Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

Соавторы: Андрей Дай,Андрей Буторин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 82 (всего у книги 299 страниц)

– Значит это они?

– Они. И будь уверен – башкиры о том тоже ведают. Оттого тебе и не говорили. Это их внутренние дела и договоренности. Исполнителей то, они, разумеется, тоже знали. Только толку от их захвата никакого. А вот наказать тех, кто стоял за заказом – да. Накажут. Всех, кого приютили, из раскольников, что примирившихся, что упорствующих, выгонят. Им такие проказы ни к чему. Все слишком далеко зашло.

– И куда же их погонят?

– Да на все четыре стороны. Куда убегут, туда и погонят. Но скорее всего на Кубань.

– А отчего не в Сибирь?

– Можно и в Сибирь. Да только под конец лета туда ехать дурная примета. На Кубани сытнее. Потом же, на будущий год, может и в Сибирь поедут. Но тут я гадать не берусь. Люди разные. Да и какие там с кем договоренности для меня не вполне ясно.

– Все же не обойтись мне без егерей… – покачал головой царевич.

Чем дальше, тем сильнее Алексея напрягала степь и ее нравы.

В Тулу там, во Владимир или в Тверь он ездил ныне спокойно. Тихо все было. Лейб-кирасиры обеспечивали периметр, но больше демонстративно. Вся округа прекрасно знала – шалить не стоит. А тут – словно Дикий Запад из каких-то откровенно диких и карикатурных вестернов.

Алексей предполагал, что в здешних краях шалит разбойный люд. Набеги иногда степняки с юга совершают. Но не вот так, а обычным образом. И те же башкиры им открыто противостоят. Однако, чтобы такое… хлеще бардак был в эти годы, наверное, только на Северном Кавказе, где в каждом ауле чуть ли не отдельный народ жил. Со всеми из этого вытекающими последствиями.

Царевич нервно повел подбородком.

Как Мюллер в исполнении Броневого из известного фильма.

Формально в здешних краях была Россия. Но фактически…

Строганов что-то понял по этой гамме эмоций, пробежавшей легкой рябью на лице царевича. И побледнел. Видимо выводы он умел делать быстро. Это Петр Алексеевич многие дела делал в порыве страсти. На эмоциях. Сынок же его славился любовью готовить холодные блюда. Тщательно и неспешно нашинкованные…

* * *

– Я слышал в Москву недавно прибыл корабль из твоей страны, – произнес Петр у постоянного персидского посла после того, как они обменялись формальными приветствиями на этой камерной встрече.

– Из-за него я и пришел к тебе. На нем мне доставили эти два свитка. – сказал он и положил их на стол. – Они на арабском. Для тебя Петр Алексеевич.

– Для меня? И что там? Я арабского не разумею.

– Вот тут, – коснулся посол самого пышно украшенного, – послание халифа, известного тебе как султан османов. Он пишет о Большом исламе. То есть, о том, что к исламу относится не только лишь учение нашего Пророка, но и вещи ему предшествующие. Да, пусть они с нашей точки зрения не полные, а местами и ошибочные. Но Всевышний посылая пророка за пророком правил эту неполноту раз за разом. То есть, стремился к установлению ислама. Отчего все его предыдущие формы, как бы не назывались, суть исламом. Просто архаичный.

– И как это понимать?

– Так и понимать. Халиф признал христиан мусульманами древнего мазхаба. И запретил брать с них джизью и притеснять как неверных. Кроме того, он написал о том, что в отдельных случаях переход людей из обычного ислама в древний допустим и законен, если несет большую пользу для иных мусульман.

– Ого! – впечатлился царь. – А тут что?

– Здесь ответ наших правоведов на слова халифа. Они признали их правомерными. Тем более, что он в своем послании уравнял мазхабы нового ислама, назвав их равнозначным. Не забыв о суфийском ордене Сефевие, который отметил, как вполне законный. Для нас это очень важно. Собственно эта приписка и позволила нашим правоведам признать правомерными слова халифа.

– Я очень далек от всего этого и совсем не разбираюсь в исламе. – покачал головой царь. – Объясни мне – для чего это все прислали мне?

