задницу!

– А что я?

– Вон!

– Панове! Ну, разве ж можно? Король здесь!

– Позор!

– А пущай поглядит! Злее будет!

– Держите меня пятеро!

– Ну, иди сюда, иди! Щас пну, вмиг в свои Стодолы улетишь!

– Панове...

– Да пошел ты!

– Пардус!

– В задницу!

– Орел!

– В задницу!

– Анафема!

– В задницу!

– Да я...

– В задницу!

– Господи, вразуми и укрепи!

– В задницу!

– Вон!

– На погибель!

– Ты что творишь?

– Позор!!!

– В задницу!

– Мы, Оздамичи...

– Туда же!

Зьмитрок откровенно наслаждался поднятым шумом. Жаль, батюшка, великий князь Войтыла, не дожил. Уж он бы порадовался, глядя, как вот-вот лужичане лужичанам глотку рвать начнут. Да не просто мещане либо кмети, а важные сенаторы в вихры друг дружке вцепиться готовы. Ради такого события стоит жить, стоит прятать ненависть и презрение, зажимать в кулак собственную гордость...

Вдруг Грозинецкий князь увидел глаза Юстына. Мутные, болезненные – в уголке правого слабо поблескивала дорожка нечаянной слезы, – они выражали такую решимость, такую уверенность... Зьмитрок понял, что проиграл. Так опытный фехтовальщик еще до начала схватки понимает, что противник сильнее, опытнее, решительнее. И в таком случае остается либо позорно бежать с поля боя, либо выйти на поединок и умереть.

Юстын, которого он почитал за рохлю и беспомощного слюнтяя, вырос над собой. Куда делся прежний, мягкий и нерешительный пан Далонь? Его величество Юстын Первый знал, как нанести встречный удар – рипост, как говорят мастера сабли. Есть у короля в запасе ответ смутьянам и горлопанам, есть слова, которые успокоят и сторонников старой жизни, и ярых приверженцев новой.

Князь Грозина едва не взвыл в бессильной ярости. Переиграл, перехитрил его пан Далонь. И теперь уж все равно, чем ответит Зьмитрок на непотребство, творящееся в Сенате, что предпримет со своей стороны. Исход сегодняшнего заседания он прочел в глазах Юстына. Слезящихся, больных глазах...

Грозинчанину захотелось вскочить, броситься в гущу орущих, размахивающих кулаками, озлобленных сенаторов. Еще бы миг, и он начал бы их расталкивать, успокаивать, затыкать рты наиболее рьяным, а то и просить успокоиться, взывать к рассудку и совести. Может, и удалось бы? Все-таки маршалок Шэрань, патриарх Шваха, мечник Церуш, каштелян Стронга да и многие иные князья на его стороне...

Но тут медленно встал король.

Он прошел, даже не пытаясь развернуть плечи, выпрямиться, как подобает ясновельможному шляхтичу. Так шагают кмети после тяжелой работы – пахоты или жнив.

Остановился подле безуспешно взывающего маршалка.

Вздохнул, оттер пана Адолика плечом в сторону.

– Панове!

Несмотря на болезнь, голос пан Юстын сохранил сильный и уверенный. Кое-кто из сенаторов замерли с открытыми ртами.

– Вельможное панство лужичанское!! – прокатилось по зале.

Тут уж слова короля услыхали все. Услыхали и смолкли. Ведь что б там не ляпали языками в пылу спора, Юстын Далонь пока сохранял уважение знати Прилужанского королевства.

Только пан Явороцкий, не в силах остановиться, выкрикнул свое:

– Позор! Вон!!! – и в испуге зажал рот ладонями.

Это вышло так потешно, что князья Кшеменецкие захохотали, хватая друг друга за руки. Невольно растянул губы в улыбке Силиван Пакрых.

Пан Ярема Вовк укоризненно покачал головой, но, видимо, не нашел в смехе Кжеменецких надругательства и крамолы над столь любимыми им борзыми и смолчал.

