Текст книги ""Фантастика 2025-182". Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Мира Ризман

Резкий приказ вызвал удивление у всех домочадцев. В тот миг Ренисе отчаянно хотелось раствориться в небытие, чтобы не ощущать на себе любопытные и подозревающие взгляды. И уж точно не видеть, как мать за секунду из хвастливого павлина превращается в злобную фурию.

– Значит, всё-таки что-то натворила! – сверкнув обжигающим взором, с гневом воскликнула она.

– Ничего! – дерзко ответила Рениса, своей грубостью заставив всех, кроме матери отвести взгляды.

Отец сделал вид, что не слышал, и не стал останавливаться, чтобы сделать прилюдное замечание. Вместо этого он ускорил шаг, направляясь к открытой двери дома. Мами Ладира и мами Найрини так же предпочли не вмешиваться в чужие дела и последовали за ним. Мами Мальда, поспешно прихватив за руку упирающуюся Рэйниму и что-то негромко цыкнув Рианме, так же предпочла убраться от вероятного скандала, который не разгорелся только благодаря Рамисару.

– Матушка, – Брат положил руку Сарояне на плечо. – Давай не омрачать приезд отца, обо всём другом можно разобраться и за закрытыми дверями.

Бросив на Ренису многозначительный взгляд, уже собирающая разразиться очередной тирадой мать неохотно подчинилась. Рамисар с ласковой улыбкой подал ей руку, и та, раздуваясь от гордости, тут же её приняла, словно это было предложение не от сына-подростка, а, как минимум, от царя. Впрочем, с тех пор, как брата забрали на обучение военным искусством, мать не только души в нём не чаяла и всячески баловала, стоило тому оказаться дома, но и прислушивалась к его мнению. И за последние годы Рамисар, не раз отличившись в учёбе, только упрочил своё влияние, став в глазах матери равным отцу.

– Как скажешь, сынок, – пропела Сарояна, после чего они повернули к дому.

– Спасибо, – прошептала брату Рениса, едва они поравнялись с ней.

– Меньше чуди, сестрица! – хмыкнул Рамисар, и тут же повернулся к матери, начав осыпать её любезностями. Сарояна мгновенно растаяла и, казалось, ни видела ничего вокруг, кроме своего любимого сына.

Рениса проводила их тяжёлым взглядом, в очередной раз убеждаясь, что в её семье хватало любимчиков, вот только она никогда не входила в их число. Всегда находились талантливей, успешнее или просто общительней и прилипчивей.

«Я словно всё время что-то делаю не так!» – мысленно отругала себя Рениса, продолжая стоять на продуваемом холодным осенним ветром двору. Колкая морось сыпалась с неба, без плаща становилось всё более зябко, но Рениса не спешила укрыться в доме. Ей даже не хотелось смотреть в его сторону. Старый приземистый особняк никогда не казался Ренисе дружелюбным местом, теперь он и вовсе вызывал у неё чувство безысходности и странное ощущение, будто ей здесь и не место. На секунду закрыв глаза, она с лёгкостью представила жизнь дома без себя. Рианме достанется её комната, чему сестрица, безусловно, будет рада, как когда-то, после свадьбы Рены, была очень рада уехать из детской сама Рениса. Рэйнима сможет носиться, как угорелая, наконец, освободив себе место для забав от бесчисленных клубков, нитей и ткацкого станка сестры. Мать полностью сосредоточиться на мелких дрязгах в ожидании любимого сына и не будет зря сотрясать воздух о важности брака. Прочие мами, скорее всего, просто и не заметят её исчезновения. У них есть свои дети, о которых они переживают. А отец… Как гласила недобрая нагская пословица: если у сэйла больше двух дочерей, то едва ли он заметит, что одна из них куда-то запропастилась, лишь обрадуется, что на одну свадьбу придётся раскошеливаться меньше.