– Оба эти свитка зачитали уже во всех мечетях Великой Порты и нашей державы. Вместе. Один за другим. А означают они простую вещь. В Исфахане ждут сватов. Ваших сватов. Твой сын сумел найти лазейку и теперь можно поженить сестру моего государя и Алексея Петровича.

– Так это все Лешины дела?! – ахнул Петр Алексеевич.

– Разумеется, – улыбнулся посол. – Он сумел договориться с султаном.

– И что же он ему посулил?

– Поставки оружия и обучение полусотни командиров. Они, кстати, прибыли на том корабле.

– И вы не против поставок оружия султану?

– Мы не собираемся воевать с ним и даже заключили союз против мамлюков. Мы будем только приветствовать помощь нашим союзникам. Если, конечно, ты, Петр Алексеевич, не станешь пренебрегать нашими интересами и договоренностями.

– А Багдад?

– Мы сумели договорится и разделить сферы интересов. Наш взгляд теперь устремлен на восток, а осман на запад. Багдад же остается у нас, как наши старинные владения.

– И вы им верите? У османов же семь пятниц на неделе.

– После этого? – кивнул посол на свитки. – Судя по всему, их держава находится на грани развала, раз они готовы буквально на все. Им отчаянно требуется помощь и новые союзники. Нормальные союзники, а не эти французы…

Глава 10

1708, декабрь, 2. Москва

Алексей уже месяца полтора как вернулся. И теперь сидел, грустно взирая на лица Нептунова общества. Неполного. Меншиков прибыть не смог, так как завяз с делами в западном анклаве России – Бремен-Фердене. Там, как он сам доносил, на него насели с тяжбами. Все, кто мог. По любому поводу.

Да и церковь давила. Лютеране с кальвинистами. Плотно. Вдумчиво. Обкладывая как волка флажками Александра Даниловича.

Этих последних зацепило строительство православных храмов в регионе. И стратегия Петра по выписыванию грамоты, освобождающей его подданого от уплаты любых налогов в течение пяти лет при принятии православия. Да и потом определенные послабления давались в торговле и налогах. В случае же отказа от православия спустя период налоговых льгот с нарушителя взыскивались неуплаченные налоги в двойном объеме – за обман. Так что население Бремен-Фердена было к декабрю 1708 года примерно на шестьдесят процентов православным. И судя по всему – еще года два-три – и протестанты в этих землях останутся лишь символически. Как коллекционная редкость.

В целом жители понятия не имели, что это значит – перейти в православие. И не сильно интересовались. Их вполне устраивало то, что это православие и не нужно платить десятину в Рим. Что раздражало протестантов категорически как в самом Бремен-Фердене, так и во всех окрестных землях. В том числе и тем, что это могло спровоцировать католиков на подобную же экспансию. Да, в землях Священной Римской Империи действовало правило Аугсбургского мира – чья власть, того и вера. То есть, Петр Алексеевич был в своем праве. Однако слишком он лихо зашел. С козырей. И протестанты пытались с этим бороться, устраивая всякие каверзы и помогая судиться страждущим.

В общем – Меншикову было чем заняться. Он там сидел словно в осаде.

Денег оттуда стало поступать меньше.

Заметно меньше.

Протестантское духовенство и всякие активисты старательно боролось с тем, чтобы через товарную биржу организованного там порто-франко проходило как можно меньше кораблей их единоверцев. Да и всякие гадости стали распускать об игорных домах, отваживая азартных людей. Получалось по разному. Но сие вредило изрядно.

Впрочем, деньги все равно шли.

И прилично так.

Несмотря на все ухищрения злопыхателей, льготы местным, внутренние инвестиции и воровство Меншикова, за неполный 1708 год в Москву «приехало» пять миллионов двести сорок семь тысяч талеров. То есть, считай рублей. Драгоценными металлами. Совокупно. И с игр. И биржи. И с прочего. Что было больше, чем по всей стране собрали подушную подать.

Эти средства поступали в «кубышку», а не выбрасывались на рынок. То есть, испанская ошибка не повторялась. Просто – по мере развития экономики России, все накопленные и отложенные средства шли на целевые инвестиции в инфраструктуру, производство и строительство. Продолжая ее разогревать и стимулировать рост.