– Успокойтесь, панове! Успокойтесь! – ободренный появлением рядом короля, быстрой скороговоркой затараторил пан Шэрань. – Соблюдайте порядок, панове, высказывайтесь по очереди, согласно старшинству...

Юстын косо посмотрел на него. Мол, это еще кто тут лает из подворотни? А ну, вон! Прочь пошел!

Пан Адолик смешался, покраснел, замолчал.

– Да уж, панове, – грустно проговорил король. – Прямо скажу – не порадовали вы меня. Показали себя во всей красе... – Он прикрыл глаза, пожевал немного губами, собираясь с мыслями. – Не затем, панове, пришел я к вам, чтоб слушать грызню, внимать оскорблениям и стать свидетелем раскола в Сенате. Но коли уж случилось, так случилось... Лучше самому узнать сразу, чем увидеть плачевный результат несогласия. Как говорит Каспер Штюц, болезнь упредить легче, нежели потом лечить. А мы и так запустили хворь королевства нашего – Отечества, за которое радеть обязаны – дальше некуда. Слыханное ли дело – малолужичане с великолужичанами схлестнулись! И добро бы в кулачном бою на ярмарке в Батятичах, а то с оружием в руках. Болит мое сердце и кровью обливается, когда о том слышу. А кто виновен? Задумайтесь, панове. Кто? Молчите? Тогда я вам скажу. Пан Твожимир Зурав виновен – наш великий гетман. Знай себе, выясняют с Автухом Хмарой, у кого загривок толще. В переговоры вступать не хочет. А лужичане гибнут. А между тем, мне сегодня донесение доставили с северной границы – Зейцльберг Лугу перешел в силах тяжких. Уже не хэвры рыцарей-волков – полтора-два десятка, а войско самого великого герцога Адаухта. Баронская конница, пешие кнехты-алебардщики, осадные машины... Захвачены Богорадовка, Ракитное, Семецк, Старосельцы... Симон Вочап срочно оттянул порубежников и у Берестянки дал бой зейцльбержцам. Не победил, но остановил, сбил спесь. А пан великий гетман наш вместо того, чтобы братьям-лужичанам помочь, на штурм Крыкова три полка спешенных драгун отправил. И получил по шапке... Отбросили его.

Пан Юстын опять прикрыл глаза, собираясь с силами. Передохнул. Продолжил:

– Признаться, панове, я рад. Ведь с сегодняшнего дня пан Твожимир Зурав лишен мною гетманской булавы. На то есть особый указ. И гонцы направлены под Крыков. Не послушает – будет вне закона объявлен...

Шляхта заволновалась. По рядам князей с магнатами пробежал шепоток:

– Кто? Кто будет великим гетманом?

– Я ждал этого вопроса, друзья мои, – не замедлил отозваться король. – Рассаживайтесь, вельможное панство, и узнаете ответы на все вопросы. Ну, может, не на все, но на многие...

Паны нехотя вернулись на свои места. А что поделать? Любопытство, оно иногда пострашнее любострастия душу захватывает. Готов все на свете заложить, из кожи вон вывернуться, чтоб только узнать что да как...

– Хотите знать, кто будет великим гетманом? Я и сам до последнего не знал. А теперь понял – лучше этого пана не найти. Молодой, настырный, сердце в груди горячее, за Прилужаны радеет больше, чем за собственный успех. Выходит так, панове. С сегодняшнего дня гетманская булава будет в руках пана Стреджислава, князя Яцьмежского!

Вздох прокатился по зале Сената. Кое-кто из князей крякнул с одобрением, но иные скривили такие гримасы, что случись поблизости крынка с молоком – скисло бы.

