Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Соавторы: Андрей Дай,Андрей Буторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 299 страниц)

– Анна жива?

– Увы.

– Там хоть обошлось без вот этого всего? – сделал он неопределенный жест рукой, в которой была зажата надкушенная куриная ножка.

– Нет. Не обошлось. Ребятам захотелось попробовать бабенку, которая самому царю глянулась. Так что все плохо.

– Боже… – покачал головой Ромодановский. Потом демонстративно перекрестился и произнес. – Упокой Господь душу рабы твоя. Вы что там совсем с ума спялили?

– Сам в ужасе. И ребята мои. Я готов отслужить. Если надо я со своими людьми обеспечу тебе выезд.

– Служить он готов, – произнес Федор Юрьевич, внимательно глядя прищуренными глазками на собеседника. – А нужен ли ты мне? Чай не просто так тут оказался. А ну как еще предашь?

– Сам знаешь – долги. За глотку взяли. Куда мне деваться то было? Но то, что творится, это ни в какие ворота не лезет. Мы не на это шли.

– Точно вывезешь?

– Точно. Если надо с боем выйдем…

Глава 7

1698 год, июнь, 20. Новоиерусалимский монастырь

Дорога от Москвы до Новоиерусалимского монастыря прошла довольно спокойно. Один раз пришлось заночевать в поле. Но это было не страшно, хоть и крайне неудобно. Главное, что, обогнув Москву, Алексей сумел добраться до армии. Избежав при этом разъездов бунтовщиков. А то, что их высылали на поиски, он был практически уверен. Иное просто не укладывалось у него в голове.

И если с дорогой обошлось, то приняли их странно…

– Софья Алексеевна прислала письмо, в котором написала, что царевича убили бунтовщики, – произнес Шеин, – а тот, кто станет себя за него выдавать – суть самозванец.

– Алексей Семенович, ты в уме ли? – удивленно спросила Наталья Алексеевна.

– Более того, она там пишет, будто государь наш, Петр Алексеевич, также погиб, только уже в Голландии. И что немцы будут пытаться выдавать вместо него своего подручного в качестве самозванца. И что ты, Наталья Алексеевна, известная своей страстью к Кукую, всяческим им потворствовать станешь ради выгод своих.

– Ты вот это сейчас серьезно говоришь? – растерянно спросила Наталья Алексеевна.

– Так было написано в письме Софьи Алексеевны, – пожал плечами Шеин.

– И ты, Алексей Семенович в раздумьях? – холодно улыбнулся Алексей. – Али мыслишь, что усидит Софья? И пытаешься выгоднее пристроится?

Тишина.

– Тебе разве не ведомо, что Россию ждет, если она усидит на троне? – поинтересовался царевич. И видя молчание, продолжил. – Она старая баба. Своих детей иметь не может уже. Наследовать ей будет какая-то из дочек дядьки Иоанна. Да не просто так. Ибо ее выдадут али за сына Августа Польского, али за самого Карла Шведского, сдав таким образом Россию или в польские руки, или в шведские.

– Пустое говоришь. – тихо возразил Шеин.

– И в чем же пустота моих слов?

– Всем ведомо, что Милославские за старину стоят. Что в делах, что в вере. Им сдавать Россию иноземцам не с руки.

– А как же они поступят? Новый Земский собор соберут, чтобы призвать новую династию на престол? Сам-то в это веришь? Или быть может они все же попытаются повторить, как во времена Смуты, призыв иноземца на царство. Такого, за которым бы стояла крепкая армия, чтобы защитила их интересы. А? Чего молчишь?

– Смута то тут причем?

– Ты не хуже меня знаешь, что отец мой жив, и я – это я. Так что, миром все это не разойдется. Даже если ты меня сейчас убьешь, объявив самозванцем, то вернувшись из посольства отец начнет лютовать. Начнется большая внутренняя война. Когда эти за это, а те за то. Как тогда, сто лет тому назад. А если в ходе этой войны Милославские победят, то поступят также, как вели себя бояре прошлого. Помнишь ли? Они ведь Вазу приглашали на престол. И даже провозгласили его царем России. Что им мешает вновь поступить также, запустив новый виток Смуты? Или мыслишь, что православные потерпят над собой католика или протестанта? Тем более, что как тот, так и другой себя станут вести безобразно. А с чего им иначе вести себя? Мы то для них станем просящей стороной.

