Текст книги ""Фантастика 2025-182". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Мира Ризман

Ещё были, конечно, сокровенные воспоминания, но многие от времени совсем истёрлись и укрылись в чертогах памяти, но лишь одно, самое яркое, никогда не блекло.

Событие, заложившее его, случились незадолго до отъезда из северного имения почти пять лет назад. В тот памятный вечер Рениса только-только показала Р’хас Рехарту очередной свой набросок, как всегда получив несколько интересных советов. Они вновь разговорились, и дядюшка Ре предложил ей перестать просто копировать, а начать создавать что-то своё, ни на что не похожее.

– Мама сказала, что у меня слишком скудная фантазия, – в ответ пожаловалась Рениса. – Хотя, кто бы говорил! Сама назвала меня так, словно я тень своей старшей сестры! Вы только послушайте: она – Рена, а я – Рениса! Это точно кот и котёнок!

– Вероятно, этим самым она хотела украсть удачу у твоей сестры, – хмыкнул дядюшка Ре. – Говорят, счастливая судьба улыбается тем, чьё имя длиннее.

– Тогда стоило добавить ещё пару слогов! – фыркнула Рениса. – Может, тогда бы это дурацкое имя звучало поитересней.

– А что мешает тебе это изменить? Ты всегда можешь что-то прибавить или выкинуть из своего имени и получить что-то необычное.

– Как вы? Вы поэтому просите называть себя Ре, хотя ваше имя длиннее?

Р’хас Рехарт хитро улыбнулся, а Рениса тут же принялась крутить слоги родительских имён, то меняя буквы, то добавляя слоги, но отметала один вариант за другим. Одни были слишком вычурными, другие звучали глупо, третьи вызывали неприятные ассоциации.

– Раз всё так сложно, почему бы тебе не звать себя просто Рисой? – вдруг предложил Р’хас Рехарт. В его тёплых желтоватых глазах блеснули заговорщические искорки. – Такое имя удобно прятать в картинах, как автограф, и оно довольно красивое.

– Но мать и сёстры никогда не согласятся так меня называть, – с печалью заметила Рениса, мысленно вертя новую форму имени. Она определённо ей нравилась.

– Тогда пусть это останется между нами.

Так и оно и получилось. С тех пор никто и никогда больше не называл её Рисой.

Углубившись в мысли, Рениса и не заметила, как пролетел скромный ужин в компании стариков. Р’фир Адара, уже не такая быстрая и суетливая, довольно долго хлопотала на кухне. Её черты тоже начали меняться, обнажая змеиное нутро. И хоть Адара была несколько младше Р’хас Рехарта, создавалось впечатление, что она торопилась поспеть за мужем, а тот, словно дожидаясь её, напротив, как мог растягивал последние дни. Это было невероятно трогательно, но, даже смотря на них, как на пример идеальной пары, Ренисе не испытывала зависти и желания оказаться в подобных отношениях. Она совершенно не понимала, отчего Адара так спешит закончить свой путь и никак не отпустит дряхлеющего Р’хас Рехарта, и зачем дядюшка Ре истязает свою плоть, вместо того, чтобы ей поддаться и устремиться к новому этапу жизни, совсем непохожему на прежний. Впрочем, сейчас она была чрезвычайно рада тому, что им довелось свидеться.

Отец собрался сразу после ужина и умчался в ночь. Как бы странно это ни выглядело, Рениса, которую стоило бы считать пленницей, лично запирала ворота своей тюрьмы, причём делала это добровольно. Беспокоясь о Р’хас Рехарте, она не хотела, чтобы старик тратил свои скромные силы. Заперев тяжёлый засов, Рениса задержалась на небольшом крыльце, вглядываясь в густеющую черноту. Она вбирала морозный стылый воздух, заставляя себя привыкать к холодам. Впереди суровая зима, и едва ли кому-то удастся вытащить теперь её из этого логова!

