Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Соавторы: Андрей Дай,Андрей Буторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 110 (всего у книги 299 страниц)

Глава 2

1713, февраль, 3. Москва

Царь выхаживал по комнате.

Большими, энергичными шагами. Грозно поглядывая на выстроенную по стойке смирно шеренгу лекарей, знахарей и прочих медиков. Всех более-менее опытных и знающих, которых он сумел поймать. Рядом на диване, укрывшись одеялом, сидел Алексей и грустно на них смотрел.

И ему было бы даже смешно, если бы не сильное чувство «испанского стыда» за всю эту весьма глупую ситуацию…

Когда Петр Алексеевич тяжело заболел аристократия заходила очень интересными кругами вокруг царевича. Про государя же, казалось, позабыли. Видимо списав и просто выжидая, когда лихоманка его приберет.

Единственным человеком, который развивал бурную деятельность и пытался хоть как-то вылечить царя, был его сын. На удивление. Даже Петр не верил в то, что видел своими глазами. Ведь его смерть делала монархом Алексея. И ему бы просто постоять со скорбным видом в сторонке. Но нет – вон – как ужаленный носился. Даже пару жалоб на него написали, дескать, одному лекарю зубы выбил, а другого из окна выкинул – аккуратно на кусты диких роз. Первый теперь отчаянно шепелявил, а второй так ободрался, словно его кошки дикие охаживали.

Зачем?

Царь не понимал.

Но запомнил. Сын ведь его с того света считай вытащил в ситуации, когда даже недостаточно расторопные действия вели Алексея к престолу. А ведь он мог вообще ничего не предпринимать. Или отправиться, например, в монастырь какой, чтобы «помолится о здравии родителя», то есть, тихо, спокойно и благочинно дождаться его смерти. Но нет… он так не поступил. Большего проявления преданности Петр и помыслить себе не мог.

Из-за чего многое переосмыслил.

Очень многое.

Он ведь готовился умирать.

Принял это.

Смирился.

И умирая лежал, вспоминал слова сына. Его дела. И сожалел о своих, нередко вздорных или глупых реакциях…

А тут раз и выздоровел.

Он даже как-то растерялся. Однако же быстро взял себя в руки. Собрался. И новым взглядом посмотрев на окружение в считанные дни вышвырнув из него всех слишком скользких личностей.

И тут заболел Алексей…

Несущественно.

Простая простуда в легкой форме.

Петр же испугался. В эти годы ведь любая простуда могла получить развитие вплоть до такой пакости как воспаление легких.

Да, Алексей лечился.

К этому времени уже более-менее удалось утвердить комплекс мероприятий считай «народной медицины», которые позволяли надежно купировать развитие такого рода заболеваний. Постельный режим, регулярные проветривания помещения, всякие настои и прочее. Так что если не геройствовать, как любил сам царь, то угрозы как таковой особо то и не было.

Государя же это вообще не убедило.

Поэтому каждое утро у сына он уже который день собирал консилиум. И мучал медицинских работников. Не со зла, но от чистого сердца. Пугая, между прочим, не только их, но и сына. Ведь эти деятели на нервах иной раз предлагали ТАКОЕ… Хорошо хоть Петр Алексеевич уже маленько разбирался в вопросе и понимал – клизмой простуду лечить плохая затея, как и кровопусканием. Даже если при этом воодушевленно читать псалмы…

В этот раз пронесло.

Царь их выслушал. Посмотрел на сына, который явно шел на поправку, и удовлетворившись отпустил их.

– Может дела обсудим? – робко спросил Алексей, опасаясь родительского рвения в этом клистирном вопросе. Его явно требовалось отвлекать и переключать фокус внимания.

– Давай ты для начала выздоровеешь полностью.

– Так просто лежать и киснуть для здоровья очень вредно. Нужно хотя бы немного шевелиться. Гулять. А чего прогуливаться в пустую? О делах и поговорим.

– Думаешь?

– Убежден.

На улицу не пошли.