– Вздор это все, – отмахнулся Шеин. – Зря только воздух сотрясаешь.

– Почему это зря? Спросил Патрик Гордон. – Алексей все верно говорит.

Шеин напрягся.

Если Петр был формальным отцом Потешных полков, то Патрик – фактическим. Именно он стоял за их непосредственным созданием, за их тренировкой и так далее. И имел среди них такой авторитет, что Шеин рядом с ним выглядел подобием свадебного генерала. Да и в Лефортовом полку не меньший вес имел. А Бутырский так и вообще – его вотчина считай. Чуть ли не личная гвардия. Так что, прикажи Гордон арестовать здесь и сейчас Шеина – арестуют. А вот наоборот… все равно Шеина арестуют.

– Я… я… – растерялся Алексей Семенович.

Гордон же шагнул вперед, положив руку на эфес и заслоняя собой царевича.

– Что мямлишь? Ты не хуже меня знаешь, что это брехня.

– Патрик Иванович, – произнес Алексей, – благодарю.

И вышел перед ним к Шеину.

– Если Алексей Семенович считает, что я самозванец, то в чем проблема? Вот он я. Пускай достанет свой клинок и убьет. Если нет, то хватит морочить голову. А то ведет себя как девица какая. И хочется, и колется, и мама не велит.

Сказал царевич это при иных командирах, которые внимательно наблюдали за развитием событий.

– Я не это имел в виду! – воскликнул Шеин, отступив на пару шагов назад.

В этот момент все обернулись.

К их милому междусобойчику подъехала повозка с Ромодановским. Которого сопровождала конная сотня кого-то. Алексей предположил бы, что бедных помещиков, но поручиться за это не смог бы. Во всяком случае их лошади были явно в диссонансе с их одеждой и прочим снаряжением. Что наводило на разные мысли.

– О, Алексей! И ты тут. – воскликнул князь-кесарь, вылезая из повозки.

– Федор Юрьевич, а ты как вырвался?

– Трудно ли умеючи? А чего вы тут стоите? Что-то дельное обсуждаете?

– Генералиссимус Шеин сомневается в том, что я – это я. Ссылаясь на письмо Софьи, в котором она говорит, что меня убили, а любой, кто мной назовется – самозванец.

– Я не это имел в виду! – замахал руками Шеин. – Я…

– Ты просто терзался сомнением – чью же сторону принять выгоднее. Не так ли? – перебил его царевич.

– Нет! Я верен царю! Я просто рассказывал вам о том письме, что рассылает Софья Алексеевна.

– И только? – усмехнулся Ромодановский, очень нехорошо прищурившись.

– И только! Если бы я задумал что дурное, то отчего же не пытался взять царевича под стражу? Отчего же мы мирно беседовали?

– Тоже верно. Да, дни нынче тревожные. – покивал князь-кесарь. – Что там со стрельцами?

– Сдались. Зачинщики в холодной. Остальные в своем лагере под стражей. Разоруженные.

– С юга говорят, идет еще несколько полков.

– Много? Стрельцы?

– Я точно не знаю. Но, видно, не успели соединится. Как мне сказывали – стрельцы хотели занять монастырь и в нем дожидаться подкрепления за стенами. Там ведь в достатке припасов.

Шеин немного перекосился лицом в странной мимической реакции. И молча кивнул.

Чуть-чуть поболтали еще ни о чем. И разошлись. Хотя Патрик проводил Шеина ОЧЕНЬ тяжелым и нехорошим взглядом.

– Думаешь, через него полковникам голову морочили? – тихо спросил у него Леша.

– Не удивлюсь.

Шеин Алексей Семенович был последним представителем древнего боярского рода, одной из ветвей Морозовых. Тех самых, которые некогда были ближайшими сподвижниками Алексея Михайловича и добрыми феями рода Милославских. Тех самых, которые почти полностью сошли на нет, после поддержки им старообрядцев.