Рениса открыла глаза и покосилась в сторону окна отцовского кабинета. Горничная уже успела раздёрнуть шторы и приоткрыть одну створку, чтобы проветрить. Сам Рош, скорее всего, сейчас отмокал в ванне после долгой дороги, спустя четверть часа он уже будет облачаться в домашний костюм, затем выпьет змеиного чая с нехитрой снедью у себя в спальне и только потом, придав себе серьёзный вид, усядется за крепкий дубовый стол с витыми ножками в ожидании Ренисы. Поведение отца по приезду годами оставалось неизменным, так что каждый из домочадцев мог с предельной точностью сообщить, где он и чем занят. Прикинув в уме, сколько ещё у неё осталось времени, Рениса, пытаясь унять волнение, побрела по саду. Больше всего её страшила неизвестность. Что привело отца в такое раздражение? Неужели он всё-таки заметил её на коронации? Одна эта мысль заставляла замирать сердца от ужаса. Но, интуиция подсказывала, что будь оно на самом деле так, отец бы не стал тратить время на радостную встречу и на собственный надлежащий вид. Подобное событие не требовало отлагательств. Во всяком случае, Рениса тешила себя этой иллюзией, придумывая другой возможный повод. Она допускала мысль, что отцу просто понадобилось что-то уточнить или узнать у неё, а недовольный тон лишь следствие их последнего разговора. А значит, после короткого доклада, ей вновь уготована назидательная беседа о важности брачных уз. Перспектива не слишком радужная, если учесть, что мать, наверняка, начнёт подзуживать поторопиться с выбором.

Тяжело вздохнув, Рениса присела на садовую скамейку, думая, что созерцание ухоженного парка хоть сколько-нибудь успокоят нервы, но, просидев совсем чуть-чуть, вновь вскочила, поняв, что не в силах оставаться на месте. Она принялась сновать по дрожкам и тропинкам, перебирая тревожные мысли. То Рениса вновь пыталась представить себе разговор с отцом, и тогда мозг занимался поиском подходящих оправданий и, возможно, уникальных сведений, то её уносило в недавнее прошлое, в Каэрский дворец, и дни, проведённые в нём, теперь казались невероятным и увлекательным приключением. Она жалела, что была так замкнута и нерешительна, и не использовала полученное время в своё удовольствие. Ей следовало хоть немного прогуляться по городу и более тщательно изучить замок, например, добраться до кухонь или темниц. А, возможно, даже уговорить Данье выбраться куда-то вместе. Мысль о полукровке обдала жаром, вызвав мгновенный румянец. Сразу вспомнились их совместные трапезы и беседы, танцы и его восхищённый взгляд перед коронацией, всё это пробуждало странное щемящее чувство в груди. Рассматривая его, как незнакомца, Рениса пыталась держать дистанцию, убеждая себя, что тоска и волнение связаны только с отсутствием риска, а голубоглазый и светловолосый Филипп здесь совершенно не причём. Он просто одна из частей её большого приключения, самая значимая из частей… Смутная догадка замаячила где-то в глубине сознания, но время отмеренное отцом подходило к концу, и Рениса нехотя поползла к дому.

Она пришла с поразительной пунктуальностью. В клепсидре до конца отмеченного часа оставалось ровно одна капля. И вместе с её утеканием в узкое горлышко, Рениса, несмело постучав, переступила порог кабинета. Признаться, ей тут же захотелось шагнуть назад, так как картина, представшая взору, не предвещала ничего хорошего. За спиной восседавшего в своём рабочем кресле Роша коршуном вилась Сарояна, а на столе красовалась знакомая коробка с разворошёнными роскошными и яркими платьями. Теми самыми, подаренными Данье, за исключением серебристого, которое было аккуратно сложено и надёжно припрятано в тайник под старой половицей за кроватью.

– Узнаёшь? – Голос отца был острее наточенного кинжала. Рош жестом указал на лежащие перед ним платья, и в его глазах плясало недоброе пламя. Сарояна вновь заметалась за креслом отца, с трудом заставляя себя молчать. Поперёк мужа она больше ни действовать, ни говорить не смела, памятуя о месячной ссылке за подобную дерзость, и потому теперь откровенно мучилась и беззвучно бесилась за его спиной. Наблюдая за материнскими ужимками, Рениса испытала странную смесь отвращения и жалости. Вот только ей были противны вовсе не уродливые гримасы Сарояны, которая та корчила, показывая глубину своего возмущения и негодования, а то униженное положение, вынуждающее её вести себя подобным образом. Не в силах на это смотреть, Рениса вновь перевела взгляд на прекрасные платья, а потом, собравшись с духом, ответила:

– Да, мне они знакомы. По какому-то недоразумению коробку с ними прислали мне.