– Риса, – Рука старика упала ей на плечо. Р’хас Рехарт, несмотря на хромоту, беззвучно появился и встал рядом. Они с минуту молчали, но это была совсем не та тишина, что висела в экипаже. Ни напряжения, ни лишних вопросов и натужных тем. Возникшее безмолвие несло в себе лишь скромную тихую радость. И после долгих лет разлуки, старик спросил только одно: – Хочешь… порисовать?

* * *

В мастерской всё так же было уютно и пахло краской. Зажжённая лампа, поставленная на подоконник, освещала ровным жёлтым светом лишь небольшой круг, вся остальная комната тонула в таинственном полумраке. В дальнем закутке, словно чернеющие горы, теснились пустые рамы, чуть поодаль, в тени прятался небольшой столик с сотней крохотных ящичков для приготовления красок, ближе к центру толпилось несколько мольбертов, на которых сохли готовые работы. Их было намного меньше, чем пять лет назад, но, несмотря на дрожащие от старости руки, Р’хас Рехарт не утерял сноровки. Штрихи оставались всё такими же резкими и твёрдыми. Не то, что у Ренисы…

Она устроилась возле окна на старом колченогом стуле. Руки совсем не слушались, выводя неуклюжие неровные линии, а сангина предательски рассыпалась, ещё больше грязня края, и всё же в угловатом наброске угадывался силуэт. Рениса всегда предпочитала портреты, и сейчас на неё безлико взирала несколько небрежно вырисованная человеческая фигура. Поджарый мужчина был облачён в облегающую узкую рубашку, прекрасно подчёркивающую его мускулы и намекающую на хорошее строение тела, плотные бриджи и свободный плащ с красивой застёжкой. Высунув кончик языка от усердия, Рениса пыталась изобразить хитроумную эмблему в виде разъярённой мантикоры, но все мелкие штрихи, стушевавшись, слились, так что получилось какое-то бесформенное пятно. Вздохнув, она отложила набросок, поняв, что за лицо лучше и вовсе не браться, чтобы окончательно всё не испортить. Сменив лист, Рениса вновь принялась рисовать. В голове засел яркий образ девочки-богини, который захотелось перенести на бумагу. Мягкий цвет сангины очень подходил огненной малышке. Вот только очертив схематично её будущую форму, Рениса вновь убрала листок. Вздохнув, она вернула на мольберт предыдущий набросок и принялась осторожными короткими штрихами рисовать глаза. В какой-то момент сангина была оставлена, и рядом появилась коробка с пастелью, а затем и тушь. И хотя дядюшка Ре не советовал смешивать техники, Рениса не нашла другого способа раскрасить свою работу. Глаза непременно должны были быть небесно-голубыми, обрамлёнными чёрными пышными ресницами, волосы – светлыми и длинными, а черты лица – тонкими и благородными. С увлечением нанося всё новые штрихи, Рениса далеко не сразу поняла, кого именно попыталась нарисовать. Лишь когда рука потянулась чуть заострить ухо, она отпрянула от портрета. Неумелая копия Филиппа Данье кривовато улыбалась и восхищённо пялилась на неё, почти так же, как на балу! Даже плохо нарисованный полукровка смог её смутить! Покраснев до кончиков волос, Рениса поспешно перевернула набросок, не желая больше встречаться с ним взглядом. Для надёжности, будто опасаясь, что Филипп каким-то чудом вдруг оживёт и покинет портрет, она прикрыла листок начатым эскизом с богиней и с несвойственным нажимом принялась наносить короткие штрихи будущего пламени. Монотонная работа несколько успокоила её, а потом и вовсе уморила. На секунду прикрыв глаза, Рениса облокотилась на мольберт и тут же заснула.

Ей снился Аулус. Он ходил по мастерской, словно по галереи, и с интересом разглядывал работы дядюшки Ре. Демон одобрительно кивал одним пейзажам, и равнодушно проходил мимо других, пока, наконец, не остановился рядом с Ренисой. Поклонившись в знак приветствия, Аулус покосился на сомкнутую в пальцах сангину, а затем уже начал переводить взгляд на мольберт…

– Не смотрите! – встрепенулась Рениса, закрывая собой незаконченную работу. Отчего-то во сне перед ней вновь находился портрет Данье, причём написанный намного лучше и качественнее недавнего наброска. Вместо сангины, пастели и туши, он был исполнен маслом на настоящем холсте и вполне мог претендовать на почётное место в каком-нибудь замке или дворце.