В будущем 1709 году было совершенно неясна доходность Бремен-Фердена. Слишком уж люто-бешено с ним начали бороться. Но на миллион-другой Алексей рассчитывал. Вряд ли получится так быстро и жестко всю эту историю задушить. Впрочем, никакой особенной жизненной необходимости получать оттуда средства не было. Они все равно уходили про запас. Равно как и большая часть торговой прибыли…

– К счастью, чума в Крыму завершилась, – произнес царевич, переходя к этому вопросу. – Кафа, правда, почитай вся вымерла. Считай города больше нет. Его с нуля нужно заселять. Там увлеклись с кордонами и совершенно не ясно от чего больше людей умерло – от чумы или от голода.

– Совсем ушла? – нервно переспросил царь, проигнорировав слова о вымирании целого весьма немаленького города.

– Пишут, что совсем. А на кордонах наших, зараженных уже месяца два как совсем не встречают. Полагаю, что их можно снимать. А то строители в Киеве засиделись и страху натерпелись. Надо, кстати, что-то решать со старыми османскими городами в Крыму.

– А что с ними решать? – фыркнул Апраксин. – Забрать себе и все. Чтобы хана держать крепко.

– А ему на что жить? – улыбнулся Алексей. – Если мы возьмем под контроль все порты полуострова, то с торговли он ничего получать не будет. Контроль же за Перекопом позволяет регулировать выход крымского войска, то есть, набеги. Они нам тоже без нужды. С чего ему жить то?

– И что ты предлагаешь?

– Переход в подданство. Титул герцога Таврического. И выделение денег для постройки в Крыму с десятка предприятий. По уже отработанной схеме сотрудничество. Пятьдесят процентов и одна акция – в руках государства – остальное у хана. Управляющие числятся на государственной службе, что позволит пристроить и ближайших родственников хана, и его самого, и наиболее влиятельные главы родов.

– А он пойдет на это? – удивился Апраксин. – Зачем ему идти в подданство?

– Что ты там хочешь построить? – отмахнулся от адмирала царь.

– Комплекс предприятий для производства рыбных и мясных консервов для нужд флота и армии. Я показывал свои опыты.

– Да-да, – кивнул Петр Алексеевич. – Что для этого потребуется?

– Мануфактура по производству белой жести прокатом и лужением. Еще одна – для выпуска банок. Еще пара – для выпуска мясных и рыбных консервов. Еще парочка для выпуска рыбной и мясной муки. Это – как минимум. Сразу скажу – специалистов у нас нет. Оборудования тоже. Кое-что изготовим. Те же прокатные станы. Но хану придется крутится самому. Мы лишь предоставим ему деньги, технологию консервирования и наши наработки по банкам.

– Сомнительно, – покачал головой Петр.

– У него разве есть выбор? – усмехнулся царевич. – Он в отчаянном финансовом положении. Как альтернатива мы можем у него Крым просто купить, а дальше он уже как-нибудь сам.

– И он продаст?

– Повторюсь – у него отчаянное финансовое положение. А все эти предприятия мы как-нибудь с местными родами поставим. Там есть с кем сотрудничать.

– Ладно. Хорошо. – кивнул царь. – Пригласим в Москву на поговорить. Там видно будет. А что там с тифом? Ну что на Смоленской дороге был.

– Давно кончился. Я лично туда ездил и все проверял. Двадцать семь человек из числа приказчиков на месте повесил.

– И не только приказчиков, – усмехнувшись, добавила Миледи.

– Грешен. Но главное – тиф закончился. И работы по весне продолжатся. Сейчас люди, что пережили эту болезнь поставлены на отдых и прокорм к нанявшим их. Восстанавливают силы. Заодно их учат чтению, письму и счету. Охочих. Обязал я их. Да и за другими одаренностями присматривать распорядился. Посмотрим по весе что из всего этого выйдет. Может самородки отыщутся. Если аристократы не станут утаивать, конечно.

– После того, как двое уважаемых людей опять утонули в нужнике? – хихикнула Миледи.

– Они были просто неосторожны. – развел руками царевич. – Кто же их заставлял говорить, что они не будут оплачивать лечение работников, которых они до тифа довели. Видимо у них проклевывалась олигофрения. Вот и погибли не за понюшку табака. Бывает.

