Текст книги ""Фантастика 2024-83". Компиляция. Книги 1-16 (СИ)"

Автор книги: Михаил Ланцов

§ 6.10. Подарки к Рождеству

Троица была совершенно разной. Я прекрасно осознаю, что вообще-то все люди разные, но эти были прямо-таки этой аксиоме явственным подтверждением.

Щуплый, субтильный даже, Павел Николаевич Яблочков, был чем-то отдаленно схож лицом с Никсой. Не близнец, нет. Но сказал бы кто-нибудь, что они родственники, я бы поверил.

Александр Николаевич Лодыгин напротив – кряжистый, как гном. Плотный такой, основательный мужчина. Из подготовленной на этого человека справки я знал, что ему всего двадцать восемь лет. Но выглядел он старше. Они с Яблочковым одногодки, но если первый и на пороге тридцатилетия казался вчерашним студентом, то Лодыгин – преподавателем с опытом.

Владимир Николаевич Чиколев по бумагам был на два года старше первых двоих. И он был единственный из этих «трех мушкетеров», кто выглядел четко на свой возраст.

Все трое были знакомы между собой. Не дружили. Просто знали о существовании друг друга, и о работах, которые вели. Но в этом как раз ничего удивительного не было. Время такое. Наивное. Изобретатели первым делом бежали в газеты и журналы, рассказывать всему миру о том, какие они гении. Новое оружие тут же демонстрировалось иностранцам, а по просьбе последних, и чертежи прилагались. Бесплатно. Страх и ужас!

Но к троице это пока никак не относилось. Потому что прежде ни один из них ничего путного не выдумал. Яблочков и Лодыгин пытались изобрести электрический источник света. По-простому говоря: электрическую лампочку. И были на пороге великого открытия, но тут в их жизни случился я.

А мне их проблемы казались несколько надуманными. Я ведь никакой не специалист. Не электрик и не электронщик, но устройство простейшей лампочки накаливания знаю не понаслышке. В детстве из маленьких, полутора вольтовых, каждый из мальчишек моего двора хоть раз да попробовал делать простейшие детонаторы для самодельных взрывных устройств. А большие, те что под потолком, менял не раз, когда те перегорали. Поэтому, после одного интересного разговора со столичным генерал-губернатором Треповым, взял, да и разослал по всем, мне на тот момент известным, электротехническим лабораториям России чертеж. И вот итог: трое из ларца, совсем разные с лица.

– Помилуйте, Герман Густавович, – отмахнулся от меня Трепов. – Какие еще электрические станции?! У нас газу вдоволь нету, чтоб улицы освещать, а вы его жечь станете, чтоб опыты свои проводить…

– Не очень понимаю, о чем идет речь, – удивился я. – Каким же это образом одно связано с другим, Федор Федорович? Я-то планировал электрическую генерацию с помощью паровой машины производить. Угля же теперь вдосталь? И с юга, из Донбасса везут. И из Сибири притащим, коли на то нужда случится.

– Как же вдосталь-то? Дражайший мой Герман Густавович! Мало! Как есть – мало! И сколько бы не привезли, а и того мало будет. Каждому же приятно, когда перед домом да по улице фонари. А где же мне газу на все напастись? Вот и пережигаем уголь на светильный газ. Целыми эшелонами! И мало. Все равно мало!

– Так, а почему электричеством же улицы не освещать? Красиво, ярко и совершенно безопасно. К чему этот газ светильный?

– Видел я в Москве на Выставке прибор, что молнии пускал, – засмеялся генерал. – Что же прикажете? Через каждые двадцать сажен такие ставить? Так там ручку крутить требуется. Само по себе оно искрить не станет.

– Вот как? Хорошо, – догадался я, что лампочку еще, скорее всего, не изобрели. – Но когда я вам один опыт занятный продемонстрирую, вы поспособствуете выделению земли под постройку электрогенераторной станции?

– Я уже заинтригован, – тряхнул бакенбардами Трепов.

