Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Соавторы: Андрей Дай,Андрей Буторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 299 страниц)

Часть 1
Прогулки с динозаврами

Не строй скромных планов – они не способны взволновать душу.

Никколо Макиавелли

Глава 1

1699 год, январь, 2. Москва

Царь проводил взглядом последнего посланника. Французского. Посла-то полноценного пока не имелось и приходилось такими вариантами обходиться.

Подождал пока за ним закроется дверь. И нервно дернув щекой произнес:

– Не дадут они денег. Павлины ряженые. Тьфу ты, прости Господи.

– Они не сказали нет, – возразил Алексей.

– Они не сказали да, – заметил Меншиков.

– Они вряд ли имеют право принимать такие решения. Не ожидайте от них слишком многого. Это просто постоянные курьеры при твоем дворе, отец, чтобы ты мог через них общаться с другими монархами. Говорящие попки, если хотите.

– Не высоко же ты ценишь послов, – скривился Куракин.

– Послов – высоко. Если они полномочны и, если с ними можно вопросы решать сложные. А вот таких попок – да, скромно.

Куракин чуть помедлил. И молча кивнул, принимая ответ. А Петр в нетерпении швырнул на пол ножик для писем, что до того крутил в руках.

– Просто подожди. – вкрадчиво произнес сын. – Не спеши. Дай им время подумать.

– Не верю я в то, что они просто вот так возьмут и дадут мне денег.

– Почему просто так? Ты хороший человек. А хорошему человеку денег дать – богоугодное дело. А если не дадут, то эти охальники будут гореть в аду. – ответил царевич и расплылся в невинной улыбке. – Так им и шепните при случае. В шутку.

Меншиков фыркнул, сдавливая смешок.

Куракин скривился.

Ромодановский улыбнулся в усы. Он уже привык к такой манере общения Алексея. Остальные только обвыкались.

Царь лишь покачал головой.

– Дадут или нет – не ясно. Надо что-то с налогами делать. Мы совершенно недостаточно их собираем. В казне ведь действительно, как ты там Леша сказал? Мышь от тоски повесилась?

– Именно так. Но, быть может, наступила пора повесить сборщиков налогов? Чтобы новые какое-то время воровали не так нагло. – спросил Алексей.

– Шутки шутишь?

– Шучу. – честно признался царевич. – Но, для того есть веские основания. Я тут пытался разобраться с налогами и податями. И пришел в ужас. Их какое-то безумное количество. И они так распределены… – покачал парень головой.

– Как так?

– Представь себе лодку. Шесть банок – на каждой по два гребца. Гребут. Командир на корме – румпелем правит. Добро лодка поплывет?

– А почему нет? Обычно во всяком случае.

– А если на лодке такой будет один гребец и дюжина кормчих?

– К чему ты сие спрашиваешь? Дурь ведь.

– Дурь. – охотно согласился сын. – Не понимаешь, к чему я клоню?

– Нет, не понимаю.

– На чем стоит экономика России?

– Экономика? Эко ты загнул. – усмехнулся Петр. – Выучил уже сие слово?

– Как раз сейчас изучаю. Оттого и задумался.

– И до чего додумался?

– До того, что экономика Россия стоит на крестьянине. То есть, на человеке, который обрабатывает землю. С него основной прибыток державе. С каждого по чуть-чуть. Но их много. Али я ошибаюсь?

– Отчего же? Верно мыслишь. – кивнул царь.

– Получается, что, если крестьяне тех размножатся, то и в казну монеты поступит больше. Разве нет? Ведь те же земли твои южные почитай в запустении, как и восточные. Не всюду пашню пахать можно. Рабочих рук нет.

– Все равно тебя не понимаю. Причем тут налоги?

– Если крестьянину нечего есть, то как же ему плодится да размножатся? Да и ладно это – как ему трудится добрым образом? Не говоря уже о принятии новых приемов. А ежели посмотреть на то, как подати, налоги, акцизы и прочее распределены, то странно удивляться – отчего крестьяне не только не плодятся добро, но и вообще бегут. Кто на Дон, Днепр или Урал, кто еще дальше. Особенно крепостные.

– Ах вот ты, о чем… – вяло и недовольно произнес Петр. – А с кого тогда подати брать прикажешь?

