Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Соавторы: Андрей Дай,Андрей Буторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 75 (всего у книги 299 страниц)

– Как наш учитель музыки?

– Вероятно. Я и мои люди прикладываем все возможности к тому, чтобы его выкрасть. Но это очень непросто. Он не покидает дворца царевича. И, видимо, заподозрив что-то не идет со связными на контакт. После провалившейся попытки похищения.

– Может быть он и сдал?

– А остальных? У тех же Габсбургов в Москве сейчас с агентурой все плохо. И они охотно покупают у нас те немногие сведения, которыми мы располагаем.

– Полагаешь, что это они сами?

– Это может звучать странно, но мы заметили странную активность Ватикана…

– Папа? – удивился Людовик XIV.

– Да. Мы смогли отследить посещение России его людьми. Тайно. Зачем и почему – не могу сказать. И это наводит меня на нехорошие мысли.

– Рим… интересно. – кивнул король. – Это многое бы объяснил.

– Да, сир. Но не объясняет православие. Они обычно везде где могут пытаются насадить католичество. А тут – тихо. Что? Зачем? Почему?

– Сам как думаешь?

– Боюсь даже гадать. В этом деле замешаны иезуиты. А значит может быть все что угодно. Хотя кое-какие подозрения есть. Не так давно в Москве прогремел взрыв. Взлетела на воздух небольшая мастерская макарон.

– Что, прости?!

– Макарон.

– А такое бывает?

– Принц любит тайные дела. До меня доходили слухи, что он изобрел какое-то новое взрывчатое вещество. Взамен пороха. Для начинки гранат и бомб, чтобы сделать их более разрушительными. Возможно под прикрытием выделки макарон там его и производили.

– А… – хотел что-то сказать Людовик, но лишь открыл рот и потом молча его захлопнул.

– Слухов много. Новый сильный порох. Всепогодные мушкетные замки. Мне кажется, что Ватикан с этим как-то связан.

– Узнай.

– Это будет очень непросто…

– УЗНАЙ! – рявкнул Людовик вскакивая. Схватился за сердце. И осел обратно в кресло. – Это нужно узнать. Любой ценой. Понимаешь? Любой…

Глава 10

1707 год, октябрь, 18. Москва

Алексей прибыл в Москву, опередив отца всего на пару недель. Но к возвращению того уже, в целом, «разрулил» ситуацию с посольствами. В своем фирменном ключе. То есть, приехал и… поставил всех на деньги.

Ну а как иначе?

Поручение отца конечно важно, но тот не требовал принять решение сейчас же. А «в разумные сроки» – понятие растяжимое. Поэтому Леша провел с каждым послом, кроме публичного приема еще и приватные переговоры. Во время которых и постарался донести «сложность ситуации». И что он, как честный человек, уже без памяти влюблен в их кандидатку. Но обстоятельства… они неумолимы. Равно как и политические выгоды. А он сам тут лишь витрина, решение на самом деле принимать будет отец, как правитель державы. Так что, если они хотят снять ту или иную кандидатку с этого конкурса невест, нужно заплатить, чтобы он все уладил. Дело то сложное…

Да, никто из послов и не думал, что эта поездка будет простой. Все прекрасно понимали – русские захотят денег. Они в этом плане в последние годы переплюнули даже знаменитых некогда швейцарских наемников. За любое политическое телодвижение хотели много денег. А тут – целый брак. Так что все собирались раскошелиться.

Но чтобы так?!

И чтобы столько?!

Растерялись даже послы Габсбургов, которые тоже успели добраться до Москвы.

Впрочем – игра заинтересовала всех без исключения. И послы стали спешно строчить письма в свои столицы, рассказывая об этом первом… хм… отборочном этапе конкурса невест. Хуже того – Алексей не стал делать из этого своего предложения великую тайну. Так что в Париже узнали о новой игре всего на несколько дней позже Вены.

Ну а что? Французы не люди, что ли? Почему он должен им отказывать в праве ему заплатить? Например, за то, чтобы снять с гонки невест девицу из Габсбургов?.. Нету денег? А что есть? А если найду?..

Царевич еще в прошлой жизни считал, что бесплатное люди не ценят. И даже как-то в шутку предлагал достаточно влиятельным людям усовершенствовать избирательную систему. Чтобы человек в день выборов голосовал не галочкой в бюллетени, а рублем. Понравился какой кандидат? Дал за него десять рублей. Очень понравился? Сто. А никто не понравился, так развернулся и ушел. И по тому, кто сколько собрал таких пожертвований и определять победителей.