– Признаться, я сильно раздосадован, – заметил печально Аулус, обходя мольберт и останавливаясь позади него. – Вы пишете великолепный портрет моего помощника, но при этом не удостоили меня даже ответом…

– Каким ответом? – подняв на демона взгляд, с недоумением переспросила Рениса.

– Я позвал вас на свидание, – с укором напомнил он. – Неужели вы так легко забыли об этом?

– О, конечно, свидание! – воскликнула Рениса, испытывая при том крайне странные чувства. Мысль о встрече с демоном казалась невероятно далекой, словно она пришла из давно позабытой прошлой жизни, тогда как сам Аулус нависал в опасной близости и виделся более чем реальным. Рениса даже не сомневалась, что надумай она протянуть руку и прикоснуться к нему, то ощутила бы гладкость шёлка его рубашки.

– Так что же, вы и дальше будете истязать меня неведением? – Голос демона звенел разочарованием, да и вид перестал быть пугающим до колик. Алые глаза потускнели и потемнели, кожа поблекла, превратившись из жемчужно-алебастровой в водянисто-серую, и даже уголки резных губ, всегда вздёрнутые в лукавой полуулыбке, внезапно опустились. Всё это делало Аулуса похожим на тень самого себя или призрака.

– Мне очень жаль, – ощутив укол совести, принялась честно оправдываться Рениса. – Но дело в том, что отец меня наказал и отправил в ссылку в далёкое имение. При всём желании теперь отсюда никак не выбраться, так что едва ли мне удастся прийти к вам на встречу. Впрочем, это верно и вовсе невозможно. Отец сказал, что я больше не смогу покинуть Царство!

Демон слушал очень внимательно, чуть заметно хмурясь, а затем ещё с минуту молчал, прежде чем задал новый вопрос:

– А вы бы хотели?

– Покинуть Царство?

– И это в том числе, – насмешливо подтвердил Аулус, и с ним явно начали происходить изменения. В глазах вспыхнули крохотные искры, а губы чуть дёрнулись в ухмылке.

– Я не знаю… – растеряно проговорила Рениса, и в самом деле оказавшись в замешательстве. С одной стороны её манило вернуться в мир интриг и заговоров, с другой – она уже нашла умиротворение среди красок, мела и карандашей. Даже бросая на чаши весов яркую насыщенную жизнь во Дворце Совета и тихое безмятежное существование в мастерской художника, те приходили к полному равновесию. Не в силах сделать столь сложный выбор Рениса очнулась.

В мастерской уже начало светать. Рениса, потянувшись, расправила затёкшие мышцы, затем, торопливо поднявшись, собрала разлетевшиеся по комнате листки и, уложив их стопкой в специальную корзину, вернулась на место. Потушив лампу, она вытащила из коробки тонкий уголёк и занесла его над бумагой в нерешительности. А не нарисовать ли ей демона?

* * *

Она сидела в мастерской сутками напролёт, отвлекаясь только на еду и душ. И хотя Р’фир Адара заботливо устроила ей спальню в комнате напротив, Рениса заглянула туда лишь однажды. Присев на широкую мягкую кровать, она с минуту решала, нужно ли ей немного подремать, но так как холодное осеннее солнце ещё не село за горизонт, передумала и вновь отправилась к мольберту. Иногда они переговаривались с дядюшкой Ре за работой, но их разговор по-прежнему касался только мастерства. Р’хас Рехарт тактично не влезал в её жизнь неудобными вопросами, вместо этого подарив ничем не ограниченную свободу творчества. Он даже не просматривал бесчисленные наброски и эскизы, выходящие из-под руки Ренисы и аккуратно сложенные в грубо сбитый ящик. Дядюшка Ре сам смастерил его на следующий вечер, а, вручая, сказал:

– Твоим работам нужно место и право на тайну. Я не хотел бы ненароком стать свидетелем твоих секретов или неудач. Кому, как не мне знать, что некоторым картинам необходимо подольше побыть рядом с создателем, прежде чем встречаться с кем-то ещё, а некоторым и вовсе лучше никогда не попадаться никому, кроме художника, на глаза!