Сам же Алексей Семенович, он ведь столько лет нес беспорочную службу? С другой стороны, у него явно имелись вопросы к правящей династии…

Его прадед командовал русскими войсками во время первой Смоленской войны 1632–1634 годов. Потерпел поражение. Был обвинен в изменен и казнен, а его семья сослана подальше от Москвы. За дело или нет – царевич не знал, но обычно так не поступали. Значит повод был очень веский.

Потом Шеины выбрались обратно.

И он – Алексей Семенович честно служил сыну того, кто принес горе в их семью. Потом Федору, и Софье, и Петру.

Вроде как честно.

Однако в боярское достоинство был возведен Софьей Алексеевной. Мелочь, но важная мелочь. Да и вообще его положение было очень компромиссным. Ходячий реликт. Последний из могикан, считай – последний влиятельный Морозов, пусть и боковой ветви, в окружении царя.

И это колебание выглядело очень нехорошо, хотя и ожидаемо. Алексей увидел в его глазах затаенную боль и ненависть в глазах. Судя по всему, здесь было что-то иное, нежели просто измена. Возможно Алексея Семеновича давило чувство несправедливости, ведь Романовы, по сути, были повинны в вымирании его рода. Да и не только его ветви, но и корневой, ведь Морозовы пострадал так, что много вопросов – выживут ли.

Судя по всему, была бы его воля, он своими руками всех Романовых извел. Во всяком примерно эти мысли Алексея и посетили в этот момент, увидев взгляд Шеина. Хотя раньше он о таком даже как-то не задумывался. И не понимал, отчего же отец его Петр Алексеевич так Шеина наградами осыпает…

– Отойдем? – нарушил эти размышления Ромодановский, тихо подошедший к царевичу.

Тот молча кивнул.

И также, не говоря ни слова, отошел шагов на сто в сторону. Но так, чтобы уже никто не слышал, хотя отчетливо его видели. Во всяком случае Герасим внимательно следил за ними.

– Что кислый такой? Разрешилось же все.

– Все ли? А кислый от того, что понял, зачем Алексею Семеновичу отец дал генералиссимуса.

– А… да… печальная история… – покивал Ромодановский, нахмурившись.

– Как там? В Москве? Разбойнички все бунтуют?

– Анну убили.

– Кого, прости?

– Анну Монс.

– А… да, знаю. Точнее догадываюсь. Видел, как в ее дом ринулись разбойники.

– Видел, значит…

– Со стороны.

Постояли.

Помолчали.

– Зачем?

– Что зачем?

– Я все понимаю. Шлюха. От матери твоей его отвращала. Но отец к ней уже и не ходил почти. Теперь взбеленится. Пусть и не пользуется, но это его шлюха. А с ней так обошлись.

– Не понимаю, о чем ты, – пожал плечами Алексей.

– Да все ты понимаешь. Зачем ты ее убил?

– Я?

– А кто? Не мать же твоя. У нее на это просто ума не хватило бы.

– Во все времена наказывали только за одно преступление – за то, что ты попался. И отягчающим вину обстоятельством было признание. А ты мне, человеку неповинному, пытаешься вменить ее смерть вынуждая признаваться в том, что я не делал? Побойся Бога, Федор Юрьевич. Стыдно же.

– Стыдно, – фыркнул Ромодановский. – Как заставу под нож пустить, так не стыдно.

– Да при чем тут это? Мы с боем выходили.

– Так-то да… а те, что передрались?

– Всевышний он все видит и терпелив, но иногда вмешивается, когда даже у его терпения край переполняется. Ведаешь ли? Сказывают, будто желая кого наказать он лишает его рассудка. Вот и этих одурманил. Дал волю Лукавому, дабы тот склонил их на важном посту напиться. А потом и вовсе боем бить друг другу морды. Явно ведь не от великого ума они это затеяли…

Снова помолчали.

– Слушай, давая баш на баш. – произнес царевич. – Я расскажу, что слышал по этому делу с Анной, а ты – как выбрался. Я же видел – твой дом сторожили. И теперь эти люди пришли с тобой. Только ты первый рассказывай.