Там тогда посмеялись, но не более.

Тут же Алексей нашел полное понимание в лице отца. Который, когда узнал, что сын затеял, смеялся до слез.

Послам же было не до смеха…

А война меж тем закончилась.

Петр в Вильно заключил мир с Речью Посполитой, а русский посол – в Константинополе.

Речь Посполитая обязалась до лета будущего года начать новые выборы монарха. Какого – не так важно. Главное – нового. Так что года на полтора-два она точно выпадала из игры, что на фоне недавних поражений грозило очень серьезными потрясениями.

Гетманщину с Крымом и в Варшаве, и в Константинополе признавали неотъемлемой частью России. И не как автономий, а в любой форме. Обязуясь принять с этих земель и разместить у себя всех недовольных.

К России отходили Полоцкое, Витебское и Мстиславское воеводства. К Швеции Мальборское и Поморское с переуступкой Мекленбургу шведской Померании за помощь в войне. К Дании – Крит. К Ирану – Багдад с большей частью Месопотамии.

Ну и так – по мелочи.

Оставалось этот договор согласовать с Исфаханом, но, как заметил посол Сефевидов – никаких неожиданностей не будет. Он Аббаса вполне устроит.

И все.

Красиво?

Алексей был доволен. Как и Петр.

Да, не Бог весь что. И в той же Москве даже раздавались отдельные возгласы по поводу продолжения войны. Что, дескать, слишком мало Россия получает. Но открыто высказать что-то ни царю, ни царевичу никто не решился. И ворчали в общем-то не сильно. В конце концов влезать в затяжную войну, как некогда Алексей Михайлович, с весьма мутными перспектива действительно удовольствия мало…

Царевич же возвращался к делам. Простым, обычным и насквозь повседневным.

А их хватало.

Они навалились на Алексея словно… тут даже и слов не подобрать. Во всяком случае приличного. Впрочем, все эти аварии на производствах его ничуть не удивили и даже не разозлили. Он их ожидал. Острая нехватка рабочих рук, в особенности квалифицированных, вынуждала многих заводчиков выжимать все соки из работников. Ну вот и аукнулось. Иначе и не могло бы быть. Люди то не роботы. Под такими нагрузками и то чудо, что столько продержались.

И то ли еще будет.

Так что Алексею предстояло совершить очередной подвиг Геракакла – очистить те самые конюшни, им самим и построенные в спешке. То есть ввести адекватное трудовое законодательство. Нормально ввести. Не на бумаге.

Вою будет…

Но иначе никак. Тем более, что в новом году должны были начать прибывать бригады работников, набранные церковью по старым православным епархиям юга, и выставленные персами. А это от сорока до пятидесяти тысяч человек. Может и больше – пока не ясно. И масса самых неожиданных проблем…

Дела… дела… дела…

Сразу же после возращения у наследника голова кругом пошла от всей это свистопляски, от которой он успел уже отвыкнуть во время кампании. Там-то было тихо. И большую часть времени он был вынужден занимать себя уже хоть чем-то. А тут… старые добрые авралы и критические пиковые перегрузки…

– Да… в походе было лучше… – тихо произнес Алексей, отмокая в небольшом теплом бассейне, после завершения очередного безумного рабочего дня.

– Ты там по мне совсем не скучать? – томным и чуть наигранно обиженным голосом, произнесла одна из «горничных», входя обнаженной в бассейн к царевичу.

– Скучать… конечно скучать… – смешливо фыркнул Алексей.

Заигрывания этой старшей в его мини-гареме иногда выглядели забавно. Другие себе подобного не позволяли…

Эпилог

1707 год, октябрь, 22. Москва

– Ну что отец, поздравляю. – произнес Алексей, отхлебнув чая.

– С чем? – с каким-то скепсисом и подозрением спросил Петр.

– С тем, что Россия стала Великой державой, войдя в клуб самых серьезных игроков на планете. С нами стали считаться. Все. По-настоящему. Видишь? Вон как забегали. Если бы мы были, как и раньше, «еще одним индийским княжеством», они бы так не суетились.