– Недоразумению? – с нажимом переспросил Рош. – Тогда, может, объяснишь, по какому такому недоразумению эти платья оказались в твоей комнате, хотя я чётко приказал тебе оставить их в моём кабинете?

Рениса судорожно сглотнула, отводя взгляд от стола. Быть пойманной с поличным было безумно стыдно и неприятно, однако пока, несмотря на напряжённую атмосферу, всё было не так страшно. Зная твёрдый характер отца, Рениса хорошо понимала, что новая ложь лишь ещё сильнее рассердит его и наказание будет строже, потому принялась смиренно каяться.

– Простите, отец, – опустив голову и потупив глаза, тихо и виновато начала она. – Я… я не смогла удержаться! Они были такие красивые, такие невероятные…. И я решилась их подменить! Но ненадолго! Я думала всего лишь примерить, а потом вернуть обратно! Мне очень жаль… Я поступила неправильно…

– Вижу, ты всё же понимаешь, что поступила скверно, – произнёс Рош, однако его голос вопреки ожиданиям не стал милосерднее, напротив, в него будто подлили стали. – Но, к сожалению, это не единственный твой проступок, ведь так?

Сердца Ренисы гулко забились в груди. Отец пронзал её взглядом, явно ожидания нового признания, но в ответ получил лишь тишину. Рениса ощущала, что должна что-то сказать, как-то попытаться выкрутиться, но внезапно поняла, что у неё накопилось слишком много тайн, многие из которых запросто приведут её к самому суровому наказанию. Вся беда заключалась ещё в том, что стоило только потянуть за правильную ниточку, весь её свитый кокон лжи тут же распадётся. Но как только он рассыплется, Рениса больше никогда не увидит прекрасного Филиппа Данье, пугающего Аулуса, роскошного бала, коварных иноземцев, интриг, заговоров, войн и всего того, что составляло суть жизни Дворца Совета и смысл для неё самой. Потому молчание затягивалось, а взгляд Роша становился всё мрачнее.

– Похоже, ты не до конца понимаешь в каком положении оказалась, – хмуро заметил он, после чего сделал ещё одну многозначительную паузу так же не увенчавшуюся успехом.

Рениса безмолвствовала и не шевелилась. Она застыла, словно статуя, и старалась почти не дышать. Ей казалось, что в столь напряжённый момент её может выдать даже собственный вдох!

– Что ж, я помогу освежить твою память, – наконец, не выдержал Рош и наклонился. Спустя миг он достал из-под стола новую коробку, которую поспешно раскрыл и демонстративно вытряхнул её содержимое. Разноцветные туфли со стуком вывалились на столешницу. Увидев их, глаза Ренисы сначала расширились, но потом резко сузились до щёлок. Проскользнувший было страх исчез, уступив место холодному расчёту.

«Успокойся! Успокойся, это ничуть не сложнее платьев!» – настраивала себя Рениса, продумывая речь. Слова крутились и вертелись, будто рассыпанные по полу бусины, собирая которые всё никак не получалось сделать красивое ожерелье.

– Ну⁈ – поторопил её отец.

– Их прислали следом, – упавшим голосом сообщила Рениса. – Точно так же, без посланника и отправителя. Я была одна и, когда открыла и увидела, что это такая красота… – Всхлип сам собой вырвался из груди, глаза стремительно наполнялись жаркими слезами, а руки чуть заметно подрагивали. – Я подумала, что раз никто не видел, то я смогу оставить их себе… – Ещё один всхлип заставил хмурую мать встревожиться и беспокойно закрутиться возле стола. Рениса видела в её глазах робкий интерес. Туфли выглядели весьма желанно и привлекательно, и Сарояна, будучи падкой на красивые вещи, не смогла остаться равнодушной. В её лице Рениса рассчитывала получить поддержку, и потому не стала сдерживаться, давя на жалость.