Зимний сад уже немного оборудовали, выставив целую батарею всяких растений в кадках. Притащили из зоопарка. При нем ведь имелся уже довольно внушительных размеров ботанический сад, расположенный по большей части во всякого рода отапливаемых зимой теплицах. И там довольно бодро накапливался массив всякого рода растений из американских, африканских и азиатских тропиков. Частью декоративных, но в основном полезных и нужных. Под то же хинное дерево здесь уже целый большой павильон отвели.

Вот сюда – в зимний сад отец с сыном и отправились. Благо, что обслуживание всей этой красоты не требовало постоянного участия большого количества людей. Поэтому днем там можно было уже вполне уютно погулять и подумать в тишине среди зелени. Видя за стеклами снежную белизну.

Подошли к воротам.

Отдали распоряжения.

Немногочисленные работники спешно покинули территорию крыла. И царь с наследником вошли туда. Погулять и поговорить. Заодно подышать приятным, свежим от зелени и многочисленных искусственных ручейков с водопадами воздухом…

– Я пока болел много думал над твоим предложением убить Людовика и Иосифа. Это так странно было. Так неожиданно. Так шокирующе. Ты серьезно этого хочешь?

– Хотеть хочу, но делать, не собирался. Во всяком случае – пока.

– Тогда зачем ты у меня спрашивал разрешение? – удивился Петр.

– А ты думаешь наш разговор до них еще не донесли?

– Так это была уловка? – удивился отец, остановившись. – Ты был так убедителен. Мне казалось, что ты действительно их хочешь убить.

Алексей прошел немного вперед.

Тоже встал.

Задумчиво смотря куда-то в пустоту перед собой.

– Что ты молчишь?

– Как жаль, что ты это все не можешь увидеть… – тихо прошептал он.

– Что увидеть?

– Это сложно объяснить пап…

– Пап?

– Папа – так на рубеже XVIII-XIXв том варианте будущего стали называть отца. На французский манер.

– А… Так ты про то, что тебе открылось тогда в храме?

Царевич криво усмехнулся.

Благо, что стоял спиной к отцу. И он не видел ни эту гримасу, ни глаза, полные боли и тоски от нахлынувших воспоминаний.

– Столетие за столетием мы хотели быть как они. Ведь мы плоть от плоти. И, по сути, такие же европейцы, а в чем-то даже большие. Особенно там – в будущем. Только… – замялся.

– Что?

– Все наши усилия обесценивались. Мы для них всегда оставались варварами, дикарями, темными и дремучими людьми. Что бы мы не делали. И в довесок отношение такое мерзкое из смеси ненависти, страха и презрения. И взгляды снисходительные, будто мы неполноценные существа. Век за веком. Я не большой знаток истории и не ведаю, когда это началось. Но ведь в том же XI-XII веках мы все еще были частью единой семьи европейских народов. А потом… словно черная кошка пробежала. Такое отношение к нам стало модно, мне кажется, где-то в XV-XVI веках. Да… И с тех пор ничего не менялось столетиями. И в XXI веке мы были такими же отбросами в глазах европейцев, как и в XIX или XVI.

Петр молчал.

– Романовы вымерли. Их сменили Гольштейн-Готторпы. Думаешь это что изменило? Нет. Просто говном стали считать уже их.

– Вымерли?

– В том варианте истории, который я увидел, ты оставил маму ради шлюх, и она воспитала меня в ненависти к тебе и твоим делам. Это закончилось тем, что в какой-то момент меня подбили на восстание против тебя. Австрийцы с англичанами. Закончилось это все – казнью. Моей. Вполне, надо сказать, справедливой. Последним представителем нашего дома была Елизавета – твоя дочь, рожденная солдатской шлюхой, которую ты приблизил и пригрел во время очередной пьянки. Правила она державой из постели, окружив себя влиятельными любовниками. Потом – все. Детей она не оставила. А иные Романовы перевелись…

Царь промолчал.

Бледный.

Глаза вытаращил, но промолчал.

Алексей не видел этого, стоя спиной к нему. Но столь сильные эмоции было несложно и почувствовать. Вон как зубы заскрипели.