– Великая держава… а мы раньше ей не были разве? – спросил он, также отведав вкусного чая.

– Ты шутишь? – усмехнулся сын. – Нас за белых туземцев держали. За дикарей.

– И что поменялось?

– На взвесили, обмерили и признали смертельно опасными. А считаются в этом мире только с теми, кто в состоянии тебе лицо сломать. В прямом и переносном смысле.

– Ты, как я погляжу, этому не рад. – усмехнулся Петр после некоторой паузы. – Хотя сам старался чуть ли не больше меня.

– Да. Не рад. У маленьких мальчиков маленькие проблемы. У больших – большие… – развел руками Алексей. – А готовы мы к этому? Я не знаю. Да и выбора у нас по сути не было. Так или иначе теперь-то они возьмутся за нас по-взрослому, а радости это не добавляет…

Михаил Ланцов
Сын Петра. Том 5
Ветер перемен

Пролог

1708 год, январь, 10. Москва

– Это же все, все, что нажито непосильным трудом, все погибло! – убивался Лопухин старший[173]173
  Здесь имеется в виду старший в роде Лопухиных – Илларион Авраамович Лопухин (1638–1713) – отец царицы Евдокии Федоровны, возвращенный усилиями Алексея из ссылки несколько лет назад.


[Закрыть].

И плакал.

Искренне. Навзрыд…

Взрыв на пороховой мануфактуре потряс всю Москву. Громыхнуло так, что на версту окрест окна повыбивало. Там, где они были, конечно.

Петр же смотрел холодно и равнодушно.

– Что там случилось? – спросил он у неприметного человека, стоявшего за спиной причитающего.

– Готовый порох своевременно не вывезли. Складывали в одном месте навалом. Кто-то рядом с ним решил покурить…

– КТО?! КАКАЯ…?! – воскликнул Лопухин старший, вскакивая. К счастью, его крик потонул в гудке. Где-то недалеко спускал пар с парового котла.

– Свидетелей не осталось. – развел руками, сотрудник полиции.

Алексей таки сподобился. И на базе ведомства Федора Юрьевича Ромодановского создал полицию с ее вполне обычными функциями. Во всяком случае начал эту структуре создавать, так как нужда в ней имелась весьма изрядная. И в уличной патрульно-постовой службе, включая конную полицию, и в службе участковых, и во всяких следственных структурах вроде импровизации на тему МУРа. Да и ОМОН для поддержания общественного порядка требовался. Но начало не финал и требовалось проделать еще очень приличную работу. В том числе и потому, что подобное ведомство создавалось, по сути, впервые в мире. Во всяком случае в современном его виде[174]174
  Отцом современного типа полиции (и, в частности, уголовного розыска) был Эжен Франсуа Видок (1775–1857), французский преступник, который перейдя на службу государства сумел поставить первый по-настоящему рабочий вариант сыска и расследования преступлений. Один из наиболее уникальных и гениальных представителей своей эпохи. Самородок.


[Закрыть]…

– Но хоть кто-то что-то видел? – холодно поинтересовался царь.

– Мы опросили всех окрест, но это ничего не дало. Осмотр места взрыва позволил установить личности большей части погибших. Их опознали. Двое пропали без вести. Сейчас ищем. Вполне возможно, что они непричастны, но после взрыва испугались и попытались скрыться.

– НЕПРИЧАСТНЫ?! – рявкнул Лопухин старший.

Сотрудник полиции ничего не ответил.

Петр же кивнул, принимая ответ. И отпустил сотрудника, предупредил, чтобы ему докладывали о ходе расследования. А когда тот ушел, обратился к стенающему родичу:

– Порох почему не вывозили?

– Управляющий там погиб. Не ведаю.

– Это ваша мануфактура. Кто должен ведать? Я?! Леша?!

– Узнаю.

– Узнай. – холодно процедил царь. – Ступай.

– А как же нам быть?

– Как? Новую мануфактуру строить. Порох не вывозили с мануфактуры? Не вывозили. Ваша вина. Была бы война – шкуру бы спустил. А так – все восстановить и сделать лучше прежнего. Сроку – год.

– Но как же…

– Виновного промеж себя ищите. Кто недоглядел. Да с умом ищите. Мне с того – ни горячо, ни холодно. Мне мануфактура надобна! Если еще раз по такой дури сгубите – накажу и более не доверю. И селитряной лишу! Ясно ли говорю?