– А теперь, друзья мои, про разное всякое. Закон новый, что вы обсуждать недавно начали, не мной придуман и не мной на ваш суд вынесен. Это так. Чтоб знали. Так же, как и давешний закон, против Контрамации направленный. Я всегда почитал, почитаю и буду почитать заветы предков. Не всякий наследник достоин передачи короны, да не всякому и хочется передавать. Чтоб вы знали, паны ясновельможные, я своему сыну корону не передам. Даже если уговаривать меня будете. Вот помру, делайте что хотите... Хоть Настасэ Благословенному в Жулны гонцов засылайте. А откуда ветер с новыми законами веет? Разъясню, кто еще не догадался...

Глаза-щелки Юстына впились в Грозинецкого князя.

Зьмитрок медленно поднялся с кресла. Расправил вышитый позументом жупан, вздернул подбородок.

– Вот он, поглядите! – Король тряхнул чубом. – Чует кошка, чье мясо съела. Не знаю, зачем ему это, но против Контрамации пан Зьмитрок злоумышлял. Ну, кто возразит мне, кто оспорит? – Он обвел рассевшихся наконец-то по местам сенаторов. Те молчали. – Вот и я о том же. Пригрел я гадюку на груди своей...

– Гадюку? – звучный голос Зьмитрока вознесся к расписному потолку. – А не напомнить ли тебе, твое королевское величество, кто тебя на престол возвел?

– Зачем напоминать? – серьезно отвечал Юстын. – Сейм Прилужанского королевства. Или ты думаешь, что грозинецкие князья нынче всем в Прилужанах заправляют?

– А не напомнить ли тебе, твое величество...

– Не напомнить! Ежели хочешь вечер воспоминаний устроить, милости прошу. Только не в Сенате. Сенат, он, знаешь ли, не для того придуман.

– Ах, вот как? – едва сдерживая рвущееся наружу бешенство проговорил Зьмитрок. – Значит, подскарбию уже и слова в Сенате сказать не дозволено?

– Подскарбию? – Юстын потер ладонь о ладонь. – Так всё... Извини, пан Зьмитрок. Не подскарбий ты больше. Так что, как говорится – вот Господь, а вот исход...

– Князь Юстын! – шагнул вперед владыка Грозинецкий, нашаривая несуществующую саблю.

– Ты, никак, пугать меня вздумал? Чудесно! Иного я и не ждал. Мне стражу кликнуть?

Зьмитрок скрипнул зубами, круто развернулся на каблуках и пошел к выходу стремительной поступью.

– Скатертью дорога! – довольно пробасил Силиван Пакрых, скосив взгляд на патриарха – а вдруг и того сейчас отправят с глаз долой?

– Ежели кто не понял, – бросая слова, как камни из требушета, продолжал король, – то подскарбий Прилужанского королевства лишен чина за злоумышления против самих устоев державы. Он будет изгнан из Выгова в двухдневный срок. А не уберется, пускай пеняет на себя!

Сенаторы загудели, словно потревоженный улей. Поди пойми, одобряют королевское решение или протестуют? От них чего угодно ждать можно.

Поравнявшись с охраняющими двери выговскими гусарами, Зьмитрок задержался и коротко бросил, оскалив белоснежные зубы:

– Еще свидимся!

Резная створка захлопнулась за спиной грозинчанина.

– Видели? Слышали? – устало проговорил Юстын. Пробежал суровым взглядом по лицам шляхты – то растерянным, то довольным, то откровенно напуганным. – Кто считает, что я не прав, можете следом отправляться... Никто? Тогда я скажу. Каштелян коронный... виноват, панове... Бывший каштелян коронный Иахим Ломышанский, бывший мечник коронный Пятур Церуш, бывший коронный возный пан Станислав Клек. Вон!

Названные паны встали, понуро направились к выходу.

Иахим Стронга молчал, кусая губы.

Пан Церуш, проходя мимо Юстына, задержался, покачал головой:

– С нахрапу решаешь, твое величество. Как бы жалеть не пришлось.

– Жалеть? – брезгливо скривился Юстын. – Жалеть вам придется.

– Это еще почему?