– С них и брать. Но иначе. Как там в присказке? Бери ношу по себе, чтоб не падать при ходьбе? Как же им идти, если ноша не по ним? Я мыслю – надобно то великое множество налогов, что сейчас есть, упразднить. Ввести несколько простых и понятных. Таких, чтобы путать и хитрить не сподручно оказалось. Ну и вешать время от времени воров. Прямо по распорядку, обставляя сие как державные праздники. Поставил кого налоги да подати собирать с земель допустим Тверских. Годиков пять послужил. Вызвал. И повесил. Даже расследование проводить не стоит – пустые расходы. Точно себе на смертную казнь наворовал.

– Экий ты лихой! – нервно воскликнул Меншиков.

– Что, робеешь Алексашка? – хохотнул Петр. Ему явно такой подход пришелся по душе.

– Да никто на такую службу не пойдет! А если пойдет – лет двадцать и все кончатся. Даже детей не сыщешь.

– И то верно. Видишь Алешка. Не пойдет так делать. Людишки служивые кончатся быстро.

– Тут помозговать можно только о наказании. В остальном то – дельная вещь. Мыслю – если порядок и ясность в налогах навести, то уменьшив их вроде как, можно будет собирать их больше. Заодно разгрузив крестьян. Те вздохнут. И начнут плодиться да размножатся державе на прибыток.

– Большое дело… путанное…

– Хотя бы крепостных возьми. Все что надобно платят тебе в казну. А потом еще и на поместного трудятся. Сами же перебиваются с голода на проголодь. Как тут множится то? Тем более, что пользы с тех поместных…

– Службу многие из них не только в сотнях служат.

– Так отчего же за службу вне сотен и платят монетой али даванием чего вроде сукна, и поместным держаниям, и по должности? Прям такие молодцы, что им почитай двойное жалование надобно?

Царь хмуро посмотрел на сына и тот поспешно добавил:

– Надобно батя, чтобы с твоей руки брали кормление. А то ведь вон – в бунте участвовали прошлогоднем. И если бы пошло-поехало неизвестно сколько бы их присоединилось. Может как в Смуту сталось бы. Да. Пока тихо. А ежели завтра снова что удумают? Если же просто плату получали, словно солдаты или начальные люди солдатских полков – иначе рассуждали бы.

Не остановились на том.

Царь самоустранился. Царевич же столкнулся с иными царедворцами. Дебатируя уже с ними. Указывая на вредность затеи крепости крестьянской. Без особого, впрочем, успеха.

– Я не призываю немедленно освободить крестьян, живущих в крепости. – устав биться головой в стену произнес Алексей.

– А что ты призываешь сделать?

– Прежде всего говорю о том, что эти крестьяне толком не множатся и богатства державе не прибавляют. Само же их держание странно. Посему было бы разумно их по мере возможностей выводить из этого состояния. Постепенно. И не раздавать земли и души направо-налево. От того казне один убыток. А там, где сие невозможно, строго очерчивать права и обязанности. Дабы дать им продыху, чтобы приумножаться стали. Поставить, например, в неделю два дня барщины. А ежели оброк, то ставить его не самостийно, а по государевым таблицам, исходя из стоимости труда сего крестьянина. В этой местности так, в иной – вот так. Дабы с них лишнего не брали и не загоняли в отчаянное положение. И выкуп положить твердый. Допустим в виде оброка за пять лет.

– Преждевременно сие, – ответил Петр явно не желавший касаться этого вопроса. Он отлично знал, что дед его, Михаил Федорович, на престол взошел, утвердив новую династию именно на уступках дворянам. И очень не хотел вступать в конфронтацию с ними.

– Отчего же?

– Есть дела поважнее. А это подождать может.

– Вот было у тебя сто крестьян. Давали они тебе прибытку сто рублей. Облегчил ты им жизнь, снизив налоги так, чтобы не рубль с человека, а семьдесят копеек платили в год. Казалось бы – уменьшились поступления в казну. Да только лет через пятнадцать крестьян тех стало вдвое к прошлому. И уже собираешь ты не сто, а сто сорок рублей. Да и с ремесла и торговли сборы увеличились. Ведь чем лучше живет крестьянин, тем больше ремесленных товаров покупает. От того ремесленники множатся да мануфактуры растут. Ну и купцы дела делают. Куда уж без них? Разве в моем рассуждении есть ошибка?

– Нет. – ответил царь. Но не сразу, а окинул взглядом окружающих. Возражений ни от кого не последовало. Люди сидели задумчивые.

– А раз так, то вывод иной отец, нежели ты сказал. Чем ранее сие дело начать, тем скорее в казну поступления преумножатся. Тем более, что ежели сейчас навести порядок с налогами да повесить самых отпетых воришек, то и жертвовать ничем не придется.