– Куда уж яснее! – вскинул руками Лопухин в примирительном жесте. И в темпе ретировался, поняв, что сострадания у царя не дождется, а вот тумаков…

Царевич весь разговор сидел молча.

Пил кофе.

В этот раз сваренный по-турецки. Крепкий, черный, горький.

– Нет ты видел? Видел? – спросил Петр у сына, когда дед Лопухин вышел. – На таком производстве! Ох олухи! Ну как с ними работать?

– Отец, другого народа у нас нет.

– Спасибо сынок, – саркастичным тоном произнес царь и поклонился Алексею в пояс. – А то я дурак старый о том и не ведаю.

– Кофе хочешь? – улыбнулся сын.

– Водки хочу.

– Я тоже хочу водки, но кто тогда работать будет? Он что ли? – кивнул сын на дверь, куда вышел старший Лопухин. – Думаешь он какой-то вывод сделает?

– И что ты предлагаешь?

– Отец – мы слишком сильно рванули вперед. Очень сильно. И прыгнули выше своей головы. Оттого и ломается все, да взрывается. Вспомни, что твоя держава представляла собой лет десять назад. И что сейчас. Природа не терпит пустоты. Мы в этот кораблик, под названием «Россия» напихали за эти недолгие годы столько, что он едва на плаву держится. Вон – все трещит и скрипит, норовя развалиться.

– Это я и так вижу, – буркнул отец, присаживаясь рядом и наливая себе в чашечку кофе из кофейника. – Да и не ты один о том мне сказывал. Пусть и не столь поэтично. Впрочем, пока никто мне так и не ответил – что со всем этим делать.

– Нам нужно вводить трудовой кодекс и державные нормативы безопасности. И сурово карать за их нарушение.

– Трудовой кодекс… опять ты про него.

– Напомни мне, пожалуйста, когда я вот так методично что-то тебя упрашивал сделать, хоть раз я предлагал что-то дурное?

– Ты понимаешь, что заводчики восстанут?

– Что значит восстанут?

– Мы их прибытка лишим твоим кодексом и нормативами.

– А вот эти взрывы и прочие аварии их прибытка не лишают? Тот же дед – он людей потерял, в том числе обученных, заводской корпуса и много ценного оборудования. Простой опять же. Сколько он не будет выпускать порох пока отстроится?

– То взрыв… – возразил отец.

– Я по Льву Кирилловичу посчитал. Никаких взрывов. Но из-за брака, вызванного переутомлением сотрудников, он теряет денег в несколько раз больше, чем если бы принял мои условия. Не все то, чем кажется, отец. А люди – не автоматоны. Да и те постоянно использовать нельзя – смазывать надо и части всякие изношенные заменять.

– Ты уверен в том, что это нужно вводить? – спросил Петр Алексеевич, напряженно глядя сыну в глаза.

– Уверен. – ответил тот.

– Точно?

– Абсолютно.

– Хорошо. Тогда ты этим и займешься.

– Не могу.

– Это еще почему? – удивился царь, даже как-то растерявшись.

– Мне нужно на время уехать куда-то из столицы. Сейчас эти послы согласуют со своими столицами взятки и давят на нас. Но в таком деле не стоит спешить.

– Ты опять тянешь?

– Отец, я обещал – и я решу этот вопрос. Но сейчас, прошу не спешить. Дай мне год-другой.

– Неужто ты к эти чернокожим прикипел так?

– Я просто кое-что задумал. Доверься мне.

– Это даже звучит страшно…

Часть 1
Самум

 
Красное солнце сгорает дотла
День догорает с ним.
На пылающий город падает тень…
 

Песня «Перемен» В. Цой

Глава 1

1708, февраль, 2. Москва

Квадрига неслась вперед.

Бешено.

Безумно.

И невероятно быстро.

Лошади хрипели. А сама повозка отчаянно скрипела.

Казалось – вот-вот и она просто развалится.

Мужчина чуть натянул поводья, чтобы притормозить. Хотя сама мысль о возможности этого касалось невозможной. Вот как неслись! Но лошади чуть-чуть сбавили ход.

Поворот.

Скрип стал более натужным. Опасным.

Возничий чуть присел на полусогнутых ногах и припал к борту. В сторону поворота, что оказалось непросто.