– Алкоголь отец. Это все алкоголь. Он порой с людьми творит такое, что и не пересказать. Как заметил один синий человек: сначала ты меняешься внешне, потом ухудшается сознание и вот уже ты видишь драконов… мда… он еще что-то добавлял вроде утверждения будто все, что продается в «Пятерочке» не вино. Впрочем, вряд ли это относится к делу. Бросай пить, пожалуйста. Ты там от этого умер, перед тем такого наворотив, что не пересказать…

– Ты все это видел? – хрипло и как-то надрывно спросил Петр.

– Я много что видел.

– И поэтому хочешь убить помазанников Божьих? – перескочил на старую тему царь.

Алексей помолчал, борясь с волной раздражения и желанием чем-то ударить собеседника.

Несколько секунд тишины.

И сын прошептал, поворачиваясь к родителю:

– Ты даже не представляешь, как я хочу их убить.

И его глаза говорили сами за себя. В них плескалась ненависть. Чистая и незамутненная.

– Людовика и Иосифа?

– Почему? Нет. Всех их. Сжечь там все, оставив лишь радиоактивный пепел и оплавленную землю вместо Европы. Это цивилизация зла. Его сосредоточение. Ты и сам прекрасно знаешь про работорговлю и ту боль, что она несла людям. За ней последует наркоторговля, которая унесет многократно больше жизни. И прочие мерзости. Бремя белого человека, под соусом которого эти уроды будут грабить и убивать всех, кого не считали таковым. Потом они пошли дальше. И вот уже в начале XX веке, эти «прекрасные, просвещенные» люди объявили русских неполноценными и попытались уничтожить. Всех. Чтобы забрать себе наши земли. Ведь недочеловекам она не нужна, не так ли? Мы потеряли в той бойне десятки миллионов соотечественников. А перед тем они устроили нам Великую Смуту, которая унесет не меньше. Даже монголы со своим вторжением столько боли нам не приносили и никогда не хотели такого. А эти твари возжелали…

– Но они это еще не сделали!

Алексей закрыл глаза и молча отвернулся.

– Нельзя судить за то, что еще не сделано! Тем более, что даже люди, что это сотворили еще не родились! Это не справедливо! – воскликнул Петр.

Царевич вновь промолчал. Он боролся со своими эмоциями. Он редко позволял им охватывать себя, а тут его накрыло. Да так сильно, что аж руки слегка потряхивать стало. Петр это все прекрасно заметил и считал, поэтому дал сыну время.

Впрочем, слишком долго молчать царь не смог.

– Ты их не убил. Иосифа и Людовика. Почему? Ты ведь мог ослушаться моего приказа и изыскать способ. Мог. Не отрицай. Я тебя знаю. Почему не сделал, если ты их так всех ненавидишь?

– Потому что мне этого мало.

– Мало? Убить помазанников Бога?

– Для меня они просто враги. – пожал плечами царевич, не поворачиваясь. – Если потребуется их ликвидировать, моя рука не дрогнет. Но, повторюсь, мне этого мало. Это слишком просто. Примитивно. И мне не хочется уподобляться этим животным.

– Что ты задумал? – тихо прошептал Петр.

– Знаешь, что сказал мудрый Каа, когда встретил бандерлогов?

– Что? – нахмурился царь. – Кто это вообще? О чем ты?

Сын повернулся.

От былых эмоций уже ничего не осталось. Он снова полностью себя контролировал и был нейтрален.

– Я знал твое мнение по поводу убийства Людовика и Иосифа, – максимально добродушно произнес Алексей. – И обратился так официально для того, чтобы ты отказал, а им потом об этом донесли. На контрасте с демонстративной казнью Кольбера.

– Зачем? Ты хотел их напугать?

– Понимаешь, я не держу своих людей рядом с ними. – расплылся в максимально многообещающей улыбке. – А ты даже не представляешь, как сложно найти черную кошку в черной комнате. Особенно если ее там нет.

Петр промолчал, странно посмотрев на сына.

Он только сейчас осознал, ЧТО он устроил. И какая безумная, лихорадочная «охота на ведьм» там начнется.

– Кроме того, – добавил сын. – Теперь они пылинки с тебя сдувать будут. Ведь в их представлении только ты стоишь между мной и ими.