В этом был весь Р’хас Рехарт. Понимающий, тонкий и чуткий. Впрочем, его жена так же не опускалась до мелочных сплетен и наговоров. Р’фир Адара тихонько хлопотала по дому, появляясь в мастерской только, что принести чаю или же позвать в столовую. Лишь изредка она позволяла себе посетовать на залёгшие у Ренисы от недостатка сна круги под глазами, но ни разу не попыталась вмешаться в её режим. Как и дядюшка Ре, его жена не влезала в чужую жизнь. Завтракая с ними каждое утро, Рениса невольно ловила себя на завистливой мысли, что была бы рада, будь они её родителями. И пускай она никогда не видела бы ничего, кроме скудных северных пейзажей, а блюда на столе едва ли отличались изысканностью, ей не пришлось бы скандалить и устраивать истерики, чтобы добиться права заниматься избранным делом.

Поглощённая рисованием, Рениса вскоре потеряла всякий счёт времени. Перепутав день с ночью, она уже не могла сообразить, минуло ли всего три дня или уже прошла целая неделя с её приезда. Неизменно росло количество портретов самых разнообразных жителей союза. Были здесь написанный тушью суровый и грозный Император эльфов, выведенная густыми чернилами обольстительная и коварная агни Касайрис, нежная акварель досталась задумчивому и растерянному юному королю Дамиану, а яркая, насыщенная гуашь – надменному драконеанину Гволкхмэю. Слоистой пастелью Рениса нарисовала целый вампирский клан во главе с послом Ариатом, тогда как жестокие бэрлокские принцы заслужили только грубый графитный карандаш. Мягким разноцветными восковыми мелками Рениса изобразила соблазнительную красавицу Нэйдж. И та, признаться, вышла настолько удачно, что от картины было трудно отвести взгляд. Она манила и притягивала к себе, словно ей каким-то образом передался невероятный магнетизм роковой красотки. Попав под его чары, Рениса хотела уже показать портрет дядюшке Ре, однако, окинув результат придирчивым оценивающим взглядом, ей стало неловко и даже стыдно. Уж слишком откровенной и вызывающей показалась ей Нэйдж, потому, дабы не смущать никого, она спрятала работу на самое дно ящика. Там же покоилась и целая стопка самых разнообразных эскизов и небольших картин, посвящённых Данье. Это походило на какое-то наваждение. Частенько принимаясь за чей-то мужской портрет, Рениса, сама того не замечая, начинала менять очертания и цвета, пока перед ней вновь не появлялся меланхоличный полукровка. Смотря на него, ей всё чаще становилось тоскливо и одиноко, а сердца болезненно сжимались в груди. Она теряла покой и некоторое время могла думать только о нём, вспоминать его лукавую улыбку, лёгкий, чуть раздражающий, цветочный аромат и приятный бархатный голос. Порой ей овладевали и вовсе дикие мысли. В теле вдруг поднималась необъяснимая волна, и вслед за ней появлялось страстное желание оказаться с Данье рядом, прикоснуться к нему, прильнуть, словно кошка, жаждущая ласки, ощутить тепло его рук и силу объятий. Не зная, как унять вдруг обезумевшие чувства и жар, Рениса вскакивала с места и резко открывала окно, подставляя разгорячённое лицо колким поцелуям северного ветра. И наступал отлив, приносящий вместе с собой стыд и угрызения совести. Очередной портрет полукровки немедленно прятался под стопку зарисовок, чтобы не мозолить глаза и не бередить угомонившиеся чувства. Рениса ставила перед собой новый листок и, чтобы не искушать себя, начинала рисовать женский облик. И на бумаге радостно плясала огненная богиня, или блистала дорогими нарядами опасная леди Ярина, а иногда даже появлялась серьёзная принцесса Шанталь, склоняющаяся над свитками и окружённая колбами, склянками и кристаллами. Но проходило совсем немного времени, и всё повторялось. Снова рука выводила волнующие черты, а сердца принимались стучать чаще в томительном предвкушении.