Потом мы с ним еще на другие темы беседовали, но идея с электрическим освещением улиц Санкт-Петербурга накрепко засела мне в голову.

В принципе, с точки зрения здравого смысла, устройство самой примитивной лампочки накаливания вполне логично. Воздух из колбы выкачан, чтоб при нагревании спирали не горел. Сама спираль из вольфрама, потому что тугоплавок, и не сгорит в первые же мгновения. Стаканчик цоколя удобен для монтажа в любое место. А больше там и нет никаких секретов.

– Мы провели опыты, ваше высокопревосходительство, – за всех троих отвечал почему-то старший. Чиколев. Фамилию Яблочкова я и в той жизни слышал. Именно он и считается изобретением той самой, пресловутой, «висит груша, нельзя скушать». Ладыгин – тоже фамилия известная. Правда, не припоминаю почему. И вот Чиколев на страницы детских учебников не пробрался. Видно не там и не тем занимался. Тем не менее, разговаривал со мною именно он.

– Ну-ну. И что? Вышло?

– Вышло, ваше высокопревосходительство. Семьдесят девять часов непрерывной работы, прежде чем нить порвалась. Не выдержала.

– Мало, – огорчился я. – Пробовали нить в пружинку крутить?

– Из чертежа, предоставленного вашим высокопревосходительством, это явственно не следовало, – развел руками докладчик. – По возвращении, непременно попробуем.

– Я бы хотел поинтересоваться, – угрюмо выговорил, решившийся, наконец, Яблочков. – Откуда? Из каких лабораторий сведения? Ваше высокопревосходительство, при всем уважении, ранее вы в электротехнике себя не проявляли…

– От здравого смысла эти сведения, – фыркнул я. – Вы, милостивый государь, решили, будто я поделился с вами плодами промышленного шпионажа? Так – нет. Не угадали.

– Но ведь даже первые наши опыты с вашими рисунками, показали поразительный прогресс! – вскричал Яблочков. – На фоне того, что каждый из нас предпринимал ранее. Но мы мнили себя учеными. Изобретателями. А вы… А вы, ваше высокопревосходительство, известны совсем другими деяниями.

– Винтовка, – в полголоса выговорил Ладыгин. – И пулеметная машина.

– Да-да! Оружие, – распалялся все больше ученый. – Это понятно. Но электротехника! Совершенно, исключительно иная стезя!

– Ой, да перестаньте вы, Павел Николаевич. Что такого-то? Сел, поразмыслил, да и начертил, в силу невеликих своих талантов, то, как себе это вижу. У нас города утопают во тьме. Освещение, посредством электричества – это не просто необходимо! Это нужно было еще вчера! А вы со своими угольными стержнями играетесь. Как вы представляете их устанавливать на столбы?

– Ну стеклянная колба и тут стала бы решением.

Мне оставалось лишь развести руками. Вот уж чего и представить себе не мог, что один из светлейших умов Отечества, окажется этаким… твердолобым.

– Сможете сделать лучше и надежнее, честь вам и хвала. Премия от державы, международное признание и привилегия на производство осветительных приборов вашего изобретения.

– Мы охотно продолжим опыты со свечей вашего изобретения, – торопливо выговорил Чиколев. Нам славы не нужно. Мы ради победы света над тьмой. Ваше высокопревосходительство.

– Ну что вы, милейший, – улыбнулся я. – Мне тоже эта слава в известности не добавит. Меня, знаете ли, и без того, всюду узнают. Да и может ли считаться изобретением неряшливый рисунок? Нет-нет. Доведите дело до конца, и честно говорите всем, чего достигли. Это одно из тех изобретений, которые преступно хранить в секрете. Электрический свет должен стать мировым достоянием! И никак иначе!

– Мы приложим все усилия, – слегка поклонился Ладыгин. Я заметил, что не пользуюсь у этого человека очень уж большим уважением. К тому же Чиколеву, не оставившему в веках свое имя, тот относился не в пример уважительнее.

– У меня одно лишь пожелание к вам, господа. После того, как лампа станет работать так, как задумывалась, займитесь усилением сигнала.