– А потому. Вы предали все, за что мы боролись. За что «желтой» ночью выговчане на улицы, на площади вышли? Уж не за то, чтоб ты, пан Пятур, мошну набивал на торговле с заречанами. Оно понятно, малолужичанские промыслы Твожимир Зурав задавит, а Заречью и не останется ничего, как с тобой торговать. Так? Да на ремонтерстве во время войны телегу-другую серебра наварить можно... Скажи, что я не прав?

– А сам?.. – зашипел пан Церуш. – Сам ведь!!

– Мошенникам – нет! – выкрикнул младший Кжеменецкий. А старшие братья засвистали в четыре пальца.

– Тише, друзья мои! – Юстын поднял руку. – Не унижусь я до спора с тобой, пан Церуш. Да и смысла не вижу. Все в этой зале знают – не имею я прибылей с бед королевства. Эти руки не крали ничего! И красть не будут... А ты иди, пан Церуш, иди. Помолись. Может, Господь тебе грехи отпустит и на путь истинный наставит. А надо будет, я вместе с тобой молиться буду, ибо не чужой ты мне и семье моей человек. Иди, пан Церуш...

Бывший мечник, сокрушенно опустив голову, вышел прочь. Пан Станислав Клек следовал за ним. На пороге возный поклонился собранию, промолвил:

– По навету изгнан, панове, как святой Пакош. И, как оный подвижник, удалюсь в леса и пустоши. Хотел бы я в суде доказать свою правоту, твое величество... Да где ж такой суд найдешь, чтоб с королями судиться? Может и есть такая держава, да мне про нее не ведомо. Прощайте, панове. Не поминайте лихом.

Он еще раз поклонился и ушел.

– Еще ждете, что называть имена буду? – сурово проговорил Юстын. – Не дождетесь. Остальные либо по незнанию зло творили, либо от усердия излишнего. Как известно, хуже дурака только усердный дурак. Поняли? А кому на себя мои слова примерить, сами думайте. Или друг дружке подскажите. Новых каштеляна, мечника, возного и подскарбия я завтра назначу. Ждите указа, панове. И запомните, с сегодняшнего дня мы в войне с Зейцльбергом, но не с Малыми Прилужанами. Ибо нам, как старшему брату, руку помощи северянам подать надобно. Ну и что с того, что они князя Януша Уховецкого поддерживали на элекции? Я и с Янушем на переговоры пойду, лишь бы только рубежи королевства нашего неизменными сохранить. Не мстить малолужичанам следует, а убеждать. Мести не будет! Слышали? Дружба, помощь и поддержка будут. А мести не будет!

Что подумал про себя каждый сенатор, осталось неведомо, да и кому какое дело, в конце концов. Но по окончании речи Юстына все вскочили и в едином порыве заорали:

– Золотой Пардус! Слава Прилужанам! Пардус и Далонь! Слава! Слава! Слава!

А к вечеру последнюю фразу из судьбоносной речи короля Юстына повторяли в каждом выговском шинке, в казармах стражников и гусар, в порту и на площадях:

– Мести не будет!

Известный шпильман, пан Кжесислав по прозвищу Штрыкало, посулился выдумать и спеть балладу о благородном поступке его величества. Правда, после упился горелки едва ли не в усмерть и позабыл исполнить обещанное.

В красильной слободе мастеровые, подзуживаемые неким скользким типом, собирались большой толпой, шумели, кричали, что надобно-де в хоромы Зьмитрока красного петуха подпустить, а самого грозинчанина в дегте вымазать и в перьях вывалять. К счастью, поход слобожан завершился у ближайшего шинка, хозяину которого ущерб был возмещен из коронной казны. На другой день. Наполовину.

Пан Станислав Клек ходил в храм Святого Анджига Страстоприимца босым и отстоял всю ночь на коленях перед алтарем.

В ту же ночь исчез из города Грозинецкий князь. Пропал, словно испарился, бросив все добро и слуг на произвол судьбы.

Горожане вытащили из сундуков уже основательно подзаваленные всяким хламом желтые ленточки и шарфы.