Хуже этой эмоциональной пытки были только слишком яркие и запоминающиеся сны, в которых неизменно присутствовал Аулус. Он появлялся в любое время среди дня и ночи, стоило только Ренисе прикрыть глаза и немного задремать. Увидев его во второй раз, она очень удивилась и с беспокойством ожидала, что демон вновь начнёт требовать от неё ответа. Однако Аулус с ней даже не заговорил. Словно и не замечая её присутствия, он подошёл к ящику с работами, вытащил оттуда свежие зарисовки и с большим интересом принялся их рассматривать. На его тонких губах заиграла хитрая улыбка, которая стала только шире, когда демон отыскал свой портрет. Рениса ощутила, как горят кончики ушей, почему-то ей было неловко показывать эту работу, хотя, стоило признать, Аулус вышел очень похожим. Тот же благородный профиль с чёткими пропорциональными линиями, те же ум и глубина во взгляде. Несмотря на непростую работу с углём и выпачканные пальцы, сам портрет не имел ни единого грязного пятна. Воистину на Ренису в тот момент снизошло вдохновение. Чуть позже она нарисовала Аулуса, как и всех демонов, ещё и чернилами, и хотя та картина вышла более яркой и красочной, в ней не хватало какой-то животворящей искры. Портрет вышел уж слишком официальным и был не так тепло принят демоном.

В последующие дни Рениса видела Аулуса не всегда. Иногда она ощущала только его незримое присутствие. Он, словно верный пёс, держался неподалёку, карауля её покой. В другие разы Аулус пристраивался на рабочем табурете дядюшки Ре, и тогда Ренисе становилось неспокойно. Демон, как бы невзначай, бросал каверзные вопросы и с нескрываемым удовольствием наблюдал за её реакцией. Он мог внезапно спросить, почему она завидует непростой судьбе старшей сестры, как поступила, если бы у неё обнаружился великий дар, или же, что думает об ущемлении прав женщин в нагском Царстве, и нравятся ли ей эльфы. И Ренисе никак не удавалось отмолчаться. Слова сами лились из её уст, вскрывая истинные мысли и чувства, а странные сны вмиг оборачивались настоящими кошмарами. Рениса просыпалась в холодном поту и ещё несколько минут приходила в себя, успокаивая и убеждая, что то было всего лишь очередное бредовое видение. Однако с каждым днём внутри разрастался страх, а голову всё настойчивее посещали нелепые мысли, будто однажды чудовищный кошмар утянет её в свою глубину и она уже не сможет проснуться. Всё это, в конечном счёте, привело Ренису к затяжной бессоннице.

И так, коротая очередную ночь за мольбертом, Рениса вдруг ощутила страстное желание вновь нарисовать Нэйдж. Вот только теперь её захотелось изобразить красками, а не карандашами. В порыве внезапного вдохновения Рениса с увлечением принялась экспериментировать с палитрой, находя всё более интересные и необычные оттенки. Ведя штрих за штрихом, она будто бы не рисовала даже, а преображала обычный плоский эскиз в объёмную и почти реальную картину. А когда пришло время накладывать тени, Рениса уже не могла отделаться от странного ощущения, что девушка вот-вот сойдёт с листа бумаги и зашуршит по полу дорогим бальным платьем. Желая избавиться от возникшей иллюзии, Рениса на секунду зажмурила глаза, но стоило ей их открыть, как в мастерской появился Аулус.

– У вас невероятный талант, сэйлини Рениса! – Раздался голос демона за спиной, заставив вздрогнуть и обернуться.