– Чем, позвольте? – удивился Ладыгин.

– Усилителем электрического сигнала. Вы телефон видели? Слышали, каким кажется тихим голос абонента на том конце провода? Я же хотел бы, чтоб была возможность голос человека сделать слышимым всем вокруг. Громко! Понимаете?

– Для чего же?

– А вы, Александр Николаевич, представьте: на всех площадях в наших, русских городах, установлены этакие, подобные фонарным, столбы. А с них, через специальные устройства, передаются новости, поются песни, и делаются объявления. Мне, отечеству, империи требуется средство массовой информации. И раз мы не в силах сей же час обучить грамоте все миллионы наших соотечественников, то вполне в состоянии, обратиться к ним посредством новейших изобретений в электротехнике.

– А вы… А вы, ваше высокопревосходительство, оказывается – мечтатель, – вскинул брови Яблочков. – Вот уж удивительное открытие!

– Конечно, – со всей серьезностью, согласился я. – Как же иначе? Разве кто-то иной, не умеющий мечтать, выстроит металлургический комбинат в глухом углу Сибири? Или паровозные мастерские? Затеет возведение самой протяженной в мире железной дороги? Да! Я мечтатель! А вы? Разве вы не такие? На кой черт вы пошли в изобретатели, коли не мечтаете?

– Нет-нет, ваше высокопревосходительство, – взмахнул руками Яблочков. – Мы тоже. Конечно же, мы тоже мечтатели. Тем удивительнее найти это в вас.

– Этого станет мало, – в глубокой задумчивости, выговорил Ладыгин. – Мало уметь усиливать сигнал. Нужно же еще будет как-то его передавать. Колебать воздух посредством электрического сигнала.

– Ну это-то, милейший, совсем просто, – улыбнулся. – Сейчас же начертаю вам новые каракули.

Только тот, кто в юности собаку съел на добыче магнитов из динамиков, знает их устройство назубок. Нарисовал. Стрелочками показал, где что. Даже пространственную раму, на которой держится картонная мембрана, изобразил. Я, конечно, не художник. Но тот, кто в студенческую пору начертит пару курсовых, способен все что угодно узнаваемо изобразить.

И вообще. Я вице-канцлер империи. Я так вижу!

– Это тоже здравый смысл подсказал? – немного саркастично процедил Яблочков.

– Естественно, – криво усмехнулся я. – Очень рекомендую им почаще пользоваться. Очень, знаете ли, полезно. И для мозга – тоже.

– Что значит, «для мозга»? – пыхнул раздражением изобретатель. Я что-то уже сомневаться начал, что этот «человек из учебника» в состоянии нечто полезное изобрести. Слишком уж он… душный. Ученые вообще все не от мира сего. Взять того же Жуковского, перепроверяющего все по три раза. Даже таблицу умножения, едрешкин корень! Или хулигана Можайского. А Барановский мой? Создатель современнейшего артиллерийского вооружении. Из него же идеи, как вода из сита сыплются. Знай только подбирай, да реализуй. И все они – горят! Пышут энтузиазмом. Готовы голыми руками горы по-сворачивать.

А эти трое – как снулые рыбы. Не тяти, ни мамы. Сидели у меня, как на допросе в Гестапо. Будто бы я их к чему-то принуждал.

– Нет, – решился я. – Это для вас будет уже слишком. У меня есть опытовая лаборатория при заводе Сименсов. К ним обращусь. Доведите до ума лампочку, и все на этом.

– Но, вы задали интереснейшую инженерную задачу… – начал что-то лепетать Ладыгин.

– До встречи, господа, – перебил я того. – Более вас не задерживаю.

Троица почти синхронно поднялась с места, и более не сказав ни слова, покинула мой кабинет. А я вздохнул полной грудью. Будто бы, с их уходом, даже воздуха в помещении стало больше.