– Совсем ты кровь не уважаешь, – покачал головой Борис Шереметьев.

– Уважаю. Очень уважаю. Но с того, кому много дается, и спрос другой. Или они что думали? Могут творит черт знает что, а я закрою глаза только из-за их происхождения? Эти придурки чуть не выплеснули эпидемию тифа на всю округу своим воровством и проказами. Вы представляете, чтобы было, если бы кордоны просто не успели поставить? Чудо… просто чудо, не иначе нам помогло. А эти еще и выступать стали, словно муха на стекле.

– Поделом, – холодно и сурово произнес царь.

– А вот что делать с оспой в Сибири – не ведаю. – буркнул Алексей. – Там почитай три десятилетия уже она бушует. Вроде бы далекая и безопасная для наших мест. Но по минувшему году торг с державой Цин какой вышел! В Кяхте. А ведь туда товары не своими ногами ходили – их люди возили. И много людей. И дальше людей больше поедет. Стройка ведется у Иркутского острога. Да и вообще – сообщение всякое с Сибирью увеличилось. И растет оно довольно быстро.

– И что предлагаешь?

– Для начала кордон большой сделать в Нижнем Тагиле. И тех, кто возвращается сюда, за Урал, выдерживать там неделю-другую. С осмотром. И проверкой товаров на заражение. По югу тоже можно поставить, чтобы случайные люди не проскакивали. Но не удобно идти. Там больные сами слягут раньше, чем доберутся. Основная масса людей через Нижний Тагил двинется. Пока сделать так. Потом посмотрим. У меня кое-какие мысли есть.

– Какие?

– Прививка… – начал царевич и вкратце описал идею, связанную с коровьей оспой. Что царь, что остальные выказали скепсис. Но от желания проверить не стали отмахиваться. Очень уж большую пользу несла удача. А проверить можно и тихо, чтобы слов дурных никто не сказал. Тем более, что к концу года удалось «выписать» десятка три молодых, бьющим копытом медикусов из Европы. Вот кого-то на опыты и поставить эти прививочные. Чтобы мозги пытливые и человек лихой, готовый на всякое…

Еще поговорили про эпидемии и медицину.

Перешли к вопросам экономики, а точнее трудового кодекса, который внедрялся со скрипом великим. А местами едва ли не с боем. Но дело шло. Налоговый и земельный кодексы тоже далеко не все на территории России полноценно действовали…

Очень много царевич говорил про Пермь и окрестные владения. Про необходимость непрерывного наращивания количества рабочих там. И модернизацию способов производства.

Как по добыче руды, так и каменного угля.

Требовалось там сосредоточить десятки и десятки тысяч рабочих рук. Уже сейчас вокруг металлургического комплекса Перми трудилось около двадцати тысяч рабочих. Алексей хотел за два-три года довести их до ста.

Много.

Но стране требовался чугун. Много чугуна. Очень много!

В первую очередь, конечно, для растущего производства узкоколеек. Которые давали мощный кумулятивный эффект для общего развития экономики. Уже сейчас меньше десятой части всего выплавляемого чугуна перерабатывалось в железо. Остальной же либо шел на разные бытовые и хозяйственные отливки, либо переделывался в рельсы.

Петр был в целом не против.

Только не понимал – откуда сын этих людей возьмет и чем будет кормить. В конце концов – сто тысяч человек – это не фунт изюма. Это очень много голодных ртов, которые нужно как-то прокормить. И эту еду требовалось как-то в те края завезти. Причем сделать все так, чтобы она не стала дорогой.

Среди прочего именно для этого Алексей башкир и агитировал. Чтобы в их западных землях организовать современные, прогрессивные сельские хозяйства. С импровизированными «машинно-тракторными станциями» из крепких рабочих лошадей и парка повозок да прочего прицепного оборудования.

Впрочем, в Поволжье Алексей на базе переселенцев из Ливонии потихоньку разворачивал тоже именно такие хозяйства. Равно как и в самой Ливонии, но уже с помощью переселенцев из старых русских провинций. И так далее, и тому подобное. С числами и деталями. И не только по этому вопросу, так как обсуждали экономику в целом. Итоги года…

Суета сует.