– С меня – да, но не с тебя.

– А со мной они попытаются договориться… – подмигнул ему сын… – Будь уверен – им сейчас страшно. Как никогда. Ибо их страх густо замешан на чувстве бессилия и полной беззащитности. А потребность в безопасности одна из базовых у человека. Я их ее лишил. Они теперь даже спать нормально не смогут. В горшок, садясь на него, будут заглядывать, проверяя нет ли там убийцы.

– А война? – нахмурился царь. – Ты ведь к ней так отчаянно готовишься. Это все игра?

– Блеф. Такое поведение называется блефом. Но нет. Я действительно готовлюсь. В глубине души я все еще надеюсь, что у меня ничего не получится и можно будет с чистой совестью предать все там у них огню и мечу.

Петр нахмурился еще сильнее, но промолчал.

Алексей же начал вышагивать по зимнему саду, напевая широко известную песенку из далекого будущего, полную черного юмора:

– Скатертью, скатертью хлорциан стелется и забивается под противогаз. Каждому-каждому в лучшее верится, падает, падает ядерный фугас…

– Шутник хренов, – буркнул царь. Он не понял содержание этой песенки, но вполне догадался о сути. По контексту разговора и настрою сына. Ну и каким-то отдельным смыслам, которые он все ж таки уловил.

– Говорят, что смех продлевает жизнь. – пожал плечами сын. – Тому, кто смеется, во всяком случае.

– Не слышал, – хмыкнул Петр. – Ты уже читал новый доклад Голицына о джунгарах?

– Ты про бои в Тибете?

– Да. Как думаешь, устоят?

– Не берусь даже гадать. Там сложный рельеф, пустынные горы и ситуация… – сделал Алексей неопределенный жест рукой.

– В отношение шаха ты более скептичен.

– Джунгары в обороне на хорошо известной и привычной им местности. Они недурно вооружены. Но их мало. Как все сложится – не ясно. Слишком многое завязано на удачу. К тому же не ясно кто именно против них воюет. Если собственно маньчжуры, то это опасно. Очень опасно. Они крепкие вояки, хоть и архаично вооруженные. Могут и размазать джунгаров по Тибету как сопли по рукаву. А вот если к ним заявились вспомогательные части из хань – можно не переживать. Они веками из хорошего железа не делают гвоздей, равно как и добрых, одаренных людей в армию не посылают. С шахом и пуштунами все совсем не так. Пуштунов много, они воинственны и вероятно неплохо вооружены. В горах наступать с армией шаха на такого противника плохая затея. Очень.

– Они нанесли пуштунам поражения в пограничных стычках.

– А ты уверен, что это не уловка?

– Ты настолько в него не веришь? Почему?

– Потому что это все отчаянно похоже на провокацию и ловушку. Стандартный прием степной. Подразнить, а потом отойти, заманивая в засаду. Разве нет? Кроме того, им кто-то поставил много оружия, и они начали восстание очень своевременно. Это все не может быть просто совпадением.

– Надеюсь, что Аббас понимает, что делает.

– Я – нет. Я надеюсь – лишь на удачу. На его удачу. Мда. Надо бы, как поправлюсь, съездить к Льву Кирилловичу. Как бы нам не пришлось все это расхлебывать.

– Мучал бы ты его поменьше. Тем более, что войны не будет.

– Мы этого не знаем. И они должны верить в то, что мы готовимся их всех в пыль стереть. Иначе дипломатии не получится. С ними. С этими тва… просвещенными людьми можно разговаривать по-человечески только наступив им ногой на яйца и приставив пистолет к виску. Иначе не понимают. Со слухом у них что-то делается.

– Лев Кириллович хворает. – покачал головой царь, недовольный такой формулировкой сына.

– Простуда?

– Нет. В груди давит. Отдышка. Загнал ты его. Он не молодой уже.

Алексей потер глаза с переносицей.

– Не знал?

– Нет. Он мне ничего не говорил.

– Не хочет расстраивать.