– Блажишь сынок, ой блажишь.

– Давно ли Сеньке Разину голову сняли? Но то казаки. Их мало, и они далеко. А представь, если крестьяне восстанут? Как века полтора в Священной Римской Империи. Доведенные до отчаяния и голодной смерти.

Петр помолчал.

Да и все молчали. С таким бунтом никто не хотел связываться. Ведь не договоришься. Ибо он слепой и беспощадный, словно лесной пожар.

– Так что нет, отец. Не подождет дело сие. Ибо нет ничего важнее наведения порядка на хозяйстве. Ибо отклик там долгий. Сегодня сделал – лет через десять отозвалось.

Царь взглянул на Ромодановского.

– Возразить Алексею сложно. Но недовольство будет сильно.

Остальные тоже высказались в этом же ключе.

Царевич не сдавался.

– Вот вы в Англии бывали. Добро там живут?

– Добрее нашего.

– Отчего же?

– Торговлю морскую имеют. С нее польза великая.

– Так и мы можем. Вон – под боком Персия. А через нее и Индия. Учреждай торговое кумпанство совместно с персами и торгую с Индией. Нам ведь что? Товары по Волге в Каспий спустил. Потом до южного берега. Оттуда коротким караваном до Тигра. Точнее до его притока – того же Малого Заба. Сколько там? Четыреста верст от Решта по обжитым землям? Оттуда по воде до Персидского залива. И уже на кораблях – в Индию. У арабов да персов и свои есть. Да, хуже английских, но есть. Но мы в Воронеже современные корабли научились строить. Так что, ежели потребуется – и как в Англии им построим. Вот и торговлишка. Причем издержки будут вполне сравнимы с теми, что несут англичане. Ведь им чуть ли не кругосветное путешествие нужно совершать, чтобы до Индии добраться, проходя дважды через крайне опасный мыс Доброй надежды[24]24
  До появления Суэцкого канала одним из самых удобных торговых путей между Европой и Персией был путь из Средиземного моря в Черное через проливы, а потом от Трапезунда коротким (около 400 км) караванным путем в западную Персию. Потому что даже открыв морской путь, путешествие вокруг Африки мимо мыса Доброй надежды был разово выгоднее, но на большом горизонте планирования отягощался убытками от затонувших кораблей, делая черноморский путь более выгодным. Это обстоятельство было одной из главных причин, по которой англичане с французами так не хотели отдавать России проливы что в 18 веке, что позже. Контроль над этим торговым путем был им самим нужен. Флот же Черноморский никогда не представлял угрозы в царский период что для Франции, что тем более для Англии и все эти спекуляции были просто формой пропаганды, дабы не акцентировать внимание на действительно важном.


[Закрыть]. Чем не морская торговлишка?

Петр подался вперед.

Остальные тоже оживились.

– Одна беда, – после затяжной паузы произнес Алексей. – Чем с ними торговать? Пеньком? Дегтей? Лаптями? Англичане чай иные товары везут. Прежде всего мануфактурные. А как нам приумножить сие мануфактуры, ежели не решить крестьянский вопрос? Людям ведь жрать нечего. Себя прокормить не могут толком. А тут еще работники мануфактурные. И много. Их чем кормить?

Тишина.

– Полагаю, что ежели все по уму порешать, да уважаемым людям вступить в долю торгового того кумпанства или мануфактур, прибыли в кошель им капнем много больше, чем спуская с крестьян три шкуры. И дело не в человеколюбие. Это просто выгоднее.

– Ладно. Подумаем… – подвел итог беседы государь.

Остальные степенно покивали.

Алексея, впрочем, удовлетворил такой исход. Он и не надеялся, что кто-то сразу побежит и станет разбираться с такими вещами. Главное – посеять зерно сомнений и заставить задуматься…

Собрание это закончилось.

Все разошлись.

А Петр Алексеевич уже через час оказался в гостях у патриарха.

– … я не знаю, как на это все реагировать. Понимаешь? Смотришь – ребенок. Слушаешь – старик. Что за нелепость? Да еще все эти знания. Мне кажется, что он многое знает непонятно откуда. И такие вещи, от которых мурашки по коже.

– Неисповедимы пути Господа нашего, – пожал плечами Адриан.

– Ты мне это говоришь? – раздраженно спросил царь.

– Другого ответа у меня нет.

– Так найди мне ответ! Нормальный ответ! Ты патриарх или где?