Простейшая полуэллиптическая рессора просела от натуги. Однако этого хватило, чтобы внешнее колесо немного оторвалось от грунта и стало проскакивать, лишь время от времени касаясь земли.

Выход из поворота.

Возничий перенес центр тяжести в другую сторону, помогая себе рукой. И с немалым трудом поставил, идущую на одном колесе квадригу ровно.

Удар.

Скрип.

Период нестабильности, когда квадригу замотало из стороны в сторону. Но удалось удержаться. Стабилизироваться.

И возничий вновь стал погонять, разгоняясь.

Пятьсот шагов.

Новый поворот.

В этот раз двойной с небольшим прогоном между ними.

Новый длинный ровный прогон.

И возничий вместо того, чтобы разгоняться, вильнул в сторону и направил свою квадригу в боковой карман ипподрома. Начав тормозить. И поводья натянул, и на рычаг навалился, прижимая колодки к ободам колес. Заметив это, сразу навстречу выбежали специально обученные люди.

Ловко схватили разгоряченных, хрипящих лошадей. Словно бы повисли на них, облепив со всех сторон.

Другие двое рванули к основанию квадриги.

Удар молотком.

Вылетел стопор.

Еще удар.

Вылетел костыль.

И эту четверку лошадей увели прогуливаться через боковые ворота. После такой гонки, лошадей, равно как и людей, нельзя просто останавливать. Нужно время, чтобы они немного походили и остыли. А на их место – поставили новую, свежую. Ту, что ждала.

Вывели.

Несколько молодцов подкатили квадригу к ним.

Поймали креплением оглобли паз на квадриге.

Воткнули костыль.

Воткнули стопор. Ударом молотка его заклинив. Чтобы не выскочил.

И возница с криками и улюлюканьем рванулся с места. Выезжая из кармана и стараясь наверстать упущенное. На все про все потребовалось чуть больше двух минут.

Долго.

Невыносимо долго.

Ведь остальные три участника гонки продолжали бешенное движение…

Алексей решил не просто возродить старые-добрые гонки на колесницах, а развить их и дополнить. Переходить на легкие упряжки в одну лошадь, как это произошло в оригинальной истории, он не стал. Зрелищности мало.

Не цепляло это.

Совсем.

Слишком жидко выглядело.

Но и сами гонки он планировал проводить на пределе скоростей, которые могли развить лошади. Поэтому позаимствовал кое-что из знаменитых в будущем гонок Формулы 1. Превратив эти скачки в этакий их прототип.

Безумный.

Отчаянный.

И не менее опасный.

За один заезд можно было каждому экипажу останавливать всего два раза для замены лошадей. У каждой команды – свои комплекты. И на этих сменах выстраивалась стратегия. Когда, в каком порядке и каких лошадей ставить…

Параллельно в противоположном кармане остановился на пит-стоп другой экипаж. Карманов было только два, так что меняться там могли только половина участников одновременно. Остальные – уходили на следующий круг, ожидая своей очереди. И кто – в каком порядке – дело случая и стратегии. Это не было регламентировано.

Синий экипаж выехал из кармана, разгоняясь. А красный и черный, как раз выходя из крайнего поворота, решили туда заскочить. Они уже едва тянули. Было видно – лошади на грани.

Но успела только одна – черная квадрига, совершив опасный и резкий маневр.

Красная же, избегая столкновения, отвернула на новый круг. Там как раз освобождалось место.

Трибуна гудела, местами переходя на рев. Словно какое-то хтоническое существо. Даже несмотря на то, что они были заполнены едва ли на треть. Все-таки первое соревнование из новых. Но эта гонка захватила их.

Зрелище.

Яркое.

Сочное.

Захватывающее.

На фоне обычной, и, в общем-то, серой жизни, прям лучик солнца. В какой-то мере этот вопрос решали церкви с их достаточно красивым ритуалом. Но там было все иначе. Тихо, спокойно, возвышенно. А тут – страсть и адреналин.

Квадриги неслись на пределе своих скоростей. И каждый поворот вызывал всплеск эмоций. Даже Петр, присутствовавший на открытие первых игр, сам что-то кричал. Не сдерживая переполнявших его эмоций. О людях пониже рангом и речи не шло. Особенно отличались мещане. Те порой как заправские футбольные фанаты взрывались бурным ревом. Да и послы иностранных держав не остались равнодушными. А их хватало. Ничего подобного в светской жизни Европы попросту не было…

Вот синяя квадрига, сделав несколько кругов, вновь вильнула, пытаясь занять свободный карман. Зеленая тоже захотела.