Мелочи.

Безумное количество мелочей.

У царя от этого доклада сына даже голова разболелась. Слишком много всего. Поэтому, улыбнувшись, Алексей достал из сумки «Статистический временник» – подшитую как журнал брошюрку, подготовленную ему Счетной палатой.

За 1705 год, правда.

Они просто не успели вдумчиво переработать материалы, поступившие за последующие периоды. Да и методики требовалось придумать. Формы отображения. Графики. Все это время. Много времени.

Царевич показал отцу и остальным сию работу.

Удивил их приятно.

– Уже трудятся над 1706 годом. А до конца года добьют все до 1708 включительно. Теперь уже легче и быстрее будет.

– Ты, я смотрю, недоволен.

– Дело нужное, но эти сто двадцать семь человек лучше бы в науке применить и инженерных расчетах. Не зря же я по всей Росси собирал одаренных.

– И что, священники прямо честно пишут о таких? – удивился Голицын.

– Пишут. А чего бы им не писать? – улыбнулась Миледи. – Им ведь за каждого выявленного одаренного денежку платят. Лично тому священнику, что его углядел. И немаленькую. Зачем им молчать?

– А самим не нужны разве?

– В глубинке многие способности не применить. – добавил царевич. – Ну, например, острое зрение. Он ведь в жизни что крот. Вокруг себя видит плохо, а в даль – невероятно. Болезнь сие. Там, на месте, в селе, страдал бы. А я на флот пристраиваю. С таким зрением да хорошими зрительными трубами получаются прекрасные наблюдатели, которые замечают если не все, то близко к этому.

– И устный счет не применить?

– А как? Вот как в каком селе или деревне может раскрыться человек с одаренностью к быстрому счету. Где он там нужен? Ягодки или орехи пересчитывать? – усмехнулся Алексей. – Конечно, кое-что утаивают. Но в целом – очень серьезно подошли к делу. Я ведь не пишу, кого именно ищу. И они сами высматривают всяких необычных персон.

– Видел я этих одаренных, – покачал головой Шереметьев. – Кунсткамера какая-то. Большинство нуждаются в помощи нянек или иных сиделок.

– Так и есть, – охотно согласился царевич. – Это называется эффект идиота-саванта. Его суть сводится к тому, что у человека происходит аномальное развитие мозга. И, например, получив возможность производить в уме чрезвычайно сложные математические исчисления он совершенно беспомощен в ином. Я специально собираю таких необычных людей и использую их. По моим опытам один подобный савант с приставленным к нему парой помощников для организации его быта, в состоянии выполнять работу лучше, чем два-три десятка хорошо подготовленных специалиста в этой области.

– Это сколько же обычных людей нужно в Счетную палату? – спросил Петр.

– Там не все саванты. Кто-то этими необычными людьми и руководить должен. Но если от савантов избавиться – то минимум тысячи полторы.

– Сто двадцать семь человек делают работу полутора тысяч… – покачал головой Апраксин.

– И это еще у меня не дошли руки нормально им все организовать и загрузить их. С тем же Статистическим временником основные проволочки были не в расчетах, а в продумывание – где, что и как считать, и каким образом потом отображать. Саванты в этом не участвовали. Они вообще загружены довольно скромно. Много простоя.

– Не нравится мне этот подход, – продолжал бурчать Шереметьев. – Больным у тебя почет, а здоровым как же? Как им быть?..

Разговор у них получился сложный.

Петр мало в нем участвовал. Больше слушал. Его тема не интересовала. Ну… нет, интересовала. Но так. Он и сам любил все необычное, поэтому сына понимал. Только царь окружал себя диковинками для демонстрации, включая необычных людей. И понимал тягу сына к всяким уникальных людям. Пусть даже и не совсем полноценными, с точки зрения обывателя. Не только савантами. Нет. Но и просто одаренными. Одних только молодых крестьян детского и подросткового возраста, «склонных зело к малеванию», у него уже скопилось два десятка…

Несмотря на то, что начали утром, разошлись далеко за обед. Даже кушали во время собрания. Слуги занесли еду и удалились, дабы не подслушивать. Особенно коснулись невест. Европейцы занесли денег столько, что каждую из их кандидаток «блокировала» взятка минимум в миллион…

Но, наконец, все завершилось.