И была у меня уверенность, что если я кого из этих троих и увижу вновь, так это Чиколева. Мне показалось, но он больше всего был заинтересован в каракульных чертежах. Может он и не гений, но мне, для реализации этих простейших вещей, семи пядей во лбу и не требовалось. Крепкий, грамотный инженер – да. Капризная институтка, мнящая себя величайшим ученым тысячелетия – нет.

Испортили мне только настроение. Да еще в день перед Рождеством!

Эти трое, да еще англичане. Из-за моря донеслись тоже не особенно позитивные известия. Премьер-министр Великобритании Бенджамин Дизраэли купил-таки Суэцкий канал. О том, что египетский хедив вот-вот выставит свою долю акций канала на продажу, знали, наверное, все на свете. Это пока в САСШ громыхала гражданская война, и из-за океана в Европу не везли дешевый хлеб и хлопок, Египет был, что называется – на коне. А вот потом, когда поставки возобновились, хедиву стало плохо. И единственное, имевшееся у правителя страны такого, что могло бы заинтересовать другие державы – это стратегический канал. Прямой путь из Европы в Индийский океан! Страна, которая станет контролировать канал, станет доминировать в том регионе. И это неоспоримо.

Англичане же, ввязавшись в войну, едва не лишились возможности.

Французы сразу отказались. У них война в полный рост. Им приходится больше думать о насущном, чем о грядущих перспективах. Париж, может быть, и рассмотрел бы вопрос, кабы не цена. Египтянин хотел за свой пакет четыре миллиона фунтов. А это действительно много. В рублях – почти сорок миллионов.

Да и в принципе, сложившееся на тот момент положение вещей всех устраивало. Контрольный пакет акционерного общества пребывал в руках хедива. А тот точно не станет строить торговую империю. Не по чину.

А вот Дизраэли заинтересовался. Переговорил с руководителями Банка Англии, но те отказали ему в займе: парламент находился на каникулах, а закон запрещает Банку Англии предоставлять займы в перерывах между парламентскими сессиями, не говоря уже о том, что такой большой заем они не смогли бы выдать сразу, не подвергнув потрясению лондонскую биржу. Тогда Дизраэли попросил аудиенции у королевы, потом созвал заседание совета министров и получил полномочия просить заем у Ротшильдов. Когда посланец премьер-министра приходит к Лайонелу Ротшильду, тот лакомится мускатным виноградом. Посланец говорит, что английское правительство очень хотело бы получить завтра к утру взаймы 4 миллиона фунтов. Лайонел выплевывает косточки и отвечает: «Ну что ж, получит». Двумя днями позже лондонская «Таймс» сообщила, что банкирский дом Ротшильдов перевел на счет египетского хедива 4 миллиона фунтов и тем самым дал возможность приобрести 177 тысяч акций. И вот уже Дизраэли отправляет королеве Виктории письмо: «Он Ваш, мадам! Ваш! Мы переиграли французское правительство!»

В принципе, оно бы и ладно. Но! Теперь у Британии начнет развиваться паранойя. Они станут трястись над безопасностью своего нового приобретения, как курица над цыплятами. Учитывая непростые отношения турок и англичан, вскорости можно было ждать появления в Средиземном море военно-морской базы бриттов. Крит, Кипр – не суть важно. Где-нибудь на островах, поближе к каналу. А это означает, что, даже если нам удастся захватить черноморские проливы, англы костьми лягут, но не пропустят нас на порог Суэца.

* * *

Праздник отмечали дома. Всей слегка увеличившейся семьей. Сначала роздали небольшие подарки слугам, и после уже занялись друг другом. Отдохнул душой и телом. Побаловались с мальчиками, посюсюкали с малышкой Женечкой. Порадовались восторгам детей от подарков. Было хорошо. Спокойно и благостно. По семейному.

И особо ценишь такие тихие, семейные вечера, когда на будущий уже день, двадцать пятого, узнаешь из газет о случившемся несчастье. На границе между Подольской и Херсонской губерниями, на сто восемьдесят шестой версте Одесской железной дороги, в том месте, где пути пересекают долину реки Тигул, произошла страшная, кровавая катастрофа. Крушение товарно-пассажирского поезда.

