Текст книги "Совьетика"

Автор книги: Ирина Маленко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 99 (всего у книги 130 страниц)

Это была даже не любовь в классическом смысле слова – это было сплошное восхищение.

Я отдавала себе полный отчет, что мои мысли о нем – одни лишь бесплодные фантазии. Что никогда в жизни он не увидит во мне больше, чем «тв. др. в др. стр. » И гнала их изо всей силы, когда они лезли в голову.

Я вспоминала то время, когда мое чувство к Ойшину из прекрасного и никому не нужного цветка постепенно завяло и превратилось вместо того в незаживающую гноящуюся занозу в душе. Еще только мне не хватало второй серии!

Безответная любовь похожа на безвременную смерть близкого человека. Когда тебя изнутри гложет непрекращающаяся боль – «а ведь ему жить бы еще да жить!»…

Самое болезненное в этой любви – вовсе не чувство унижения из-за собственной отвергнутости. Это как раз ерунда. Самое болезненное– это ощущение ее невостребованности.

Ты готова совершить чудеса, свернуть горы ради любимого тобой человека, ты чувствуешь себя способной летать и доставать с неба звезды, а тебе сухо объясняют, что не стоит делать этого, потому как оно никому не нужно. Когда твоя любовь так глубока, что дай ей волю – и она захлестнула бы вас обоих с головой, когда ты ощущаешь, что одной ее силой ты могла бы вырабатывать электричество, словно динамо-машина, когда ты знаешь, что могла бы сделать его таким счастливым, когда ты горишь желанием открыть для него незнакомый ему мир, поделиться с ним тем духовным богатством, которое ты сама почерпнула из разных культур, когда ты хочешь, чтобы он так же полюбил все человечество, как его любишь ты, а все, чего хочет он – это тарелку спагетти по-болонски вовремя да смотреть по телевизору своих «Сопранос», есть от чего прийти в отчаяние.

Повтори себе еще раз, Женя Калашникова. Заруби себе на носу. «Я его любила, а он меня не любил.» Вот и все дела. И никто на всей планете не в состоянии был тебе помочь. И нет смысла кому-то на это жаловаться или обижаться.

На это – нет, а вот на подавание ложной надежды – еще как! За такие вещи темную устраивают!

И я уже совсем было приготовилась вообразить себе в красках, как Ойшину устраивают темную, когда меня окликнул знакомый глуховатый голос:

– Женя, о чем это Вы так размечтались? Нам пора. Скоро уже начнутся массовые народные гулянья…

Я обернулась. Ри Ран выходил из лифта с такой всеохватывающей улыбкой на лице, что мои губы тоже сами собой расплылись в улыбке.

Это был день всенародного праздника. В отличие от Советского Союза, где демонстрации и парады начинались в такие дни с утра пораньше, в Корее они, оказывается, начинаются только ближе к вечеру. Может быть, потому что днем здесь так жарко?

Это был день, когда в моей программе было много незапланированного. Потому что Донал и Хильда отдыхали (ура!), а для того, чтобы везти меня в какие-то музеи или на выставки (не сидеть же просто так в гостинице, когда столько всего еще можно увидеть и узнать!), надо было сначала знать, какие улицы на время подготовки к празднованию закрыты, а какие-нет. И какие есть запасные варианты. И поэтому Ри Ран и Чжон Ок почти весь день бегали между мною и телефоном. Я чувствовала себя просто какой-то барыней, и от этого было неловко. На секунду я поймала себя на мысли, что вот так же, должно быть, чувствовали себя в свое время иностранные туристы в СССР. Но Донал, который зашел к нам на завтрак – поздравить Ри Рана и Чжон Ок с праздником – со мной не согласился. Он побывал у нас в СССР в качестве туриста еще в начале 80-х, и когда я поделилась с ним своими на этот счет мыслями, сказал:

– Не все было так же. В СССР уже тогда чувствовался цинизм у многих, особенно у официальных лиц. Гиды наши не могли ответить толком на многие наши вопросы. Их интересовали нейлоновые чулки, а не что означает то или иное положение в партийных документах. А один из советских чиновников прямо обьяснил нам разницу между общественной и личной собственностью: «Смотрите, вот скамейка, на которой я сижу. Это общественная собственность, и мне на нее глубоко наплевать. А вот мой зонтик, которыи на скамейке лежит. Это моя личная собственность, и на него мне не наплевать». В СССР уже тогда чувствовалось некоторое внутреннее разложение. В Корее этого нет. Я много лет уже сюда езжу – и я вижу, что корейцы искренни, когда рассказывают о своем социализме и его достижениях. Наверно, именно поэтому людям в других странах их так трудно понять. И я рад, что ты теперь начинаешь понимать их лучше. Люди, которые могут по-настоящему вжиться в образ мышления корейцев и в их чувства, встречаются редко, и тем ценнее будет твое пребывание здесь.

Я никогда не была в СССР интуристом – более того, даже никогда по-настоящему с интуристами не сталкивалась, только изредка видела их на улице в Москве, причем они вызывали у меня гораздо меньше интереса, чем студенты из развивающихся стран – и поэтому мне было трудно ему что-либо возразить. Скажу только за себя и своих близких и друзей: никто из нас не бегал за иностранцами, выклянчивая у них жвачку и джинсы. Более того, нам такое и в голову бы не пришло. Иногда жевательную резинку приносила нам Тамарочка – ейона доставалась от спортсменов, привезших ее из-за границы в качестве сувенира. Потом, к московской Олимпиаде, у нас начали выпускать и отечественную. Это была такая мелочь, такая ерунда, что за всю свою жизнь я не уделила ей в своих мыслях больше 30 секунд. А уж чтобы из-за нее за кем-то гоняться? Это какой же мыльный пузырь вместо мозгов надо иметь! Да и отсутствие джинсов совершенно не мешало мне наслаждаться жизнью. Концепция фирменной вещи была – и остается и по сей день – мне глубоко чужда. Я не из тех, кто жить не может без бус, зеркальцев и фирменной нашивки. И поэтому среди корейцев я себя чувствовала очень хорошо. Мне приятно было, что никто не бежит за мной по улице, пытаясь продать мне какой-нибудь сувенир, как это бывает во многих странах (знаю, что не от хорошей жизни, но мне это все равно очень тягостно видеть). Люди здесь были настолько равнодушны к вопросам купли и продажи, что просто сердце радовалось.

Когда я только что оказалась в капиталистическом мире, меня очень долгое время шокировало вот это постоянное рассматривание фактически всех жизненных аспектов через денежную призму: «А во сколько нам это обойдется?», «Это строительство будет стоить столько-то…», «Налогоплательщику это обойдется в энную сумму» (почему-то вот только эту фразу никогда не используют когда развязывают войну где-нибудь на другом конце света: она приберегается исключительно для тех случаев, когда речь идет о затратах на социальные нужды!) . По-моему, если что-то действительно нужно, и от этого станет легче, лучше жизнь большинства людей, то какая здесь речь может идти о деньгах? Раз надо – значит надо! Небось во сколько обошлась труженикам очередная яхта Абрамовича, никого из этих «комментаторов» не волнует! Или «бонус» какого-нибудь задрипанного банкира. И сколько на эти деньги можно было построить больниц, заводов и детских садов.

«Не ставьте на первое место рентабельность, если дело касается народа! » . И баста. Золотые слова. Господи, до чего же здорово! До чего свободно, до чего хорошо на душе, когда не высовываются на каждом шагу из стенок жадные язычки с кричащей надписью: «Сантик! Сантик! Сантик!» Нет, эта Корея – страна что надо!