«Неужели я опять уснула?» – подумала она, пытаясь понять, как же так получилось. Её рука всё ещё сжимала кисть, а на второй лежала только что смешанная палитра. Всё было ровно так же, как и минуту назад, только без застывшего в шаге от неё демона. Рениса собиралась ущипнуть себя, дабы убедиться, что всё происходит наяву и уже опустила руку, чтобы отложить кисть. Однако в следующий момент её окатила волна необъяснимой ревности. Она вдруг заметила, что демон всё это время, не отрываясь, взирает на портрет Нэйдж. Алые глаза Аулуса заблестели, а на губах расползлась игривая улыбка, словно демон намеривался немного пофлиртовать. Рениса внезапно ощутила лютую ненависть к собственной работе и к беспринципной соблазнительнице Нэйдж. Ослепительная красотка, похоже, способна была сводить с ума даже своим изображением!

– Если вам так нравится, можете забрать! – сжимая кулаки от охватившей ярости, с вызовом предложила Рениса. В ту минуту она была готова разодрать проклятый портрет в клочья!

Аулус с некоторым удивлением перевёл взгляд на Ренису.

– Позвольте уточнить, сэйлини, что именно я могу забрать? – деловито спросил он.

– Портрет, на который вы так пялились! – раздражённо буркнула Рениса, отводя глаза в сторону. Хамить в лицо демону она не осмелилась, хотя, признаться, сама поразилась этой внезапной вспышке. Внутри неё уже плескался страх за подобное своеволие, но Рениса втайне надеялась, что происходящее всё-таки очередной сон. Прежде ей ещё никогда не приходилось так откровенно срываться.

– Хм, признаться, я сегодня рассчитывал забрать другое, – вкрадчиво заметил демон.

– Я не рисовала вас больше, – настороженно ответила Рениса, отчего-то решив оправдаться. – Но, если вы хотите забрать старые эскизы, то без труда отыщите их вон там, – кивнув в сторону ящика, закончила она.

– Боюсь, вы поняли меня превратно, сэйлини. – Голос демон стал ещё мягче, и оттого подозрительнее. – Мне нужны не портреты, а художница.

– Что⁈ – ошарашенная Рениса воззрилась на него, позабыв о недавней неловкости. Аулус хитро улыбался кончиками губ, а в его глазах блестел лукавый огонёк. Демон явно что-то задумал!

– Я так и не получил однозначного ответа на моё предложение, – напомнил он, после чего, одарив красноречивым взглядом, добавил: – потому счёл затянувшее молчание за согласие.

– Но… – тут же попыталась возразить Рениса. – Но я вам уже объясняла, что отец отправил меня в ссылку, и я никак не могу покинуть имение!

– Не прячьтесь за нелепыми оправданиями, сэйлини! – нахмурившись, пригрозил демон, а затем, чуть смягчившись, продолжил: – Вопрос не в том, что вы можете, я спрашивал вас, чего вы хотите. Стать женой полководца, пожертвовав своими интересами и желаниями ради карьеры вашего брата, или же, повлиять на судьбу мира и раскрыть свой истинный дар⁈

«Это сон, совершенно точно сон!» – усмехнулась про себя Рениса. Только во сне кто-то мог предположить, что у неё есть какой-то дар, способный на что-то повлиять! И раз уж ей всё привиделось, то почему бы не сделать неожиданный выбор и хоть на минутку почувствовать себя значимой?

– Я… не хочу замуж, – осторожно произнесла Рениса. – И, пожалуй, если это не шутка, и я на самом деле владею каким-то даром, я бы не отказалась его раскрыть.

Она покосилась на Аулуса в ожидании, но так и не смогла увидеть его реакции. Перед глазами всё начало расплываться, как всегда бывало перед тем, как сон обрывался. От мысли, что она так ничего не узнает о даре и всё это просто глупая игра разума, ею тут же овладела горькая обида. Рениса почувствовала себя обманутой, преданной и никому не нужной. Набегающие горячие слёзы жгли глаза, так что теперь за их пеленой и вовсе уже ничего невозможно было увидеть.