Пассажирами были, в основном, новобранцы, перевозимые к месту службы. Двадцать четвертого декабря семьдесят пятого года, в сильную метель, поезд сошел с рельсов. Часть вагонов свалилась под откос высотой в девятиэтажный дом. Из-за крушения, и возникшего пожара, погибло почти полторы сотни солдат из четырехсот. Около ста двадцати получили ранения разной степени тяжести.

Поезд следовал по Одесско-Елисаветградской ветке в Одессу. По приходе в Балту, был отправлен далее не по расписанию, а по телеграфному соглашению. Путь был свободен, и дежурный администратор движения доложил, что состав можно отправлять. Все-таки наличие оперативной связи здорово облегчила жизнь служащим железных дорог.

Между тем, как раз к тому времени на Тигульской насыпи нужно было произвести ремонт путей. На одном из участков рельс путевой обходчик обнаружил повреждения. Грубо говоря: рельс лопнул.

Ремонт не представляет какой-либо сложности. Всего-то и нужно было снять рельс поврежденный, и установить новый. И работы велись. Единственное что, о начале производства работ забыли уведомить начальников ближайших станций. И вот, рабочие, сняв пострадавшую железяку, пошли в будку греться. Напомню, была сильная метель.

Она же сказалась и на внимательности машиниста паровоза. Видимость была сильно ограничена. Тем не менее, были бы установлены соответствующие, необходимые по регламенту предупреждающие знаки, шанс затормозить состав все-таки был. Не было знаков.

Экипаж самого состава оказался неполным. Пути идут под уклон, а на склонах состав положено притормаживать. И машинист честно пытался это сделать, придавив тормоза тендера. Однако же поезд скорость сохранил. Тогда был дан сигнал тормозить кондукторам, которых вместо положенных шести человек, было лишь четверо. Эшелон несколько сбавил скорость, но сильно недостаточно, чтоб предупредить катастрофу.

Когда рабочие услышали свисток машиниста, дорожный мастер с флагом в руке бросился навстречу поезду. Благо это машинист таки заметил, переключил на задний ход, и стал давать свистки крайней опасности. Все кондукторы, выскочив из вагонов, тормозили вагоны, но так и не смогли полностью остановить ход поезда.

Локомотив первым сошел с рельс. Завалился влево, и полетел, вместе с первыми одиннадцатью пассажирскими вагонами вниз по насыпи. Чуть позже, туда же отправились еще два вагона третьего класса и грузовая платформа с зерном. Пять тысяч пудов хлеба обрушилось точно на тлеющий тендер, полный углем. К катастрофе обрушения добавилось вспыхнувшее пламя.

Двадцать шестого, по итогам экстренного заседания совета министров, была создана следственная комиссия. Межведомственная. В которую вошли, кроме специалистов министерства дорог, еще и представители военного ведомства, торговли и промышленности и финансового ведомств. По той простой причине, что Одесская железная дорога принадлежит «Русскому обществу пароходства и торговли», а пострадали по большей степени военнослужащие.

Потому уже, весной, были арестованы и посажены под домашний арест исполнительный директор «Общества», адмирал Николай Матвеевич Чихачев, и начальник движения железной дороги, Сергей Юльевич Витте. Комиссией были установлены многочисленные нарушения, совершенные и в ходе строительства дороги, и во время эксплуатации. Та же численность служащих была далека от оптимальной, но тут ничего поделать было нельзя. Дороге требовались люди грамотные. Желательно с техническим образованием. А таких во всей стране был недостаток.

К слову сказать: следствие пришло к парадоксальным выводам. Конкретного виновного определить не удалось. Ответственные лица допустили ряд мелких просчетов. Которые были обусловлены общим положение страны. Уровнем грамотности, резким, практически взрывным развитием причерноморского региона, и, как следствие – существенно выросшим грузооборотом. Одно было ясно и без дознавателей. Частные железные дороги должны быть преобразованы в государственные. Это, в первую очередь, позволит изжить творящийся сейчас в отрасли натуральнейший бардак.