Днем Чжон Ок успела сводить меня на мемориальное кладбище революционеров на горе Дэсон. Место для захоронения героев было выбрано символическое – с высоты они, кажется, наблюдают за городом, словно оберегают его жителей и видят, как строится на их Родине новое общество, за которое отдали они свои жизни…. Товарищ Ким Ир Сен покоится напротив – в Мемориальном Дворце Кумсусан– и тоже как бы видит своих соратников по борьбе. В Кумсусанском Дворце я побывала сразу же когда мы вернулись с озера. Раньше это было здание, в котором работало корейское правительство, но после кончины Вождя корейской Революции было решено оставить это здание для него, а правительство перенесло свои офисы в другое, новое здание. В Корее практически все имеет какой-либо символический смысл, в гораздо более глубокой степени, чем. в нашей культуре, и в данном случае символизм заключается в том, что Ким Ир Сен, по-прежнему настолько живой в памяти корейского народа, как будто все еще работает у себя в кабинете, в этом впечатляющем здании. И будет работать вечно.

Мавзолей, поэтому, естественно, намного больше ленинского. В отличие от Китая или нашей страны, для того, чтобы его посетить, необходимо быть занесенными в список и прийти строго ко времени. Внутри полагается идти медленно, размеренным шагом. Сначала немного непонятно, а где же именно находится Ким Ир Сен – проходишь через комнаты с его статуей, с картинами с его изображением, через Зал Слез, где запечатлена скорбь корейского народа, узнавшего о его кончине. И только потом уже оказываешься в комнате, где покоится сам первый Президент Страны Утренней Свежести… Покрытый начиная с пояса красным полотнищем, товарищ Ким Ир Сен, о котором я столько читала в детстве и в юности, действительно выглядит как живой. У него спокойное, уверенное выражение лица…

Бронзовые памятники на кладбище революционеров воспроизводят лица реальных героев. У каждого из них имеется своя история, и Чжон Ок рассказала мне несколько. Вот – молодая женщина-партизанка, оставившая 2-летнего ребенка бабушке, уйдя в партизанский отряд. Она погибла в японских застенках. А вот – бабушка, отдавшая всех своих сыновей Революции… А вот – и мать нынешнего руководитедя КНДР, товарища Ким Чен Ира, Ким Чжон Сук, умершая совсем молодой, в возрасте 32 лет (ему тогда было всего 7 лет)…

Мы с Чжон Ок успели за этот же день побывать еще в ботаническом саду, в консерватории имени Ким Вон Кюна и – в пхеньянском метро, которое, хотя и меньше московского по протяженности, по красоте не уступает ему. Здесь всего 2 линии, перекрещающиеся друг с другом, а станции называются красивыми, гордыми именами вроде «Победа» или «Процветание»… И все это – за полдня.

Я уже привыкла к корейской насыщенности дня – и потому особенно удивилась, когда Чжон Ок привезла меня в гостиницу «Янгакдо», которая находится на острове, отвела в этот самый ресторан на его верхнем этаже и попросила подождать там Ри Рана пару часиков. Наверно, потому, что все остальные места уже в честь праздника закрылись?

Вот так у меня вдруг совершенно неожиданно оказалось целых два часа свободного времени. Роскошь невиданная. Достаточно, чтобы поразмышлять о чем надо и даже о чем, может быть, и не надо бы…

Что будет дальше? Что ждет меня там, куда мне вскоре предстоит отправиться? Справлюсь ли я? Ведь со своим первым, давнишним поручением я так по-настоящему, к своему стыду, и не справилась, хотя и по независящим от меня причинам. Но это слабое оправдание перед собственной совестью.

Сейчас мне уже казалось, что вся моя жизнь – это фильм. За исключением жизни в Советском Союзе. Это и была моя единственная, настоящая полнокровная реальная жизнь, а теперь я по какому-то нелепому стечению обстоятельств вынуждена играть странные, неправдоподобные, неизвестно кем написанные роли.