– Предлагаешь напроситься к Всевышнему на прием, да попросить разъяснений? Ты погоди. Мне недолго осталось. Только одна беда – оттуда не возвращаются. Рассказать тебе не смогу.

– Вот только не надо… не надо все это… – скривился царь.

– А как надо?

– Может быть правы раскольники? А? И нынешняя церковь уже не та, что прежде? – остро скосившись поинтересовался царь.

Адриан нахмурился.

Скорее даже почернел ликом.

Впрочем, промолчал. Петр же продолжил:

– Неужели церковь за тысячелетнюю историю свою ни с чем подобным не сталкивалась?

– Зачем тебе ответы? Али сын бывший нравится больше, чем нынешний?

– Отчего же? Нарадоваться не могу. Но в иные моменты страшно становится. Вдруг это происки Лукавого? Вдруг он нас куда затягивает, втираясь в доверие? Стремясь всех сгубить и церковь изжить. Понимаешь? Найди ответы, старик! Найди! И не вот такие пустые фразы, а так, чтобы ясно стало что к чему.

– Ты слишком многого от меня хочешь. Проникнуть в замыслы Всевышнего не всегда в силах смертных.

– Может быть дело не в силах смертных, а в тебе? Может быть это ты не справляешься? Может быть церкви нужен иной патриарх? Подумай. В этом деле отсидеться тебе не получится, как тогда во время заговора и бунта.

Андриан вскинулся было что-то ответить, но осекся.

– И церкви не получится отсидеться. Я ведаю о том, что ты о заговорщиках знал. И не донес.

– Тайна исповеди.

– Болтать то мне не надо. Исповеди…

С тем и удалился.

Царевич же тем временем вернулся к себе.

Разговор этот совершенно его вымотал. Очень сложно было объяснять людям, что они дураки и стараться не указывать на это прямо. Никто ведь не любит себя чувствовать таковым. Даже если это так.

Оттого, выжали его сии дебаты словно тряпку, что бабы на реке после стирки крутили в две, нет в четыре пары рук. До треска. Чтобы даже капелька лишняя не наворачивалась.

Покушал. И завалился подремать. Мозгу требовался отдых. Заодно спросонья можно было бы обдумать все заново. Припомнить кто как реагировать. И постараться прикинуть невысказанное…

А ближе к вечеру пришла Арина.

Он ей сразу по приходу дал поручение – собрать слухи свежие. Особенно те, что вокруг посланников иностранных держав крутятся. Ну и материалы наружного наблюдения. Кто куда ходил и с кем беседы вел.

Но было тихо.

Утечек о том, что с них требовал царь, никто не дал. Видимо поверили увещеваниям, будто османы, узнав о желании русских воевать дальше, станут лучше готовится. Отчего ничего толком не выйдет и придется сворачиваться, прекращая войну как есть. Даже слуги, что у посланников служили, ничего такого не слышали…

– Молчат?

– Молчат.

– А что говорят о том, ради чего отец их вызывал?

– О войне с турком. Дескать, просит вновь возобновить Священную лигу, дабы добить Великую порту. Что ныне к тому самое время. Слаба, ибо. Оступилась. Тяжело ей. Очень тяжело. Так что – самое верное продолжать ее бить. А не отступать в благородстве, давая подняться с колен.

– Ругались?

– Может быть. Но то не слышно было.

– Письма может стали куда какие отправлять?

– Письма да – по столицам отправили. Но о чем в них те люди, что о том узнали, не ведают. Полагают, пересказывают просьбу государя о возрождении Священной лиги и продолжении войны.

– Интересно…

– Отец твой у патриарха ныне был. Ругались о чем-то. Иногда из-за дверей даже крик слышался. Но неразборчивый.

– Когда? – напрягся Алексей.

– После того, как ты ушел от него. Он чуть выждал и побежал на подворье.

– Даже так… – помрачнел царевич.

Догадаться о цели того визита было несложно. Алексей шагнул на тонкий лед, поднимая сложную тему. Медлить с ней действительно было нельзя. Но он помнил, как на него смотрели окружающие аристократы. Не то, чтобы с ненавистью или со страхом. Нет. Странно. Как на дурного или больного. Возможно душевнобольного. И, видимо, семя сомнений он посеял не то и не там.

– Что-то случилось? – тонко почувствовав настроение парня, поинтересовалась Арина.

– Нет. Пока нет. Мне нужно подумать… и да – с патриарха глаз не спускать. Я хочу знать о каждом его шаге.