Они опасно сблизились.

Левая пристяжная лошадь зеленой квадриги, которая заходила по внешнему радиусу, слишком прижалась к синей квадриге. К самой повозке. Чека колеса чиркнула ее по ноге, раздирая кожу. И, споткнувшись, лошадь полетела на землю, увлекая за собой остальных.

Синяя же квадрига резко забрала левее, уходя от всей этой катастрофы. Чтобы и ее не зацепило. Направляясь в оппозитный карман, который уже проскочили две другие.

Трибуны взревели!

Гонку не остановили. Ипподром был довольно широкий. Поэтому остальным можно было место аварии объехать. И суетившихся там людей. Которые добивали переломанных лошадей и оттаскивали их в сторону петлями. И уносили раненого возничего, который на удивление выжил, отделавшись ушибами и переломом руки. Все-таки скорость уже была не та при заходе на остановку…

Алексей смотрел на это каким-то ошалелым взглядом.

Трибуны ревели и волновались.

Лошади рвались вперед.

Он, кажется, выпустил джина из бутылки, устроив все это. А главное – ему стало понятно, отчего в древнем Константинополе в свое время эти скачки вызывали такие бурные страсти. Главное теперь не замыкаться на внутренних играх и привлекать к ним как можно больше разных команд. Желательно из разных стран. Чтобы не спровоцировать ту же самую беду…

Наконец, все закончилось.

Синяя квадрига на последнем круге сломалась. У нее отвалилось колесо. То самое, которым она чиркнула по ноге лошади. Но обошлось без масштабной трагедии. Возничий благополучно спрыгнул, а лошадей поймали.

Первое место заняла черная, второе – красная. Но с минимальным разрывом. Из-за чего на финишной черте, когда они уже остановились, случилась небольшая потасовка.

Эмоции…

Сам же царевич отправился к себе. Заниматься делам. Испытывая определенную неловкость. Зрители же расходились, бурно обсуждая эту гонку. Взбудораженные. Взъерошенные…

– Дикая забава… варварская… – грустно произнес Лейбниц, когда Алексей до него добрался. Судя по всему, он тоже присутствовал на ипподроме, только не стал задерживаться на разбор полетов, связанный с происшествиями.

– Ты считаешь Античный Рим апологетом варварства? – улыбнувшись спросил царевич.

– Нет, но в нем хватало недостатков. – нахмурился Готлиб.

– А может Темные века лишили нас многого? И мы только-только возвращаемся сами в лоно цивилизованности?

– Толпа ревела так, что казалось, будто там собрались дикие звери.

– В широком смысле цивилизованность, среди прочего, подразумевает определенный уровень культуры. Которая, в свою очередь, полноценна только тогда, когда многогранна и разнообразна. Если ее кастрировать, оставив только мягкие, благостные формы, то толку от нее не больше, чем от евнуха на супружеском ложе.

Лейбниц нахмурился.

Ему очень не понравилось такое определение цивилизованности. Впрочем, спорить он не собирался. Алексей был его работодателей и покровителем. Расхождение же в столь малозначительных, на взгляд Готлиба, вопросах, в сущности, ничего не значило. С тем же успехом можно было спорить о том, что вкуснее – белое вино или красное.

Алексей все понял по выражению лица собеседника. Слишком яркими были промелькнувшие там эмоции. Поэтому примирительно улыбнулся и произнес:

– Я ведь не просто так к тебе пришел.

– Насчет парохода?

– Да. Тебе удалось сделать то, что мы задумывали?

– Ты хочешь слишком сложный механизм… – покачал головой Готлиб. – Много шестеренок.

– У тебя не получилось? – удивился царевич.

– Почему? Получилось, – произнес ученый, делая приглашающий жест и увлекая гостя в соседнее помещение. – Но я бы не советовал его использовать. Слишком много деталей.

Зашли.

Подошли к стенду, на котором стояла кинематическая модель.

Из имитации парового цилиндра выходил длинный шатун с крейцкопфом. Он цеплялся к единственному колену коленчатого вала. А тот «втыкался» обоими торцами в две простейшие планетарные передачи, с шестеренками, отлитыми из бронзы. Режим работы редуктора имел ровно два: прямой и реверсивный.