Жизнь стала будто в американском фильме «Назад в будущее», во второй его части: где-то что-то свернуло не туда, и жизнь превратилась в бред сумасшедшего наяву. Эх, ну почему нет на свете машины времени? Когда я думала об этом, мне помимо моей воли часто вспоминался старый советский анекдот: «Что будет, если дать молотком по лысине?» «Будет все!» Только в применении к лысине совсем другой. Той, что все еще мечтает вернуться к политической жизни. Но все надо делать вовремя. После драки по меченым лысинам молотками не стучат…

Хорошо, что пришел Ри Ран! Призраки злополучных лысин с его появлением развеялись, как вампиры при первых солнечных лучах. Я вскочила ему навстречу.

– Вы сидите, сидите, Женя! Еще все-таки рано. Это я так сказал, для острастки. Чтобы вывести Вас из задумчивости. У нас есть еще время просидеть здесь целый круг.

– Какой круг? – не поняла я.

– А вот видите– Монумент идей чучхе сейчас прямо напротив Вас? Посидим пока он снова не окажется напротив Вас – вот Вам будет и круг почета вокруг собственной оси.

– Посидим, -не возражала я. В этой стране у меня ни разу не возникло желания куда-то торопиться или с кем-то спорить. Я заново училась тому, что когда-то было для меня естественным как воздух – доверять людям.

– Ваша мама и Лиза приедут через 16 дней, – сказал Ри Ран. – К тому времени из гостиницы Вас перевезем в более постоянное жилье. Где она будет Вас ждать, пока Вас не будет.

Значит, он знает, что меня здесь скоро не будет? И так спокойно об этом говорит? Я почувствовала легкий укол в сердце.

– Я знаю только, что Вы уезжаете по делам, – добавил Ри Ран, перехватив мой взгляд. – Не знаю, правда, надолго ли, но не буду Вас спрашивать. Я другое хочу спросить… – и он замолчал.

– Да, пожалуйста? – спохватилась я.

– Что Вы будете делать, когда Вы вернетесь? – спросил он совершенно для меня неожиданно вопрос, который я сама боялась себе задавать.– Вас тянет обратно в Ирландию?

– Ну что Вы… Как меня может тянуть в край увлекающихся пивом недоучек? Когда здесь есть Вы, читавший Пушкина и «Тимура и его команду»… Да я просто счастлива от одной только мысли, что Вы есть на свете – неважно, как Вы будете от меня далеко.

Честно говоря, я почти не шутила. Но ожидала, что Ри Ран сейчас по своему обыкновению словесно отбреет меня. Однако на этот раз он не стал отшучиваться. Вместо этого Ри Ран почему-то застеснялся.

– А вот для меня очень важно… – пробормотал он так тихо, что я его с трудом расслышала. И по обыкновению, не сразу поняла. – Значит, не хотите в Ирландию? А почему?

Он застал меня врасплох этим своим вопросом, потому что я все еще пыталась понять, что же это для него очень важно.

– Как Вам это в двух словах объяснить? – я задумалась, – Если речь идет лично обо мне, то мне очень одиноко там. Среди людей, которые не читают никаких книг, и которых не интересует ничего, кроме поесть, выпить и походить по магазинам. А фильмы, которыми они наслаждаются – это же просто оскорбление для моего интеллекта. Вокруг меня нет тех, кто бы понимал меня – так, как понимаете, например, Вы. Когда я говорю с ними, они считают меня почти что инпланетянкой. Но я-то точно знаю, что я – на своей родной планете. Хотя все, что мне дорого, все, что для меня важно сейчас кажется унесенным на множество световых лет… Например, если я спрашивала отца моих мальчишек, когда он прочтет хоть одну книгу, он мне знаете, что отвечал? «А что, мне от этого будет какая-то польза?»

– А какая еще польза?– не понял Ри Ран,– Знание ведь, как говорится, -сила. И так же понятно.

– Да нет, он имел в виду – «материальная», – пояснила я. Корейские миндалевидные глаза Ри Рана от удивления стали величиной с хорошее блюдце.

– Бедная Вы, Женя… Как же это Вас угораздило так вляпаться-то, а?

Я с трудом подавила в себе взрыв смеха от его слов.