– Расстраивать? Да это катастрофа будет, если он сейчас умрет. Черт! Проклятье! Сердце. Надо же…

– Все мы смертны. – развел руками Петр.

– У него ведь и наследника толком нет. Сам делами занимается. С головой в них ушел. А завод архиважный. Один из ключевых. Вокруг него большая часть промышленности нашей строится. Он же такой живчик всегда был… Черт! Черт! Черт!

– Ты подумай о том, кого туда поставить.

– А если он поправится?

– Я бы его отправил на покой. Тяжело ему уже. Пусть присматривает, но дела чтобы кто-то другой вел.

– Ты с ним об этом говорил?

– Еще нет. Хочу сам поехать на днях. Посмотреть на него.

– Как бы его это предложение не добило. Мне кажется, что он держится неплохо в первую очередь из-за понимания своего особого положения в державе. И того, что он и его дела нужны всем. Забери у него завод – стержень вытащишь. Скиснет и умрет в считанные недели.

– И что делать?

– Не знаю… надо думать…

Глава 3

1713, май, 2. Исфахан – Удинск – Москва

Паровоз пыхтел клубами черного дыма, медленно продвигаясь по узкой дороге. Людей вокруг – уйма. Они от самого Каспийского моря стояли…

Составы пока ходили редко в здешних местах. А по этому маршруту так и вообще – впервые. Поэтому всяких зевак всегда хватало. Иной раз смотришь в окно по пути – и диву даешь от того, сколько оказывается в округе людей живет.

Вот и сейчас.

Стояли.

Смотрели.

Иной с козой на поводке. Другой с корзиной. Третий с кувшином воды. Натуральный парад получался из окрестных жителей…

Поезд же хоть и шел почти порожняком, но оказался буквально забит всякими любопытными. Первый прогон от побережья до столицы. Просто символический такой проход. Вот и разрешали людям прокатится, не выгоняя их из вагонов. А они и рады стараться – даже частью ехали на крыше. Из-за чего состав напоминал какую странную гусеницу, облепленную людьми, словно песчинками. Впрочем, оно и раньше повелось. Считай с первых составов брали с собой попутчиков и зевак, если было куда их загрузить на собственный страх и риск…

В пригороде же Исфахана, где разместили вокзал, стояла огромная толпа. Тысяч под сто. И машинист, поглядывая на нее, немного волновался. Страшно же… столько людей… и все на его поезд смотрят с любопытством. А ну как они все решат забраться в вагоны?

* * *

В тоже самое время под Удинском разворачивалась совсем другая драма. Армия Цин вновь подступила к этому город. В этот раз подойдя с серьезной осадной артиллерией. И мортиры, и гаубицы, и ломовые пушки притащили. И массу всякого прочего, вроде ракет. Их из центральных районов Поднебесной привезли на кораблях к устью Амура. А оттуда уже подняли вверх речным транспортом и переправили к Удинску перевалами. Вместе с большим количеством огненного припаса.

Этот поход Цин подготовились намного лучше.

Весь остаток лета и осень прошлого года накапливали ресурсы во временных базах снабжения на притоке Амура. Возле Читинского острога. По зиме и снегу санями перетаскивали их к Уде. Формируя уже там опорные магазины. И с началом кампании начали действовать.

Максимально быстро.

Максимально решительно.

Максимально результативно.

Стремясь опередить русским в развертывании. Потому как если удастся занять Удинск и укрепиться здесь. То дальнейшая война уже обретала перспективы. Если же нет, то…

Однако каково же было удивление генерала, когда на третий день осады он увидел русские полки. Их по прошлому году накопили в Иркутске. И по весне, как стало известно о возобновлении боевых действий, спешно перебросили в устье Селенги. Спокойно выгрузив недалеко от Удинска. Так, чтобы маньчжуры не помешали.

Генерал смотрел в русскую зрительную трубу и хмурился.

Вот из-за складок местности вышел первый пехотных полк под развернутым знаменем. Потом второй. Третий. И, наконец, четвертый. Следом показалась артиллерия…

– Из столичного гарнизона, – сообщил стоящий рядом с ним чиновник, также изучавший в зрительную требу гостей.