– О Полоз! Мне так стыдно! Я такая глупая… – в голос разрыдалась она и закрыла лицо руками. Продолжая всхлипывать, Рениса осторожно поглядывала за родителями сквозь небольшую брешь между пальцами. Рош поджал губы и неодобрительно наблюдал за развернувшейся истерикой, тогда как Сарояна окончательно потеряла покой.

– Туфли и платья правда очень красивые, – запричитала вполголоса она. – Не каждый день встретишь такую роскошь! Конечно, юной девушке не устоять перед таким искушением…

– Хочешь сказать, что дорогих подарков отца не достаточно? – угрожающе прошипел Рош, и матушка, в испуге дрогнув, тут же заткнулась. И хотя она не сводила алчного взгляда со стола, вступаться за дочь не решалась. Рениса, осознав, что мать ей не поможет, расплакалась ещё сильнее. Теперь её вдобавок душила обида и злость на саму себя. Было глупо надеяться, что Сарояна как-то ей поможет. Мать беззастенчиво повышала голос и третировала только слабых, перед сильными же она всегда пасовала. А уж перед Рошем. Рениса снова горько всхлипнула. Раз уж сплотиться с союзником не удалось, оставалось только разжалобить нападающего.

– Довольно слёз! – не выдержал Рош. – От них всё равно никакого толку!

– Но… я… сожалею… – с трудом выдавила сквозь рыдания Рениса. С отцом она была категорически не согласна. Женские слёзы – оружие, порой весьма действенное, если иметь хоть какое-то влияние и не забывать о границах. И вот сейчас она как раз подходила к опасной грани.

– Раз сожалеешь, прекращай юлить и сознавайся, кто и за что тебе прислал всё это! – потребовал Рош, тем самым загоняя Ренису в тупик.

Его слова были подобны отрезвляющей пощёчине, что, как озаряющий щелчок, сразу же прояснили ситуацию. Рениса мгновенно поняла, как мало на самом деле известно отцу. Подарки по сравнению с сохранившимся тайнами были сущим пустяком. С другой стороны этот пустяк ставил её в крайне неудобное и даже опасное положение, и она никак не могла сообразить, как же из него выбраться. Да и время играло, увы, не в её пользу.

– Опять молчишь? – Судя по хищному и грозному выражению лица Роша, отцовское терпение подходило к концу.

– Я не знаю! Правда не знаю! – поспешила заверить Рениса, но тот остался глух к её запальчивым восклицаниям.

– Я тебя предупреждал, что не потерплю иноземных ухажеров. Ты же продолжаешь упорствовать! – наседал он, становясь всё более раздражительным.

– Но как быть, если мне на самом деле неизвестно имя! – парировала Рениса, стирая высыхающие слёзы с глаз. Их время уже закончилось, и теперь нужно было сдерживаться, чтобы не усугубить ситуацию.

– Лгунья! Бессовестная лгунья! – сорвался отец, со всего размаху рубанув по столу ладонью. От грохота Сарояна и Рениса невольно вздрогнули. Мать и вовсе сжалась в комок и притихла, тогда как Рош бушевал, подобно шторму: – Кого ты так рьяно покрываешь? Любовника⁈ Глупая безмозглая девица! Думаешь, я ничего не смогу узнать? Как бы не так! Будешь сидеть в своей комнате, пока всё не расскажешь!

– Тогда вам придётся закрыть меня навечно, так как мне нечего вам говорить! – услышав свой приговор, Рениса не смогла справиться с яростью. Грубость слетела с губ раньше, чем она сообразила, какими последствиями могут обернуться эти сказанные в запале слова.

– Ничего! Р’фир Найрини прекрасно владеет ментальной речью и быстро развяжет тебе либо язык, либо мозги! – с неистовым огнём в глазах заявил Рош, и вот тут Ренисе стало по-настоящему очень страшно. Первая жена была младшей жрицей, потому при необходимости могла общаться телепатически и читать чужие мысли. Рениса же не владела даже элементарным блоком против подобной «прослушки», так что мами Найрини без труда раскроет все её секреты, причём в самой унизительной форме, будто она не запутавшаяся и немного легкомысленная сэйлини, а опасный преступник!