– Я и сама часто над этим размышляла.

– И Вы его любите? – этот вопрос был для меня еще более неожиданным.

– Он умер два года назад… Ну, а для ребят… Тамошнее образование – это катастофа особо крупных масштабов. Мне плакать хочется, когда я думаю, что они будут лишены всех тех знаний, которые давали в свое время мне. Лучше уж учить про отношение конгруэнтности фигур– что оно рефлексивно, симметрично и транзитивно (видите, я до сих пор помню!)– чем закон божий!

Ри Ран улыбнулся одними кончиками губ.

– Да, образование – это очень важно. И не только чисто механический объем знаний, но умение размышлять, и духовное богатство. У нас говорят: «Если дереву позволить расти самому по себе, и оно начнет расти криво, то потом его не распрямишь ”

– Вы хотя бы поделились бы своим секретом – как воспитывать молодое поколение!– подхватила я. – Вот мои ребята уже неделю ходят в ваш детский сад – это будет просто чудом, если они станут хотя бы наполовину такими дисциплинированными и много всего умеющими, как корейские дети! Я не перестаю изумляться на них Или это у вас генетическое?

– Нет, Женя, конечно же нет. Это чучхейское у нас. Смотрите сами, человек начинается с детства. Детские сады в Корее носят имена революционеров. А у вас в Северной Ирландии они как именуются?

Я попыталась вспомнить – и ахнула.

– «Маленькие мошенники» или «Озорные херувимы»! Наверно, поэтому и вырастают из них «херувимы», развлекающиеся уже лет с 10-12-и разбиванием чужих окон, нюханьем клея, угоном машин с последующим их ритуальным сжиганием, издевательствами над одноклассниками и над животными (вплоть до их повешения или до натравливания своих собак на котов) и, конечно же, с любимым времяпровождением североирландской молодежи, именующимся красивым выражением «recreational rioting”.

– А это как?– искренне поинтересовался Ри Ран.

– А это когда для забавы вызывают «скорую помощь» или пожарную бригаду – чтобы забросать медиков и пожарных камнями и прочими тяжелыми предметами.

– Зачем? – его глаза снова превратились в блюдца.

– Не знаю. Им от этого весело. А «маленькие мошенники» быстро вырастают в длинных акселератов, которых занимают только сидр, наркотики и сигареты – и зажимание где-нибудь в кустах себе подобных акселераток, со всеми естественно вытекающими отсюда последствиями. Под веселый звон пивных бутылок. Другой жизни подавляющее большинство здешней молодежи уже просто не способно себе представить.

– У нас такое совершенно невозможно. И что, их никто не останавливает?

– Нет, никто. Родителям не до них, они только рады, что дети на улице и не мешают им смотреть сериалы и пить пиво, полиция «ничего не может сделать по закону» (вот если бы «херувимы» совершали свои хулиганства против государства или в отношении имущества какого-нибудь из 33.000 ирландских миллионеров, тогда и законы бы сразу нашлись!), а политики ограничиваются слезными призывами с экранов телевизоров к горе-родителям, чтобы те «хотя бы знали, где находятся их дети и чем они занимаются». Круг замкнулся.

Ри Ран все еще не находил слов от удивления. И я поэтому продолжала.

– У нас в Советском Союзе говорили, что в нашей стране имеется единственный привилегированный класс – дети. У вас в КНДР их называют «цветами нации и человечества» и «королями и королевами страны». То, что я увидела здесь – это именно подлинная забота о детях – будущем страны. И в этом-то вся и разница: в западных «цивилизованных» странах (и-в-примкнувших-к-ним восточноевропейских осваивателях «общечеловеческих ценностей») на новое поколение государству, по существу, глубоко наплевать. Ну, кто-то сопьется или умрет в 15-17 лет от удара ножа или надышавшись клея, или разобьется на угнанной им машине… Подумаешь! Надо будет, завезем гастарбайдеров из Польши, Литвы и Филиппин. Уже готовеньких, с образованием. А на этих отечественных «херувимов» еще тратиться надо… Кто это будет создавать для них клубы и кружки в достаточных количествах и такие, чтобы всем были по карману – когда эти деньги можно куда-нибудь «выгодно вложить», например, в военные заказы?