– Как ты видишь – это то, что ты хотел, – произнес Лейбниц. – Но бронза… даже не знаю, сколько она выдержит, если на нее подать нормальное усилие от той паровой машины, что ты мыслил.

– Выкрошится?

– Если все делать правильно – нет. Но она стирается и сминается под нагрузкой. Я провел кое-какие испытания и мне они не понравились. Я, к сожалению, даже предположить не могу – как долго эти шестеренки выдержат.

– Нужно будет возить запасные шестеренки?

– Да. Как минимум несколько наборов. И то, я бы не рискнул плыть с таким механизмом далеко. А из стали шестеренки вытачивать долго. Можем не успеть.

– И что ты предлагаешь?

– Два цилиндра.

– От каждого – привод на свое колесо. А лучше – вообще сделать одно колесо и один цилиндр. Так будет проще и надежнее. Одним рычагом регулировать подачу пара. И еще одним переключать направление движение поршня в цилиндре. Ну и тяги тормозных колодок. Привод же на гребное колесо я бы сделал цепной. Эта новая цепь весьма и весьма интересна[175]175
  Здесь имеется в виду роликовая цепь, вроде той, что используется на велосипедах.


[Закрыть]. К тому же ее можно сделать достаточно прочной и массивной даже из бронзы.

– Проще… – медленно произнес царевич.

– Проще. И надежнее. Тут, – указал он на стенд, – надо восемь маленьких шестеренок, две средние, две большие с внутренними зубьями, две лапы, восемь конусных шестеренок и еще много всего. Все шестеренки бронзовые. Если в них попадет грязь или того хуже – песок, то я бы за них не дал и выеденного яйца.

Царевич подошел к стенду.

Покрутил кривой рычаг, который приводил его в действие. Попереключал разные режимы. Проверяя то, как работают колеса.

– Не спорю – красиво, – заметил Готлиб. – Но надежность…

– И все же, давай делать так. А все шестеренки поместим в закрытые жестяные короба, чтобы защитить от грязи. А чтобы лучше все работало – внутрь нальем остаток от перегона земляного масла. И две пробки в каждом коробе: одну сверху для залива смазки, другую снизу – для слива.

– Это все слишком рискованно. Для опытов – да, но для дела…

– У парохода будут и паруса, и весла на первый раз. Так что, даст Бог как-нибудь доберемся даже если все сломается. Но этот опыт, – ткнул он пальцем в сторону механизма, – бесценен. А пока я буду плавать и все проверять – ты озаботься созданием станка для нарезки шестеренок из стали.

– При всем уважении – у меня и других дел очень много. – нахмурился Лейбниц.

– У тебя есть ученики. Ведь так? Выдели толкового в механике. Пускай занимается. Ты просто ему задачу точно сформулируй. Или, если хочешь – давай это сделаем вместе.

– Ты думаешь, я смогу остаться в стороне? – грустно усмехнулся Лейбниц.

– Возможно я ошибаюсь, но в этой задаче нет ничего особенного сложного. Держатель для заготовки, выставляемый под нужным углом, оснащенный делительным кругом…

– Делительный круг? Что сие? – перебил его Лейбниц.

– Просто сменный диск, расчерченный на равные доли – сектора. По количеству зубцов будущей шестеренки. С отверстиями для отжимного фиксатора. Отжал его. Повернул диск до следующего отверстия. Отпустил. И точи дальше.

– Точи? Напильником?

– Да можно и напильником. Даже такой станочек будет неплох. Но лучше, чтобы сверху была подвижная фреза со сменными насадками по форме выточки. Цилиндрической там, конусной или еще какой. Чтобы можно было делать зубцы у шестеренок разной формы.

– И ты говоришь – это все будет просто? – усмехнулся Лейбниц.

– Если ты придумаешь такой станок и построишь рабочий, толковый его вариант, то мы сможем начать массовый выпуск шестеренок. Не только вот для таких механизмов, но и для твоего арифмометра. Что сделает его кардинально дешевле и откроет ему дорогу в мир. Ты ведь сам говорил мне, что мечтаешь его продвигать людям науки и всем нуждающимся в многочисленных расчетах.

Лейбниц кивнул.

Молча.

Задумчиво.