Алексей выбрался на улицу. С удовольствием втянул прохладный воздух. Сел в карету, зимнюю, на полозьях. И покатил к себе – в Воробьев дворец.

И неплохо поехали. Быстро, шустро понесли кони. А где-то рядом подковы тяжелых животинок лейб-кирасиров взрывали снег. Каждый шаг их слышался.

Вдруг остановка.

– Что такой? – крикнул Алексей, не открывая двери.

– Пожар Алексей Петрович, – отозвался возничий.

– Какой пожар? – удивленно переспросил царевич и вылез наружу.

Глянул.

И ахнул.

Его дворец горел.

Не так чтобы сильно, но горел. Вон – дым столбом шел.

Хотелось материться.

Сильно.

Громко.

Год совсем не задался. Сначала чуть не умер от какой-то простуды. С Ньёносс много ругался, не хотевшей уезжать. Потом эта дурость с похищением. Чума, тиф, оспа. Откровенно осадное сидение Меншикова в Бремен-Фердене. Теперь еще и вот это…

– За что, Господи? – взмолился царевич, вознеся глаза к небу и перекрестившись.

Но ответа не последовало.

И тяжело вздохнув Алексей поехал ближе. Разбираться.

Пожар охватил не весь дворец. Полыхало только одно крыло, где как раз размещалась кухня. И его активно тушили. Включая подоспевшую уже пожарную службу. Она проливала с помощью ручных помп и шлангов это крыло водой. Ну и соседние участки заливали, дабы там все отсырело и не загорелось.

Тушили долго. До самого вечера.

К счастью, все документы сохранились, так как царевич благоразумно хранил их в несгораемых шкафах. И в общем-то непромокаемых. Самую важную. А обычные картотеки вытащил Герасим со своими людьми, изгваздавшись как черти. Так что ничего критично страшного не произошло. Просто царевич и наследник державы остался на улице. Считай стал бомжом. Ведь подходящих запасных дворцов ныне не имелось. Новые не успели построить, а от старых «развалюшек» уже избавились. Воробьев дворец был последним деревянным дворцом. Да и то – чудом уцелевшим из-за перегрузки наследника, которому некогда было возиться со всякими стройками да переездами…

Алексей заселился в один из маленьких гостевых домиков, что вокруг дворца были поставлены во множестве. Тот давно не вмещал все службы и гостей. Вот и пригодилось. Уже для него самого.

Ну и вызвал архитектора.

Прямо с вечера.

– Не было бы счастья, да несчастье помогло. – горько усмехнулся он, отдавая это распоряжение…

После падения Августа Сильного царевич постарался перетащить в Россию всех интересных личностей, которых тот собрал вокруг себя. Среди них оказался и Маттеус Даниель Пеппельман – его придворный архитектор.

Каких-то особых художественных талантов царевич в нем не приметил. Архитектор и архитектор. Самый обычный. Обыденный даже. А вот административные навыки проступали так отчетливо и рельефно, что пропустить и не разглядеть их было просто нельзя.

Чем и Алексей, и Петр и стали активно пользоваться.

Именно он спроектировал большой кафедральный храм Москвы, ипподром, стадион и так далее. А потом занимался их строительством, проявив завидную расторопность и распорядительность.

Среди прочего Маттеус уже несколько лет прорабатывал новый дворец для царевича. По настоянию царя, который как мог давил на сына, требуя уже обзавестись чем-то каменным и современным. А «не ютиться в сараюшке» и «его не позорить».

Проект разрабатывался… прорабатывался… дорабатывался…

В общем Алексей саботировал этот вопрос как мог. Не до того. Мотивируя это тем, что хотел нечто необычное. Здание, которое стало бы этакой визитной карточкой Москвы. По которому бы ее стали узнавать. Отчего они с Маттеусом, у которого с фантазией было все не сильно хорошо, продумывали всякие концепции. Перебирая идеи.

Все обычное Алексей отверг сразу.