– А что рассказывать? Это бедные помещики. Должники Милославских. Их призвали в Москву для защиты города от взбунтовавшихся стрельцов. А потом обманом вовлекли в бунт. Я им обещал выплату долгов и прощение, если они меня выведут. Тут никакой хитрости нет.

– Ясно. Думаешь отец простит их?

– Не знаю, – честно ответил Федор Юрьевич. – А что там по Анне? Что ты слышал?

– Незадолго до бунта начали ходить слухи по кабакам, будто я в случае чего, попытаюсь укрыть в ее доме казну свою. Те деньги, что я собирал на полки. О том ведь многие слышали. Сплетничали, словно я туда несколько тысяч рублей монетой отвезу. Сам понимаешь – сумма большая. Вот, заметив движение у ее дверей, разбойнички и не устояли…

– И все?

– И все. Жадность людская не ведает предела. Особенно если этот человек пьян и бунтовщик.

– А у дверей ее что было?

– Зажатые патрулями мы пытались укрыться.

– У Анны? Серьезно?

– Там просто больше некуда было прятаться. Случайно так вышло. Зашли через главный вход. Вышли через кухню. Я ей говорил – дверь не открывать, а лучше с нами уходить. Но она рассудила иначе. Это тебе и Наталья подтвердит.

Федор Юрьевич усмехнулся, глядя в глаза царевичу.

Каждый раз ему казалось, будто уже привык к этому прямому и практически не мигающему взгляду. Но нет. Не привык. И всякий раз он его пробирал почти что до мурашек. Даже казался каким-то потусторонним что ли.

У князя-кесаря не было сомнений в том, что гибель Анны подстроил Алексей. Но доказать сие не представлялось возможным. Вряд ли он использовал Арину. Это было бы слишком просто. Ведь Петр Алексеевич ее мог по навету и на дыбу отправить, где та во всем бы призналась. Этот мелкий и крайне вонючий клоп вряд ли так глупо подставился бы. Тогда кого? Загадка.

Впрочем, это все не важно.

Провал стрелецкого выступления ставил жирный крест на восстании. Патриарх точно теперь не решится венчать Софью на царство. Да даже если и решится, удержится это царство недолго.

В самом крайнем случае – до возвращения Петра.

Хотя нет. Это – не крайний случай.

Если его убьют теперь, то править станет царевич. Гордон однозначно Алексея поддержал. А значит и армия поддержит. Да, по малолетству ему назначат регента. Но теперь им точно не будет никто из Милославских. Наталья Алексеевна скорее всего или Евдокия Федоровна. Но малец показал, что умеет этими бабами крутить. Так что…

Ромодановский нервно пожевал губы.

– И да, Федор Алексеевич, я бы не стал спешить с казнями стрельцов-зачинщиков.

– Да? И почему?

– Это будет выглядеть так, словно покрываются настоящие виновники. Ведь их, по сути, просто обманули. И лично мне очень интересно – как так получилось, что казна отпускала им все необходимое, а до них оно не доходило. Кто это разворовывал? Полковники? А с чьего благословления? Не рискнули бы они на такое идти, не имея за спиной людей, которые бы их прикрыли. Не так ли?

– К чему ты клонишь?

– К тому, что государь будет серчать, когда вернется. И чтобы его смягчить, было бы недурно найти НАСТОЯЩИХ виновных, а не вот этих подставных фигур. Ты ведь понимаешь, что теперь, после смерти Анны, он пойдет на куда более крутые меры?

– Ах вон оно что… – произнес князь-кесарь, наконец поняв, ради чего царевич сгубил эту шлюху. – Ты так хочешь благородной крови?

– Я хочу, чтобы на власть отца никто впредь не покушался. Мыслю, что ежели настоящие виновные понесут суровое наказание, а те, кто сумеет скрыть свое участие, рьяно поддержат начинания государя, это будет справедливо. Не мороча голову всякой дурью.

– Мягче… мягче надо.