Глава 2

1699 год, февраль, 1. Москва

– На колено! – скомандовал зычный голос.

И отряд, выстроенный в четыре плотные шеренги присел, держа в руках заряженные мушкеты.

– Задние! Товсь!

И последние два ряда встали, взяв оружие на изготовку и переведя курок на боевой взвод. Причем четвертый ряд сместился чуть в сторону на полшага, так, чтобы просунуть свои мушкеты между голов третьего.

– Пли!

Прозвучал достаточно слитный залп.

– Первые! Товсь!

– Пли!..

Два слитных залпа сразу на четыре ряда, между которыми было секунды три-четыре. Хотя, при желании, как пояснил Алексей, так можно построить и больше линий, дабы увеличить плотность и мощность залпа.

Занятно.

Действенно.

Но никакой принципиальной новизны.

Этот прием вполне употреблялся уже в XVII веке хорошо обученной пехотой для отражения атаки. Его обычно применяли накоротке, по возможности в упор. Отчего он становился крайне результативным, нанося особое опустошение в рядах неприятеля. Определенная же размазанность его по времени позволяло части пораженных солдат противника упасть, открывая тех, кто стоял за ними. Ведь одного бойца дважды и тем более трижды убивать нет никакой надобности…

– В штыки! Марш! – рявкнул командир.

Зазвучал барабан.

И эти четыре шеренги, перехватив свои мушкеты с загодя примкнутыми штыками, двинулись вперед. Первая линия – опустив мушкеты на уровень пояса. Вторая – взяв так, чтобы колоть через плечо первой. Третья и четвертая – удерживали их в небо с готовностью перехватить по ситуации.

Прошли полсотни шагов.

Ровно. Аккуратно. Не допуская разрывов и сохраняя равнение.

– Стой! На плечо! Смирно!

Солдаты отработали.

И царь с сопровождающей его свитой начал обход этих ребят.

Поглядел.

Отошел.

Махнул рукой.

И смотр Бутырского полка, производимый по просьбе Патрика Гордона, продолжился. Сам он присутствовать не мог из-за тяжелой болезни. Но за полтора года добрым образом натренированные солдаты действовали слажено.

И вертелись, меняя фронт.

И перестраивались в каре, а потом обратно в шеренгу.

И собирались в походную колонную из двух основных построений, а потом в них обратно разворачивались.

Ловко.

Муштра, конечно, мало кому нравится, но выучку она поднимала очень сильно. Особенно когда требовалась слаженность действий, доведенных до автоматизма.

Никто не толкался.

Ни у кого ничего из рук не валилось.

При стрельбах и выполнении строевых приемов, никто не путался и не мешкал. Быстро и ладно проводя все операции…

А потом были стрельбы на скорость.

Те самые, которые Алексей пытался внедрить по всем московским полкам. Но получилось только применить лишь в Бутырском полку, да и то – из-за упорного и энергичного давления Патрика Гордона.

– Стой! – рявкнул командир, отслеживающий время.

И строй замер в позиции на изготовку.

– Пять выстрелов! – торжественно произнес Лефорт, весьма впечатленный результатом.

– Шесть, – поправил его Алексей. – Заряжаться то они стали с командой. А если бы перед тем изготовились, то и этот залп бы успели дать.

Конечно, натяжка.

И царевичу было крайне неприятно, что бойцы никак не могут выйти на стабильные шесть, а лучше семь выстрелов, как у пехоты Фридриха Великого. Но даже пять выстрелов, которые организованно давали эти бойцы по меркам 1699 года выглядели чем-то невероятным. В то время как в лучших европейских армиях обычно довольствовались двумя, в крайнем случае тремя.

Посему царь хоть и выслушал сына, но отмахнулся.

Он и сам видел – еще несколько секунд и дали бы шестой.

А так…

Это все казалось мелочь. Потому как он прекрасно представлял себе огневое воздействие пехоты, ведущей столь частый огонь.

– Отчего же иные полки не упражнялись в этом деле?

– Бутырский полк выделен генералом Гордоном под опыты. – пояснил князь Михаил Михайлович Головин. – Предложения царевича выглядели очень смелыми и до получения успеха в них Алексей Семенович Шеин не желал распространять сию практику на все полки.

– Кроме штыкового боя, – поправил его Борис Петрович Шереметьев.

– Да и то – ограниченно, – добавил Алексей. – Учеба штыковому бою велась спустя рукава. А дело стоящее.

– Да… да… – покивал царь.