Скучно и не узнаваемо. Ведь по всей Европе дворцов понаставили уже столько, что какой не «слепи» – обязательно окажется похож на какой-нибудь из имеющихся.

Думали.

Подключали молодых архитекторов, который искали лихую удачу в России. Царевич сам иногда что-то пытался прикинуть или вспомнить. И потихоньку делали наброски.

В итоге появился натуральный кадавр.

Ядром конструкции являлась большая, массивная и весьма широкая башня. Ступенчатая. В двадцать один этаж. С семью ярусами черепичных крыш – по количеству ступеней. Что сближало ее с традиционными японскими замками. Отдаленно.

Саму башню царевич хотел строить из железобетонного каркаса как у нормальных, «взрослых» небоскребов. Благо, что бетон выпускался и железного прута для этого хватало. Как все это провернуть Алексей был без понятия. Не строитель. Поэтому просто донес идею до Пеппельмана и отправил того голову ломать и экспериментировать.

Стены же он планировал сделать с максимальным количеством многослойных окон. Практически в пол. Чтобы внутри было много света. Да и вообще – дорого-богато столько стекла. Поначалу, понятно, решетчатые. Потом, как получится.

От углов этой башни по плану отходили «крылья». Тоже ступенчатые. И также с большой площадью остекления. Завершающиеся приземистыми, невысокими круглыми башнями с разного рода вспомогательными, но интересными сооружениями. Например, в башне восточного крыла планировалось расположить домовую церковь с органом, купелью и прочем. А в башне западного крыла – обсерваторию, куда по задумке Алексей должны были поставить самый крупный зеркальный телескоп в мире. Ну и библиотеку. В северном крыле он хотел соорудить небольшой спорткомплекс с бассейном, а в южном – тропическую оранжерею с зоной отдыха. Включая небольшой прудик с китайскими разноцветными карпами, которых только предстояло как-то добыть…

Кроме несущего каркаса, присутствующего не только в башне, но и во всем остальном здании, царевич планировал наполнить свой новый дворец всем самым современным и передовым. Тут и перекрытия из железобетонных балок и плит. И стропильная система крыши из клепанных железных профилей. И водопровод с канализацией, дабы в здание имелись нормальные ватерклозеты, ванны и прочее. И вентиляция. И паровое отопление. И даже лифты. Покамест уравновешенные противовесами да с гидравлическим приводом. Их, кстати, только предстояло сделать. Пока они существовали лишь на бумаге – как идея. В будущем же он планировал провести электрификацию здания. И даже телефонизацию. Для чего в проекте закладывали коммутационные шахты и каналы. Сам архитектор просто не понимал зачем они, но раз царевич просил, почему нет?

Про то, как он морочил голову с дизайном и оформлением – речи даже и не шло. Практически все стены как снаружи, так и изнутри были уже несколько раз перерисованы. Подбирался стиль. В сущности – выдумывался…

В общем – тянул Алексей, тянул, мучал-мучал…

А тут пожар.

И на лицо Маттеуса Даниеля Пеппельмана было противно смотреть. Более счастливого человека в мире просто невозможно и сыскать. Ведь царевич прекратил изуверства и утвердил план. А дурной привычки постоянно вмешиваться и на ходу все менять он не имел.

Сам же царевич сидел кислый… мрачный…

Ему это строительство было совершенно ни к чему. Да, по весне он уезжает в посольство. Но до весны еще нужно дожить. И сколько всю эту «халабуду» будут строить совершенно не ясно.

Конструкция новая.

Перспективная.

Неопробованная.

Нет, ну конечно не совсем так. Железобетонные балки активно применялись для перекрытий при перестройке Москвы. Да и плиты тоже. А вот несущий каркас – это да… и мощную плиту фундамента еще никогда не заливали. Так что степень конструктивной новизны была не такая высокая. Однако же… все одно – очень непростое здание с непредсказуемыми сроками строительства.

Хуже того – могло произойти какое-нибудь происшествие. Все-таки первый небоскреб в мире.

В общем – Алексей нервничал.

Ему нравилось откладывать это строительство. Слишком уж велики были риски, связанные с репутационными потерями в случае провала. Ведь не только вся Москва, но и, пожалуй, половина Европы знала, что это здание чуть ли не его личный проект…