– Куда уж мягче? – удивительно холодным голосом произнес царевич. – Ты ведь понимаешь, что отец, если не будет удовлетворен итогом расследований, начнет свое. И как пить дать меня привлечет. Ты ведь ему уже жаловался, полагаю, что я мастерские мучаю, воровство их выявляя? Как думаешь, я сумею найти концы? Или, быть может, я их уже нашел и просто придерживаю до времени? Ведь я добрый. И за кровь ты зря на меня наговариваешь.

– А как ты сюда добрался? Да еще так быстро. – нервно дернув подбородком, сменил тему князь-кесарь.

– Супруга Лефорта помогла.

Ромодановский несколько секунд на него просмотрел не понимающим взглядом, а потом расхохотался. Нервно так. Почти истерично.

Получалось ведь что?

Через Анну на Петра оказывал влияние Лефорт и его компания. Анну убрали, подставив Софью, ведь убивали ее люди. Чем отсекая любые пути для относительно полюбовного «расхождения бортами» с традиционными в таких ситуациях наказаниями невиновных и награждениями непричастных. При этом положение Лефорта формально укреплялось. Ведь его семья поспособствовала спасению царевича и любимой сестры царя, хоть и лишалось важного рычага воздействия на Петра Алексеевича. Точнее… воздействия на его рычаг… половой… При этом Лопухины поступили в этом кризисе предельно правильно – с боем вышли из города, спасая царицу от Софьи, однозначно заняв правильную позицию. Причем сделали это сразу и без колебаний. Да и Евдокия последние пару лет вела себя совсем иначе, сильно смягчив отношение к себе со стороны мужа.

Мозаика складывалась.

И почти каждый кусочек этой комбинации так или иначе был связан с Алексеем. Тем самым пареньком, что смотрел сейчас на Федора Юрьевича практически не мигающим и в чем-то потусторонним взглядом. Царевичем, который с самого начала, ведя игру наивного дурачка готовил всю эту историю, очевидно зная о заговоре. Все слишком интересно складывалось. Один к одному. Чуть ли не с первого дня…

– Как ты говоришь? – резко прекратив смеяться, спросил князь-кесарь, с трудом сдержавшись от желания перекрестится. – Когда чаша терпения Всевышнего переполняется…

– Он вмешивается. Да. Злые языки даже говорят, что Россией управляет напрямую Господь Бог, потому что иначе объяснить, как она еще в этом бардаке не развалилась, невозможно.

Ответить на этот тезис Ромодановскому было нечего. Да и продолжать беседу не было смысла. Поэтому, на этом их приватный разговор закончился. Хотя князь-кесарь выходил из нее на зависть иным – бледным как полотно и крайне озадаченным, в чем-то даже испуганным. Его таким никто и никогда не видел. Отчего в свою очередь затревожился и Шеин, и Головин, и прочие условно сопричастные с игрой, которая зашла слишком далеко.

Где-то через час, когда стрельцов вывели из их лагеря и выстроили, перед ними выступил царевич, восседающий на коне. Он рассказал стрельцам, что их обманом вовлекли в бунт. Что приказы выделяли им все положенное. Но их обворовывали собственные полковники по сговору с Милославскими. Так что теперь, дабы искупить вину, и показать, что они верны своему царю, царевич предложил им силой оружия выбить бунтовщиков из Москвы. Дабы Петр Алексеевич, когда вернется, проявил к ним милосердие.

– Бесенок! – выкрикнул кто-то из задних рядов. – Ей богу бесенок!

– Бесенок у тебя в штанах! – Выкрикнул в ответ Леша. Переждал смешки и продолжил. – А я – Алексей Петрович, царевич и наследник государства Российского. Впрочем, бестолочь бесенком не назовут. Это хорошее прозвище. Веселое.

Снова смешки.

– Милославские подожгли солдатские казармы. Считай подпалили Москву! Ведь мог сгореть весь город. И ваши семьи со всем имуществом. Но им насрать! Вы для них не люди! Вы для них та жертва, которую они готовы положить на алтарь и зарезать, ради стремления к власти… – продолжал он стрельцам рассказывать заранее продуманную версию событий.