На Шеина он был зол со времен бунта. Подозревая его в том, что колебался, что едва не перешел на сторону Софьи. Если бы мог…

– Так чего теперь ждать? – хмуро произнес Петр Алексеевич после небольшой паузы. – Распространить сие доброе дело на все московские полки.

– Даже на те, что набраны из стрельцов? – спросил Ромодановский.

– Мыслишь их учить не стоит? С дрекольем на врага посылать?

Князь-кесарь промолчал.

– Отец. Бутырский полк до конца не обучен. Да и сложно это. Тут требуется и его реорганизация, и перевооружение. Голландские мушкеты хоть и добры, но совсем не приспособлены для доброй и частой стрельбы.

– Не приспособлены? Отчего же? Пять выстрелов в минуту – это очень славный результат.

– А можно семь. Да и штыковой бой таким мушкетом вести сложно.

– А отчего ты зовешь сие оружие мушкетом, а не фузеей, как ныне всюду принято?

– Я сравнил старые мушкеты дедовских времен. Еще с фитилем. С новыми голландскими. И не нашел в них отличий. Ни размером, ни стволом, ни калибром они промеж себя не отличаются. Разве что замком – на них ныне стоит кремневый, французского образца. Но на них и ранее ставили кремневые, и даже колесцовые от чего названия не меняли. Так и ныне в чем смысл нового названия не понимаю. Мушкет и мушкет. Зачем по новому его называть? Он от этого лучше стрелять будет?

Петр нахмурился.

Чуть подумал, пожевав губы. Но возражать не стал. Вызвав тем самым определенную гримасу на лице Меншикова. Тот очень внимательно ловил такие приемы для манипуляций царем.

– А отчего же ты мыслишь сии мушкеты дурными? Вся Европа ими воюет и нахваливает. А ты ругаешь. Не слишком ли круто замахиваешься?

– В Европе могут выдавать по пять залпов в минуту солдаты?

– Твоя правда, – усмехнулся Петр. – Сказывай.

– Герасим! Подь сюды. И бумаги возьми. – крикнул царевич.

Спустя секунд пятнадцать его телохранитель подбежал ближе и протянул ему папку. Которую тот передал уже отцу.

– Я взял несколько максимально сходных мушкетов. Разделил их на равные группы по три штуки. В первой я оставил обычный ствол. Во второй – укоротил его на дюйм. И так далее. Потом первый мушкет в группе заряжали и стреляли, зажав в тиски, выверив наведение с помощью нивелира. Вторым стрелял опытный стрелок. Третьим – новичок, едва обученный. Их результаты я свел вот в эти таблицы, что ты сейчас видишь.

– Интересно, интересно, – покивал царь, просматривая эти листы в папке. Впрочем, было ясно, он не сильно понимал, что там написано. Регулярного образования ему остро не хватало. А самоучкой он был в областях практических. Оттого просто пучил глаза, рассматривая все это…

– Стрельба велась группами на триста, двести, сто и пятьдесят шагов по ростовым мишеням, имитирующим солдат противника. Как ты видишь – очень интересный результат получился. Ежели бить по ним с тисков, то чем длиннее ствол, тем выше точность выходит. А если с рук, то наоборот. До определенного придела. Меньше тридцати девяти дюймов стол укорачивать не нужно[25]25
  Обычный пехотный мушкет в те годы имел ствол длинной в 46–48 дюймов. Алексей же хоть и ориентировался на практику применения Brown Bess и Потсдамского мушкета, невольно предлагал Петру сделать что-то в духе мушкетов города Зуль (со стволом в 40 дюймов), которые начали производить еще в 1630 году, и которые в свое время очень помогли шведской армии в годы Тридцатилетней войны. Позже, в рамках общего тренда, вернулись к более длинным стволам, но никакой фундаментальной новизны царевич не предлагал в этом плане.


[Закрыть]. То во вред пойдет.

– И с чем это связано?

– С тем, что мушкет довольно тяжел и его центр масс смещен к срезу ствола. Из-за чего держать его в положении на изготовку тяжело. Особенно если отворачиваться при выстреле, дабы искры не попали в глаза. В таком случае ствол чаще отклоняется, и пуля улетает черт знает куда. Чем короче же был мушкет, тем оказалось проще из него стрелять. Как ты видишь – на триста шагов пятая часть попадания в строй. На двести – уже почти четверть. А на сто – почти половина, ну почти[26]26
  Здесь автор опирается на опыты, проведенные в 1811 году в Лондоне над старенькой Brown Bess. С некоторым понижением кучности. 300 шагов примерно 270–280 м.