Прошелся вокруг стенда, еще раз его осматривая.

– Сделаешь? – после затянувшейся паузы спросил его Алексей.

– Сделаю. – лаконично, решительно и в чем-то даже порывисто ответил тот…

Царевич тепло попрощался с ним и вышел во двор.

Было хорошо.

Морозно.

Сухо.

Чистое небо казалось бездонным и безграничным.

Под ногами хрустел снег. Хотелось просто пройтись по нему, наслаждаясь ощущениями. Но время. Здесь, в начале XVIII века оно шло очень медленно. Только для него – гостя из далекого будущего, все было не так. Он жил в своем привычном ритме. И откровенно раздражался пустой медлительности. Отчего все его окружение потихоньку подстраивалось под царевича, разгоняясь.

Да, в общем-то и отец его, Петр Алексеевич, тоже не отличался неспешностью. Так что вся эта суетность в глазах местного населения выглядела вполне нормально. Яблоко от яблоньки ведь недалеко падает…

Алексей чуть потоптался, наслаждаясь погодой. Подошел к зимней карете на салазках.

Ему тут же открыли дверцу.

И он ловко заскочил внутрь, где его ждала Ньёньосс. Та самая негритянка, которая стала старшей в его мини-гареме «горничных». Он с ней ездил на ипподром, не брезгуя появляться публично.

В какой-то мере – провокационно.

Ведь весь город, да и не только, считал, что это его рабыня для утех, иные языки называли ее наложницей, а отдельные «таланты» не брезговали обозвать и экзотической блудницей. Но после того, как были пущены слухи о новом статусе этой молодой женщины – шутки словно обрезало.

К Миледи относились с пиететом. Опасливым таким. Который невольно «пролился» и на ее первую помощницу и ученицу. А ведь ею Ньёньосс и представили через слухи.

Да, сальные шуточки оставались. Только теперь они были уже другие. Что, дескать, днем царевича стережет Миледи, а ночью – эта самая негра. Стоит на карауле у его уда, так сказать. Так что появление Алексея с ней в свете не вызывал каких-то особых «бурлений». Может кто-то бы и хотел какую гадость брякнуть, но побаивался. Ведь иная шутка, как известно продлевает жизнь. Тому, кто смеется. А тому, кто шутит – наоборот – укорачивает[176]176
  В данном случае это цитата барона Мюнхгаузена из второй части известного фильма.


[Закрыть], как стали болтать на постоялых дворах, относительно этой всей истории…

Алексей сел на сиденье и прикрыл дверь.

Молодая женщина недовольно глянула на царевича из-за того, что тот запустил холод в карету. Но промолчала. В конце концов крошечная печка, специально разработанная на базе походной для монтажа в кареты, свою работу делала[177]177
  Такая печь представлялась собой небольшой вертикальный цилиндр, окруженный слоем трубок. Крышка для загрузки топлива сверху. При ее открытии тяга опускает задвижку, блокируя поступления воздуха в топку. Чтобы не так дымило. Для растопки ее можно отключить. Продукты горения удаляются по тонкой выхлопной трубе, которая была обернута асбестом для теплоизоляции, и помещена в тонкий жестяной короб.


[Закрыть]. И этот дискомфорт был непродолжительным.

Ньёньосс поежилась, укутываясь в меховую шубу. Минус тридцать ей казались натуральным кошмаром. Но что поделать – не родные пенаты…

Ее родная народность, известная соседям как мосси, осталась далеко. Аж на Верхней Вольте. Где этот народ создал свое государство еще в XI веке. То есть, «вылупившись» не сильно позже Руси. Да вот беда – так в этом средневековье и остались.

Если проводить аналогии с Европой, то их земли были разделены на пять герцогств: Ятенга, Уагадугу, Тенкодого, Фада Н’гурма и Буссума, а также пятнадцать графств. Правил ими монарх – моро-наба. Но его статус был в известной степени символическим, а он сам являлся, в сущности, лишь первым, среди равных. То есть, правителем самого сильного домена – Ятенга. Остальные ему если и подчинялись, очень условно. Из-за чего держава мосси представляла собой этакий аналог Руси века XII–XIII или синхронной ему Франции. Такие же раннефеодальные нравы, типичные для варварских королевств, царили и внутри каждого из герцогств или графств. Где органично переплетались примитивные государственные структуры и родоплеменные отношения.