– С чего ты взял?

– Видишь какие у них номера. Раньше они назывались Бутырский, Лефортов, Семеновский и Преображенский. Им присвоили первые четыре номера. Видишь у пушек знамя? Цифра говорит, что это первый полк полевой артиллерии. Карабинеры еще вон мелькают. С ними нет ясности, но, полагаю, что мы видим перед собой всю первую пехотную дивизию. Лучше этих у русских никого и нет. Армейская элита.

– Обрадовал, – скривился генерал.

– Не думал я что в Москве так расстроятся. – покачал головой чиновник.

Он несколько лет, с началом активизации торговли с Цин являлся посланником Императора в России. И, заодно, собирал сведения. Собственно, именно его слова о чрезвычайном расстоянии этих мест до развитых провинций и позволили французам склонить Запретный город на войну. К слову, он сам был против этого конфликта, не видя в нем никакого смысла. Но его мнение по этому вопросу учитывать не стали, ведь французы занесли кому следует хорошие подарки…

– Справимся?

– С этими⁈ – хохотнул чиновник. – Я даже оставаться посмотреть на это ну буду. Сразу отбуду. Мне потом в давке бежать по перевалам нет никакого желания.

– Все так плохо?

– Тут четыре полка по 1621 строевых. Это… это… это где-то на тысячу меньше, чем у тебя. Так? Вот. Но они – лучшие из лучших. Они били шведскую армию, имевшую вдвое большую численность. А она, на минуточку, била всех в Европе. С армиями попроще они могут уверенно сходиться и при пятикратном численном превосходстве, и даже большем. Никаких шансов.

– Они не выглядят такими уж сильными.

– А ты приглядись. Ты ведь на глазок можешь определить тех, кого стоит боятся. Мда… Не знаю как сейчас, когда я был в Москве, то видел, как они делали шесть залпов в минуту.

– ШЕСТЬ⁈

– Повторюсь – у этих бойцов чрезвычайная выучка. Наследник лично за этим следит. У него вообще весь столичный гарнизон не продыхает в упражнениях. Там стоит четыре пехотные дивизии, которые, наверное, первые в мире по выучке. А эти – лучшие из них.

Генерал медлил.

Жевал губы и думал.

Если все так, как ему только что сказали, их тут разобьют в пыль… в сопли. У него ребята были крепкие, смелые. Но вот с вооружение против такой армии – не очень. Да и выучка… она была совсем для другого. А штурм прошлогодний Удинска показал – против самых лучших стрел, все решает огнестрел.

Немедленное же отступление – это катастрофа.

Стратегическая.

Ведь придется оставить с таким трудом доставленные сюда осадные парки и поистине огромный обоз. Да, вероятно это позволит войскам отойти в относительном порядке. Но эвакуировать магазин в верховья Уды вряд ли получится. Равно как и остановить наступление этой дивизии.

Что реально он может им противопоставить?

В поле – ничего. Если, конечно, советник не врет. А ему вроде, как и нет резона этого делать.

В маневренной войне? Ну… наверное что-то можно. Только здесь такой неудачный театр боевых действий, что все упирается в узкие перевалы и долины. А значит эта дивизия, просто продолжая наступать, будет выдавливать его войска. Отбрасывая. И огрызаться особенно то и негде. О том же, как работали эти пушки, которые он видел в зрительную трубу, генерал уже знал. По Удинску. Так что даже на возвышенностях особенно позиции и не займешь. Выкатят эти орудия да просто расстреляют. Все равно они бьют картечью дальше и луков, и его легких пушек…

– Это все какая-то бессмыслица… – покачал он головой.

– Я говорил об этом. Там. Но меня не слушали. Нам нет смысла воевать. Ради чего? Торговля ширилась год от года. Русские к тому прикладывали все усилия. И нам бы также…

– Может с ними поговорить?

– А у нас есть полномочия для этого? Обмануть можем. Но я их знаю. Второй раз слушать не будут. Посчитают уловкой. И будут правы. Ведь это не более чем уловка. Не так ли?

– В долине Амура у нас появится возможность.