[Закрыть]. Так что, ежели укоротить ствол до указанных тридцати девяти дюймов станет только лучше. Более того, можно будет утвердить единый стандарт мушкета для пехоты и драгун.

– А хорошо обученный стрелок не лучше бьет из длинного мушкета?

– Лучше. Но стоимость обучения доброй стрельбе крайне высока. Нужно сделать сотни и сотни, а скорее тысячи выстрелов. Это расход нескольких мушкетов и множества пороха. Вряд ли это сейчас имеет смысл. Слишком накладно для казны.

– Это да, – покивал царь.

– Я бы предложил еще одно улучшение для уменьшения расходов.

– Ну ка?

– Калибр. Глянь там последние листы. Сейчас какой калибр у голландских мушкетов? Семьдесят восьмой. Так?

– Что значит семьдесят восьмой?

– Я так для удобства калибры ручного оружия считаю – в сотых долях дюйма. Семьдесят восьмой – это семьдесят восемь частей от дюйма, поделенного на сотню. Так мне кажется удобнее. Семьдесят восьмой, пятидесятый, восьмидесятый и так далее.

– Ясно. И что же? Да, выходит семьдесят восьмой.

– Если уменьшить его до семидесятого, то каждый выстрел будет съедать на четверть меньше свинца[27]27
  Пуля.78 калибра (19,83-мм) весит около 46,01 грамм, пуля.70 калибра (17,78-мм) весит около 33,26 грамм. Разница 27,7 %. 70-ый калибр в петровские времена имели драгунские фузеи – он не был чем-то непривычным и необычным для России.


[Закрыть] и пороха. Убойность же не пострадает, равно как и точность.

– Как это не пострадает? Бить то он слабее станет.

– А ты глянь самый последний лист. Там мушкет как раз семидесятого калибра с укороченным стволом сравнивается с таким же, только семьдесят восьмого. В армиях всего мира далее ста шагов обычно не стреляют. Вот и глянь – на этой дистанции пуля в обоих случаях надежно пробивает сосновый щит толщиной в дюйм. Чего за глаза достаточно для верного поражения как человека, так и лошади.

– А на трехстах шагах?

– А кто туда стреляет?

– Ты не проверял?

– Нет. Смысла особого не видел. Хотя… – Алексей задумался. – Проверю. Вряд ли там сильно хуже обстоят дела. В принципе каждая пятая пуля, попадающая в цель – это тоже дело доброе. Со ста выстрелов двадцать солдат противника упадет. А сколько таких залпов можно сделать пока он сто шагов пройдет?

– У солдата с собой вряд ли больше трех-четырех десятков патронов[28]28
  Патроном в те годы называлась порох с пулей, упакованные в бумажную гильзу. Ее скусывали при заряжании. Высыпали из нее порох, а потом бумагу эту использовали как пыж при заряжании.


[Закрыть], в патронной сумке, – заметил Михаил Головин. – Ежели так палить, как ты удумал – никаких припасов не хватит. Даже пять выстрелов в минуту – это весьма и весьма прожорливо. Ежели кто будет наступать фронтом, а по нему открыть огонь с трехсот шагов, то как бы не лишиться огненного припаса в отражении такой атаки? Если не всего, то почти всего. Вдруг тем же днем новая атака? Чем стрелять то? А если на утро новый бой? Откуда патроны брать?

– Крутить в полковых мастерских. – на голубом глазу ответил царевич.

– Пусть полк всего в полторы тысячи человек. Ты полагаешь, что за вечер можно накрутить сорок пять тысяч патронов? Если по тридцать на брата? – улыбнулся Шереметьев.

– Значит их надо готовить загодя и возить в зарядных ящиках. Пропитанных воском от сырости и запечатанных им же. И при надобности вскрывать оные и раздавать бойцам.

– Это ты все накрутил… – покачал головой царь.

– Накрутил, – кивнул царевич. – Но введение единого укороченного мушкета семидесятого калибра у солдат и драгун позволит сильно сэкономить. Как при изготовлении оружия, так и на войне. Получив огневое преимущество над неприятелем. То есть, выйдет все дешевле и лучше. А ежели нет резона стрелять на триста шагов, то и ладно. Можно как все – на сто бить.

– Резонно, – кивнул Ромодановский, присутствующий тут же.

Он до того молчал. Поэтому подав голос удивил Петра Алексеевича. До того, что тот даже вздрогнул и скосился на него.