Чудовищная катастрофа всколыхнула страну. Всюду – в деревнях и селах, городах и дворцах – ее обсуждали. Происшествия на железнодорожном транспорте случались и прежде, но никогда в них не погибало такое количество людей. Статьи о событии вышли на первые полосы не только наших, русских, газет. Но и на страницы прессы всех европейских стран. Возможно, и Америки. Но газет из САСШ никто не выписывал, и, соответственно, с уверенностью утверждать не мог.

Новый год теперь не так празднуют, как в моем прошлом – будущем. Главным праздником в году почитается Рождество, а не смена цифры в календаре. Тем не менее, рождественские каникулы расцветили столицу разноцветными фонарями. Улицы украшены, на площадях и в скверах установлены ели. Кое-где и ледовые скульптуры. Центр города так и вовсе превратился в одну сплошную спустившуюся с небес сказку.

Детям раздолье. Малыши набегались, налазались, накатались на санках с гор. Впечатлений выше головы. Мы с Надюшей, которая еще не до конца оправилась после родов, по большей части в санках, под теплыми шкурами, сидели, до чай пили. Но и нам выход в город понравился.

Дети устали. Дома, едва нашли силы чтоб отобедать, и расползлись по комнатам на отдых. Вечером же у них еще одно мероприятие было запланировано: малый, детский, прием в Зимнем. Поздравление будущего императора Александра, небольшое застолье, раздача и получение рождественских подарков. В этом году, впервые, во дворец приглашен был и мой младший сын, Сашенька. Потому мы с Надей и вывезли днем детей в город. Чтоб устали, и вечером, на приеме, не наделали глупостей от неуемной своей энергии.

За Германа я как раз не беспокоился. Старший сын в Зимнем свой. Его уже, вроде как в шутку, там и слуги представлять стали: лучший друг наследника престола, его светлость, граф Герман Лерхе. Сашенька же там никого не знает. И его тоже там прежде никто не видел. И мы с женой слегка за него волновались.

Герочка аккуратно, как делает только он, постучал в двери кабинета, и вошел.

– Не волнуйся, папа, – сказал этот серьезный молодой человек. – Все будет хорошо. Я о Саше государю много рассказывал. Можно считать, они отлично знакомы друг с другом.

– Заочно, – покачал я головой.

– Заочно, – согласился сын. – Но уже вызывает нешуточный интерес у Александра. Никто более из его знакомых, хоть и заочных, не строит летательные аппараты.

– О! – вскинул я брови. – Может быть, подсказать Сашеньке, пожертвовать одной из своих моделей, и подарить ее Александру? Будущей российской авиации не помешает высокое покровительство. Не находишь?

– Саша уже с месяц как готовил новый свой планер для подарка, – улыбнулся Герман. – Я передал ему просьбу Александра. Правда, тот хотел всего лишь взглянуть на то, как они летают. Но так же станет лучше? Правда?

– Несомненно, – потрепал я сына по тщательно причесанной голове. – Ты у меня настоящий молодец. А мне вот в голову сие не пришло.

– Зато ты выдумал мотор из гуттаперчи. Это-то вот точно никому кроме тебя не выдумать. Третьего дня мы с Сашей показательный полет для Дмитрия Ивановича. Так и тот отметил остроумность устройства движителя.

Гера имел в виду Менделеева. Тот и правда недавно был у нас на Фонтанке в гостях. Приносил ознакомиться доклад, сделанный им по заказу Императорской Академии Наук, касательно спиритизма.

Увлечение вызовом духов охватило столицы всех Европейских государств. Но, как мне казалось, Санкт-Петербург и здесь оказался впереди планеты всей. Великосветских салонов, где хоть раз не проводилось бы сеансов, легко можно было пересчитать по пальцам одной руки. Всех более или менее здравомыслящих образованных людей эта эпидемия тоже не оставляла равнодушным. Кто-то был резко против, считая эти практики шарлатанством и даже мошенничеством. Другие, тихо посмеивались, полагая увлечение знати безобидной шуткой. Тем не менее, в свете только и разговоров было о том, как кто-то кого-то вызвал, и что удалось у духа выспросить.