Ри Ран потихоньку приходил в себя:

– А начинается ведь все по сути еще в роддоме. Даже в сельских клиниках у вас тут есть достаточно хорошо оборудованные, хотя и небольшие, родильные отделения, с соответствующим специализированным медицинским персоналом. А Дом Материнства в Пхеньяне! И парк, и фонтан. Во всех помещениях для пациенток установлены и работают кондиционеры. А то, что здесь находится не только непосредственно родильный дом, но и, например, стоматологическое отделение, где будущим мамам лечат зубы?.А то, что в холле главного здания пол выложен драгоценными и полудрагоценными камнями?. Во всех кабинетах имеется самая новейшая медицинская аппаратура. Чистота кругом стерильная: посетителям выдают тапочки и халаты, к новорожденным посетителей не допускают, из соображений гигиены, но родственники имеют возможность увидеть их и переговариваться с новоявленными мамами с помощью специального видеофона. Какой контраст с западными больницами, в которых чуть ли не весь день бродят по палатам орды зачастую чихающих и кашляющих громогласных родственников и знакомых в грязных ботинках, не считающихся с тем, что пациентам нужен покой – и чистота. А потом носятся по палатам репортеры с криками: «В наших больницах опять распространяется метицилино-устойчивый золотистый стафилококк!»…

Ри Ран не удержался и фыркнул от смеха.

– Бич больниц в Британии– тамошняя «экономящая финансовые средства» система, при которой уборка помещений отдана в руки аутсорсинговых фирм – так дешевле! Грязь при этом зачастую остается на местах, особенно в туалетах, так как следить за качеством уборки некому, а персоналу аутсорсинговых фирм надо убраться поскорее и спешить в какое-нибудь другое место. Инфекции при такой «чистоте» неизбежны. Бывают и смертельные исходы, вызванные такой «экономией» – у больных, уже успешно прошедших операцию. А у вас тут везде – кристальная чистота. Вся медицинская помощь, включая горячее питание – бесплатно. Я спросила было врачей: «А как же это – посетителям сюда не полагается, а нас на экскурсию пустили?» Ответ поступил незамедлительно: «Не беспокойтесь, мы после вас сразу же все продезинфицируем!»

– Особая забота оказывается матерям тройняшек, – подтвердил Ри Ран.– Для них выделена отдельная палата, а тройняшки получают подарки от государства: одежду, одеяла, а также продукты питания, когда они подрастут, и даже материал на свадебные костюмы в будущем! До 8-летнего возраста на них выплачивается особое пособие, а также можно отдать их, при желании родителей в круглосуточные бесплатные ясли, пока они маленькие. От руководителей государства тройняшки тоже получают подарки: мальчики– серебряный меч, а девочки – кольцо. А что касается воспитания…. Корейская народная пословица гласит, что привычка, приобретенная в 3 года, сохраняется до 80-летнего возраста. Именно поэтому такое большое внимание у нас и уделяется воспитанию самых маленьких. Ясли и детские сады у нас – для детей с 1 до 4 лет. Детские сады, как и у вас в СССР, имеются при фабриках, заводах, в колхозах, но как Вы видели в Саривоне, они располагаются в соседнем помещении, так что мама в любой момент, во время обеденного перерыва может забежать туда и убедиться, что с ее чадом все в порядке. При желании родителей, можно отдать ребенка с 2 до 4 лет в круглосуточный 5-дневный детский сад, причем все это совершенно бесплатно. Пятидневные детские сады созданы в основном для удобства матерей, у которых ненормированный рабочий день – журналисток, партийных работниц, учительниц. Моя младшая дочка ходила в такой детский сад в Пхеньяне…

При этих словах Ри Ран, видимо, вспомнил покойную жену, и лицо его стало грустным.