– Это все? – после затянувшейся паузы спросил царь.

– Я хотел бы просить разрешение на создание еще одной мануфактуры. Селитряной.

– Невместно царевичу такими делами заниматься, – нахмурился Петр Алексеевич.

В те годы производство селитры в России было тесно связано с селитряницами, представляющими собой по сути компостные кучи, в которых и вызревала селитра. Как правило поганая и мало пригодная в порох. Из-за чего почти всю годную селитру покупали из-за границы. Так или иначе – производство селитры ассоциировалось у многих в России с копанием в навозе. И было в любом случае делом далеким от того, каким должно заниматься не то, что царевичам или родовой аристократии, но и даже дворянам.

– А царю вместно лично топором махать на строительстве корабля?

– Я учился!

– Так и я для дела. Селитру хочу производить. Много. Чтобы от иноземцев в ней отвязаться.

Царь хотел было уже гаркнуть на сына, но осекся на полуслове. Прищурился и переспросил:

– Что, прости?

– Селитру делать хочу, говорю. Много. Очень много. С ней же вечная беда. А я, проводя опыты в химической мастерской, наткнулся на кое-какие решения. И хочу их опробовать.

– Какие же?

Алексей промолчал, глазами показав присутствие лишних людей.

– Говори. Здесь все свои. И болтать не станут. Ведь так?

– Так, – закивали окружающие царя люди.

Парню это не понравилось, но все же он произнес:

– При разложении одного субстрата, доступного в наших местах в достатке, я сумел получить особую воду, которая ускоряет вызревание селитряных куч. Должна ускорять. Сильно. Возможно очень сильно. И я хочу попробовать – выйдет али нет. Руководить этим делом я только поначалу стану. А как все наладится – доверю верному человеку и прекращу мараться.

– Насколько сильно это должно ускорить ее вызревание?

– В разы. И улучшить ее качество, подняв до доброй или даже отменной. В случае успеха Россия будет просто освобождена от необходимости покупать селитру у иноземцев…

Петр скосился на Меншикова.

Тот лишь пожал плечами.

– Что молчишь?

– А что сказать? – развел тот руками. – Тут пробовать надобно. Если все сладится, то казне с того великий прибыток. Иноземцы за селитру то дерут большую цену. И везут далеко не всегда хорошую.

Царь обвел взглядом остальных.

Никто не возражал. В первую очередь потому, что не им этим полезным для державы делом заниматься. Ну хочет царевич в говне валятся? Пущай. Его дело. Не им сгорать от стыда.

Вечером же того дня, уже в сумерках, Алексей прогуливался во дворе подворья своего двоюродного деда и главы рода Лопухиных – Петром Аврамовичем Большим.

– И зачем ты меня сюда вывел? Внутри поговорить не могли?

– И у стен бывают уши, – тихо ответил царевич. – Говори тише и посматривай по сторонам.

– Опять заговор какой? – напрягся Петр Аврамович.

– Нет. Но я тебе сейчас скажу кое-что, чего не нужно всем знать. А слуги любят послушать да поболтать. Была бы моя воля – я бы вообще тебя на конную прогулку по полю пригласил, но не хочу тревожить твою старость. Знаю – тяжело дается.

– Заботливый выискался, – процедил дед.

– Лопухины, заняв правильную позицию в минувшем бунте, укрепились. Но того мало. Сам видишь – брата твоего и моего деда все еще в деревне держат. И я предлагаю сие поправить.

– Слушаю, – перейдя на шепот, как и царевич, ответил старик, подавшись к нему ближе.

– Отец дозволил мне подле Москвы поставить мануфактуру по выделке селитры. И я хочу, чтобы кто из Лопухиных ей заведовал. Дело я поставлю и знаний особых от заведующего не потребуется. Просто поддерживать в порядке то, что уже будет работать.

– Селитряная мануфактура? Ты хочешь, чтобы Лопухины в навозе копались? – нахмурился Петр Аврамович.

– Селитра – это не навоз, а деньги. Много селитры – много денег. А я тебя уверяю – ее будет много. Причем хорошей, ибо я знаю, как из куч выделанную ее улучшать. Кроме того, много селитры есть великое влияние на моего отца. Ибо позволит освободить державу от иноземной зависимости хотя бы в этом важном товаре. Ну и главное – никто поначалу палки в колеса вставлять не станет. Многие ведь как ты мыслят. Дескать – селитра – это ковыряние в навозе. А значит унизительное дело. Потом же, когда поймут, уже будет поздно…