Потом поведал про иноземцев, которых собиралась возвести на престол Софья. Ибо она сама суть – старая бесплодная баба, готовая продать и душу, и все что ни есть Лукавому за власть. Пусть даже на денек. А что потом? Новая Смута?

– Мне тут сказывали, что вы виновны. Что де казнить надо всех вас смертным боем. – соврал Алексей. – Ибо отец мой вспомнит все. И тот бунт, что творили стрельцы шестнадцать лет назад, когда на его глазах те, подбиваемые Милославскими, убивали его родичей безвинных. Но я мыслю иначе. Ведь и у последнего подклюки, каков он ни есть, хоть бы и весь он извалялся в саже и заблуждениях, есть и у того крупица русского чувства. И проснется оно однажды. И ударит он горемычный об полы руками. И схватит себя за голову, проклявши громко подлую жизнь свою, готовый муками искупить позорное дело… – произнес Алексей фрагмент из речи Тараса Бульбы в подаче Гоголя. Ну, насколько он его помнил. – Потому и говорю с вами. Потому и даю вам надежду на избавление.

– А чего ты в немецком платье? – опять кто-то из задних рядов выкрикнул. – Али тебе русское не мило?

– А русское ли оно? – возразил Алексей. – При Иоанне Великом, деде Ивана Грозного Россия отуречиваться стала. Вон – и службу, и платье, все перенимали не глядя, словно мы басурмане какие. Оттого иноземцы нас татарами и почитают, или турками, или прости господи, северным княжеством индийским. Али не слышали? Так чем немецкое платье хуже?

– Так неужто нам надо надевать немецкое платье, чтобы от турка открестится? – вновь кто-то выкрикнул.

– А почто нет? По одежке встречают. Али нет? Да и что в нем дурного? Али немцы дурно воюют? Али у немцев дурные сабли, брони и ткани? Петр Алексеевич, Государь наш, не дурью да прихотью с ними возится. А дабы возродить в державе наши старину старинную и силу великую. Дабы избавить от турецкого да татарского обычая и вернуть былое величие. Ведь некогда, еще во времена Ярослава Мудрого, дочерей державных наших за счастье брали в жены короли франков, нурманов и прочие. Теперь же и считаться не хотят, почитая за дикарей… – махнул он рукой. – Да и как с нами считаться? Вы посмотрите на себя. Словно с базара восточного ряженые. А в поле, ежели раз на раз, даже супротив самых слабых немецких войск, разве устоите? Да смуту баламутите по любому поводу. Разве же это слава? Разве же это величие? Разве же это почтение праотцов наших? Тех, что и Крым, и Киев держали, и всякие земли Ливонские, и Львов, и прочие города старой Руси. Тех, что на Царьград ходили боем. Когда и к договору принуждать, а когда и спасать еще в те годы, когда православная вера там крепко стояла. Тех, что звенели своей славой по всей Европе и прочим землям окрест…

Тишина.

Долгая.

Почитай две минуты царевич молчал, держа паузу. Обводя стрельцов, стоящих перед собой взглядом и вглядываясь в них. Наконец он произнес:

– Кто желает искупить свою вину кровью – шаг вперед.

Мгновение.

И первый стрелец шагнул.

За ним еще один.

И еще.

И еще. По нарастающей.

Как волна.

Никто не остался стоять на месте. Никто не отказался.

– Верни им оружие, – скомандовал Алексей Шеину. – Завтра выступаем на Москву. Они в голове войска пойдут и первым в нее вступают. Дабы руками своими разогнать смутьянов да бунтовщиков.

– Риск велик. – тихо возразил Шеин.

– Риск чего? Что они растерзают тех тварей, что их на измену подбивали и голодом морили? – громко спросил царевич.

От чего Шеин нервно как вжал плечи и начал озираться. Ведь напротив стрельцов стояли и полки московские. Те самые Преображенский с Семеновским да Бутырский с Лефортовым. И они тоже слышали слова царевича. Да и командиры их слышали тот первый разговор с Шеиным.

– Слушаюсь, – нервно буркнул Алексей Семенович. И удалился с поля, ежась под колючим взглядом Гордона.