–

– На 100 детей там имеются 5 врачей, при детском саде есть своя клиника – на случай, если ребенок заболеет, и его надо будет изолировать. Имеются бассейн, различные игровые комнаты, музыкальные инструменты, столовая, спальни, ванные, детская площадка с аттракционами и – комната революционной славы. Сидящие на маленьких стульчиках вокруг стола с макетом родного дома дорогого товарища. Ким Ир Сена в Мангэнде дети бойко рассказывают революционные истории. Для того, чтобы вырасти настоящим коммунистом, необходимо получать соответствующее хорошее образование с раннего детства.

– Да, вспоминая собственное советское детство 70-х и сравнивая его с увиденным в Корее, я тоже считаю теперь, что политическое воспитание молодого поколения у нас в то время начиналось слишком поздно. До начальных классов мы не знали практически почти ничего ни о политическом строе нашей страны, ни о ее истории, ни о Революции. И даже о Ленине знали только то, что он – «дедушка». Ну, и что хорошего из нас выросло? Поколение, продавшее родную страну за бутылку «Пепси»?

– А еще большое внимание уделяется в корейском детском саду прививанию навыков жизни в коллективе, умению считаться с другими людьми и помогать им, прививанию любви к родной стране и языку, хорошим манерам и поведению. Корейские дети – не только детсадовцы, а всех возрастов – Вы посмотрите на них!– не увидите Вы, чтобы кто-то громко вопил, дергал кого-то за волосы, дрался, бросал что-либо на землю….При этом корейские дети вовсе не какие-то запуганные роботы, они ведут себя живо и непосредственно, в соответствии с возрастом. Но просто благодаря тому, что их правильно воспитали с раннего детства, у них отпало само желание хулиганить. Они не знают, что это такое; не видят в этом ничего для себя привлекательного.

– Эх, отправить бы сюда к вам на выучку все молодое население моего ирландского городка!

– А образование у нас – обязательная бесплатная 11-летка (10 лет школы + 1 год дошкольного подготовительного образования)– и так уже с 1972 года. Школы создаются там, где есть дети – вне зависимости от того, много их или мало – даже на острове, где живет только семья смотрителя маяка.

– А в Ирландии британские власти намерены закрыть сотни школ: все начальные школы, где менее 140 учеников и все средние школы, где менее 500 учеников ! И это при том, что население Северной Ирландии– всего полтора миллиона человек, а КНДР – 22,5 миллиона…

– По словам товарища Ким Ир Сена, «если обязательное образование не бесплатно, на практике оно никогда не сможет стать обязательным». -продолжал Ри Ран,– Учебники, форма, различные культпоходы – все это в КНДР бесплатно и предоставляется государством. Учебный день в школах обычно состоит из 2 половин – собственно уроки, а после обеда – внеклассное обучение (различные кружки, спортивные, музыкальные, изобразительного искусства, исследовательские – в зависимости от интересов и талантов школьников, и т.д.) . Как и у вас в СССР в свое время, в КНДР существует хорошо развитая система летних лагерей – но не только для школьников, а и для студентов. Популярны лагеря, расположенные в горах и на побережье моря. Есть и международный детский лагерь, подобный вашему Артеку.

– Знаете, Ри Ран, почему я верю, что у революции КНДР есть прочное будущее? Именно потому что я имела возможность увидеть, как у вас здесь воспитывают детей. И какие тут растут дети. В отличие от нашей страны, у вас нет разрыва поколений. Наверно, потому, что детей у вас воспитывают в духе уважения к старшему поколению революции, подарившему им такое детство.

И мне опять вспомнилась корейская книжка, которую я каждый вечер читала перед сном.