Видя ярую решимость Роша, загнанной Ренисе не оставалось ничего другого, как начать самозабвенно врать.

– Я… я поняла, – запинаясь, проговорила она, прежде чем отпустила свою фантазию на волю, старательно разбавляя откровенную ложь с реальностью. – Это случилось на балу по случаю чествования короля Бэрлока. Один из его вельмож, какой-то старый барон увязался за мной и не давал прохода. Он настырно предлагал пойти с ним танцевать, но я не соглашалась. Он всё продолжал настаивать, говоря, что я не могу ему отказать, так как он барон, а я, судя по платью, всего лишь служанка. При этом он вёл себя так шумно, что привлекал внимание, и я, боясь рассекретить себя, в итоге согласилась на один танец. Это был бранль, и во время него барон без устали рассказывал мне, что у него целая коллекция красивых платьев и туфель. Он звал меня примерить их, но едва танец закончился, я сбежала. Уж не знаю, как он меня вычислил, возможно, увидел в коридоре змеиный хвост, я была недостаточно осторожна, выбегая из бального зала. В общем, на утро и появились эти самые коробки, вот только с тех пор я этого барона ни разу не видела. Да и не хотела бы видеть, о таком даже рассказывать противно! Но платья действительно оказались очень красивыми…

Отец слушал очень внимательно, нервно постукивая пальцами по краю стола. Мать охала и ахала, хваталась за сердце и осуждающе качала головой. И лишь когда речь вновь зашла о платьях, в её глазах вновь загорелся алчный блеск.

– Что ж, на Бэрлокском балу и в правду было не очень безопасно, – неохотно признал Рош. – И я был несколько небрежен, отправляя тебя в платье служанки. Ты не запомнила имени этого прохиндея?

– М-м-магнус? Наверное…

– Я лично просмотрю всех стариков в списках, – проворчал Рош, кажется, успокаиваясь.

Рениса была готова вздохнуть с облегчением и похвалить себя за удачно выдуманную историю, но тут внезапно и весьма некстати в затухающий разговор вмешалась Сарояна.

– У меня до сих пор дрожат колени от страха за мою девочку! – Она склонилась к отцу, оперевшись о спинку кресла рукой, и негромко, но довольно эмоционально, принялась продавливать свои интересы: – Разве можно подвергать юную сэйлини такой опасности? А что было бы, если б она не успела сбежать⁈ Я понимаю, главному послу в Царстве нужна помощь, но это уже слишком! Ты отказываешься искать Ренисе жениха, позволяя при этом увиливать за ней кому ни попадя!

– Я такого не позволяю! – гневно возразил отец, но почти тут же сбавил тон. – Но ты права, Сарояна, рисковать больше нельзя. Раз мужчины начали обращать на Ренису внимание, значит, ей пора замуж.

– Что⁈ – заслышав ненавистное слово, не смогла сдержаться Рениса. – С каких это пор мерзкие старики стали мужчинами? Да они пристают ко всем на свете, даже к цветам и бабочкам!

– Глубокий старик это или прыщавый подросток, не имеет значения, – Рош милостиво решил объясниться, обращаясь к Ренисе. – Я доверил тебе столь опасную работу только из-за твоей м-м-м… – Рош чуть задумался, подбирая подходящее слово, но в итоге, не найдя ничего подходящего, неуклюже вывернул: – незрелой внешности. Пока тебя не замечали, это имело свои плоды, но раз это уже не так…

Она не могла поверить своим ушам. На глазах выступили злые слёзы, кулаки сжались от бессилия. Да как же так⁈ Весь её мир, все чаяния рухнули в один миг из-за дурацкого выдуманного рассказа!

– Пожалуйста, нет, – прервала она отца на полуслове. – Пожалуйста…

– Что такое, Рениса? – Рош сдвинул брови и вопросительно уставился на неё.

– Я должна вернуться во Дворец! Пожалуйста, позвольте мне побыть там хотя бы ещё один сезон! – взмолилась она, ощущая дрожь во всём теле.

– Об этом не может быть и речи! – отрезал отец. – К следующему сезону ты уже благополучно выйдешь замуж!