– Ты вот их видишь? Видишь? – горько усмехнулся чиновник. – Они потрудились перебросить сюда на колоссальное расстояние столько лучших своих войск. Полагаешь, что в Амур наши корабли сейчас войти еще могу? После той злополучной битвы при Филиппинах сил деблокировать устье реки у нас нет. Да и если бы были – их никто бы не выделил для этого. Ямато оживились.

– Проклятье…

– Не удивлюсь что устье Амура перекрывать нам будут не русские корабли, а их. Впрочем, это все домыслы. Твердо я могу сказать, зная характер и нрав наследника – эти бойцы не могли появится тут просто так. Это просто не в его стиле.

– И что ты предлагаешь?

– Оставить заградительный отряд. Самых бесполезных. И остальными силами отходить.

– А обоз?

– Взять только самое необходимое, остальное бросить под защитой этих. Пусть хотя бы на день их задержат, а потом, как станет горячо, сдаются, чем обременят дополнительно русских. Нам же сейчас важно спасти армию, выведя ее в устье Амура. Там хоть какие-то возможности у нас будут для маневра. Здесь же возможностей для этого просто нет.

– А если ты ошибаешься? Если это не те? Или они нас вводят в заблуждение?

– Тебе решать, – пожал плечами чиновник, после чего развернулся и пошел к своей двуколке.

– Ты куда?

– Как куда? Ждать тебя с победой в более безопасном месте! – через плечо крикнул чиновник.

Сел в двуколку.

И действительно, возничий бодро стал ее направлять вдоль Уды на восток. К главным армейским магазинам.

– Проклятье… – прошипел генерал.

* * *

Алексей прожимал кнопки печатной машинки. Вслушивался в характерные такие щелчки. И смотрел как на бумаге почти каждое нажатие появлялся символ.

Это было странно.

Казалось, что он уже целую вечность не видел всего этого. Ведь там, в прошлой жизни, ему лет тридцать не приходилось давить клавиши. Во всяком случае – вот так. Из-за установки компьютера, который на порядки больше подходил на роль печатной машинки.

Быстрее. Легче. Удобнее.

Да и до того – именно что вот такими он не пользовался. Разве что всего несколько раз и то – из любопытства. Учреждение, в котором он работал, могло себе позволить приличные аппараты. Электрические. Которые не требовали именно что «давить клавиши», чтобы пропечатывать буквы.

Щелк.

Щелк.

Щелк.

Нажал на рычаг, протащив каретку и переведя строку.

Снова начал щелкать.

Не его это дело. Текст набирать на машинке пишущей, но… он как ребенок втянулся. Словно какую-то дивную игрушку получил. Словно бы дитятке дали игровую приставку, и он не мог от нее отлипнуть.

Щелк-щелк.

Щелк-щелк.

Еще бы если не телевизор, то радио, чтобы жужжало где-то фоном. Хотя и с помехами, транслируя какой-нибудь радиоспектакль или рассказывая о погоде…

Московский механический завод, который все ж таки вырос из небольшой мануфактуры по выпуску железных печей, продолжал прогрессировать. Наравне с металлургическим, инструментальным и оружейным блоком это направление царевич курировал с высшим рейтингом приоритета.

Скорее даже по самому высокому.

Первое его предприятие, над которым он лично квохтал словно наседка. Что в первые дни, что потом. Персонал особой выучки. Но не со стороны, а преимущественно выросший здесь. Внутри. Ведь вокруг предприятия сформировался комплекс из целой сети начальных и средних учебных заведений нужного профиля. Ну и опытно-конструкторский блок, находившийся на стадии, близкой к оформлению в инженерно-технический ВУЗ. Маленький, но ядреный и очень продуктивный.

На этом заводе уже давненько железные печи хоть и выпускались, но были далеко не основной продукцией. Даже больше – под них построили еще один небольшой заводик в Суздале. Оставив тут только самые сложные и интересные модели.