«Развал социалистических стран Восточной Европы красноречиво свидетельствует о том, насколько важен и серьезен вопрос об уважении предшествующего поколения революционеров. В прошлом в ряде социалистических стран оппортунисты и политические спекулянты, пробравшиеся в руководство партии и государства, совершили вероломство: облили грязью революционеров – предшественников и растоптали их заслуги. Это привело к дискредитации революционеров старшего поколения, очернению облика социализма, а в конечном счете – к развалу самого социалистического строя. Из этого явствует, что выработка верного взгляда на старшее поколение революционеров является делом исключительной важности, касающимся судьбы революции и развития социалистического движения ».

А слова товарища Ким Чен Ира, сказанные им после кончины Президента Ким Ир Сена «Полководец Ким Чен Ир провозгласил на весь мир: «Нельзя надеяться, что я изменюсь! » С точки зрения обывателя горбачевского типа, казалось бы, что проще: начни себе «демократические рыночные реформы» после смерти твоего предшественника – и знай открывай счета в швейцарских банках и покупай виллы на французской Ривьере! Но руководитель Кореи – не Горбачев и не Ельцин. Он – настоящий коммунист.

И это так прекрасно – что на свете есть еще такие люди, и есть страна, где слово «бескомпромиссный» по-прежнему означает положительное человеческое качество! …

– Завтра мои дочки будут выступать во Дворце пионеров в Мангэнде: старшая – играть на каягыме , а младшая– танцевать. Берите с собой своих ребят, Женя – и пойдемте-ка завтра туда на концерт!

– С удовольствием!

– А еще – и Ри Ран посерьезнел, – Еще очень важно, чтобы и в школе, и дома детей учили одним и тем же ценностям. Нет ничего хуже чем когда в школе ребенка учат одному, а дома ему говорят совсем иное. От этого у маленького человека в голове конфуз, и он становится циником и начинает не верить людям. Поэтому очень важно воспитывать и семьи тоже.

Я вспомнила некоторых своих одноклассников – не говоря уже о тех моих ровесниках, которые ходили в советскую школу, а потом выросли в Ходорковских или в захватчиков школы в Беслане – и согласилась с ним…

– Творить чудеса нельзя только тогда, когда сам не веришь в чудо! – сказал Ри Ран. И так улыбнулся, словно он сам и был среди главных на свете добрых волшебников. – Ну, вот мы уже и совершили круг вокруг собственной оси…

Я поглядела за окно. И действительно, прямо передо мной по курсу виднелся Мемориал идей чучхе. Первый в мире памятник идеям…

Время пролетело незаметно, и солнце пошло на закат. Ри Ран взял меня под руку и сказал решительно:

– Пора на парад!

…Возможно, кто-то из вас видел фрагменты праздничных парадов КНА по телевидению. Но наяву это было зрелище такой красоты, что у меня перехватило дыхание. Ничуть не менее красивое зрелище, чем знаменитые на весь мир корейские массовые гимнастические игры «Ариран». Потому что это не просто были маршировавшие перед трибунами солдаты – это были гордые, сильные солдаты, глубоко любящие свою Родину. Как наши солдаты на параде 1945-го…Такие, как оба моих дедушки – пусть даже один из них и не дожил до 45-го!

По телевизору или на фотографиях это чувство любви к Родине не разглядишь. А здесь оно буквально витало в воздухе

После парада наступила небольшая пауза – площадь имени Ким Ир Сена готовили к массовым танцам. В них, как рассказал мне Ри Ран, принимают участие студенты и служащие Пхеньяна. И может принять участие и любой из иностранных гостей… Среди них было много японских корейцев, которые, конечно же, имею неплохое представление, как надо танцевать корейские танцы. Я втайне им немного позавидовала.

Пауза длилась недолго – мы только-только успели немного размять ноги, уставшие от сидения на трибуне: на корточках, по-корейски. Площадь заполнилась до краев женщинами в разноцветных национальных нарядах (эх, и почему у нас не носят вот так же, запросто сарафан с кокошником?) и мужчинами в белых рубашках и темных брюках, и все они закружились в невероятном, неописуемом танце – вся масса людей на едином дыхании, как единый организм!