По моему, личному, мнению, лучше всего о проблеме высказался генерал Тимашев: «Посмотришь – дрянь ведь человечек. Совершеннейшее же ничтожество. А присмотришься – медиум!» И правда. Этих самых, «графов Калиостро» расплодилось просто неприлично много. Я так старался поднять благосостояние простого народа, что не обратил внимание на резко разбогатевшую знать. Каждый, кто хоть чего-то стоил, кто занимал хоть чуть выделяющийся пост, получил свою долю акционерного пирога. И теперь высший свет сходил с ума от жиру.

Менделеев же ввязался в работу особой, спиритической комиссии по причине вражды с другим выдающимся русским ученым, химиком Бутлеровым, активно пропагандирующим, и непременно участвовавшим в сеансах. «Спиритические явления происходят от бессознательных движений или сознательного обмана, а спиритическое учение есть суеверие», – сделал вывод Менделеев.

А еще, Дмитрий Иванович приходил за тем, чтоб убедить меня проспонсировать строительство стратосферного аэростата. Чертежи даже с собой приносил. Ничего особенного – шар он и есть шар. А вот гондола была интересна. Начать хотя бы с того, что она должна была быть герметичной, с подачей дыхательной смеси и обогревом. Еще не космический кораблю, но уже и не классический воздушный шарик.

Сумма требовалась не великая. Наденька посмотрела на меня укоризненно. Мол, что отказываешься? Стоит этот эксперимент сущую ерунду, а людям для науки. Пришлось обещать. Менделеев же, второй раз столкнувшийся с Сашенькой и его увлечением планерами, уже меня и не слушал. Вот великий вроде человек. Фамилию в веках увековечил этой своей таблицей химических элементов. А и то поддался обаянию моего отпрыска. И резиновый мотор заводил, и к месту «посадки» бежал быстрее мальчишек. Увлекающийся человек. Что еще сказать?

Так что, отправляя детей в Зимний, я уже примерно представлял, чем именно станет там заниматься юная публика. Самолетики запускать. И, дай Бог, к зрелым годам, у кого-нибудь из этих детей, увлечение перерастет в призвание. И появятся у России собственный воздушный флот, и фабрики, аэропланы производящие.

Потом был январь. Печальный месяц. Годовщины смертей дорогих мне людей. Был даже официально приглашен на семейный ужин в Зимний. Царская семья поминала Николая. Пришлось ехать. От такого нельзя отказываться. Даже великий князь Алексей из своего Романовска приехал, а уж он-то знатный затворник.

Ужин ожидаемо быстро превратился в заседание Регентского Совета. Правда, вот незадача – Горчакова-то на семейные посиделки не звали. Обсуждали очередные инициативы барона Жомейни, купленный англичанами Суэцкий канал и Северный флот. Великий князь Константин стал даже требовать от меня предъявить особый, мой, взгляд на боевые корабли для севера. А я что? Я не моряк. И разницы, честно говоря, не вижу. Что Балтийский, что Черноморский, что Северный – везде одно и то же. Большие железные лодки с огроменными пушками.

Слава Господу, денег не стали требовать на постройку новой партии броненосцев. Еще предыдущий транш не весь освоили. Морское министерство увлеклось миноносцами. А. Приношу извинение! Легкими миноносными крейсерами. Проводившиеся летом на Черном море учения, показали разрушительную мощь вооруженных торпедами кораблей. Груженая пустыми бочками, буксирующаяся баржа раскололась надвое и затонула уже после третьего попадания самодвижущейся миной. А до этого, ее несколько часов расстреливали из пушек, и та эти издевательства легко пережила. Так что придется адмиралам морскую доктрину пересматривать. Стая миноносок оказалась куда зубастее, чем о том можно было подумать.