– Тогда позвольте вам кое-что подарить, – прошептал Аулус. Рениса ощутила лёгкое дуновение ветерка, будто кто-то склонился над ней, а затем острая боль пронзила её ухо. И мир потонул в хаосе бесчисленных голосов. Радостный клич соседствовали с плачем навзрыд, серьёзный тон перемежался с фривольными фразами, гневные тирады звучали почти в унисон с мучительными стонами и ликующими возгласами. И в этой невероятной какофонии всё громче и настойчивее стали звучать отчаянные крики, вопли ужаса, злой смех и военные команды.

– Тебе к ним, – подтолкнул её раздавшийся над ухом обволакивающий шёпот, и Рениса, сама того не желая, подчинилась. И её сознание тут же наполнилось невыразимой болью, отъявленной жестокостью, неистребимой кровожадностью, диким страхом, безутешным горем, неутолимым голодом по сражениям и нестерпимой жаждой заполучить победу. Многоголосое безумство, словно пронизывающие разряды Следов Полоза, прошло через каждую клеточку тела Ренисы, причиняя ей невыносимые страдания. Голоса истязали, мучили и терзали её, и от них не было никакой возможности отгородиться. Лишь иногда Ренисе казалось, что она слышит кого-то знакомого. На краткий миг чей-то одинокий голос оказывался громче и яснее всех остальных, но его спешил заглушить другой, ещё более мощный и раскатистый. Однако и тот почти тут же утопал в несмолкаемом гомоне и назойливом шуме.

– Нэйдж! – Стрелой пронеслось имя девушки в сознании. Рениса даже удивилась, что оказалась способна среди бесчисленного хора голосов различить едва слышный шёпот. Впрочем, тот был необычайно настойчив и требователен. – Ты должна отыскать Нэйдж! – велел он, и Рениса покорно повиновалась и тут же начала прислушиваться. Она пыталась перебирать голоса, надеясь, что так, перескакивая с одного на другой, ей улыбнётся удача, но те походили на перекрученные и спутанные нити: стоило потянуть за кончик, как он тут же пропадал в колтуне, в котором уже ничего невозможно было разобрать. Однако неистовый шёпот был неумолим, не давая Ренисе отступиться. Но мечась от голоса к голосу, она лишь довела себя до изнеможения. Все голоса вновь слились в грохочущий, сводящий с ума гул. Голова вот-вот обещала лопнуть от перенапряжения. Инстинктивно прижимая руки к ушам, Рениса завертелась на месте, надеясь сбежать от этого кошмара, но он окружал её со всех сторон. Она рванула со стула, на котором просто уже не в состоянии была усидеть, и тут же врезалась в стоящий рядом мольберт. Тот чудом устоял на месте. Пытаясь восстановить равновесие, Рениса невольно облокотилась на него, и сквозь пелену слёз её одуревший от боли взгляд вдруг зацепился за портрет ненавистной красотки. В голове разом что-то перещёлкнуло, и самодовольный голос насмехающейся Нэйдж тут же обнаружился. Красотка пребывала в воодушевлении, ожидая грандиозный триумф.

– Приведи её на маяк, – выдал новый приказ всё тот же шёпот.

– Разве я смогу? – жалобно простонала Рениса, тогда как её измученное сознание отказывалось сопротивляться. Оно безвольной рыбой поплыло исполнять очередное повеление всё так же безропотно и беспрекословно, тогда как Нэйдж обладала куда более крепкой силой воли и проявила крайнее упрямство. Она отмахивалась и от невнятного предчувствия беды, посетившего её как бы невзначай, и от смутных подозрений, нахлынувших внезапно. Самоуверенная красотка осталась глуха даже к откровенным сомнениям, начавшим обуревать её. Расслышав в чужих тревогах имя Элофа, Рениса принялась мысленно убеждать Нэйдж не доверять ему. Запоздало осознав, что каким-то невероятным образом, способна влиять на эмоции, Рениса обрушила на Нэйдж волны страха и неуверенности. Она старательно внушала девушке желание вмешаться лично и помочь незадачливому и бестолковому аристократу. И лишь надавив на знакомую ей самой неуёмную жажду непременно и как можно скорее оказаться в лучах славы, Ренисе удалось подтолкнуть Нэйдж к действиям…