– Нет! Никогда! – Рениса бросилась к отцу. Упав на колени и цепляясь за брюки, словно маленький ребёнок, она, заглядывая в глаза, вилась ужом, надеясь выпросить снисхождение. – Я могу одеваться в мальчика! Или и вовсе не перевоплощаться! Я полностью возьму на себя работу слуг, и даже слова поперёк не скажу. Отдайте Рэлу комнату, я буду спать в гостиной на диване…

– Не говори ерунды! – оборвал её Рош, чуть отодвигаясь, после чего припечатал: – Этот вопрос решён раз и навсегда. Ты больше не покинешь Царства!

– Почему? – сипло выдавила она, чувствуя, что теряет над собой контроль. Глаза застили слёзы, а в голове стучало так, будто туда поместили молот и наковальню. От боли и бессилия хотелось выть и крушить всё вокруг. Рениса смутно помнила, как поднималась. Её слегка покачивало, и потому она опёрлась о край стола, но в какой-то момент мир окончательно поплыл и разум затмили чувства, вырвавшиеся на свободу: – Почему я всегда должна слушаться только вас? – сметая со стола коробки с платьями и туфли, а заодно все письменные принадлежности, срывающимся голосом прохрипела Рениса. – Вы всё решаете за меня, и никому из вас нет дела, что это приносит мне лишь страдания! Вы отняли у меня право заниматься камнями, затем отобрали кисти и краски, а теперь, когда я нашла хоть что-то себе по душе, вы опять отсылаете меня прочь, надеясь закрыть в четырёх стенах! – Каким-то образом она очутилась возле шкафа, начав выбрасывать из него книги. Она швыряла их в сторону ошалевших и онемевших родителей, и вместе с каждым томом вслед неслись и жалящие злые слова: – За что вы меня так ненавидите? За то, что я родилась дочерью, а не ещё одним сыном⁈ За это вы всю жизнь мне мстите? А теперь и вовсе хотите выпихнуть, чтобы не мешалась под ногами⁈

Она успела наговорить ещё кучу гадостей до того, как отец, отойдя от шока, добрался до неё. Вырвав очередную книгу, Рош скрутил Ренисе руки. Она сопротивлялась, орала и пыталась его ударить, хаотично размахивая конечностями, но постоянно промахивалась. Отец что-то ей говорил, но мозг не воспринимал слова, вычленяя только отдельные несвязанные звуки. Потом рядом раздались чужие всхлипы, похоже, у Сарояны тоже началась истерика. Рош что-то проревел и спустя какое-то время, которое Рениса, задыхаясь от слёз и крика, потратила на тщетные попытки вырваться, в кабинете появился Рамисар с какой-то склянкой. Терпкая, чуть горьковатая жидкость коснулась сначала сомкнутых губ, а затем просочилась сквозь зубы сначала на язык, а потом и в горло. А после была только чернота.

* * *

В экипаже было душно и сумрачно. Сквозь плотно занавешенные шторы не проникало ни одного луча холодного осеннего солнца, а пролетающий мимо пейзаж различался только величиной проплывающих теней. Рениса тупо смотрела в одну точку – разлохмаченный край занавески мерно покачивался в такт движению. Напротив молчаливо сидел отец, хмурый и бледный. Он тоже предпочёл вглядываться в чуть затёртую ручку двери, вместо того, чтобы смотреть по сторонам или на спутницу. Говорить не имело смысла. Рениса знала куда её везут, хотя в открытую Рош ей об этом не сообщал. Но среди имений семьи Эйлос было лишь одно прекрасно годившееся для долгой ссылки. Вдобавок ей уж приходилось в нём бывать, правда, тогда они с матерью задержались в нём ненадолго. Из-за спятившей после великого Танца Рены, отец отменил наказание спустя всего месяц, хотя упавшая духом Сарояна, считавшая дни, твердила, что им придётся сидеть на севере несколько лет. Как там должно было быть на самом деле, никто никогда не рассказывал.