В отличие от того же ТОЗ здесь была сделана ставка на индивидуальную квалификацию персонала. Особенно потоком ничего не гнали, разве что поначалу. Но потихоньку, год за годом от этого отходили. Работая больше через ассортимент. Уже в 1710 году ММЗ производил настольные керосиновые лампы и осветительные уличные, работающие на смеси древесного спирта со скипидаром. Самовары многих фасонов. Горелки разные и походные плиты – бензиновые, керосиновые, спиртовые. Мясорубки как ручные, так и педальным приводом. Небольшие холодильники, работающие на сменных блоках льда. Для того времени крайне прогрессивные и очень удобные.

Но на этом не остановились. И в 1711 году потихоньку наладили выпуск настольных арифмометров Лейбница. Доведенных. Способных выполнять четыре стандартные операции с довольно большими числами, в том числе и с плавающей точкой. Совсем понемногу делали. Буквально по несколько штук в месяц собирали. Сразу же направляя их в Счетную палатой и прочие заведения, ведущие большие расчеты. К маю 1713 года пошли первые аппараты с серийным номером, перевалившим за сотню.

Чудо не чудо, но однотипные вычисления они ускоряли. Что позволило расширить задачи, решаемые той же Счетной палатой. Она и раньше активно подключалась к всякого рода научным и прикладным вычислениям, в свободное от статистических работ время. Сейчас же, кроме фриков, способных проводить быстрые вычисления в уме, получилось сюда подкинуть и просто внимательных, собранных людей, со всеми вытекающими…

В 1712 году Вариньон смог закончить свой прототип швейной машинки. Компактной. В духе Зингера. Их изготовили десяток. И отдали на предприятие по пошиву военной формы. Где, впрочем, уже третье их поколение проходило широкие испытания, так сказать полевые.

Проблем хватало.

Но дело шло. И Алексею казалось, что еще немного, еще несколько месяцев и их доведут, наконец, до ума. Что позволит уже начать наладить их выпуск. С тем, чтобы серьезно поднять производительность труда в весьма непростом и кропотливом труда по пошиву одежды. Массовом. Хотя бы для начала армейской.

И вот – печатная машинка. Довел ее Ньютон, наконец. Первую партию изготовил и передал в секретариат царевича и царя. На испытания. Ибо документов через них проходило великое множество…

Теперь же весь «творческий коллектив», подкрепленный внешними специалистами, такими как Лейбниц, Ньютон, Вариньон, братья Бернулли трудились над механической статистической машинкой – табулятором. Достаточно сложной и громоздкой «железяке». Однако открывающей новые горизонты расчетов.

Сам Алексей в этом вопросе был «ни в зуб ногой». Вообще. Но кое-что слышал и имел мал-мальский кругозор. Поэтому в принципе сумел, собирая рабочие совещания, вывести их на правильную постановку задачу самим себе.

Просто логически и функционально.

Вручную набирать данные при большом объеме расчетов долго и муторно? Да. Причем весьма вероятен риск ошибок ввода из-за чего расчеты нужно перепроверять два-три раза, чтобы снизить эти ошибки. Так ведь? Вот. Тут-то с периферии воспоминаний Алексей выудил перфокарту…

Идея зашла.

Начали думать, как с ее помощью данные вводить и накапливать…

Так один за другим стали вырисовываться компоненты компьютера. Система ввода, система вывода, шина, оперативно-запоминающее устройство, математические модули и так далее. Разумеется – все механическое.

Во всяком случае – пока.

На бумаге удалось даже сформулировать принцип программируемости. Но лишь в теории. Для начала начали работать над статистической машинкой – этаким агрегатором вводимых данных. Отрабатывая на ней ряд ключевых решений. Чтобы не все сразу. Тем более, что эти табуляторы все одно нужны.

Да и не только табуляторы.

Например, Алексей видел большие перспективы для управляемых ткацких станков. По типу Жаккартова. Да и вообще идей был целый воз…

Щелк-щелк.

Щелк-щелк.

Он продолжал играть с печатной машинкой. Такой канонично-классической на вид. Дорогой, кстати, жуть. Каждая деталь – тщательной ручной обработки с очень приличными допусками. Для чего в штат завода пришлось некоторое количество ювелиров принять и организовать очень суровый перекрестный контроль качества. Как на арифмометре…