Ехал в Зимний, думал, буду участвовать в печальной поминальной трапезе. Тем более, что отношения между членами большой императорской семьи далеки от идеальных. Князь Константин – брат Александра Второго, и дядя нынешних регентов – в одну сторону страну тянет. Владимир с Александром – в другую. Дагмар, умело отыгрывающая роль яжматери, на себя одеяло тянет. Одному мне только до нужд Державы дело есть. На остальное как-то ни времени, ни сил не остается.

Но – нет. Попал совершенно на другое мероприятие. Выездной Госсовет, так сказать.

Кстати, великий князь Константин мне сразу и претензии высказал. Дело-то – пустяк. Я и думать не думал, что это его как-то зацепит. А оно вон оно как оказалось.

Все дело, если смотреть в корень – в индустриализации. Денег в стране все равно маловато, хотя мы с Николаем аккуратно и увеличили денежную массу вдвое. А экономика требует еще и еще. Немудрено, что основной организационной формой новых предприятий стало открытое акционерное общество. С обязательной реализацией части акций через биржу.

Соответственно числу эмитентов, развилась и биржевая торговля. Удачливые люди, бывает, за день торгов себе состояние делают. Хотя конечно тех кто проигрывает всегда больше. Но кого когда это останавливало? В свете с благоговением рассказывают байки о господине Эн, который, удачно купив и в тот же день продав чего-то там, получил на руки сто тысяч прибыли. Сто тысяч! Гигантская сумма. Многие большие капиталы начинались с куда более скромных.

В общем, иллюзия легкости, с которой становятся богачами, подвигла множество помещиков продать свои поместья, и перейти в разряд рантье. Закупить пакет надежных бумаг, да и стричь купоны, получая ежегодную прибыль, палец о палец не ударяя. И вполне естественно, что решились на такое в жизни изменение те, у кого с сельским хозяйством как-то не задалось. Так себе хозяева, прямо скажем. И зачастую поместья их или долги имеют по налогам и сборам, или прямо заложены в Императорском Земельном банке. По закону же, обременения земельного надела должны иметь ту же судьбу, что и сам надел. То есть переходят «по наследству» к новому хозяину.

И такие «открытия» сплошь и рядом случались. А поделать ничего было нельзя. Закон суров, но это закон. Тем не менее, у покупателей мог оказаться хороший знакомый среди членов Госсовета. А этот орган имеет исключительное право вносить в законы империи поправки.

Однако же и продавцы не в пустоте космоса живут. У них тоже есть родственники и друзья. Поэтому ничего удивительного в том, что дело затягивалось. Была сформирована комиссия, должная всесторонне рассмотреть вопрос, и выработать рекомендации для МинЮста. И заседает эта комиссия уже не первый год.

А тут мы, такие нехорошие, взяли, да и внесли в положение о порядке оформления передачи прав собственности на крупные земельные участки требование, чтоб в пакете документов непременно присутствовали справки из казначейства и от Земельного банка. И все. Причем, наличие обременений никак на факт передачи прав собственности не влияет. Просто эти справки заранее информируют покупателя о грядущих выплатах. Все, как по мне, честно.

Оказывается – нет. Вопрос государственной важности! Рассматривается в Государственном Совете! А мы так нагло вмешались, и все испортили. Члены, может быть, рассчитывали годами мзду из заинтересованных сторон тянуть. А теперь что получается? Пришел Воробей, навел порядок, и лишил уважаемых людей дохода.

Я и оправдываться не стал. А что он мне сделает? Уволит? Так не он назначал. Потребует отменить ведомственную инструкцию? Так я отписками и уточнениями могу до морковкиного заговенья Госсовет изводить, но на своем все равно останусь.

* * *

И так мне от осознания этой своей неуязвимости хорошо стало. Покойно. Что я совершено искренне весь вечер всем улыбался. Величал, конечно. Эти все бесконечные титулования – уже привык к ним. Однажды даже подумалось, что и образ таких вот людей у меня в голове непременно связан с титулом. Не просто «князь Константин Николаевич», а их императорское высочество, великий князь Константин Николаевич. Потому и лопотал эти никому не нужные слова быстро, привычно и с требующимся сообразно случая подобострастием.