Вопреки ожиданиям родителей, Ренису подобное наказание совсем не пугало. В отличие от Сарояны, она сохранила приятные воспоминания о пребывании на севере и теперь, скорее, с лёгкой грустью, чем с ужасом, ожидала новой встречи. Пожалуй, если бы не дикая головная боль – последствие вчерашней истерики, – дорога не казалось бы такой муторной и тяжёлой. Заторможенные мысли натужно ползли по раскалывающейся черепной коробке тусклыми невнятными образами, но любая попытка их разглядеть приносила лишь тошноту и слёзы. Рениса подозревала, что со стороны это выглядело, будто она и в самом деле плачет, раскаиваясь и жалея о своих поступках, но это было весьма далеко от истины. Она не раскаивалась и не жалела. Рениса не стыдилась даже устроенного в кабинете разгрома. Собственное поведение не вызывало у неё никаких противоречий, напротив, казалось вполне логичным. Она всего лишь защищалась, как умела и могла, точно так же, как оборонялся бы любой зверь, загнанный в угол. И ей было наплевать, насколько чудовищно это могло выглядеть в глазах родителей.

Экипаж подпрыгнул на кочке, и Ренису подбросило вверх. Она едва не ударилась головой об потолок, но и этой встряски хватило для того, чтобы голову охватил болезненный спазм, а в глазах выступили слёзы. И они не остались незамеченными. Рош с беспокойством покосился на Ренису и почти тут же отвёл взгляд.

– Я проведаю тебя через месяц, – мягко сообщил отец. – Надеюсь, этого времени тебе хватит, чтобы успокоиться и прийти в себя.

Рениса не ответила. Стирая предательские слёзы, она начала дышать глубже, надеясь, что хоть это угомонит чудовищную головную боль. Рош, по-видимому, счёл её молчание и странное поведение за смирение и муки совести, и потому продолжил:

– Твоя мать хочет выдать тебя за военного, желательно кого-то высокопоставленного, чтобы Рамисару было легче продвинуться по службе. Я не совсем одобряю такой выбор, но в нём есть свои плюсы. Тебе точно не придётся жить в гареме, и ты сможешь проявить себя, как хозяйка дома.

С трудом подавив ухмылку, Рениса с горечью подумала, что такая роль куда больше подошла бы самой матери. И хотя та редко рассказывала о своём детстве, порой что-то невольно проскальзывало в её речь. Например, то, что некогда ради успешной карьеры брата, она была отдана в жёны не симпатичному смешливому солдату, живущему по соседству, а перспективному и обладающему большими связями молодому послу. Вероятно, именно поэтому ей, дочери посредственного капрала, всё никак не удавалось смириться с тем, что нужно делить своего мужа с другими женщинами и обо всех домашних делах всегда советоваться с первой женой. Готовящаяся с детства к роли хозяйки, Сарояна никогда не училась ничему другому, потому теперь откровенно изнывала от скуки и изводила весь гарем, не находя себе достойного занятия. Теперь же Рениса понимала, что мать вполне искренне желала ей добра. И, пожалуй, в глазах Сарояны не было бы большего счастья, чем удачно пристроенная дочь, чей брак помог выслужиться любимому сыну.

Снова получив тишину в ответ, Рош замолк и снова уставился на дверную ручку. Так в тягостном молчании они и провели оставшийся путь. Рениса тщетно пыталась уснуть, надеясь, что сон ослабит боль и облегчит муки долгой дороги, но стоило ей закрыть глаза, как бредовые образы начинали мельтешить перед внутренним взором, вызывая волну нестерпимой тошноты. И вновь приходилось тупо глядеть в одну точку.

Постепенно удлинялись тени, и становилось всё холоднее. Дорога сужалась и всё чаще заводила в густые леса. Запах вековых елей доносился через оконные щели, сменяясь гнилостной вонью болот. Свернув в мрачный бор, экипаж начал притормаживать, а усталые вараны недовольно поскуливать. Возница ослабил поводья, окончательно теряя скорость. Вараны ступали всё медленнее и медленнее, а затем, вынырнув из бора, и вовсе замерли. Едва экипаж остановился, Рош вышел на улицу. Внутрь ворвался морозный ветер, заставив Ренису зябко поёжиться. Север не очень-то баловал хорошей погодой своих обитателей. Сквозь неплотно запертую дверь, Рениса приметила знакомые глухие ворота. Прибыли. Заскрипели старые петли, и ворота лениво поползли в стороны. Вараны неспешно вошли во двор, утягивая за собой экипаж.

– Выходи, – велел отец, открывая дверцу.

Рениса, поплотнее закутавшись в плащ, выскочила наружу. Северное имение встретило её весьма сдержано и сурово. Солнце тонуло в сизой дымке, обещавшей на завтра дождь, небольшой морозец пощипывал кожу, а ветер пронизывал до костей. Рениса огляделась, с трудом узнавая места. В прошлый раз она жили здесь летом, когда в саду ещё бушевала зелень и повсюду были цветы. Теперь же сад чернел голыми стволами и раскисшей от частых дождей землёй. Даже кедры и ели, выстроившиеся вдали, выглядели блёкло и серо. Лишь дом, несмотря прошедшие годы, сохранил прежние очертания. Всё те же белёные стены, расписные ставни на окнах и тонкая струйка дыма из высокой, похожей на башню, трубы.

Рош не стал задерживаться на улице и поспешил к дому. Он уже собрался стучать, как на пороге слегка прихрамывая появился Р’хас Рехарт.

– Рош? – удивлённо спросил старик, и у Ренисы сжались сердца при виде него. Он совсем ослабел, а его черты всё больше теряли человечность, нос стал как будто меньше, подбородок сузился, а в глазах виднелись только узкие полоски зрачков. Быть может несколько месяцев, или даже дней отделяли его от последнего возвышения. Того неминуемого часа, когда Р’хас Рехарт окончательно изменит свой облик и покинет родные места, чтобы прожить глубокую старость мудрой змеёй в Зачарованном лесу.

– Прости, что без предупреждения, – поклонился Рош. – Понимаю, что прибыл не в подходящее время, но не мог поступить иначе…

– О нет, – отмахнулся старик, и на его тонких губах зазмеилась тёплая улыбка. – Ты прибыл как раз вовремя, и не один. Здравствуй, Риса!

Он обратил свой змеиный взгляд на неё, и Рениса едва не кинулась старику на шею. И лишь присутствие отца и не желание посвящать его в тайну удержало её. Ни к чему было Рошу знать, что его наказание стало для Ренисы глотком счастья.

– Здравствуйте, Р’хас Рехарт, – официально произнесла она, хотя глаза увлажнились, а сердца оглушающе забились в груди.

Ренисе было трудно совладать с собой, ведь перед ней стоял тот, кто открыл ей удивительный мир красок и кистей. Именно в небольшой мастерской дядюшки Ре (так он просил его называть) она впервые начала рисовать, и ещё никогда прежде никакое увлечение не занимало её так, что матери приходилось буквально вырывать кисти из рук. Воспоминания нахлынули, словно бушующие волны, утаскивая за собой. И пока отец, хмурясь и извиняясь, что-то объяснял Р’хас Рехарту, Рениса барахталась в своей памяти. Перед ней вновь предстали дни, когда она безвылазно торчала подле дядюшки Ре, жадно наблюдая за тем, как тот рисует. Как несмело взяла у него клочок бумаги и попыталась повторить одну из картин. Ей тогда казалось, что получилось совершенно ужасно, то же говорила и Сарояна, но Р’хас Рехарт похвалил, заявив, что в том наброске прячется настоящий талант, но его надо развивать. И Рениса весьма охотно принялась упражняться, пропадая с утра до ночи в мастерской и раз за разом слыша недовольство матери. Та, несмотря на заверения дядюшки Ре, считала все эскизы и наброски бестолковой мазнёй. Ренису ранили её слова, но тогда она ещё считала, что пока просто недоучилась и, поддерживаемая Р’хас Рехартом, продолжала рисовать. Однако стоило им вернуться домой, быстро стало понятно, что без дядюшки Ре, ей против матери не выстоять. Сарояна приложила все усилия, чтобы Рениса не только забросила рисование, но и избавилась от красок. Лишь несколько баночек, да пара кистей до сих пор хранились завёрнутыми в старое платье на дне сундука, как напоминание о чём-то удивительном и волшебном.